Megazubr
«То же самое происходило перед Второй мировой» ( 6 фото )
Из-за коронавируса россияне закупили гречку и тушенку. Почему их берут в любой непонятной ситуации?
Очередь за мясом в Москве, 1991 Фото: Liu Heung Shing / AP
Объявленная ВОЗ пандемия коронавирусной инфекции вновь подтолкнула россиян к импульсивным закупкам «самого необходимого» — гречки, макарон, туалетной бумаги и, конечно же, спичек, мыла, соли и сахара. Необъяснимое желание забить холодильники и антресоли продуктами породило вал шуток в социальных сетях. Остановить массовые закупки не смогли и объяснения российских чиновников о том, что никакого дефицита в стране нет и не будет. Откуда в головах сограждан возникает этот неизменный список и почему ему продолжают следовать? «Лента.ру» разобралась в причинах этого явления.
***
Все хранилось в двух больших сундуках из-под химических реагентов, стоявших на балконе: крупы, тушенка, мыло, спички, керосин. В семье практически никто не пил — разве что дед позволял себе фронтовые «сто грамм» на 9 Мая, но целая батарея бутылок с «Пшеничной» (и парочка «Столичной») была в наличии — один из сундуков был забит водкой под завязку.
Трогать это было нельзя ни в коем случае, все эти запасы были на черный день, когда то ли небеса обрушатся на землю, то ли Гитлер нападет на СССР, подлечившись в арктическом рейхе. Объяснить, как и когда наконец будет можно уже вскрыть тушенку, никто не мог, и сундуки стояли как знак того, что если что-то плохое и случится, семья выживет вопреки всему.
Подобный неприкосновенный запас делался советским человеком по инерции, неосознанно, как ритуал, который необходимо выполнять и не подвергать сомнению. То, как это происходило, отлично описано в рассказе Александра Варго «Зефир в шоколаде»:
«…Однажды, разбирая балкон, он обнаружил заботливо припрятанные жестяные банки с надписями следующего содержания: "горох", "гречка", "рис" и так далее. Судя по всему, все вышеуказанное было старше самого Ромы, и он выбросил эти банки. Туда же отправился и мешок с хозяйственным мылом — коричневым, крошащимся и характерно пахнувшим. Дед складировал свои запасы по привычке, вряд ли осознавая, что все это когда-нибудь ему пригодится. Получая пенсию, какую-то часть он обязательно тратил на спички, соль, сахар, тушенку, макароны и бережно прятал это на антресоль, под кровать или на тот же балкон».
Пожалуй, желание непременно скупать соль, мыло и спички с рождения заложено в разум россиян, которым больше 30 лет. Зачем это все — вряд ли кто-то сможет объяснить. Ну вот, предположим, действительно закроют какой-то город на карантин, а улицы будут патрулировать. Ладно — крупы, ладно — макароны, но спички-то зачем? Электричество вроде никто не собирается выключать, газ перекрывать — тоже, зажигалки исправно работают.
Хорошо хотя бы керосин достать не так просто — а ведь когда-то и он был неотъемлемой частью семейного неприкосновенного запаса. Канистра с ним стояла рядом с двумя керосиновыми лампами «Летучая мышь». А кое у кого и примус стоял где-нибудь на шкафу.
Такое случалось в современной истории России и задолго до коронавируса. Например, в 2006 году, когда россияне внезапно начали раскупать соль из-за слухов о грядущем дефиците этого продукта. Блогер Катя Метелица тогда отмечала, что вместе с солью они по привычке берут и крупы, и сахар, и масло — «включилась ассоциативная память предков». «Скупали бы и керосин, но только его днем с огнем не сыщешь», — писала она.
Тем не менее у ее свекрови еще с советских времен хранилась початая бутыль с керосином, который, оказывается, нужен был для того, чтобы было чем лечить ангину. Смочив им бинтик, полагалось намазать горло. «Адское ощущение, доложу я вам. Но горло действительно тут же прошло — просто от ужаса, я думаю», — рассказывала блогерша.
Свекровь Кати Метелицы — экономист-хозяйственник, и поэтому знает, что настоящему дефициту соли у нас взяться неоткуда. Однако на даче «у нее припасено столько пачек соли, что хватило бы на осаду небольшой крепости», а также настоящий стратегический запас круп. Потому что этот самый запас «карман не тянет».
