Какую роль алкоголь играет в литературе и как к нему относились разные авторы ( 8 фото )

Вино — самый упоминаемый алкогольный напиток в литературной вселенной. А чаще других упоминал его в своих произведениях китайский поэт Ли Бо (701–762). Вообще вино — неотъемлемый элемент культуры Китая, именуемый «даром Небес», а искусство виноделия было развито там издревле. В частых поездках по стране Ли Бо непременно дегустировал местные сорта вина — виноградные, сливовые, персиковые, рисовые — и даже открыл свой «кабачок Ли Бо».

Потому за ним закрепилось народное прозвище «хмельной сянь» («хмельной святой»).

А в его поэзии — хмельной поэзии — вино является невидимым клубком ниток, выводившим поэта из лабиринта повседневных забот (Ли Бо прожил суетливую и беспокойную жизнь, вобравшую в себя странствия, придворную службу, арест и ссылку) в иную реальность, в которой время останавливалось («Стихи о краткости жизни»), в которой поэт мог слиться в чистом любовном порыве с юной девушкой («Попивая вино у горной тропы, я машу рукой...»), утолить тоску по дорогому другу («Посылаю Ду Фу из Шацю») или заговорить с луной («В одиночестве пью под луной...»). Луна, как и вино, один из самых упоминаемых символов его поэтического мира. Они же сыграли роковую роль в его жизни. Ли Бо утонул в реке Янцзы, вывалившись из своей лодки. Согласно китайской легенде, поэт, напившись вина, надеялся обнять отражение луны.


Художник топит свои печали в вине. Альбом из одиннадцати листов Чен Хуншоу и Чен Цзы, XVII век

В Англии климат не благоприятствовал виноделию, но Уильям Шекспир (1564–1616) все равно предпочитал вино, а не пиво (стоившее, кстати, в 12 раз дешевле). Пил английский поэт и драматург в основном греческие, французские или испанские вина. Но в его творчестве вино имеет психологический, а не символический оттенок. Его рефлексирующие герои чаще говорят сами с собой, нежели с другими людьми, потому что их души находятся в состоянии вечной гражданской войны (как метко заметил литературовед Гарольд Блум). Вино — лишь дополнение к их сложным психологическим портретам: иногда — одного персонажа, скажем, балагура и попрошайки Фальстафа, чье пьянство неразрывно связано с переменчивым отношением к жизни, а иногда — целой нации. Как не припомнить знаменитые слова Яго об английских пьяницах:
«Англичане? Да они питьем заморят датчанина и шутя перепьют немца. Они еще раскачиваются, а голландца уже рвет».
Вполне себе шекспировские отношения с вином были у Александра Пушкина (1799–1837). В молодости он часто не расставался с бокалами вина или шампанского, выпивая их с лицейскими друзьями или в ресторанах Петербурга. Ценил он больше всего французские бордоские вина «Шато Лафит» и «Сотерн», а из шампанского предпочитал «Вдова Клико» и «Моэт».

К слову, в России тех лет шампанское считалось напитком, сплачивающем людей в радости; в качестве примера — пушкинское стихотворение «27 мая 1819»:

Веселый вечер в жизни нашей
Запомним, юные друзья;
Шампанского в стеклянной чаше
Шипела хладная струя.
Мы пили — и Венера с нами
Сидела, прея за столом.
Когда ж вновь сядем вчетвером
С блядьми, вином и чубуками?

Но Пушкин в молодости и в старости — как старое и новое вино, как ложная и истинная доктрина, как персонажи Шекспира до и после трагедий: один человек, но две разные личности. Вино в позднем творчестве Пушкина — символ не дружбы, но одиночества, не кутежа, но печального смирения, не жизни, но прощания с жизнью.

