День гибели динозавров. Часть-2 ( 1 фото )

Палеонтология — работа, которая сведет с ума кого угодно, прогресс обычно измеряется в миллиметрах. Пока я наблюдал, Де Пальма и Паскуччи лежали на животе под палящим солнцем, разглядывая пыльную стену с расстояния нескольких дюймов, и осторожно ее расчищали. Де Пальма воткнул кончик ножа X-Acto между тонких пластин отложений и отковырнул кусочек размером с десятицентовую монетку; он внимательно изучит его и, если ничего не увидит, отбросит. Когда сколы накапливались, он собирал их в небольшие кучки кистью; когда их становилось много, Паскуччи сметал их метлой, а затем сваливал в дальнем конце раскопа.

Иногда Де Пальма натыкался на маленькие окаменелости растений — лепестки цветов, листья, семена, сосновые иголки и кусочки коры. Многие из них были просто отпечатками в грязи, которая трескалась и расслаивалась, как только попадала на воздух. Он быстро обрызгивал их раствором PaleoBond, который впитывался в окаменелости и скреплял их. Или же применял другую технику: смешивал порцию штукатурки и выливал ее на образец, прежде чем он рассыплется. Так можно будет получить гипсовый слепок окаменелости; оригинал был слишком хрупким, и его нельзя было бы сохранить.

Когда начали одолевать комары, Де Пальма вынул курительную трубку из корня вереска и набил ее табаком Royal Cherry Cavendish. Он поднес к трубке зажигалку и энергично затянулся, окутывая себя приторно-сладким дымом, а затем вернулся к работе. «Я как шопоголик в обувном магазине,  — сказал он,  — Я хочу все!»

Он показал мне отпечаток круглого объекта шириной около двух дюймов. «Это либо цветок, либо иглокожее,  — сказал он, подразумевая группу морских форм жизни, в которую входят морские ежи и звезды,  — Я с уверенностью смогу это узнать в лаборатории». Он быстро залил окаменелость PaleoBond и гипсом. Затем он нашел прекрасно сохранившийся лист, а рядом с ним семя сосновой шишки. «Меловая лесная подстилка»,  — пренебрежительно сказал он; у него уже было много подобных образцов. Он нашел еще три маленьких кратера с тектитами, которые разрезал и сфотографировал. Затем его нож X-Acto подцепил крошечную коричневую кость — челюсть длиной менее четверти дюйма. Он поднял ее пальцами и рассмотрел под лупой.

«Млекопитающее,  — сказал он.  — К моменту, когда его засыпало, оно уже было мертво». Несколько недель спустя в лаборатории он уточнил, что эта челюсть, вероятно, принадлежала млекопитающему, дальнему родственнику приматов — в том числе и человека.

Полчаса спустя Де Пальма обнаружил крупное перо. «Да тут каждый день Рождество»,  — сказал он. Отточенными движениями он очистил перо. Это был хрупкий отпечаток в грязи, дюймов, наверное, тридцать. «Мое девятое перо,  — сказал Де Пальма,  — и первое перо, найденное в Хелл-Крике. Я уверен, что эти перья принадлежали динозаврам. Точно я не знаю, но это все примитивные перья, и большинство из них около фута длиной. В Хелл-Крике не находили птиц такого размера с настолько примитивными перьями. Разумнее предположить, что оно принадлежало какому-то из уже известных динозавров, наверняка тероподу, вероятно, раптору». Он продолжил копать. «Может, мы найдем раптора, которому принадлежали эти перья, но я сомневаюсь. Перо могло отнести ветром довольно далеко».

Нож X-Acto наткнулся на краешек окаменелого плавника. На свет показался еще один веслонос; позже оказалось, что в длину он почти шесть футов. Де Пальма осторожно снимал осадочную породу вокруг него, чтобы оценить его расположение и понять, как лучше его извлечь. По мере того, как окаменелость показывалась все больше, становилось ясно, что двухфутовая морда рыбы была сломана, когда рыбу что-то вдавило — вероятно, волна во время наводнения — прямо в ветви затонувшей араукарии. Он отметил, что все найденные на этом месте рыбы погибли с открытым ртом, а это, возможно, означает, что они задыхались в илистой воде.