***
Такое потребительское поведение несомненно сформировалось у сограждан по большей части во время Великой Отечественной войны, однако сметать товары с полок народ привык задолго до этого, наученный еще опытом Первой мировой. Как отмечает в своей книге «Сталин. Жизнь одного вождя» доктор исторических наук Олег Хлевнюк, еще в 1927 году, когда партия проводила активную кампанию, посвященную внешней угрозе, подтягивая под это дело все международные новости, «в ответ на призывы к бдительности и боевой готовности поднималась волна слухов и панических закупок промышленных товаров про запас, на случай войны».
То же самое происходило и в 1939 году, когда Германия, заключив пакт о ненападении с СССР, вторглась в Польшу. Историк Никита Ломагин в своей книге «Неизвестная блокада» пишет: «Информаторы обращали внимание на повышение спроса на продукты питания, соль, спички, мыло и др. За два дня в магазинах Московского района был распродан месячный запас этих товаров, а в Свердловском универмаге 7 сентября 1939 года было распродано 7 тонн соли, что равнялось восьмимесячному запасу».
Настоящая паника началась 22 июня 1941 года, когда Левитан зачитал по радио знаменитое объявление о начале войны. Историк Вячеслав Парамонов в своей работе, посвященной распределению и теневому рынку в период 1941-1945 годов, отмечает, что часть населения ринулась в сберкассы снимать деньги с вкладов со вполне логичной целью: чтобы потратить их на пополнение продовольственных запасов. Вот выдержка из информации организационно-инструкторского отдела Московского горкома ВКП(б):
«В Свердловском районе в магазине ТЭЖЭ (ул. Горького) большая очередь за мылом, в магазине No102 (ул. Горького) в продаже нет хозяйственного мыла, покупатели берут семейное мыло, которого раньше продавалось по 50 кусков в день, а сегодня за два часа было продано 500 кусков. В магазине No1 "Гастроном" кроме сахара, круп, макаронных изделий, консервов, хлеба и других продуктов разбирают также и кондитерские изделия. В булочной No5 Октябрьского райхлебторга в 14 часов 15 мин. директор магазина Дирябо закрыл магазин перед очередью 100-130 чел. и объявил, что "Москва в угрожающем положении, а поэтому магазин закрывается". После вмешательства представителя Свердловского райторготдела т. Яковлевой магазин был открыт, и торговля продолжается. В магазинах, торгующих мясом, рыбой и зеленью, торговля проходит нормально».
Все это случилось сразу после 12 часов дня, после объявления. Люди ринулись в гастрономы и тратили все, что у них было. Была и давка, и вопли «вас здесь не стояло», и возмущение граждан, которые просто зашли купить немного хлеба посреди дня.
Впрочем, с ажиотажным спросом первого дня быстро справились, организовав оперативный подвоз продовольствия и введя ограничительные меры. Однако этим дело не закончилось, и в ход пошли в том числе репрессии, что можно проследить по статье «Образцовый порядок в столице» в газете «Известия». В ней начальник московской милиции Романченко обрисовывал три группы граждан, которые, по его мнению, были виноваты в создавшейся ситуации.
«У некоторых продовольственных магазинов и нефтелавок образовались очереди. Они возникли по вине шкурников, спекулянтов и любителей создавать запасы, — сообщалось в статье. — Население Москвы само провело борьбу с этими очередями, поднимая на смех людей, создававших очереди».
Далее в статье перечисляются люди, привлеченные к ответственности. Это «спекулянты» из города Плавска — две женщины, которые привезли на рынок 60 кило гречки и продававшие ее по завышенным ценам, грузчик Кириллов, которому не повезло купить слишком много сахара, а также инженер Разумова. Она просто приобрела 25 литров керосина. Задержали и некую Бурыгину, в руках которой оказалось 25 килограммов хлеба.
Советские люди рассудили, что раз желание «создавать запасы» наказуемо, значит делать их просто необходимо. Нужно лишь не попадаться. Риск, что тебя объявят врагом народа, есть, но остаться без гречки и керосина страшнее. И если со «спекулянтами» все более-менее понятно, внятно расшифровать слово «шкурник» наверняка не смог бы и сам Романченко. Вероятно, под это определение попадала Бурыгина, которая просто зашла в магазин и купила очень много хлеба. И, что примечательно, ей его продали — так в чем же ее преступление? Ведь никаких ограничений на тот день и не существовало. Да и в чем вина инженера Разумовой, которая просто пошла на рынок и взяла пару канистр керосина?