Другим русским поэтом, любившим выпить, был Александр Блок (1880–1921). Николай Чуковский вспоминал, как в 1911 году его отец Корней Чуковский встретил Блока и разговаривал с ним минуть пять, остановившись под фонарем, а затем сказал семилетнему сыну: «Это поэт Блок. Он совершенно пьян». Георгий Иванов вспоминал, что «время от времени его [Блока] тянет на кабацкий разгул. Именно — кабацкий. Холеный, барственный, чистоплотный Блок любит только самые грязные, проплеванные и прокуренные "злачные места". В этом "кабацком" настроении написаны многие стихотворения Блока — вспомнить хотя бы "Незнакомку" ("А рядом у соседних столиков / Лакеи сонные торчат, /


И пьяницы с глазами кроликов / "In vino veritas!» кричат»). Поэт-символист Владимир Пяст вспоминал, как Блок объяснял ему это настроение:

«Когда видишь все это кругом, эту нищету и этот ужас, в котором задыхаешься, и эту невозможность, бессилие переменить что-либо в этом, когда знаешь, что вот какими-нибудь пятьюдесятью рублями ты можешь сделать для кого-нибудь доброе, действительно доброе дело, но — одно, а, в общем, все, останется по-прежнему, — то вот берешь и со сладострастием, нарочно тратишь не пятьдесят, а сто, двести на никому, а меньше всего себе, не нужный кутеж».

В Блоке не было пушкинского буйства ранних лет или позднего печального смирения; он больше напоминал героев Достоевского, у которых кутеж соседствовал с покаянием, а куртуазная любовь — с дворовым развратом (славист Пьер Паскаль писал, что «​​Сатана и Бог поочередно играют русской душой, потому что она не сопротивляется ни тому, ни другому»). Так и в жизни Блока алкоголь и поэзия не мешали друг другу, а составляли одно диалектическое целое: он шел к духовному воскресению путем алкогольного самоистязания. В дальнейшем многие русские писатели и поэты следовали этому пути, впервые столь отчетливо проложенному Блоком, — проклятому, надо сказать, пути.

Пиво

Больше всего пиву повезло в XIX веке, когда расцвел реалистический роман — роман массовый и доступный почти каждому. Джейн Остин (1775–1817) любила и самостоятельно варила хвойное пиво, унаследовав рецепт от матери (в английских семьях XVIII века было принято, чтобы женщина занималась пивоварением). В одном из писем сестре она, бездетная и незамужняя, выразила свое серьезное отношение к этому занятию: «У тебя, однако, есть маленькие дети, а у меня — большая бочка, в которой мы снова варим хвойное пиво». Этот же напиток она упомянула в романе «Эмма»: один из героев, мистер Найтли, отличается знанием домашнего рецепта хвойного пива (навык, безусловно, положительный для Остин), и именно он оказывается избранником главной героини.


Джентельмены эпохи Регентства, солдаты и проститутки в трактире. Сюжет написан на медной пластине Робертом Круикшенком , Лондон, 1825

Другим великим писателем-реалистом, прославившим пиво, был Чарльз Диккенс (1812–1870). Традиционный английский эль для него — социальный маркер. В его романах (например, «Домби и сын» или «Дэвид Копперфильд») многие герои с детства полюбили вкус портера и эля, потому что вино им было не по карману, а некоторые злачные места (скажем, логово Фейгина из «Оливера Твиста») имели тот же адрес, что и реально существовавшие пивные трактиры или пабы.

Еще один великий романист-реалист, Уильям Теккерей (1811–1863), был поклонником индийского светлого эля (в народе — IPA), который он впервые попробовал, находясь в Индии (его отец был служащим в британской колонии). Потому, встречая в его романах любителей IPA (а это касается и «Ярмарки тщеславия»), мы должны понимать, что речь идет о людях, так или иначе связанных с Ост-Индской компанией.

Джин & мартини

Джин — еще один напиток, имеющий в Англии статус национального. Правда, еще в XVIII веке он воспринимался как проклятие бедноты — из-за низких цен, плохого качества и легкодоступности. Джин продавали в каждом втором лондонском заведении, его гоняли все кому не лень, от рыночных торговцев до цирюльников. Его то запрещали, то разрешали. Джин приводил бедолаг в долговую тюрьму или на виселицу, доводил до разорения и безумия, самоубийства и смерти. До сих пор, несмотря на то что джин больше не ассоциируется с низшими слоями общества, в английском языке сохранились выражения gin mills (блоковские «злачные места») или mother’s ruin (здесь комментарии излишни).