«Большинство погибли в слоях отложений в вертикальном положении, даже набок не перевернулись,  — сказал он.  — И навсегда так и остались там, потому что то, что могло бы, вероятно, их вытащить на поверхность, уже отступило». Он расчистил поверхность вокруг веслоноса, открывая кость плавника, затем участок окаменевшей кожи размером с пятидесятицентовую монету с прекрасно сохранившимися чешуйками. Он обработал их особой закрепляющей смесью собственного изготовления. Эти окаменелости чрезвычайно хрупкие, поэтому он заберет их в лабораторию во Флориде обрамленными осадочной породой, или «матрицей». В лаборатории он высвободит каждый образец под увеличительным стеклом в помещении, где можно контролировать температуру и влажность, вдали от разрушительного воздействия солнца, ветра и засухи.

Пока Де Пальма работал с веслоносом, на свет показались новые ветви араукарии вместе с короткими острыми иголками. «Это дерево было погребено заживо»,  — сказал он. Потом он заметил золотистую каплю янтаря, прикрепленную к ветке. Янтарь — это окаменевшая древесная смола и часто в ней можно обнаружить все, что в те времена парило воздухе: следы химического состава атмосферы, а иногда даже прилипших насекомых и небольших рептилий. «Это как липучка для мух мелового периода,  — сказал он.  — Не могу дождаться момента, когда отвезу ее в лабораторию».

Прошел еще час, он полностью освободил рыбу, оставляя ее запечатанной в матрице, которая была укреплена на каменном основании толщиной в четыре дюйма. «Я почти уверен, что такого образца у ученых еще не было,  — сказал он.  — Мягкие ткани тоже окаменели, и даже содержимое желудка рыбы могло сохраниться».

Де Пальма наконец поднялся и выпрямился. «Ну а теперь зальем все гипсом»,  — сказал он, снял рубаху и начал вручную замешивать гипс в ведре объемом пять галлонов (18 литров — прим. ред.), пока Паскуччи отрывал полосы холстины. Де Пальма взял рейку, отпилил два куска длиной в фут каждый и наложил их, как шину, по краям окаменелости, заключенной в осадочной породе. Затем взял по одной полосе холстины, обмакнул в гипс и наложил на верхнюю и боковую части образца. Он также сделал веревочные ручки и залил их гипсом. Через час, когда гипс застыл, он выдолбил долотом каменное основание под окаменелостью и перевернул образец, так что нижняя часть оказалась сверху. В лаборатории он будет добираться до окаменелости через эту поверхность, а гипсовую оболочку будет использовать в качестве опоры. Взявшись за ручки, Де Пальма и Паскуччи подняли образец, который весил, наверное, фунтов двести, и погрузили его в грузовик. Де Пальма будет хранить его за домом своего друга-фермера, где все его окаменелости, найденные в этом сезоне, лежат рядами, залитые гипсом и укрытые брезентом.

Де Пальма снова стал копать. Порывы ветра подняли в воздух облака пыли, пошел дождь; когда прояснилось, на луг пролились лучи вечернего солнца. Мысленно Де Пальма перенесся в другой день, в другое время. «Вот кусок дерева с ходами короеда,  — сказал он.  — На окаменелостях растений в первые несколько миллионов лет после удара почти не бывает следов такого поражения; насекомые исчезли почти полностью». Де Пальма предположил, что столкновение с астероидом произошло, вероятно, осенью. Он пришел к такому выводу, сравнив размеры молодого веслоноса и осетра, которых нашел, с известными темпами роста представителей этих видов и временем выхода рыбы из икринок; он также нашел семена хвойных деревьев, инжир и некоторые цветы. «Когда мы проанализируем пыльцу и диатомовые водоросли, то сможем указать более точное время»,  — сказал он.

