Manandis
Вирус фашизма ( 7 фото )
В конце 1930-х г. в результате провала многочисленных попыток СССР создать антимилитаристский блок Москва была вынуждена пойти на заключение с Берлином договора о ненападении и других соглашений. В то же время факторы, двигавшие западными политиками, нуждаются в уточнении: они не ограничивались опасениями «красной угрозы», бытовавшими в англо-французской политической и экономической элите тех лет, и желанием создать новый «санитарный кордон», а то и вовсе направить гитлеровскую агрессию на Восток, против Советского Союза. Важнейшую роль во внутренней и внешней политике многих государств играло широкое распространение в межвоенной Европе «болезни правого радикализма» или «вируса фашизма».
«…Когда нравится смотреть на страдания — или даже просто неудобства другого человека — это и есть фашизм… Но для вас, хорошо образованного, я уточню: это и есть настоящий национал-социализм… », писал Ю. С. Семенов в «Приказано выжить». Оксфордский профессор Роджер Гриффин назвал ХХ столетие веком фашизма, и имел на это серьезные основания. Родившись из крайне правых течений, правый радикализм воплощал в себе все идеи прошлой европейской общественно-политической, философской и геополитической мысли. Сложенные воедино, но с национальным колоритом, они стали внутренне цельной идеологией, весьма привлекательной не только в прошлом, но и в настоящем.
Идейные истоки
В обобщенном виде праворадикальная идеология строится на вождизме, национализме, милитаризме, ксенофобии, шовинизме, этатизме, антилиберализме, антикоммунизме. Вследствие двух последних широко распространено мнение о правом радикализме как «третьем пути». Однако, если рассмотреть экономическую составляющую правого радикализма, его следует охарактеризовать как государственно-монополистический капитализм, переход к которому вызван обострением социально-экономических проблем: «Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала… Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть к другим народам».
Широко распространившиеся в странах Центральной и Восточной Европы в межвоенный период, правоконсервативные политические учения и практики имели глубинную идейную основу, сформировавшуюся из амальгамы теорий XIX столетия, сплавленных с актуальными для пост-Версальского мира проблемами. Они были общими для многих европейских стран, но наиболее конкретно были выражены в Германии, которая потерпела радикальное изменение своих государственных границ и политического строя. Ломка имперского мышления, формировавшегося в течение нескольких поколений, привела к появлению в германской Веймарской республике сильного философского направления – «консервативной революции», в действительности являвшейся революционной лишь по названию.
Содержательно «консервативная революция» выражала неудовлетворенность «безыдейностью» бытового существования, отсутствием сильной объединяющей немцев идеи и харизматичного лидера, который должен был создать свою, третью империю («третий рейх») из положения третьеразрядной державы. Идеи и, что самое главное, направления мысли философов «консервативной революции» затем будут утрированы и приспособлены нацистами для решения своих политических задач – для геноцида других народов и развязывания новой мировой войны.
У консерваторов был и свой, реакционный ответ на механистически-эволюционный, материалистический (как они его воспринимали) «вызов» науки XIX века. И этот ненаучный (или паранаучный, облеченный в формы научных концепций) «ответ» развивал идеи «эфира» — души, некоей всеобщей «жизненной силы» (витализма), присущей не всем, но избранным. Эти «избирательность» распространялась на отдельные народы (имперские нации и колониальные народы) и рода внутри них. Здесь правый консерватизм основывался на практическом опыте – имперском наследии викторианской эпохи с его «долгом белого человека» перед неевропейскими (а значит, a priori) менее развитыми народами. В этом ряду, кроме «Бремени Белого человека» Редьярда Киплинга, стоит отметить «Опыт о неравенстве человеческих рас» Жозефа Артура де Гобино, и такой же паранаучный труд «Ариец и его роль» Жоржа Ваше де Лапужа, в котором наследственность переплетается с социал-дарвинизмом.
Редьярд Киплинг
Дальнейшее развитие «ариософия» получила в книге английского интеллектуала и ярого германофила Хьюстона Стюарта Чемберлена «Основания XIX столетия». Изданная в 1899 г., является следующим шагом на пути оформления идей правого радикализма. С одной стороны, книга «поднимает на щит» агрессивную политику кайзеровской империи. Этот второй рейх, якобы, призван вывести находящуюся в плену декаданса Европу и сохранить за ней роль гегемона в непрекращающейся борьбе культур и рас. Для сохранения за европейскими метрополиями их колониальной роли, по его мнению, континент необходимо оградить от влияния иных народов (и здесь главная угроза по Х. С. Чемберлену – от семитских народов) и искусственно сформировать арийскую расу – будущую владычицу мира.