Томас Элиот

Как ни странно, но именно этот напиток полюбился одному из самых сложных поэтов-модернистов ХХ века — американцу Томасу Элиоту (1888–1965), прожившему большую часть жизни в Англии. Любой поклонник хорошего чистого джина замечал, как этот сухой напиток, сначала обжигающий язык и небо, постепенно наполняет пьющего ботаническими ароматами, оставляя во рту привкус растительности — разнообразия трав, корней, цветов, ягод. Как ни странно, это воздействие джина — хорошего английского джина — можно сопоставить с поэзий Элиота, сухой и лаконичной, но при внимательном чтении одаривающей читателей лесным богатством метафор, поэтических аллюзий, религиозных символов и метафизических смыслов.

И сам Элиот, судя по его письмам, был большим поклонником этого напитка. Однажды его спросили, что сильнее всего вдохновляет его, и он полушутя ответил:

«Джин и наркотики, мой дорогой, джин и наркотики».

А в письме одному юному поэту признался, что написал стихотворение «Путешествие волхвов», переполненное христианским символизмом, «воскресным утром, спустя три четверти часа после церковной службы, незадолго до ланча и с помощью полбутылки джина Booth's». (К слову, в том же году Элиот принял католичество.) С публикацией скандальных писем Элиота (в одном из них он сравнивал свою личную жизнь с «плохим русским романом») стало известно, что он часто разрешал себе выпить в течение дня, причем не только джин: ему очень нравились французские вермуты (одну из своих кошек он назвал в честь вермута Noilly Prat), а его любимым коктейлем был сухой мартини («Ничего не пробуждает лучше, чем крепкий сухой мартини»).


Американская писательница Патриция Хайсмит в своем доме в Швейцарии, июнь 1985 года

В любви к джину и мартини также признавалась Патриция Хайсмит (1921–1995). О том, что Хайсмит страдала алкоголизмом, можно догадаться по ее мрачным и беспокойным детективам, наполненным атмосферой надвигающегося конца. Любой пьющий человек узнает эту атмосферу, это фатальное безволие, когда ноги сами ведут тебя к бару или холодильнику, чтобы заказать или откупорить бутылку вина или виски, порой сразу по пробуждении или, когда повезло чуть больше, посреди дня, — и потому недавняя публикация ее откровенных дневников не должна была стать сюрпризом для верных читателей. Хайсмит страдала алкоголизмом и осознавала это.

Ей принадлежит одно из лучших поэтических высказываний об алкоголе (а о мартини — подавно):

«Интересно, есть ли какой-нибудь момент лучше, чем второй мартини за обедом, когда официанты внимательны, когда вся жизнь, все будущее, весь мир кажутся хорошими и золотистыми (и совсем неважно, с кем ты, с мужчиной или женщиной, да или нет)».

В дневниках Хайсмит можно найти зрелые размышления о связи между алкоголем и творчеством. Она считала, что писатели пьют, потому что «им приходится по миллиону раз менять свою личность, пока они пишут». Алкоголь — словно писательское перо, ведь когда мы пьем, то в один час мы — властители мира, в следующий — убийцы, а затем — зазнавшиеся дилетанты или страстные, но покинутые любовники. Потому писателям и алкогольным напиткам так хорошо друг с другом.

Виски

«Что может сравниться с материнской любовью? — задается вопросом один из героев Уильяма Фолкнера (1897–1962). — Разве что добрый глоток виски». Американский писатель не лукавил: виски он любил столь же безоговорочно, как мать — ребенка, и уделял ему время даже при работе над книгами. Известно, что в вечерние часы, садясь за рабочий стол, он обязательно держал под рукой немного еды, табака и бокал виски (желательно бурбон, но скотч тоже сойдет). Мало того что он писал по ночам, так он еще умудрялся пить (уточним: пить, а не напиваться), о чем не раз признавался в интервью или письмах. Возможно, именно по этой причине длиннющие и витиеватые предложения Фолкнера напоминают монолог подвыпившего священника, который, начиная говорить о вполне приземленных вещах, часто лишается логической последовательности и даже знаков препинания, без оглядки отдаваясь религиозному вдохновению и устремляя свою речь ввысь, к самым важным вопросам бытия, напоминая тем самым взмывшего в небо орла.


Уильям Фолкнер беседует с итальянским издателем Альберто Мондадори и редакцией еженедельника Epoca, Милан, 14 сентября 1955 года
А о частоте упоминаний виски и говорить не стоит: откройте любой роман Фолкнера и обязательно найдете там героя, который подпольно варит самогон, пьет от безысходности бурбон или готовит себе коктейль на основе виски («Мятный джулеп» или «Горячий тодди»). Увы, Фолкнер отчасти повторил судьбу китайского поэта Ли Бо, когда в возрасте 64 лет хорошенько набрался виски, сел на лошадь и, естественно, свалился с нее; из-за образовавшегося тромбоза он менее чем через месяц умер от инфаркта.