На следующей неделе появились новые сокровища: еще больше перьев, листьев, семян, янтаря, а также несколько рыб размерами от трех до пяти футов, и еще дюжина кратеров с тектитами. Я бывал на многих местах раскопок палеонтологов, но никогда не видел, чтобы так много образцов находили так быстро. Обычно раскопки — это скучно. Проходят дни или даже недели, а найти удается совсем немного. Де Пальма же, казалось, каждые полчаса находит что-нибудь примечательное.

Когда он впервые посетил это место, то заметил частично выступающую над поверхностью бедренную кость динозавра из семейства цератопсид, наиболее известным представителем которого является трицератопс. Какой-то коллекционер, торговец окаменелостями, попытался вытащить ее несколько лет тому назад, да так и оставил на месте, и она раскрошилась за годы воздействия внешней среды. Де Пальма поначалу отбросил ее как «негодную» и с горечью осудил коллекционера за такую халатность. Затем он задумался, как такая тяжелая кость попала сюда, на глубину водоема. Возможно, ее принесло сюда водой, но тогда она должна была облечена высохшей плотью, а это означало, что ко времени удара по крайней мере один динозавр был жив. Позже он нашел лоскут окаменевшей кожи, прикрепленный к бедренной кости цератопсида, размером с чемодан.

В какой-то момент Де Пальма начал фотографировать слои отложений, которые размыло и прорезало песчаным потоком. Он отшлифовал один из вертикальных участков и сбрызнул его водой из пульверизатора, чтобы проявился цвет. Нижний пласт был неоднородным, как только на него попала вода, она размыла слои грязи, щебня и камешков вперемешку с кусочками обожженной и полностью сгоревшей древесины.

Затем Де Пальма подошел к едва заметным на стене вымоины очертаниям, по форме напоминающим кувшин, и подробно их осмотрел. Очертания начинались на КТ-границе и спускались вниз, а затем расширялись в круглую полость, заполненную землей другого цвета, которая доходила до твердой подложки нетронутой основной породы. Похоже было, как будто какой-то мелкий зверек вырыл себе убежище. «Это нора?» — спросил я.

Де Пальма зачистил участок штыком, потом сбрызнул водой. «Вы чертовски правы,  — сказал он.  — И это не убежище маленького динозавра, а нора млекопитающего». (Норы различаются по форме в зависимости от живущих в них видов). Он пригляделся к норе, осторожно соскребая породу штыком: «Ого, похоже, оно еще там!»

Он задумал вынуть нору целиком, единым куском, а дома прогнать ее через томограф, чтобы выяснить, что же внутри. «Вообще любые норы млекопитающих в меловом периоде попадаются крайне редко,  — объяснил Де Пальма,  — Но этот случай совершенно невероятен: нора выкопана прямо сквозь границу». По его словам, зверек мог пережить взрыв и наводнение, а потом закопаться в грязь, спасаясь от холода и тьмы, и затем умереть. «Может быть, он родился в меловом периоде, а погиб в палеогене,  — сказал он.  — Подумать только: теперь, спустя 65 миллионов лет, какая-то жалкая обезьяна выкапывает его, чтобы понять, что же произошло. Если это будет ранее неизвестный вид,  — добавил он,  — я назову его в вашу честь».

Когда я уезжал из Хелл-Крика, Де Пальма настоятельно попросил меня никому не говорить ни слова о его находках, даже близким друзьям. История палеонтологии полна рассказов о взяточничестве, двурушничестве и предательствах. В XIX веке Отниел Марш (Othniel C. Marsh) и Эдвард Дринкер Коуп (Edward Drinker Cope), два ведущих американских палеонтолога, начали ожесточенную борьбу за добычу останков динозавров на Западе страны. Они совершали набеги на места раскопок соперника, подкупали сотрудников и очерняли друг друга в прессе и на съездах ученых. В 1890 году в нью-йоркской газете Herald вышла серия сенсационных статей об этом противостоянии под названием «ученые ведут ожесточенную войну». Это соперничество стало известно как «Костяные войны». Время нечестных игр в палеонтологии до сих пор не миновало; Де Пальма очень переживал, как бы этим участком не завладел какой-нибудь крупный музей.