Впрочем, это было только начало войны, и продукты в магазинах можно было еще покупать свободно. Уже очень скоро в стране будет введена карточная система, и ни о каких импульсивных закупках речь идти не будет — не потерять бы талон, чтобы не остаться без хлеба.
***
Война стала тяжелым испытанием для всего советского народа. Она не только приучила бережно относиться к еде, но и возвела ее буквально в культ. Если вновь обратиться к рассказу Александра Варго, то в нем он описывает, что тот самый дед очень любил зефир в шоколаде, однако, когда заботливая соседка покупала ему эту сладость, он съедал утром лишь половину зефиринки, а вторую оставлял на вечер. «И было бесполезно его убеждать, чтобы он ел вдоволь, что этот зефир не такой уж дорогой — деда все равно невозможно переубедить: слишком сильны воспоминания о войне и голоде», — пишет автор.
И, конечно же, у этого поколения закрепилось чрезвычайно тревожное поведение, связанное с ожиданием неминуемой новой войны. Как вспоминал московский старожил Г. Е. Андреевский, после денежной реформы 1947 года в магазинах выстраивались огромные очереди, бывшие приметой той эпохи. В них «говорили о том, что подорожает хлеб, что будет война, что на Москву упадет метеорит, и вообще чего только не говорили». И при каждом тревожном слухе начинали запасаться солью, спичками и мылом.
Страх войны преследовал советского человека на протяжении всей оставшейся истории СССР. Как пишут в своей книге «Опасные советские вещи: Городские легенды и страхи в СССР» Александра Архипова и Анна Кирзюк, поколение людей, видевших войну, всегда готовилось к тому, что следующая будет такой же — с голодом, бытовыми трудностями и постоянными усилиями по физическому выживанию. А значит, как только они понимали, что война возможна, то сразу бежали в магазин за крупами, макаронами, солью.
В 1975 году писатель Юрий Нагибин в своем дневнике писал о том, что вокруг говорят о близкой войне, для которой вроде бы нет никаких оснований. «Руководители по-прежнему играют в разрядку, а простые люди чувствуют, что она рядом, и приглядываются к соли, спичкам и консервам на пустынных полках магазинов», — отмечал он.
Причиной ожидания грядущего конфликта служили любые новости. Например, мать одного из информантов Архиповой и Кирзюк решила обновить запасы сухарей, которые хранила в специальной наволочке на черный день, после того как в 1968 году СССР ввел танки в Чехословакию. Подобные же настроения можно было увидеть и во время Карибского кризиса 1963 года. Телекомментатор Юрий Фокин вспоминал, что сразу понял, что страна ожидает новую войну, когда увидел во дворе своего дома женщину с авоськой, в которой та несла спички, мыло и соль. «Женщина готовилась к войне, как в 1941 году», — отмечал он.
Большого повода для паники было не нужно — даже стычка московской милиции с китайскими студентами возле мавзолея в 1969 году истолковывалась советскими гражданами как прелюдия к войне с Китаем, а значит, и поводом для панической закупки стандартного апокалиптического набора продовольствия. «Так, например, в городе Конотопе Сумской области (ныне — Украина — прим. «Ленты.ру») было за 14 дней продано 81,3 тонны соли и 39,2 тонны мыла, то есть в 3-4 раза больше, чем обычно», — пишут авторы «Опасных вещей».
Впрочем, для того чтобы заподозрить надвигающуюся катастрофу, людям вовсе не обязательно нужно было знать о конкретных событиях — они делали выводы о близкой войне уже только по малейшим перебоям в снабжении продовольствием. «Логика здесь была такой: в войну продовольствие обычно исчезает, поэтому любые "временные трудности" с продуктами и предметами первой необходимости указывают на то, что война вот-вот начнется или даже уже идет», — отмечают Кирзюк и Архипова.
Особым индикатором того, что все плохо, считали «военный» хлеб — то есть хлеб низкого качества. Если он плохой, значит хороший отдали представителям «братских стран» — а отдали почему? Потому что мы либо уже воюем на их стороне, либо скоро будем.
***
Те, кто сейчас идет в магазин с твердым желанием «закупиться на всякий случай», конечно же, делают это не в ожидании новой войны. Однако память поколений работает именно так: причина явления забывается, остается лишь стимул — стрессовая ситуация. Будь то боязнь перед обвалом национальной валюты, страх перед эпидемией или слухи о том, что некий важный продукт пропадет с прилавков. И на этот случай в голове уже есть готовый список: макароны, греча, туалетная бумага... И, конечно же, мыло, соль, сахар, спички. Был бы и керосин, но керосин сейчас не найти.
