Вечные вопросы. Интервью с Полиной Агуреевой ( 2 фото )

7 марта в прокат вышел фильм «Ван Гоги», в котором актриса и режиссер Полина Агуреева сыграла, как она сама говорит, «девушку со здоровой психикой». Параллельно в театре «Мастерская Фоменко» она играет Маргариту в спектакле по роману Булгакова, который сама же и поставила – вместе с мужем Федором Малышевым. Мы поговорили с Полиной о тоске, о ценности времени и о смысле жизни.


(с) Анна Иноземцева "Мастер и Маргарита"

– Как вы с Федором решились на постановку?

– Просто так сложились обстоятельства. То ли мы сглупили, то ли рискнули, но открылась возможность, и мы решили ей воспользоваться.

– Конфликтует ли режиссер Полина Агуреева с актрисой Полиной Агуреевой?

– Конечно, нет. Наоборот, как актриса я себе очень помогаю как режиссеру. Потому что в этом случае я лучше, чем другие актеры, могу понять и выполнить свой собственный режиссерский замысел. Если бы другие актеры так меня чувствовали, как я сама себя, то спектакль получился бы гораздо лучше. Я сейчас шучу, но одна из самых больших сложностей в режиссерской профессии – это объяснить, чего ты хочешь, и добиться этого. А когда ты хочешь найти новый язык существования, это втройне сложнее, потому что для этого актеру нужно забыть то, что он умеет. Ты должен объяснить, почему нужен такой язык, как им пользоваться, чем он по форме и содержанию отличается от предыдущего. Это невероятно сложно, я не могу сказать, что у меня получается. Вообще Федя меня очень ругает за то, что я это говорю, но я не могу сказать, что спектакль получился. Но я могу сказать, что он не бессмысленный. Что это не иллюстрация к роману «Мастер и Маргарита», а там есть наша собственная идея. Несмотря на всякие сложности, она просвечивается.

– Можете ее сформулировать?

– Сложно одной фразой. Это тоска от того, что люди такие, какие есть, это способность пронести веру и любовь через ад. Это история про людей, которые остро чувствуют и потому обречены на катастрофу. Они не могут существовать среди людей, ничего не чувствующих и не понимающих. В романе Булгакова люди гораздо хуже дьявола. Они равнодушнее, глупее и бесчеловечнее.

– В России почти у каждого человека, от литературоведа до продавщицы, свои взаимоотношения с этим романом.

– Поэтому сложно. Но к этому мне не привыкать, потому что всегда про все роли, которые я как актриса делала, писали, что это не Наташа Ростова, не Лариса Огудалова и не Тамара из «Пяти вечеров». К этому я нормально отношусь, потому что прекрасно понимаю, что у каждого человека свое восприятие. Я никогда не хотела и не хочу подравниваться под чужое. Что значит «не такая Лариса»? Это моя Лариса, моя Наташа и моя Маргарита.

– А у вас были свои маленькие открытия, когда вы изучали книгу для постановки?

– Конечно. Я не ожидала, что это до такой степени тоскливый роман. Мне вдруг открылась невероятная тоска сломленного человека моцартианского типа. Вот этой тоски я раньше не видела, и мне хотелось ее вытащить. И историю Пилата с Иешуа, который весь спектакль буквально носит его на себе. Такой символ вечного груза совести. В романе есть фраза, что трусость – самый тяжкий порок, а ведь и Мастер струсил, и Пилат струсил. Только два человека в этом романе не струсили – Иешуа, которого распяли, и Маргарита, которая продала душу дьяволу.

– Что сказал бы Петр Наумович Фоменко, если бы увидел спектакль? Вы думали об этом?

– Конечно, я всегда с ним существую во внутреннем диалоге. Я думаю, что он за дерзость нас бы точно похвалил. За наглость и за дерзость.


(с) Лариса Герасимчук

– В марте выходит фильм «Ван Гоги» Сергея Ливнева, где вы сыграли подругу одного из двух главных героев – художника Марка. Вы до этого работали с Алексеем Серебряковым, который его играет?

– Нет, никогда. Он мне очень понравился, он очень хороший человек. Очень редко встречаются люди с такой природой – мужественные, но мягкие. Очень теплый человек. И у него потрясающая жена Маша, которая тоже была с нами на съемках. Он ее очень любит, что тоже вызывает у меня огромное уважение. И он абсолютно русский человек.

– Живущий в Канаде.

– Это для меня оксюморон. По менталитету, по своей дионисийской природе, по внутреннему складу он абсолютно русский человек.

– Одна из центральных тем фильма – взаимоотношения детей и родителей. Марк, у которого сложные отношения с отцом, прямо говорит, что ему все время плохо.

– Это я называю «недоделанные дела детства».

– А вы, в свою очередь, играете девушку со здоровой психикой из большой и любящей семьи. Могут ли такие люди в принципе быть вместе?

– Сложно сказать. Человеку трудно избавитьсяот своих психических заморочек прежде всего потому, что почему-то человек с трудом хочет с ними расставаться.

– Музыку к фильму написал Леонид Десятников, одну из ролей сыграла Наталья Негода, которая почти не снимается, наконец, сам Сергей Ливнев впервые за много лет выступил режиссером, а не только продюсером. У вас было на площадке ощущение, что вы снимаетесь в особенном кино?

– Да, было, потому что всегда чувствуется, когда человек снимает то, что ему действительно дорого. Это всегда вызывает уважение, и хочется быть осторожным, не испортить то, что ему дорого. И актеры крутые. Оператор Юрий Клименко потрясающий. Я смотрела, как он работает, когда не снималась, это было что-то удивительное.

– Лейтмотив фильма – цитата из «Детства Никиты»: «Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой». У вас дома практикуются фразочки и семейные прозвища?