Де Пальма понимал, что, стоит ему допустить ошибку на этом участке, и его карьере, вероятно, наступит конец. Его статус в научном мире был настолько шатким, что ему нужно было заранее подготовиться на случай возможной критики. В 2015 году его уже раскритиковали за то, что в публикации, посвященной новому виду динозавра под названием дакотараптор, он по ошибке включил в реконструкцию окаменелость черепашьей кости. И хотя восстановить скелет из тысячи косточек, которые могли перемешаться с останками другого вида, совсем непросто, Де Пальма подвергся жестоким нападкам. «Не хотелось бы опять пройти через такое»,  — признался он мне.

Целых пять лет Де Пальма продолжал работать на этом же месте. Он тайно делился своими находками с несколькими светилами в области исследований КТ-границы, включая Уолтера Альвареса, и спрашивал их совета. В зимние месяцы, когда полевые работы прекращались, Де Пальма препарировал и изучал образцы, по нескольку за раз, в лаборатории своего коллеги из Флоридского Атлантического университета в городе Бока Ратон.

Лаборатория — глухая клиновидная комната в здании геологического факультета, вдоль стен которой пузырится в аквариумах вода, лежат на полках стопки книг, научных журналов, кусочки кораллов, зубы мастодонта, ракушки и обойма патронов для пулемета 50 калибра (соответствует русскому калибру 12,7 мм — прим. ред.) времен Второй мировой войны, которую владелец лаборатории поднял со дна Атлантического океана. Де Пальма выкроил для себя небольшой уголок, которого как раз хватает, чтобы работать над двумя покрытыми гипсом образцами одновременно.

Когда я впервые посетил лабораторию в апреле 2014 года, на столе под яркой лампой и большим увеличительным стеклом лежал камень длиной три фута и толщиной 18 дюймов. Де Пальма сказал, что в этом блоке лежат веслонос и осетр, а также десятки других окаменелостей и один маленький кратер с тектитом внутри. В нижней части каменного блока были обломки, фрагменты костей и отдельные тектиты, которые были смещены и захвачены бурным потоком. Этот камень рассказывал историю столкновения в миниатюре. «Это был ужасный день,  — сказал Де Пальма,  — Взгляните на этих двух рыб». Он показал мне место, в котором щитки осетра, острые костяные пластинки на его спине, воткнулись в тело веслоноса. Рыбины оказались пришпилены одна к другой. Рот веслоноса был широко открыт, а в его жаберные тычинки набились микротектиты, которые он втянул в себя, задыхаясь. Де Пальма сказал: «Эта рыба прожила еще какое-то время после того, как ее утащила волна, ровно столько, чтобы несколько раз стремительно набрать полный рот воды, отчаянно пытаясь выжить».

Постепенно Де Пальма по кусочкам восстанавливал возможную картину катастрофы. К моменту, когда пришла вода, окрестный лес уже горел, это можно понять по большому количеству угля, обожженной древесины и янтаря, которые он нашел на участке. Вода пришла не в виде накатившей на берег волны, это был резко нахлынувший мутный поток, полный мечущихся в замешательстве рыб и остатков растений и животных, которые, по предположению Де Пальмы, осели, когда вода успокоилась и отступила.