Книга Хьюстона Чемберлена пришлась очень ко времени, оказав влияние на геополитические воззрения Фридриха Ратцеля, этнографические исследования Вильгельма Шмидта и евгенистические опыты Вильгельма Эмиля Мюльмана. В целом же можно согласиться с мнением, что «социал-дарвинизм сочетал почти мистическое религиозное убеждение в силах природы (т. е. естественную селекцию, как фундаментальный закон жизни) с буквальным, а не аналогичным перенесением законов биологии на социальную и политическую арену» и поддерживался кайзеровскими властями, видевшими в нём идеологическое оправдание своего «рывка к мировому господству».
В этот же период развивает бурную деятельность Пангерманский союз. Возникший во второй половине XIX века, он прочно ассоциируется с колониальными притязаниями Германии. Расширение территорий было лишь одним из эпизодов концепции союза, хотя и ключевым. Для пангерманцев были характерны представления о превосходстве немцев, взятые, в свою очередь, из геополитической концепции «жизненного пространства» для молодого государства. Опираясь на идею фелькиш, как культурную скрепу разделенного немецкого народа, члены союза ориентировались на проведение объединительной внешней политики на континенте. Реализуя на практике принцип фюрерства в руководстве организацией (после того как ее возглавил Г. Класс), пангерманцы придерживались общего курса на войну: «Война обладала также определенной интегративной силой, представляющей нацию как субъект коллективного действия» .
Первая мировая
Тем событием, которое объединило идеи всех этих авторов воедино, сформировав на их основе новые политические течения, стала, безусловно, Первая мировая война. Она имела целый ряд важнейших последствий, до сих пор мало оцененных исследователями, но очень важных с позиций идеологии и нациестроительства молодых, пост-Версальских государств. Вместе с падением трех европейских империй рухнули пестовавшиеся десятилетиями ранее мечты о создании колониальных держав со столицами в Берлине, Вене, Риме (а по их примеру – в Бухаресте, Будапеште, Софии). Вместе с распадом многонациональных империй возникли новые национальные государства, в которых представители ранее титульной нации (например, немцы) оказались на положении и правах национальных меньшинств. То есть, ситуация изменилась наоборот.
Немецкие солдаты во время Первой мировой войны
С другой стороны, следствием Первой мировой войны стало расширение религиозно-нравственного кризиса европейской цивилизации. Если в Рождество 1914 г. солдаты по обе стороны Западного фронта еще могли устроить общий футбольный матч, то уже через несколько месяцев об этом не могло быть и речи. Ожесточение, «накручиваемое» пропагандой, переходило все разумные пределы, и христианские пасторы (как и социал-демократы, ранее одобрившие войну) забыли о своем космополитическом долге, а их вера отринула свои миролюбивые заповеди и оказалась расколотой между государственными границами. Религия стала на службу государствам, а священники превратились в политических офицеров. Христианство не давало выхода человеку из длительной и тяжелой (морально и физически) войны, ведь с обеих сторон линии фронта в Европе друг в друга стреляли люди с нательными крестами. Витализм, неоязычество, иррационализм и антихристианство выплеснулись из городских кружков и ветшающих дворянских усадеб в широкую массу офицеров, унтер-офицеров и солдат, вынужденных многие месяцы делить общую траншею. Произошла смычка «модных», но редких идей с большими массами людей, чья психика и вера в христианские заповеди были надломлены.
Еще в конце XIX века зажатая в жерновах витализма и механицизма европейская философия бежала от давления разума – на чувства, машин – на природу, от нарастания социальных противоречий и падения нравственности. Она бежала на Восток, в желанный духовный плен этих, как представлялось европейцам, «малоразвитых народов», в которых таилась непонятная спящая и опасная для Европы сила (панмонголизм). Спиритуализм и теософия были еще одним следствием «блестящего имперского века» — попыткой впитать и осознать мистические практики даосизма и ламаизма. Однако на деле его представители возвращались к языческому обожествлению природы (пантеизму). Одной из форм этого неоязычества стала философия жизни (философия бытия по М. Хайдеггеру). Она стремилась уйти от многовекового конфликта западнохристианских церквей со светской властью (включая борьбу Берлина и Рима против политической роли Папского престола в ходе объединения каждого из этих государств в XIX веке).
Представители витализма (особенно ярко – Ф. Ницше) пытались найти опору в целостном представлении жизни как динамике, как воле к жизни, присущей всем живым организмам и отказаться от посреднической роли христианства. Локальное ранее, это «бегство от окружающего мира» стало массовым явлением в долгие месяцы позиционной войны. Причем влияние этого «бегства души на Восток» было намного шире, если вспомнить самочинно нарисованные свастики на касках кайзеровских солдат, свастики на «керенках» и свастики, оставленные Александрой Федоровной Романовой на стенах Ипатьевского дома.
