Максим Алексеевич ( 1 фото )

- и его "Несвоевременное". Литературный четверг с военно-уголовным оттенком.


Запрещенная в декабре 1914 года статья для газеты "День", написанная "певцом дна" и будущим автором афоризма "Если враг не сдается - его уничтожают", поднимает ряд вопросов, актуальных и по сей день. Не желая, вероятного, того, писатель Горький одной статьей заработал себе и статью в УК РФ, и статью на "Миротворце", что символично во всех отношениях.

Характера и сама статья. В той ее части, где Горький не пытается прыгнуть выше головы и подменять "собственными" размышлениями голоса своего сердца - она прекрасна. Там же где почтенный литератор пытается встать в позу "интеллектуального демиурга", она - особенно с учетом последующей пешковской биографии - вызывает лишь улыбку. Уж чья бы корова мычала, Максим Алексеевич!

Однако, при всей схожести, вообще обычной для всего, чем занимаются человеки до и во время нашей эры, есть и большие различия между "тогда" и "сейчас".

Отрицать их так же глупо, как и игнорировать известные параллели. Различия эти, в общем и целом, заключаются в том, что "те", которые батальонами пропадали в Карпатах или на польских равнинах, "не знали" и не могли "знать". Что не мешало им разносить собственный Барнаул или чужие Броды.
А эти - и знают, и обязаны были знать. Что, опять-таки, не помешало им в Буче или в Мариуполе.

Впрочем, возразят мне - Горький-то ведь обращается к писателям, людям образованным. И то верно. Но это-то и дает определенный повод для сдержанного оптимизма. В 1914 году за "патриотические" перья" брались не столько за страх, сколько за совесть. Вот, что в декабре того же года занес на страницы своего дневника житель столицы Ф.Ф. Фидлер - добродушный "русский" немец, потративший всю свою сознательную жизнь на то, чтобы собирать "литературные байки" в среде лучших писателей империи (они отблагодарили его по своему обыкновению - осенью 1916 года к умирающему от тяжелой болезни "Федору Федоровичу" на день рождения не пришел почти никто из тех, кто в прежние годы с удовольствием кормился за счет влюбленного в литературу немца и создатель "первого русского литературного музея" умер с разбитым от огорчения сердцем):

Еще ни разу я не видел Гинцбурга, этого, как правило, добродушно спокойного, ироничного человека, в таком язвительно-возбужденном состоянии. "Знать больше ничего не желаю про наших писателей. Ведь они, хамы, стали угождать правительству, лгут, клевещут и занимаются травлей под маской патриотизма. На сто лет вперед подавили свободу в России! Уже теперь вся наша интеллигенция - рабская, что же будет после войны?! Германская жестокость, германское бескультурье! Ха-ха-ха! Да ведь немцы в этом отношении - просто несмышленыши по сравнению с нами. Что вытворяют наши казаки в Польше, что творили англичане в Индии?.. А Вы - еще собирали у себя писателей и создали Общество для помощи жертвам войны. Никогда не стану членом этого Общества, да и Вам советую из него выйти. Потому что я против войны, этой лицемерной затеи, когда под предлогом помощи Сербии хотят аннексировать Галицию. Тут я полностью солидарен с Горьким, полностью!.. Да, да!"

А в 2014 приличных писателей в "этом лагере" уже и не было. И сегодня, в 2023 году, ватной клоаке надо обходиться прилепиным и другим "литпродуктом" того же цвета. Разве это не определенный маркер? Мне кажется - вполне. В 1914 году подавляющая часть образованного российского общества считала эту войну "своей" (и, в известном смысле, пронесла это убеждение до 1918 года), а в 2022 году нет ни "смелых сестричек милосердия", ни "храбрых поручиков-литераторов", а только тупые генеральские хари и тот "люд", что из-за беспросветной копеечной жизни готов убивать и умирать на безнадежно опозоренной уже войне.

Ну а теперь - к "несвоевременным" мыслям Горького.