В лаборатории Де Пальма показал мне под микроскопом шлифы осадочной породы. Большинство пластов были горизонтальными, но отдельные слои образовывали завитушки или узоры, похожие на языки пламени, так называемые «факельные текстуры», которые образовались в результате одновременного воздействия давления сверху и небольших всплесков надвигающейся воды. Де Пальма нашел пять групп таких узоров. Он вернулся к блоку породы на столе и поднес увеличительное стекло к тектиту. На его поверхности были заметны параллельные растекшиеся линии — шлиры, сформированные двумя видами расплавленного стекла, смешавшимися друг с другом, когда раскаленные шары разлетелись по воздуху. Глядя сквозь увеличительное стекло, Де Пальма осторожно расчищал камень стоматологическим зондом. Вскоре он обнаружил участок розовой жемчужной раковины, которая уткнулась в осетра. «Аммонит»,  — сказал он. Аммониты были морскими моллюсками, чем-то похожими на современных наутилусов, хотя по происхождению были ближе к кальмарам и осьминогам. Пока Де Пальма открывал все большую часть раковины, на моих глазах яркий цвет потускнел. «Аммониты, заживо разорванные цунами, сами не передвигаются,  — отметил он.  — род Sphenodiscus, я бы сказал». Моллюск, которого раньше не находили в Хелл-крике, стал еще одной морской жертвой катастрофы, заброшенной вглубь суши.

Де Пальма встал из-за стола. «А сейчас я покажу вам нечто особенное»,  — сказал он, открыл деревянный ящик и вытащил какой-то предмет, покрытый алюминиевой фольгой. Он развернул шестнадцатидюймовое ископаемое перо и держал его в ладонях, как стеклянный шедевр работы Рене Лалик (Rene Lalique). «Когда я нашел первое перо, секунд двадцать не мог в это поверить»,  — сказал он. Де Пальма учился у Ларри Мартина (Larry Martin), мирового авторитета в области примитивных птиц мелового периода, и «ему приходилось изучать множество ископаемых перьев. Когда я наткнулся на эту штуку, сразу понял, что это, черт возьми, важнейшая находка. А теперь посмотрите-ка на это».

Со стола лаборатории он взял ископаемое предплечье, принадлежащее дакотараптору, виду динозавров, который он ранее обнаружил в Хелл-Крике. Он указал на ряд регулярных бугорков на кости. «Это, вероятно, маховые бугорки», сказал он. «У этого динозавра были перья на предплечьях. Теперь смотрите. С помощью штангенциркуля он измерил диаметр ручек иглы, а затем диаметр бугорков ископаемого пера; оба оказались 3,5 миллиметра. «Сходится,  — сказал он.  — Это говорит о том, что перо такого размера подходит к конечности такого размера».

Было и еще кое-что, в том числе кусок частично сгоревшего ствола дерева с прикрепленным к нему янтарем. Он показал мне снимок янтаря под микроскопом. Внутри оказались две ударные частицы — еще одно знаковое открытие, потому что янтарь мог сохранить их химический состав. (Все другие найденные тектиты, образовавшиеся в результате столкновения и взаимодействовавшие с другими элементами миллионы лет, изменили свой состав.) Он также обнаружил множество прекрасных образцов лонсдейлита, гексагональной формы алмаза, которая, как принято считать, связана с такими столкновениями; он образуется, когда углерод в астероиде сжимается настолько сильно, что кристаллизуется в триллионы микроскопических зерен, которые выбрасываются в воздух и дрейфуют вниз.

Наконец, он показал мне фотографию окаменелой челюсти; она принадлежала млекопитающему, найденному в норе. «Это челюсть Дуги»,  — сказал он. Кость была крупной для мелового млекопитающего — три дюйма в длину — и почти полной, с зубом. После моего визита в Хелл-Крик Де Пальма вытащил нору животного целиком, вместе с блоком осадочной породы, и с помощью нескольких женщин, кассирш из Центра путешествий в Боумане, поднял его в грузовик. Он считает, что челюсть принадлежала сумчатому, похожему на ласку. С помощью зуба, он мог бы провести исследование стабильных изотопов, чтобы выяснить, чем питался зверек — «что было в меню после катастрофы», как он выразился. Остальная часть окаменелости млекопитающего остается в норе, и до нее очередь дойдет позже.