Михаил Карпов
Очередь за мясом в Москве, 1991 Фото: Liu Heung Shing / AP
Объявленная ВОЗ пандемия коронавирусной инфекции вновь подтолкнула россиян к импульсивным закупкам «самого необходимого» — гречки, макарон, туалетной бумаги и, конечно же, спичек, мыла, соли и сахара. Необъяснимое желание забить холодильники и антресоли продуктами породило вал шуток в социальных сетях. Остановить массовые закупки не смогли и объяснения российских чиновников о том, что никакого дефицита в стране нет и не будет. Откуда в головах сограждан возникает этот неизменный список и почему ему продолжают следовать? «Лента.ру» разобралась в причинах этого явления.
***
Все хранилось в двух больших сундуках из-под химических реагентов, стоявших на балконе: крупы, тушенка, мыло, спички, керосин. В семье практически никто не пил — разве что дед позволял себе фронтовые «сто грамм» на 9 Мая, но целая батарея бутылок с «Пшеничной» (и парочка «Столичной») была в наличии — один из сундуков был забит водкой под завязку.
Трогать это было нельзя ни в коем случае, все эти запасы были на черный день, когда то ли небеса обрушатся на землю, то ли Гитлер нападет на СССР, подлечившись в арктическом рейхе. Объяснить, как и когда наконец будет можно уже вскрыть тушенку, никто не мог, и сундуки стояли как знак того, что если что-то плохое и случится, семья выживет вопреки всему.
Подобный неприкосновенный запас делался советским человеком по инерции, неосознанно, как ритуал, который необходимо выполнять и не подвергать сомнению. То, как это происходило, отлично описано в рассказе Александра Варго «Зефир в шоколаде»:
«…Однажды, разбирая балкон, он обнаружил заботливо припрятанные жестяные банки с надписями следующего содержания: "горох", "гречка", "рис" и так далее. Судя по всему, все вышеуказанное было старше самого Ромы, и он выбросил эти банки. Туда же отправился и мешок с хозяйственным мылом — коричневым, крошащимся и характерно пахнувшим. Дед складировал свои запасы по привычке, вряд ли осознавая, что все это когда-нибудь ему пригодится. Получая пенсию, какую-то часть он обязательно тратил на спички, соль, сахар, тушенку, макароны и бережно прятал это на антресоль, под кровать или на тот же балкон».
Пожалуй, желание непременно скупать соль, мыло и спички с рождения заложено в разум россиян, которым больше 30 лет. Зачем это все — вряд ли кто-то сможет объяснить. Ну вот, предположим, действительно закроют какой-то город на карантин, а улицы будут патрулировать. Ладно — крупы, ладно — макароны, но спички-то зачем? Электричество вроде никто не собирается выключать, газ перекрывать — тоже, зажигалки исправно работают.
Хорошо хотя бы керосин достать не так просто — а ведь когда-то и он был неотъемлемой частью семейного неприкосновенного запаса. Канистра с ним стояла рядом с двумя керосиновыми лампами «Летучая мышь». А кое у кого и примус стоял где-нибудь на шкафу.
Такое случалось в современной истории России и задолго до коронавируса. Например, в 2006 году, когда россияне внезапно начали раскупать соль из-за слухов о грядущем дефиците этого продукта. Блогер Катя Метелица тогда отмечала, что вместе с солью они по привычке берут и крупы, и сахар, и масло — «включилась ассоциативная память предков». «Скупали бы и керосин, но только его днем с огнем не сыщешь», — писала она.
Тем не менее у ее свекрови еще с советских времен хранилась початая бутыль с керосином, который, оказывается, нужен был для того, чтобы было чем лечить ангину. Смочив им бинтик, полагалось намазать горло. «Адское ощущение, доложу я вам. Но горло действительно тут же прошло — просто от ужаса, я думаю», — рассказывала блогерша.
Свекровь Кати Метелицы — экономист-хозяйственник, и поэтому знает, что настоящему дефициту соли у нас взяться неоткуда. Однако на даче «у нее припасено столько пачек соли, что хватило бы на осаду небольшой крепости», а также настоящий стратегический запас круп. Потому что этот самый запас «карман не тянет».