Российские солдаты в Первой мировой войне
«Моду на язычество» среди правых радикалов оформил и закрепил в книге «Языческий империализм» итальянский аристократ Юлиус Эвола. Мировая история представлялась в виде спирали, однако, каждый новый её уровень ‒ это виток вниз, т. е. деградация, причина которой, по словам Эволы, – в «семитизации греко-романского, а в последствии, и всего нордического мира, произошедшая по большей части за счёт распространения христианства». Идеалом непостижимым и в то же время до конца непонятым является мир, предшествующий известной истории человечества ‒ эпоха торжества духа. Сочетая мистическое представление о Востоке с «ариософией», Эвола указал местонахождение этой прародины сверхчеловека – мифическую северную страну Туле, давшую название одноимённой организации. Духовный внеземной ореол предавал этой части суши и её обитателям божественный статус. «Вожди» руководили, ибо были наделены для этого соответствующими качествами, и с полным осознанием своей непосредственности.
Наконец, Первая мировая война привела к появлению во многих европейских странах крупного слоя недовольных своим положением граждан – ветеранов. Которых было так много (как, впрочем, и социально-экономических проблем, вызванных переходом к мирной жизни), что об их привилегированном статусе не могло быть и речи. Чувство обиды и осознание борьбы за свои права, которых должно быть больше, чем у «тех, кто отсиделся в тылу», толкали к правому радикализму европейских ветеранов Первой мировой войны, а также ветеранов Гражданской войны в России (здесь наиболее нагляден пример локотского обер-бургомистра Б. В. Каминского). Эти чувства роднили ветеранов Великой войны в Германии: как немцев, так и представителей российской политической эмиграции.
На общей антисоветской почве сошлись взгляды генералов Э. Людендорфа (в недалеком будущем – один из активных участников гитлеровского «пивного путча») и В. В. Бискупского (бывшего командующего войсками гетмана П. П. Скоропадского и активного сторонника реставрации монархии в России) впоследствии – доверенного лица нацистского МВД по вопросу «русской эмиграции»). Ими была предпринята попытка создать «Контрреволюционную армию» для интервенции в Советскую Россию, чтобы посадить на трон великого князя Кирилла Владимировича. А затем Бискупский участвовал в работе организации «Возрождение» («Aufbrau») – связующего звена между белоэмигрантами и гитлеровской НСДАП. По мнению авторитетных исследователей, именно от «Возрождения» берет начало антисемитская составляющая в нацистской программе, а затем и политике.
Василий Бискупский
Управление страхом
Наряду с антисемитизмом важнейшей составляющей всех правоконсервативных идеологий в межвоенной Европе был жупел антикоммунизма. Он легко сращивался с антисемитскими тезисами и переходил к параноидальному поиску «коммунистических диверсантов и подрывных сетей Коминтерна» сродни тому, что охватит США в конце 1940-х годов («охота на ведьм»). Однако, справедливости ради стоит отметить, что эта опасность чем дальше, тем больше выглядела анахронизмом. Ведь после провала Баварской Советской Республики на XIV съезде ВКП (б) в СССР в качестве официальной доктрины была принята теория о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране.
В разных странах были разные предпосылки, но важно общее следствие – расщепленное сознание между комплексом жертвы и завышенными ожиданиями у тех, кто долгое время видел массовую гибель, а, следовательно, не боялся смерти. Эти противоречия формировали нездоровую психику, желание найти виновного в своих бедах. И этот «виновник» находился очень быстро – революционеры, стремящиеся радикально изменить положение и учредить новую государственность, или профсоюзные лидеры, которые борются за права рабочих и которых также подозревают в связях с Коминтерном. Немаловажным было и влияние прежних судейско-чиновничьих кадров, оставленных на своих постах из-за дефицита кадров. Они открыто благоволили правым радикалам (вспомнить хотя бы суд над убийцами К. Либкнехта и Р. Люксембург).
«Винтовка рождает власть», и это выражение было актуальным задолго до того, как его сформулировал Мао Цзэдун: во время мятежа Каппа-Лютвица, «похода на Рим» чернорубашечников Муссолини, «пивного путча» Гитлера-Людендорфа. Те, кто вернулся с фронта, хотел привилегий и власти, и… новой войны. Не проделав внутреннюю работу над своими взглядами, психикой, они создавали политические движения, которые «настаивались» на военной дисциплине и культе силы. Увидев один раз слабую Россию, ее противники из Тройственного союза, а затем и из Антанты (участники вооруженной интервенции) продолжали грезить поиском «жизненного пространства» за ее счет. Идеи «натиска на Восток» и расширения своих границ за счет соседей и формирования сильной, авторитарной, «национальной» власти, широко распространившиеся в Восточной Европе, отнюдь не были оригинальными.
Сторонников повысить свое благополучие за счет колоний было немало среди британской политической элиты. Среди симпатиков фюрера можно назвать редактора «Таймс» Джеффри Доусона, лорда Эстора (газета «Обсервер»), а также первого лорда адмиралтейства Леопольда Эмери. Большинство этих деятелей имели отношение к «кругу гостей» леди Нэнси Астор в Кливленде, их даже называли «кливлендской кликой». В их круг входил и Невилл Чемберлен, премьер-министр в 1937—1940 гг., а также министр иностранных дел лорд Галифакс. Правый радикализм существовал в формах Британского союза фашистов и ряда других организаций. Развитие правого радикализма в империи, над которой никогда не заходило Солнце, было вызвано обретением суверенитета Ирландией и началом национально-освободительной борьбы в колониях, поэтому главным тезисом в программах британских правых радикалов было усиление колониального гнета.