Де Пальма перечислил некоторые другие открытия, которые он сделал на этом участке: несколько затопленных гнезд муравьев с погибшими в воде муравьями внутри и несколько полостей, заполненных микротектитами; нора, предположительно осиная; нора еще одного млекопитающего с множеством туннелей и галерей; акульи зубы; бедренная кость большой морской черепахи; как минимум три новых вида рыб; гигантский лист гинкго и растение, родственное банану; более десятка новых видов животных и растений и несколько других видов нор.

В нижней части осадка, в смеси тяжелого гравия и тектитов, Де Пальма идентифицировал сломанные зубы и кости, и, в том числе, останки детенышей почти всех групп динозавров, известных в Хелл-Крике, а также останки птерозавров, которые ранее были обнаружены только в слоях намного ниже границы КТ. Он нашел нетронутым яйцо с зародышем внутри — очень ценную с научной точки зрения окаменелость. Яйцо и другие останки свидетельствуют о том, что в тот роковой день динозавры и крупные рептилии, вероятно, были далеки от вымирания. Одним махом Де Пальма, возможно, разрешил проблему трех метров и заполнил пробел в окаменелостях.

К концу полевого сезона 2013 года Де Пальма был уверен, что участок образовался в результате наводнения, но у него не было убедительных доказательств того, что это наводнение было последствием удара того самого метеорита. Возможно, это произошло в результате еще одного мощного удара астероида, произошедшего примерно в то же время. «Необыкновенные открытия требуют исключительных доказательств»,  — сказал он. Если бы его тектиты имели ту же геохимию, что и тектиты астероида Чиксулуб, у него были бы веские аргументы. Месторождения этих тектитов встречаются редко. Лучшим их источником, обнаруженным в 1990 году, считается небольшое обнажение породы на Гаити, на утесе, нависающем над выдолбленной в скале дорогой. В конце января 2014 года Де Пальма отправился туда собирать тектиты и послал их в независимую лабораторию в Канаде вместе с тектитами со своего участка; образцы были изучены в одно и то же время на одном и том же оборудовании. Результаты показали почти идеальное геохимическое совпадение.

В первые несколько лет после открытий Де Пальмы о них знали лишь немногие ученые. Одним из них был Дэвид Бернэм (David Burnham), научный руководитель Де Пальмы в Канзасе, который считает, что найденное его учеником место обеспечит специалистов работой по крайней мере на полвека. «У Роберта полно такого, о чем никто и не слыхивал,  — сказал мне Бернэм.  — Янтарь с тектитами — священная корова! Перья динозавров безумно хороши, ну а от норы просто голова кругом идет». В палеонтологии есть термин «лагерштетт», обозначающий редкий тип захоронения окаменелостей с большим разнообразием образцов, которые почти идеально сохранились,  — своего рода ископаемая экосистема. «Это будет знаменитое место,  — сказал Бернэм.  — О нем напишут в учебниках. Это лагерштетт мел-палеозойского вымирания». Ян Смит (Jan Smit), палеонтолог из Амстердамского свободного университета и мировой авторитет в области удара метеорита КТ, помогает Де Пальме анализировать полученные результаты. Подобно Бернэму и Уолтеру Альваресу, он является соавтором посвященной этим находкам научной работы, которую Де Пальма собирается опубликовать (есть и еще восемь соавторов.) «Это действительно важное открытие,  — сказал Смит.  — Оно дает ответ на вопрос о том, вымерли ли динозавры именно в этот момент или они пришли в упадок раньше. И это первый раз, когда мы видим непосредственных жертв катастрофы». Я спросил, являются ли полученные им результаты спорными. «Я увидел данные о веслоносе, осетре и аммоните, и сразу решил, что он попал в точку,  — сказал Смит.  — Я уверен, что он нашел золотую жилу».

В сентябре 2016 года Де Пальма кратко рассказал о своем открытии на ежегодном собрании Геологического общества Америки в Колорадо. Он упомянул лишь то, что нашел отложение, образовавшееся в результате наводнения в пределах КТ-границы, в котором присутствуют капли стекла, метаморфические минералы и окаменелости. Он назвал это место Танисом в честь древнего города в Египте, показанного в фильме 1981 года «В поисках потерянного ковчега» в качестве места, где покоится Ковчег Завета. В настоящем Танисе археологи обнаружили надпись на трех видах письменности, которая, как и камень Розетты, имела решающее значение для понимания древнеегипетского языка. Де Пальма надеется, что его Танис поможет расшифровать то, что произошло в первый день после удара.