Человек - умирает, мысль его остается жить. Эта живучесть мысли должна бы обязывать человека к известной сдержанности, когда он воплощает темные свои эмоции в слова, в мысли.Писатель - человек, так сказать, публично мыслящий. Никто не станет отрицать, что у нас, на Руси, мысль писателя имеет особенную воспитательную ценность, пользуется исключительным вни­манием. Русская литература - основа русской культуры, в русской литературе отражено все наше дурное и хорошее, - наше особенное.

Именно литература подсказала нам, что наш народ - хороший народ, что Русь - самое кроткое, сердечное и совестливое племя. Мы верим этому, хотя действительность часто и упрямо стремится поколебать нашу веру в исключительно добрые свойства народа нашего. Мы верим, что русские - самые лучшие люди, - таково влияние литературы, убеждавшей нас в этом на протяжении целого века.

Даже в безумные дни мировой бойни наша пресса изо дня в день отмечает великодушие русского солдата, рассказывая, как трогательно и любовно он относится ко врагу. В мирное время, в будничной обстановке, великодушие и сердечность народа наблюдается редко, а вот на войне люди становятся жалостливы и человечны, хотя на войне задача каждого солдата становится до ужаса простой: чем больше он искалечит и убьет людей, тем меньше останется людей, способных убить его.

Но, допустим, что это верно — наш народ исключительно великодушен в домашнем быту и еще более на полях битв, в мерзостной обстановке взаимного истребления десятков тысяч людей. Русский солдат великодушен ко врагу, он, может быть, глубоко понимает, что солдат-немец — такой же несчастный, подневольный человек, как и он, русский.

Теперь посмотрим, как относится к немцу русский писатель, культурный человек.

Федор Сологуб пишет: «Германские шпионы долетали до Перми и уехали не повешены». Мне помнится, что я видел имя Федора Сологуба под протестом против смертной казни. Затем - я думаю, что если какая-то власть нашла возможным не вешать немецких аэронавтов, а мирно отпустить их, русскому писателю не надлежит беспокоиться тем, что немцев не повесили. И хвастаться тут нечем: будет посвободнее, мы и своих вешать начнем.

Тот же Федор Сологуб пишет: «Нас движут, конечно, побуждения совсем иного порядка, чем те, которыми брошена в бой Германия. Земель чужих нам не надобно, своих достаточно. Германию же движет корысть, тупая и жестокая». Какие побуждения «движут» нас в этой войне и нужны ли нам чужие земли, Сологуб этого не знает. Это будет известно ему во дни переговоров о мире. Хотя по вопросу о земле некоторые народности могли бы и теперь уже оспорить утверждение писателя.

Но не в этом дело. А что, если история, всегда более справедливая, чем вообще может быть справедлив человек - Сологуб, докажет ему, что Германия была вызвана на войну инстинктом самосохранения и что война была для нее так же неизбежна, как для Франции, для Англии? Что внеразумная сила капитализма создала против воли и разума людей такие условия, которые могли быть разрешены только войной, общеевропейской катастрофой?

Как хорошо было бы, если бы Сологубы подождали выражать свои мысли в формах, столь свирепых и решительных! Мысль писателя - публичная мысль, она отдается всем и, если она больная, то заражает всякого, кто соприкасается с нею.

Другой Сологуб - Арцыбашев утверждает, что «дух вражды и зверства, воплотившийся в личности кайзера, присущ огромному большинству немцев», и, следовательно, снимая с Вильгельма исключительное обвинение, переносит его на всю тевтонскую народность. Такие утверждения, несомненно, послужат развитию национальной и расовой ненависти. Славная своей гуманностью, своим великодушием русская литература никогда не говорила таким языком.

Куприн пишет в сборнике «Война»: «В русском народе развито чувство огромной терпимости к другим нациям и беспристрастной оценки их достоинств», но в той же своей статейке он говорит: «Против нас идут полчища диких, некультурных гуннов, которые будут все жечь и уничтожать на своем пути и которых надо уничтожить до конца».