Британские фашисты
Как видим, идеи правого радикализма не родились в постверсальской Европе одномоментно. В форме массовых уличных движений, требовавших «сильной власти», они объединили ряд консервативных течений философии и других наук, а также антихристианство и языческие религиозные практики с целью военного реванша – Второй мировой войны. Несмотря на ее тяжелейшие последствия, идеология агрессоров (европейских праворадикальных учений) до сих пор находит своих сторонников, и их число немало.
Мы уже сказали выше о том, какие идеи вошли в праворадикальные идеологии, привлекая в ряды профашистских движений своих адептов. Но еще в первом десятилетии ХХ века это были небольшие кружки городских интеллектуалов. Особое значение для распространения, кристаллизации правого радикализма (или, как этот термин экстраполировали в советской историографии, фашизма) имела Первая мировая война– глобальный конфликт, фактически завершивший «долгий девятнадцатый век» и вызвавший кардинальные изменения в политике, экономике, социальной и культурной сферах. Эти тектонические сдвиги ясно давали понять: мир никогда уже не будет прежним. Появление новых бурных социально-политических всплесков в виде установления фашистского режима в Италии и национал-социалистического в Германии были обусловлены как внутренней нестабильностью, так и желанием политических и экономических элит удержать власть. При этом жупел «мировой революции» будет активно использоваться для оправдания любого насилия против любой левой (а затем – и вообще) оппозиции.
Распространение вируса
Вслед за фашистским (в Италии) и нацистским (в Германии) режимами угрозу большевизации использовали в своей риторике и националистические движения в других странах; не исключением стали и государства Центральной и Восточной Европы (хортистская Венгрия, режим И. Антонеску в Румынии, профашистские диктаторские режимы в Прибалтийских странах). После Первой мировой войны эти страны не смогли сформировать устойчивые демократические режимы.
Вновь образованные государства столкнулись с большим количеством проблем: границами, проведенными без учета зон компактного проживания тех или иных народностей, падением экономики, как последствия недавнего мирового противостояния, а также связанные с этим социально-экономические проблемы. Тем самым были посеяны семена реваншизма, желания пересмотреть несправедливые установления мирных договоров с апелляцией к великому прошлому своих народов. Крушение надежд и трудности послевоенного восстановления делали страны Центральной и Восточной Европы бурлящим политическим котлом.
Бенито Муссолини
Классические консервативные круги с опорой на дворянство, высший офицерский состав, крупные представители капитала и сановников уступили в политике место популистским силам, которые своеобразно толковали результаты консервативного ответа на развитие философии и других наук в XIX веке, и умели доносить эти свои трактовки до широких масс. В этом смысле, XX век, как «век масс» в полном смысле слова реализовался в оформлении социальной базы авторитарных движений. С одной стороны, благодаря социально-экономическим изменениям, ростом уровня образования, урбанизацией и Первой мировой войной большие массы людей все активнее стали вовлекаться в общественно-политическую (и в целом – идейную) жизнь. С другой же стороны, имея достаточно продолжительной традиции использования демократических элементов выборности, неискушенная публика легко поддавалась обаянию простых и понятных лозунгов. Немаловажным фактором была многолетняя милитаризация сознания (в Германии она началась с первых лет правления Вильгельма II и после его низложения отголосками проявлялась в «консервативной революции»).
Это «военизированное сознание» и недовольство (с одной стороны – произволом победителей, а с другой – внешнеполитической слабостью своих демократов) способствовало активному вовлечению в политику демобилизованных солдат, высшего и среднего офицерства и генералитета. Практически всех диктаторов и националистических лидеров 1920 – 1930-х гг. отличало наличие военного опыта. Они активно пропагандировали и реализовывали на практике мобилизационные технологии в рамках идеологии «особого пути». На деле же их попытки достичь процветания за счет третьей стороны (в частности – за счет Советского Союза) привели к формированию блока стран агрессоров, ввергших мир в еще более страшную Вторую мировую войну.
Все эти факторы всего через 20 лет после окончания Первой привели ко Второй мировой войне. Но мир, увы, до сих пор не излечился от вируса фашизма. Зоологические поиски «правильных» и «неправильных» людей и этносов продолжаются. Высокопоставленные чиновники в странах, наиболее пострадавших от правого радикализма заявляют о наличии у некоторых этнических групп то «особого гена антифашизма», то, наоборот, о генетической неполноценности «русской алии» . Хватает и у нас желающих украсить себя языческими символами, порассуждать о своих арийских корнях (подобно известному берлинскому путешествию Савитри Деви) и об «арктической прародине человечества – Гиперборее». К чему однажды привели такие «поиски» мы уже знаем.