Хотя это сообщение и было кратким, оно вызвало переполох. Кирк Кокран (Kirk Cochran), профессор Колледжа гидрометеорологии Университета Стони-Брук штата Нью-Йорк, вспоминает, что когда Де Пальма представил свои выводы, по залу прокатились удивленные вздохи. Некоторые ученые настороженно отнеслись к услышанному. Кирк Джонсон (Kirk Johnson), директор Национального музея естественной истории Смитсоновского института, сказал мне, что хорошо знает район Хелл-Крика и работает там с 1981 года. «У меня в голове сработал стоп-кран,  — сказал он мне.  — Я настолько скептически был настроен после доклада, что посчитал это выдумками». Джонсон, который наносил на карту пласт КТ в Хелл-Крике, сказал, что его исследование показало, что Танис находился как минимум на сорок пять футов ниже КТ-границы и, возможно, на сто тысяч лет старше. «Если все так, как говорят,  — сказал Джонсон,  — это невероятное открытие». Но при этом добавил, что будет «сдержан», пока не прочтет работу Де Пальмы.

Один видный палеонтолог Западного побережья, который является авторитетом в области события KT, сказал мне: «Я с подозрением отношусь к этим результатам. На разных собраниях ученых автор рассказывал о них на новый лад, присовокупляя различные невероятные заявления. Он мог и вправду наткнуться на что-то удивительное, но он уже известен умением раздувать из мухи слона». В подтверждение своих слов он привел работу Де Пальмы о реконструкции дакотараптора, которую описал следующим образом: «Он, в общем-то, просто собрал кости в одной области, некоторые из них были останками динозавра, другие были останками черепахи, и он представил все это как скелет одного животного». Он также выступал против того, что, по его мнению, было атмосферой чрезмерной секретности, царившей вокруг Таниса и не позволяющей сторонним исследователям дать оценку заявлениям Де Пальмы.

Джонсон тоже считает, что отсутствие прозрачности и театральные манеры самого Де Пальмы вызывают раздражение. «В его стиле подачи есть элемент шоуменства, который совсем не вызывает доверия»,  — говорит он. Другие палеонтологи также рассказали мне, что с подозрением относятся к этим данным и критически настроены к выводам Де Пальмы и его соавторов. Все выразили желание увидеть итоговую работу, которая будет опубликована на следующей неделе в «Трудах Национальной академии наук», чтобы лично оценить данные.

После обсуждения в Геологическом обществе Де Пальма понял, что у его теории относительно случившегося в Танисе есть существенный недочет. Даже если цунами после столкновения с астероидом двигалось со скоростью несколько миль в час, путешествие длиной в две тысячи миль до этого места заняло бы несколько часов. Дождь из раскаленных стеклянных шаров должен был, напротив, достичь той области и прекратиться в течение часа. Расчет времени был неверным.

Это был не вопрос палеонтологии; это была проблема геофизики и седиментологии. Смит — седиментолог, а другой исследователь, с которым Де Пальма поделился своими данными, Марк Ричардс (Mark Richards), который теперь работает в Вашингтонском университете,  — геофизик. Однажды вечером за ужином в городе Нагпуре в Индии, куда они приехали на конференцию, Смит и Ричардс побеседовали об этой проблеме, просмотрели несколько статей, а затем записали некоторые приблизительные расчеты. Им сразу стало ясно, что цунами нахлынуло бы слишком поздно, чтобы захватить падающие тектиты. Волна также была бы слишком ослаблена за время долгого путешествия, чтобы вода в Танисе поднялась на тридцать пять футов. Один из ученых предположил, что волна могла быть результатом такого любопытного явления, как сейша. При сильных землетрясениях дрожание грунта иногда приводит к тому, что вода в прудах, бассейнах и ваннах плещется взад-вперед. Ричардс напомнил, что землетрясение в Японии в 2011 году вызвало странные пятифутовые волны-сейши в абсолютно спокойном норвежском фьорде через тридцать минут после землетрясения в месте, недоступном для цунами.