***
Такое потребительское поведение несомненно сформировалось у сограждан по большей части во время Великой Отечественной войны, однако сметать товары с полок народ привык задолго до этого, наученный еще опытом Первой мировой. Как отмечает в своей книге «Сталин. Жизнь одного вождя» доктор исторических наук Олег Хлевнюк, еще в 1927 году, когда партия проводила активную кампанию, посвященную внешней угрозе, подтягивая под это дело все международные новости, «в ответ на призывы к бдительности и боевой готовности поднималась волна слухов и панических закупок промышленных товаров про запас, на случай войны».
То же самое происходило и в 1939 году, когда Германия, заключив пакт о ненападении с СССР, вторглась в Польшу. Историк Никита Ломагин в своей книге «Неизвестная блокада» пишет: «Информаторы обращали внимание на повышение спроса на продукты питания, соль, спички, мыло и др. За два дня в магазинах Московского района был распродан месячный запас этих товаров, а в Свердловском универмаге 7 сентября 1939 года было распродано 7 тонн соли, что равнялось восьмимесячному запасу».
Настоящая паника началась 22 июня 1941 года, когда Левитан зачитал по радио знаменитое объявление о начале войны. Историк Вячеслав Парамонов в своей работе, посвященной распределению и теневому рынку в период 1941-1945 годов, отмечает, что часть населения ринулась в сберкассы снимать деньги с вкладов со вполне логичной целью: чтобы потратить их на пополнение продовольственных запасов. Вот выдержка из информации организационно-инструкторского отдела Московского горкома ВКП(б):
«В Свердловском районе в магазине ТЭЖЭ (ул. Горького) большая очередь за мылом, в магазине No102 (ул. Горького) в продаже нет хозяйственного мыла, покупатели берут семейное мыло, которого раньше продавалось по 50 кусков в день, а сегодня за два часа было продано 500 кусков. В магазине No1 "Гастроном" кроме сахара, круп, макаронных изделий, консервов, хлеба и других продуктов разбирают также и кондитерские изделия. В булочной No5 Октябрьского райхлебторга в 14 часов 15 мин. директор магазина Дирябо закрыл магазин перед очередью 100-130 чел. и объявил, что "Москва в угрожающем положении, а поэтому магазин закрывается". После вмешательства представителя Свердловского райторготдела т. Яковлевой магазин был открыт, и торговля продолжается. В магазинах, торгующих мясом, рыбой и зеленью, торговля проходит нормально».
Все это случилось сразу после 12 часов дня, после объявления. Люди ринулись в гастрономы и тратили все, что у них было. Была и давка, и вопли «вас здесь не стояло», и возмущение граждан, которые просто зашли купить немного хлеба посреди дня.
Впрочем, с ажиотажным спросом первого дня быстро справились, организовав оперативный подвоз продовольствия и введя ограничительные меры. Однако этим дело не закончилось, и в ход пошли в том числе репрессии, что можно проследить по статье «Образцовый порядок в столице» в газете «Известия». В ней начальник московской милиции Романченко обрисовывал три группы граждан, которые, по его мнению, были виноваты в создавшейся ситуации.
«У некоторых продовольственных магазинов и нефтелавок образовались очереди. Они возникли по вине шкурников, спекулянтов и любителей создавать запасы, — сообщалось в статье. — Население Москвы само провело борьбу с этими очередями, поднимая на смех людей, создававших очереди».
Далее в статье перечисляются люди, привлеченные к ответственности. Это «спекулянты» из города Плавска — две женщины, которые привезли на рынок 60 кило гречки и продававшие ее по завышенным ценам, грузчик Кириллов, которому не повезло купить слишком много сахара, а также инженер Разумова. Она просто приобрела 25 литров керосина. Задержали и некую Бурыгину, в руках которой оказалось 25 килограммов хлеба.
Советские люди рассудили, что раз желание «создавать запасы» наказуемо, значит делать их просто необходимо. Нужно лишь не попадаться. Риск, что тебя объявят врагом народа, есть, но остаться без гречки и керосина страшнее. И если со «спекулянтами» все более-менее понятно, внятно расшифровать слово «шкурник» наверняка не смог бы и сам Романченко. Вероятно, под это определение попадала Бурыгина, которая просто зашла в магазин и купила очень много хлеба. И, что примечательно, ей его продали — так в чем же ее преступление? Ведь никаких ограничений на тот день и не существовало. Да и в чем вина инженера Разумовой, которая просто пошла на рынок и взяла пару канистр керосина?
Впрочем, это было только начало войны, и продукты в магазинах можно было еще покупать свободно. Уже очень скоро в стране будет введена карточная система, и ни о каких импульсивных закупках речь идти не будет — не потерять бы талон, чтобы не остаться без хлеба.