к. и. н. Дмитрий Суржик (с. н.с. ИВИ РАН)
Константин Софронов (н.с. ИВИ РАН)
«…Когда нравится смотреть на страдания — или даже просто неудобства другого человека — это и есть фашизм… Но для вас, хорошо образованного, я уточню: это и есть настоящий национал-социализм… », писал Ю. С. Семенов в «Приказано выжить». Оксфордский профессор Роджер Гриффин назвал ХХ столетие веком фашизма, и имел на это серьезные основания. Родившись из крайне правых течений, правый радикализм воплощал в себе все идеи прошлой европейской общественно-политической, философской и геополитической мысли. Сложенные воедино, но с национальным колоритом, они стали внутренне цельной идеологией, весьма привлекательной не только в прошлом, но и в настоящем.
Идейные истоки
В обобщенном виде праворадикальная идеология строится на вождизме, национализме, милитаризме, ксенофобии, шовинизме, этатизме, антилиберализме, антикоммунизме. Вследствие двух последних широко распространено мнение о правом радикализме как «третьем пути». Однако, если рассмотреть экономическую составляющую правого радикализма, его следует охарактеризовать как государственно-монополистический капитализм, переход к которому вызван обострением социально-экономических проблем: «Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала… Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть к другим народам».
Широко распространившиеся в странах Центральной и Восточной Европы в межвоенный период, правоконсервативные политические учения и практики имели глубинную идейную основу, сформировавшуюся из амальгамы теорий XIX столетия, сплавленных с актуальными для пост-Версальского мира проблемами. Они были общими для многих европейских стран, но наиболее конкретно были выражены в Германии, которая потерпела радикальное изменение своих государственных границ и политического строя. Ломка имперского мышления, формировавшегося в течение нескольких поколений, привела к появлению в германской Веймарской республике сильного философского направления – «консервативной революции», в действительности являвшейся революционной лишь по названию.
Содержательно «консервативная революция» выражала неудовлетворенность «безыдейностью» бытового существования, отсутствием сильной объединяющей немцев идеи и харизматичного лидера, который должен был создать свою, третью империю («третий рейх») из положения третьеразрядной державы. Идеи и, что самое главное, направления мысли философов «консервативной революции» затем будут утрированы и приспособлены нацистами для решения своих политических задач – для геноцида других народов и развязывания новой мировой войны.
У консерваторов был и свой, реакционный ответ на механистически-эволюционный, материалистический (как они его воспринимали) «вызов» науки XIX века. И этот ненаучный (или паранаучный, облеченный в формы научных концепций) «ответ» развивал идеи «эфира» — души, некоей всеобщей «жизненной силы» (витализма), присущей не всем, но избранным. Эти «избирательность» распространялась на отдельные народы (имперские нации и колониальные народы) и рода внутри них. Здесь правый консерватизм основывался на практическом опыте – имперском наследии викторианской эпохи с его «долгом белого человека» перед неевропейскими (а значит, a priori) менее развитыми народами. В этом ряду, кроме «Бремени Белого человека» Редьярда Киплинга, стоит отметить «Опыт о неравенстве человеческих рас» Жозефа Артура де Гобино, и такой же паранаучный труд «Ариец и его роль» Жоржа Ваше де Лапужа, в котором наследственность переплетается с социал-дарвинизмом.
Редьярд Киплинг
Дальнейшее развитие «ариософия» получила в книге английского интеллектуала и ярого германофила Хьюстона Стюарта Чемберлена «Основания XIX столетия». Изданная в 1899 г., является следующим шагом на пути оформления идей правого радикализма. С одной стороны, книга «поднимает на щит» агрессивную политику кайзеровской империи. Этот второй рейх, якобы, призван вывести находящуюся в плену декаданса Европу и сохранить за ней роль гегемона в непрекращающейся борьбе культур и рас. Для сохранения за европейскими метрополиями их колониальной роли, по его мнению, континент необходимо оградить от влияния иных народов (и здесь главная угроза по Х. С. Чемберлену – от семитских народов) и искусственно сформировать арийскую расу – будущую владычицу мира.
Книга Хьюстона Чемберлена пришлась очень ко времени, оказав влияние на геополитические воззрения Фридриха Ратцеля, этнографические исследования Вильгельма Шмидта и евгенистические опыты Вильгельма Эмиля Мюльмана. В целом же можно согласиться с мнением, что «социал-дарвинизм сочетал почти мистическое религиозное убеждение в силах природы (т. е. естественную селекцию, как фундаментальный закон жизни) с буквальным, а не аналогичным перенесением законов биологии на социальную и политическую арену» и поддерживался кайзеровскими властями, видевшими в нём идеологическое оправдание своего «рывка к мировому господству».