Желание уничтожить людей «до конца» едва ли может быть наименовано желанием беспристрастным. Беспристрастие обязывает грамотного человека знать, что на войне все солдаты — немцы, французы и другие — с одинаковым усердием жгут и уничтожают все, что можно уничтожить и сжечь. Война — безумие, это кара людям за их жадность. Жадничает, как известно, не народ, войну затевают не нации. Немецкие мужики точно так же, как и русские, колониальной политикой не занимаются и не думают о том, как выгоднее разделить Африку.

Леонид Андреев, не отставая от своих товарищей в деле выражения свирепых эмоций, тоже усердно обливает немецкий народ уксусом и желчью. «Мы протестуем и выражаем наше презрение немецкому народу», - пишет он, очевидно, веря всему, что говорит о немецком народе уличная пресса, так успешно торгующая ненавистью. В другой своей статье он взывает к людям: «Множьте любовь. Множьте любовь». Странный способ множить любовь в мире, выражая презрение целой нации и тем как бы вычеркивая ее из мира.

Не особенно давно Л. Андреева интересовали идеи высшей справедливости, и он посильно служил этим идеям своим талантом, своей фантазией. Справедливость требует, чтобы раньше, чем судить виноватого, были расследованы мотивы его вины. Этого требует не высшая, а примитивная справедливость, знакомая даже русскому мужику. Тем более она должна быть знакома писателю. Но Л. Андреев, потеряв себя в путанице событий, повторяет с улицей те слова, которые умножают ненависть.

Кстати: в одной из своих статеек он писал: «Еще недавно кричал на нас К. Либкнехт: «Варвары, вас надо выкинуть за Урал». Могу его уверить, что он введен в заблуждение каким-то клеветником. Карл Либкнехт не говорил и не мог сказать приписанных ему слов. Он искренно любит Русь и русских, он человек очень стойкий в своих мнениях. Эта стойкость доказана им, точно так же, как он доказал свое прекрасное отношение к русским тою умной и деятельной помощью нашим соотечественникам, которую он организовал в Берлине, в первый месяц войны. Об этой его работе писалось в русских газетах. Эта гуманная работа не оставлена им и по сию пору.

Я, конечно, не стану отрицать, что многие из немцев желали бы отодвинуть Русь за Волгу и Урал, я не однажды слышал это из уст очень интеллигентных немецких людей - писателей, журналистов. Но ведь и многие из русских интеллигентов тоже выражали и выражают желание «отодвинуть», «уничтожить до конца» соседние племена и нации. Не надо забывать, что Московское княжество выросло в русскую империю не иначе, как путем «отодвигания» соседей.

Четверо наиболее крупных писателей, люди влиятельные на Руси, высказались о своем враге-немце беспощадно и жестоко. Все они единодушно говорят, что немец - урод, зверь, чудовище. Они осуждают не солдат, не один какой-либо класс, а целую нацию. Менее значительные писатели идут за ними, изо дня в день повторяя слова ненависти и злобы. Многие из них делают это, наверное, только потому, что этого требует улица, лично же они глубоко равнодушны к немцам, к русским и ко всему миру. Пресса разносит эти потоки темных чувств, пыль холодной злобы по всей стране.

Мне кажется, что во дни крушения культуры задача писателя не эта. Защитник справедливости, правды, свободы, проповедник уважения к человеку, русский писатель должен бы взять на себя роль силы, сдерживающей бунт унизительных и позорных чувств. Горько и стыдно читать слова поручика Куприна: «Мне до сих пор неловко за то, что я — писатель и наиболее штатский среди старших товарищей, но я всеми силами постараюсь их наверстать». И невольно думается: а ведь русские серенькие солдаты, наши мужики относятся к своему врагу человечнее, честнее, благороднее, чем культурные люди, русские писатели.

Господа! Сделайте отсюда надлежащие выводы...