***
Война стала тяжелым испытанием для всего советского народа. Она не только приучила бережно относиться к еде, но и возвела ее буквально в культ. Если вновь обратиться к рассказу Александра Варго, то в нем он описывает, что тот самый дед очень любил зефир в шоколаде, однако, когда заботливая соседка покупала ему эту сладость, он съедал утром лишь половину зефиринки, а вторую оставлял на вечер. «И было бесполезно его убеждать, чтобы он ел вдоволь, что этот зефир не такой уж дорогой — деда все равно невозможно переубедить: слишком сильны воспоминания о войне и голоде», — пишет автор.
И, конечно же, у этого поколения закрепилось чрезвычайно тревожное поведение, связанное с ожиданием неминуемой новой войны. Как вспоминал московский старожил Г. Е. Андреевский, после денежной реформы 1947 года в магазинах выстраивались огромные очереди, бывшие приметой той эпохи. В них «говорили о том, что подорожает хлеб, что будет война, что на Москву упадет метеорит, и вообще чего только не говорили». И при каждом тревожном слухе начинали запасаться солью, спичками и мылом.
Страх войны преследовал советского человека на протяжении всей оставшейся истории СССР. Как пишут в своей книге «Опасные советские вещи: Городские легенды и страхи в СССР» Александра Архипова и Анна Кирзюк, поколение людей, видевших войну, всегда готовилось к тому, что следующая будет такой же — с голодом, бытовыми трудностями и постоянными усилиями по физическому выживанию. А значит, как только они понимали, что война возможна, то сразу бежали в магазин за крупами, макаронами, солью.
В 1975 году писатель Юрий Нагибин в своем дневнике писал о том, что вокруг говорят о близкой войне, для которой вроде бы нет никаких оснований. «Руководители по-прежнему играют в разрядку, а простые люди чувствуют, что она рядом, и приглядываются к соли, спичкам и консервам на пустынных полках магазинов», — отмечал он.
Причиной ожидания грядущего конфликта служили любые новости. Например, мать одного из информантов Архиповой и Кирзюк решила обновить запасы сухарей, которые хранила в специальной наволочке на черный день, после того как в 1968 году СССР ввел танки в Чехословакию. Подобные же настроения можно было увидеть и во время Карибского кризиса 1963 года. Телекомментатор Юрий Фокин вспоминал, что сразу понял, что страна ожидает новую войну, когда увидел во дворе своего дома женщину с авоськой, в которой та несла спички, мыло и соль. «Женщина готовилась к войне, как в 1941 году», — отмечал он.
Большого повода для паники было не нужно — даже стычка московской милиции с китайскими студентами возле мавзолея в 1969 году истолковывалась советскими гражданами как прелюдия к войне с Китаем, а значит, и поводом для панической закупки стандартного апокалиптического набора продовольствия. «Так, например, в городе Конотопе Сумской области (ныне — Украина — прим. «Ленты.ру») было за 14 дней продано 81,3 тонны соли и 39,2 тонны мыла, то есть в 3-4 раза больше, чем обычно», — пишут авторы «Опасных вещей».
Впрочем, для того чтобы заподозрить надвигающуюся катастрофу, людям вовсе не обязательно нужно было знать о конкретных событиях — они делали выводы о близкой войне уже только по малейшим перебоям в снабжении продовольствием. «Логика здесь была такой: в войну продовольствие обычно исчезает, поэтому любые "временные трудности" с продуктами и предметами первой необходимости указывают на то, что война вот-вот начнется или даже уже идет», — отмечают Кирзюк и Архипова.
Особым индикатором того, что все плохо, считали «военный» хлеб — то есть хлеб низкого качества. Если он плохой, значит хороший отдали представителям «братских стран» — а отдали почему? Потому что мы либо уже воюем на их стороне, либо скоро будем.
***
Те, кто сейчас идет в магазин с твердым желанием «закупиться на всякий случай», конечно же, делают это не в ожидании новой войны. Однако память поколений работает именно так: причина явления забывается, остается лишь стимул — стрессовая ситуация. Будь то боязнь перед обвалом национальной валюты, страх перед эпидемией или слухи о том, что некий важный продукт пропадет с прилавков. И на этот случай в голове уже есть готовый список: макароны, греча, туалетная бумага... И, конечно же, мыло, соль, сахар, спички. Был бы и керосин, но керосин сейчас не найти.
Михаил Карпов
Взято: Тут
524