В этот же период развивает бурную деятельность Пангерманский союз. Возникший во второй половине XIX века, он прочно ассоциируется с колониальными притязаниями Германии. Расширение территорий было лишь одним из эпизодов концепции союза, хотя и ключевым. Для пангерманцев были характерны представления о превосходстве немцев, взятые, в свою очередь, из геополитической концепции «жизненного пространства» для молодого государства. Опираясь на идею фелькиш, как культурную скрепу разделенного немецкого народа, члены союза ориентировались на проведение объединительной внешней политики на континенте. Реализуя на практике принцип фюрерства в руководстве организацией (после того как ее возглавил Г. Класс), пангерманцы придерживались общего курса на войну: «Война обладала также определенной интегративной силой, представляющей нацию как субъект коллективного действия» .
Первая мировая
Тем событием, которое объединило идеи всех этих авторов воедино, сформировав на их основе новые политические течения, стала, безусловно, Первая мировая война. Она имела целый ряд важнейших последствий, до сих пор мало оцененных исследователями, но очень важных с позиций идеологии и нациестроительства молодых, пост-Версальских государств. Вместе с падением трех европейских империй рухнули пестовавшиеся десятилетиями ранее мечты о создании колониальных держав со столицами в Берлине, Вене, Риме (а по их примеру – в Бухаресте, Будапеште, Софии). Вместе с распадом многонациональных империй возникли новые национальные государства, в которых представители ранее титульной нации (например, немцы) оказались на положении и правах национальных меньшинств. То есть, ситуация изменилась наоборот.
Немецкие солдаты во время Первой мировой войны
С другой стороны, следствием Первой мировой войны стало расширение религиозно-нравственного кризиса европейской цивилизации. Если в Рождество 1914 г. солдаты по обе стороны Западного фронта еще могли устроить общий футбольный матч, то уже через несколько месяцев об этом не могло быть и речи. Ожесточение, «накручиваемое» пропагандой, переходило все разумные пределы, и христианские пасторы (как и социал-демократы, ранее одобрившие войну) забыли о своем космополитическом долге, а их вера отринула свои миролюбивые заповеди и оказалась расколотой между государственными границами. Религия стала на службу государствам, а священники превратились в политических офицеров. Христианство не давало выхода человеку из длительной и тяжелой (морально и физически) войны, ведь с обеих сторон линии фронта в Европе друг в друга стреляли люди с нательными крестами. Витализм, неоязычество, иррационализм и антихристианство выплеснулись из городских кружков и ветшающих дворянских усадеб в широкую массу офицеров, унтер-офицеров и солдат, вынужденных многие месяцы делить общую траншею. Произошла смычка «модных», но редких идей с большими массами людей, чья психика и вера в христианские заповеди были надломлены.
Еще в конце XIX века зажатая в жерновах витализма и механицизма европейская философия бежала от давления разума – на чувства, машин – на природу, от нарастания социальных противоречий и падения нравственности. Она бежала на Восток, в желанный духовный плен этих, как представлялось европейцам, «малоразвитых народов», в которых таилась непонятная спящая и опасная для Европы сила (панмонголизм). Спиритуализм и теософия были еще одним следствием «блестящего имперского века» — попыткой впитать и осознать мистические практики даосизма и ламаизма. Однако на деле его представители возвращались к языческому обожествлению природы (пантеизму). Одной из форм этого неоязычества стала философия жизни (философия бытия по М. Хайдеггеру). Она стремилась уйти от многовекового конфликта западнохристианских церквей со светской властью (включая борьбу Берлина и Рима против политической роли Папского престола в ходе объединения каждого из этих государств в XIX веке).
Представители витализма (особенно ярко – Ф. Ницше) пытались найти опору в целостном представлении жизни как динамике, как воле к жизни, присущей всем живым организмам и отказаться от посреднической роли христианства. Локальное ранее, это «бегство от окружающего мира» стало массовым явлением в долгие месяцы позиционной войны. Причем влияние этого «бегства души на Восток» было намного шире, если вспомнить самочинно нарисованные свастики на касках кайзеровских солдат, свастики на «керенках» и свастики, оставленные Александрой Федоровной Романовой на стенах Ипатьевского дома.
Российские солдаты в Первой мировой войне
«Моду на язычество» среди правых радикалов оформил и закрепил в книге «Языческий империализм» итальянский аристократ Юлиус Эвола. Мировая история представлялась в виде спирали, однако, каждый новый её уровень ‒ это виток вниз, т. е. деградация, причина которой, по словам Эволы, – в «семитизации греко-романского, а в последствии, и всего нордического мира, произошедшая по большей части за счёт распространения христианства». Идеалом непостижимым и в то же время до конца непонятым является мир, предшествующий известной истории человечества ‒ эпоха торжества духа. Сочетая мистическое представление о Востоке с «ариософией», Эвола указал местонахождение этой прародины сверхчеловека – мифическую северную страну Туле, давшую название одноимённой организации. Духовный внеземной ореол предавал этой части суши и её обитателям божественный статус. «Вожди» руководили, ибо были наделены для этого соответствующими качествами, и с полным осознанием своей непосредственности.