Водка

Сравнить любовь американских писателей к виски (там помимо Фолкнера можно припомнить еще десяток имен) можно с любовью русских писателей к водке. Один из известнейших, Сергей Есенин (1895–1925), начал пить по-серьезному, то есть неделями не просыхая, довольно поздно, уже в годы Советской России. Сначала водка подстегивала его творчество, затем — на это указывают многие исследователи его биографии — поработила его. «Черный человек» — это не просто красивая поэма о смерти, это признание поражения поэта, который смирился со своей печальной участью.

Важно отметить, что западные писатели чаще всего пили, потому что их к этому подталкивало творчество или семейные неурядицы, а русские — из-за хтонической окружающей действительности. В России мало что изменилось после Октябрьской революции. Слова Блока («...эту нищету и этот ужас, в котором задыхаешься, и эту невозможность, бессилие переменить что-либо в этом...») все еще находили отклик в сердцах пишущих людей. Юрий Олеша (1899–1960), который двадцать лет своей жизни сознательно не печатался (то ли цензуры боялся, то ли еще что), спился до той степени, что расхотел быть писателем и просил выдать ему похоронные деньги (советских писателей — даже пьющих и пишущих в стол — хоронили по дорогой категории). Александр Фадеев (1901–1956), искренне веривший в советскую мечту — и заодно участвовавший в сталинском терроре, — спустя пару недель после очередного запоя пустил себе пулю в лоб.


Сергей Донатович Довлатов

Ко второй половине ХХ века водка окончательно стала верной спутницей русского писателя. Сергей Довлатов (1941–1990) признавался, что ненавидел запои. Но представить без алкоголя его жизнь или творчество невозможно, и он сам приложил немало усилий, описывая в своих романах советских людей, чьим единственным компромиссом была водка. Венедикт Ерофеев (1938–1990) шел отчасти схожим путем: тоже мифологизировал свою жизнь, играя в алкоголика, но скорее ради эксперимента, нежели для верности романтическому образу. Владимир Высоцкий (1938–1980) опьянил уже не только людей, а весь (русский) мир: в его песнях пьют как люди, так и животные, как черти, так и лешие, в алкоголизме обвиняется даже правда, а без стакана не может прожить судьба. Кажется, ни в одной другой литературной культуре мира не позволяли алкоголю оккупировать столь много пространства — как человеческого, так и метафизического.

На прощание оставим цитату еще одного пьющего писателя, но принадлежащего к другой культуре, — американца Чарльза Буковски, который, судя по его стихам и романам, перепробовал вообще все алкогольные напитки на земле:

«Люди хватают наугад что ни попадя: коммунизм, здоровая пища, серфинг, балет, гипноз, групповая психотерапия, оргии, мотоциклетная езда, травы, католицизм, тяжелая атлетика, путешествия, здоровый образ жизни, вегетарианство, Индия, рисование, писание, ваяние, музицирование, дирижирование, туризм, йога, совокупление, азартные игры, пьянство, тусовки, замороженный йогурт, Бетховен, Бах, Будда, Иисус, машина времени, героин, морковный сок, самоубийство, костюмы индпошива, самолетные прогулки, Нью-Йорк Сити — а потом все это рассеивается и исчезает. В ожидании смерти люди ищут, чем бы себя занять. Хорошо, наверное, когда есть выбор. Я свой выбор сделал. Я взял четверть галлона водки и врезал, не разбавляя. Эти русские понимают, что к чему».


Александр Куприн с друзьями в дорогом ресторане. Санкт-Петербург, 1913 год

В январе 1908 года в газете «Русское слово» появился фельетон, посвященный взаимоотношению русских писателей и алкоголя. Почитаем его полностью …

Французский журнал La Revue задумал и привел в исполнение интересную анкету на тему «Как и что пьют французские писатели?». Одна из петербург­ских газет, вдохновившись этим примером, произвела подобную же анкету среди русских писателей. И в результате получился вывод, что ни французские, ни русские писатели и в рот хмельного не берут, а только и мечтают о чистой ключевой воде. Не знаем, насколько это верно относительно французских писателей, но относительно русских мы решили проверить анкету по способу audiatur et altera pars  . Так как в данном случае altera pars являются буфетчики посещаемых русскими писателями ресторанов, то мы и очутились первым долгом у буфетчика литературного ресторана «Вена»  .