– Мы очень любим фильм «Сережа» Георгия Данелии и Игоря Таланкина, это самый потрясающий фильм про детей. Там мальчику дают конфету пустую, и он спрашивает: «Дядя Петя, ты дурак?» Это мы часто цитируем.

– А музыку какую дома слушаете?

– Самую разную. Моему старшему сыну Пете 14 лет. Очень смешно, но он обожает Изабеллу Юрьеву, Клавдию Шульженко. Мы вчера делали генеральную уборку, и он задушил нас песней «Белой акации гроздья душистые», раз пять подряд ставил. Папа у нас хип-хоп слушает. Он сейчас занимается проектом, ему для спектакля надо. «Сентиментальный вальс» Сен-Санса часто дома звучит. Песни из «Электроника», потому что есть второй мальчик, которому 3,5 года. Я сама люблю классическую музыку, Шопена. А больше всего люблю Рахманинова и Шостаковича, могу их слушать всегда. Из современников – Земфиру, Аллу Пугачеву.

– Многие знают и любят ваши песни из разных фильмов, но у вас нет ни одного альбома. Почему не хотите записать?

– Я хочу, просто у меня всегда нет времени. Это очень долго. Когда-нибудь, может, запишу, когда у меня вырастут дети…

– Какую песню выучили последнюю?

– Вертинского.

– Под гитару?

– Нет. У нас в театре есть музыканты – аккордеонист, скрипач и гитарист. Мы с ними иногда подрабатываем и ездим куда-то петь. Это очень большое наслаждение. Еще я всегда пою на капустниках, которые у нас бывают в театре. И для них учу новые песни. Один раз я пела песню Окуджавы с православным хором. Придумала интерпретацию, было очень красиво.

– Вы занимались вокалом?

– Никогда. Это и слышно по тому, как я пою. Просто я пою с чувством, поэтому как бы незаметно. А так не могу сказать, что у меня хороший голос, и поставленный – тем более. Я очень люблю Елену Антоновну Камбурову, мне кажется, она тоже хорошо ко мне относится и просила несколько раз сделать вечер у нее в театре, но я все время боюсь.

– Чего?

– Просто это не совсем моя профессия. Мне очень трудно выходить на сцену, когда я не в каком-то образе.

– В этом году выходит еще один фильм с вашим участием – «Элефант» о детском писателе, который замыкается в себе и перестает писать. Может ли такое быть с вами, что вы перестанете профессией заниматься?

– Да, может быть. Мне кажется, чтобы заниматься профессией, надо очень этого хотеть. Нужно что-то накопить внутри. Во всяком случае, я так существую. Мне кажется, что делать спектакли и роли надо не просто, когда тебе хочется, а когда невозможно не сказать. У меня это случается не так часто. И потом, это очень трудно. Вот сейчас у меня ощущение, что нужна пауза, чтобы что-то про себя понять. И вообще я думаю так: если я почувствую, что у меня совсем не получается играть или сочинять, я очень надеюсь, что я смогу уйти. Правда, деньги придется все равно как-то зарабатывать. Мне кажется, что люди должны быть честными перед собой. Надо вовремя уходить или взять паузу. У меня были несколько раз такие паузы, и я очень была этому рада. Это рождение двоих детей. Я с одним сидела год, а со вторым полтора года. Не играла спектакли, и мне это очень помогло.

– Тогда можно подумать о третьем.

– Тогда придется вообще уходить из профессии. Я не умею мало заниматься детьми. Кто-то сказал, что любовь – это количество времени, которое ты уделяешь людям, которых ты любишь. С нашей профессией трудно проводить с детьмимного времени. А хочется. Я прихожу со спектакля, и мне обязательно надо что-то обсудить с Петей, тем более что он уже взрослый. А еще у нас есть очень умная бабушка, которая перед всей нашей семьей ставит философские вопросы. Мы на них с трудом отвечаем, и Петя в том числе. Хочется соответствовать их общению.

– Про искусство, про жизнь вопросы?

– Про все. Существование обретает смысл, если ты пытаешься философски осмысливать то, что с тобой происходит. А для того, чтобы это делать, надо себе какие-то вопросы задавать. И я бы хотела, чтобы Петя так тоже делал.

– До какого момента себе надо вопросы задавать?

– Всегда. Они нескончаемые. Все философские темы можно посчитать по пальцам – поиск смысла жизни, поиск бога. Просто ты в разные периоды жизни по-разному на них отвечаешь. И эти ценности периодически надо пересматривать. Чтобы они не заиндевели.

Вообще мне с Петей очень интересно, я люблю, когда он рассказывает о своих одноклассниках, о личной жизни, если он меня пускает. А вчера он прочитал две пьесы – «Антигону» Софокла и «Антигону» Ануя. И мы с ним обсуждали, в чем разница. Он очень умно говорил, мне было любопытно. Есть такое «неправильное» выражение: думать мысль. Если у меня есть какая-то мысль, я очень люблю ее думать. Я прихожу домой и говорю: «Давайте сегодня подумаем такую мысль». И мы все ее думаем. Это же гораздо интереснее, чем разговаривать о супах.

– У вас самой так было в детстве?

– Мне всегда задавали какие-то вопросы. Я очень хорошо запомнила, что когда мне было 13 лет, мама с подругой сказали: «Ты можешь стать средним человеком, понимаешь? Ты средне учишься, ты ни о чем не мечтаешь». Я помню, что меня это безумно мучило. Я думала: «Что же, что же мне нужно делать, чтобы быть не средним человеком?». Такой был кризис.

– Вы думаете, это было правдой?

– Наверное. Для того чтобы быть не средним человеком, нужно очень сильно корячиться. Что я всю жизнь и пытаюсь делать.

Текст: Полина Сурнина

(c) R Flight magazine // март 2019