Наконец, Первая мировая война привела к появлению во многих европейских странах крупного слоя недовольных своим положением граждан – ветеранов. Которых было так много (как, впрочем, и социально-экономических проблем, вызванных переходом к мирной жизни), что об их привилегированном статусе не могло быть и речи. Чувство обиды и осознание борьбы за свои права, которых должно быть больше, чем у «тех, кто отсиделся в тылу», толкали к правому радикализму европейских ветеранов Первой мировой войны, а также ветеранов Гражданской войны в России (здесь наиболее нагляден пример локотского обер-бургомистра Б. В. Каминского). Эти чувства роднили ветеранов Великой войны в Германии: как немцев, так и представителей российской политической эмиграции.
На общей антисоветской почве сошлись взгляды генералов Э. Людендорфа (в недалеком будущем – один из активных участников гитлеровского «пивного путча») и В. В. Бискупского (бывшего командующего войсками гетмана П. П. Скоропадского и активного сторонника реставрации монархии в России) впоследствии – доверенного лица нацистского МВД по вопросу «русской эмиграции»). Ими была предпринята попытка создать «Контрреволюционную армию» для интервенции в Советскую Россию, чтобы посадить на трон великого князя Кирилла Владимировича. А затем Бискупский участвовал в работе организации «Возрождение» («Aufbrau») – связующего звена между белоэмигрантами и гитлеровской НСДАП. По мнению авторитетных исследователей, именно от «Возрождения» берет начало антисемитская составляющая в нацистской программе, а затем и политике.
Василий Бискупский
Управление страхом
Наряду с антисемитизмом важнейшей составляющей всех правоконсервативных идеологий в межвоенной Европе был жупел антикоммунизма. Он легко сращивался с антисемитскими тезисами и переходил к параноидальному поиску «коммунистических диверсантов и подрывных сетей Коминтерна» сродни тому, что охватит США в конце 1940-х годов («охота на ведьм»). Однако, справедливости ради стоит отметить, что эта опасность чем дальше, тем больше выглядела анахронизмом. Ведь после провала Баварской Советской Республики на XIV съезде ВКП (б) в СССР в качестве официальной доктрины была принята теория о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране.
В разных странах были разные предпосылки, но важно общее следствие – расщепленное сознание между комплексом жертвы и завышенными ожиданиями у тех, кто долгое время видел массовую гибель, а, следовательно, не боялся смерти. Эти противоречия формировали нездоровую психику, желание найти виновного в своих бедах. И этот «виновник» находился очень быстро – революционеры, стремящиеся радикально изменить положение и учредить новую государственность, или профсоюзные лидеры, которые борются за права рабочих и которых также подозревают в связях с Коминтерном. Немаловажным было и влияние прежних судейско-чиновничьих кадров, оставленных на своих постах из-за дефицита кадров. Они открыто благоволили правым радикалам (вспомнить хотя бы суд над убийцами К. Либкнехта и Р. Люксембург).
«Винтовка рождает власть», и это выражение было актуальным задолго до того, как его сформулировал Мао Цзэдун: во время мятежа Каппа-Лютвица, «похода на Рим» чернорубашечников Муссолини, «пивного путча» Гитлера-Людендорфа. Те, кто вернулся с фронта, хотел привилегий и власти, и… новой войны. Не проделав внутреннюю работу над своими взглядами, психикой, они создавали политические движения, которые «настаивались» на военной дисциплине и культе силы. Увидев один раз слабую Россию, ее противники из Тройственного союза, а затем и из Антанты (участники вооруженной интервенции) продолжали грезить поиском «жизненного пространства» за ее счет. Идеи «натиска на Восток» и расширения своих границ за счет соседей и формирования сильной, авторитарной, «национальной» власти, широко распространившиеся в Восточной Европе, отнюдь не были оригинальными.
Сторонников повысить свое благополучие за счет колоний было немало среди британской политической элиты. Среди симпатиков фюрера можно назвать редактора «Таймс» Джеффри Доусона, лорда Эстора (газета «Обсервер»), а также первого лорда адмиралтейства Леопольда Эмери. Большинство этих деятелей имели отношение к «кругу гостей» леди Нэнси Астор в Кливленде, их даже называли «кливлендской кликой». В их круг входил и Невилл Чемберлен, премьер-министр в 1937—1940 гг., а также министр иностранных дел лорд Галифакс. Правый радикализм существовал в формах Британского союза фашистов и ряда других организаций. Развитие правого радикализма в империи, над которой никогда не заходило Солнце, было вызвано обретением суверенитета Ирландией и началом национально-освободительной борьбы в колониях, поэтому главным тезисом в программах британских правых радикалов было усиление колониального гнета.