Ричардс ранее подсчитал, что всемирное землетрясение, вызванное ударом метеорита, могло быть в тысячу раз сильнее, чем самое большое землетрясение, когда-либо случавшееся в истории человечества. Используя этот показатель, он рассчитал, что мощные сейсмические волны должны были прибыть в Танис через шесть, десять и тринадцать минут после удара. (Различные типы сейсмических волн распространяются с разной скоростью.) Сильного сотрясения было бы достаточно, чтобы вызвать большую волну, а первые капли раскаленного стекла начали бы падать секунды или минуты спустя. Они продолжали бы падать, пока волны-сейши колебались, оставляя слой за слоем осадка и запечатывая тектиты на месте. Короче говоря, участок в Танисе не охватывал первый день после столкновения: вероятно, на нем сохранились следы первого часа или около того. Этот факт, если это правда, делает место еще более уникальным, чем считалось ранее. Почти невозможно поверить в то, что точнейшая геологическая запись самых важных шестидесяти минут истории Земли все еще могла сохраниться миллионы лет спустя — своего рода ускоренная видеосъемка с высоким разрешением, фикисрующая события в тонких пластах породы. Де Пальма сказал: «Это все равно, что найти Святой Грааль, зажатый в костлявых пальцах Джимми Хоффы, сидящего на вершине Потерянного Ковчега». Будь Танис чуть ближе или дальше от точки удара, это прекрасное совпадение могло бы и не произойти. «Мир еще не видел ничего подобного»,  — сказал мне Ричардс.

Шестьдесят шесть миллионов лет назад жизнь на Земле чуть было катастрофическим образом не прервалась в один день. Мир, возникший после столкновения, был намного проще. Когда солнечный свет наконец пробился сквозь дымку, он осветил адский пейзаж. Океаны были пусты. Вся земля была покрыта пеплом. В лесах остались лишь обугленные пни. Холод сменился экстремальной жарой, когда сработал парниковый эффект. Жизнь в основном состояла из лоскутков водорослей и грибковых наростов: в течение многих лет после удара на Земле росли лишь папоротники. Неприглядные, похожие на крыс млекопитающие жили в мрачном подлеске.

Но в конце концов жизнь возродилась и снова расцвела в новых формах. Событие KT по-прежнему волнует ученых, потому что пепельный след, который оно оставило на планете, является экзистенциальным напоминанием. «Мы бы с вами сейчас не разговаривали по телефону, если бы этот метеорит не упал»,  — усмехнулся Смит. Де Пальма согласился. Первые сто миллионов лет своего существования, до удара астероида, немногочисленные млекопитающие сновали под ногами динозавров. «Но когда динозавры исчезли, они вырвались на свободу»,  — сказал Де Пальма. В следующую эпоху млекопитающие испытали всплеск адаптивной радиации, развившись в невероятно разнообразные формы: от крошечных летучих мышей до гигантских титанотериев, от лошадей до китов, от грозных креодонтов до приматов с большим мозгом, с цепкими руками и умом, который позволяет видеть сквозь время.

«Мы можем проследить свое происхождение от этого события,  — говорит ДеПальма.  — Побывать в этом месте, увидеть его, ощутить связь с этим днем — это нечто особенное. Это последний день мелового периода. Всего лишь один уровень вверх — следующий день,  — это уже палеоцен, это время млекопитающих, это наше время».

Дуглас Престон написал более тридцати книг. Его последняя научно-популярная книга, «Затерянный город обезъяньего бога» (The Lost City of the Monkey God), посвящена открытиям археологов в дождевых лесах Гондураса.