Итак …


«Русские писатели пьют преимущественно очищенную, но не брезгуют и пивом, которое спрашивают всегда бокалами. Когда средства позволяют, русские писатели охотно требуют и коньяку, предпочитая хорошим, но дорогим маркам плохие, но зато дешевые вина русские писатели пьют редко — только когда их угощают, — что же касается ликеров, то склонности к ним не чувствуют, предпочитая повторить коньяк, чем перейти на ликер.

В отношении закуски русские писатели требуют преимущественно той закуски, которой за наименьшую цену полагается наибольшее количество. Многие пьют совершенно не закусывая или совершают обряд ерша, заключа­ющийся в том, что каждую рюмочку водки заглатывают глотком пива. Минеральную воду русские писатели не пьют, но квасу требуют, и притом со льдом.

Русские писатели пьют в кредит-с, хотя некоторые пьют и на наличные или в рассрочку платежа. Иногда русские писатели оставляют заложника и затем его выкупают. В отношении, так сказать, емкости русские писатели идут непосредственно за купцами, причем и рюмки среднего размера — поменее купеческого и поболее общегражданского — называют у нас писательскими. Некоторые русские писатели пьют до положения риз, но большая часть русских писателей отличается хорошей закалкой и ума не пропивает. Напившись, русские писатели или целуются, или ругаются, а некоторые произносят речи на тему об искусстве или рассказывают про авансы, которые они получили и пропили — или собираются получить и пропить. Замечено между прочим, что суммы этих авансов русские писатели по большей части значительно преувеличивают».


В «Капернауме»

— Скажите, пожалуйста, что и как пьют русские писатели?

— Водку-с. Закуску спрашивают мало. Бывают, которые начинают прямо с пива.

— А вина?

— Не уважают-с. Старые писатели — те, действительно, требовали винца и толк понимали, а у нынешних, кроме водки, никакой продукт не идет.

— И много пьют?

— Пьют зло-с. Злее писателя один только мастеровой пьет-с.

У Федорова

«Русский писатель больше у стойки пьет, а на закуску выбирает бутерброд из пятачковых. Некоторые беллетристы припускают в водку пиконцу  . Репортеры — те всегда требуют, чтобы пирожки были как огонь горячие, потому что они с морозу и на ходу. Когда писатели с актерами соединяются, мы их за круглый стол сажаем, а то уж очень руками размахивают».

У Кюба

«Русские писатели совершенно не спрашивают шампанского, хотя есть группа писателей, которые ничего, кроме шампанского, не спрашивают даже к раннему завтраку. Ликеры русские писатели спрашивают по большей части такие, каких не существует вовсе. Русские писатели не дегустируют, а пьют залпом. На чай дают щедрее нефтяников, и разве только кораблестроительные инженеры дают на чай щедрее русских писателей».


В театральном клубе

— Ох, русские писатели, эх, русские писатели… Чего только не пьет русский писатель! Вот разве джину не пьет еще и пель-элю не спрашивает. Но и до этого дойдет! Все пьет русский писатель, здорово пьет русский писатель, большой кредит нужен русскому писателю, ибо много может вместить русский писатель.

— А пьют ли русские драматурги?

— И курица пьет, как же не пить русскому драматургу? Но драматург на четвертом месте по емкости. В первую голову идет по емкости публицист, за ним беллетрист, после поэт, а затем уж драматург.

Таковы результаты нашей беспристрастной анкеты. Выводы сумеет сделать сам читатель.

Обсуждаем околополитические темы на моем канале "Гражданин на диване", а интересную и познавательную информацию читаем на канале "Таблетка для головы". Есть у меня еще канал с юморными ситуациями для настроения "Вот так бывает", подписывайтесь. Кстати, у кого есть доступ до ТикТока подключайтесь к моему политическому каналу - @masterpolit

А вот как то мы еще вспоминали о том сколько в те времена стоил человек и какая была Русская свобода. Вот еще версия как выглядела Русь до крещения и Как одевались на Руси