Британские фашисты
Как видим, идеи правого радикализма не родились в постверсальской Европе одномоментно. В форме массовых уличных движений, требовавших «сильной власти», они объединили ряд консервативных течений философии и других наук, а также антихристианство и языческие религиозные практики с целью военного реванша – Второй мировой войны. Несмотря на ее тяжелейшие последствия, идеология агрессоров (европейских праворадикальных учений) до сих пор находит своих сторонников, и их число немало.
Мы уже сказали выше о том, какие идеи вошли в праворадикальные идеологии, привлекая в ряды профашистских движений своих адептов. Но еще в первом десятилетии ХХ века это были небольшие кружки городских интеллектуалов. Особое значение для распространения, кристаллизации правого радикализма (или, как этот термин экстраполировали в советской историографии, фашизма) имела Первая мировая война– глобальный конфликт, фактически завершивший «долгий девятнадцатый век» и вызвавший кардинальные изменения в политике, экономике, социальной и культурной сферах. Эти тектонические сдвиги ясно давали понять: мир никогда уже не будет прежним. Появление новых бурных социально-политических всплесков в виде установления фашистского режима в Италии и национал-социалистического в Германии были обусловлены как внутренней нестабильностью, так и желанием политических и экономических элит удержать власть. При этом жупел «мировой революции» будет активно использоваться для оправдания любого насилия против любой левой (а затем – и вообще) оппозиции.
Распространение вируса
Вслед за фашистским (в Италии) и нацистским (в Германии) режимами угрозу большевизации использовали в своей риторике и националистические движения в других странах; не исключением стали и государства Центральной и Восточной Европы (хортистская Венгрия, режим И. Антонеску в Румынии, профашистские диктаторские режимы в Прибалтийских странах). После Первой мировой войны эти страны не смогли сформировать устойчивые демократические режимы.
Вновь образованные государства столкнулись с большим количеством проблем: границами, проведенными без учета зон компактного проживания тех или иных народностей, падением экономики, как последствия недавнего мирового противостояния, а также связанные с этим социально-экономические проблемы. Тем самым были посеяны семена реваншизма, желания пересмотреть несправедливые установления мирных договоров с апелляцией к великому прошлому своих народов. Крушение надежд и трудности послевоенного восстановления делали страны Центральной и Восточной Европы бурлящим политическим котлом.
Бенито Муссолини
Классические консервативные круги с опорой на дворянство, высший офицерский состав, крупные представители капитала и сановников уступили в политике место популистским силам, которые своеобразно толковали результаты консервативного ответа на развитие философии и других наук в XIX веке, и умели доносить эти свои трактовки до широких масс. В этом смысле, XX век, как «век масс» в полном смысле слова реализовался в оформлении социальной базы авторитарных движений. С одной стороны, благодаря социально-экономическим изменениям, ростом уровня образования, урбанизацией и Первой мировой войной большие массы людей все активнее стали вовлекаться в общественно-политическую (и в целом – идейную) жизнь. С другой же стороны, имея достаточно продолжительной традиции использования демократических элементов выборности, неискушенная публика легко поддавалась обаянию простых и понятных лозунгов. Немаловажным фактором была многолетняя милитаризация сознания (в Германии она началась с первых лет правления Вильгельма II и после его низложения отголосками проявлялась в «консервативной революции»).
Это «военизированное сознание» и недовольство (с одной стороны – произволом победителей, а с другой – внешнеполитической слабостью своих демократов) способствовало активному вовлечению в политику демобилизованных солдат, высшего и среднего офицерства и генералитета. Практически всех диктаторов и националистических лидеров 1920 – 1930-х гг. отличало наличие военного опыта. Они активно пропагандировали и реализовывали на практике мобилизационные технологии в рамках идеологии «особого пути». На деле же их попытки достичь процветания за счет третьей стороны (в частности – за счет Советского Союза) привели к формированию блока стран агрессоров, ввергших мир в еще более страшную Вторую мировую войну.
Все эти факторы всего через 20 лет после окончания Первой привели ко Второй мировой войне. Но мир, увы, до сих пор не излечился от вируса фашизма. Зоологические поиски «правильных» и «неправильных» людей и этносов продолжаются. Высокопоставленные чиновники в странах, наиболее пострадавших от правого радикализма заявляют о наличии у некоторых этнических групп то «особого гена антифашизма», то, наоборот, о генетической неполноценности «русской алии» . Хватает и у нас желающих украсить себя языческими символами, порассуждать о своих арийских корнях (подобно известному берлинскому путешествию Савитри Деви) и об «арктической прародине человечества – Гиперборее». К чему однажды привели такие «поиски» мы уже знаем.
к. и. н. Дмитрий Суржик (с. н.с. ИВИ РАН)
Константин Софронов (н.с. ИВИ РАН)
Взято: Тут
156