Рождение советской ПРО. БЭСМ. Сага ( 7 фото )

При Сталине карьера Лебедева не сложилась, в процессе конструирования МЭСМ, как мы уже упоминали, он чуть не получил по шапке за то, что осмеливался продвигать на работу толковых евреев, закрывая глаза на их расу, БЭСМ в серию не пошла, а вот при Хрущеве Лебедев развернулся вовсю. В 1953 г. он становится директором ИТМиВТ, в 1956 г. получает Героя Социалистического Труда, несмотря на секретность вроде бы своей работы – Лебедев выездной аж в США (где, кстати, болтает языком больше, чем в СССР, в итоге американцы печатают в журналах рассказы о секретной ЭВМ СКБ-245 «Волга», о которой даже в современной России почти никто не слышал), официально не участвует ни в каких политических баталиях, тем не менее его любимый ученик Бурцев получает подряд сначала на строительство М-40/М-50 для системы «А», а затем и «Эльбруса» для А-135. Что особенно невероятно: М-40 строил Бурцев, А-35 использовала К-340А Юдицкого, а Ленинскую премию за разработку ПРО в 1966 г. получает… Лебедев! Про то, что он был полным академиком и АН УССР и СССР, и говорить не нужно.

Вообще, награды сыпались на него больше, чем на Шокина – Сталинская премия, Ленинская премия, Государственная премия СССР, Звезда Героя, четыре ордена Ленина, два – Трудового Красного Знамени и сверху вишенкой на торте – орден Октябрьской революции. Посмертно же он получил и высшую почесть в области вычислительной техники – Computer Pioneer Award, она же Медаль Бэббиджа от IEEE Computer Society (из русских такой чести удостоились, кроме него, еще всемирно известный математик Ляпунов, всемирно известный кибернетик Глушков, и совсем недавно на Западе открыли для себя компьютер «Минск» и наградили его создателей Г.П. Лопато и Г.К. Столярова).

При этом Лебедев, в отличие от многих, не был замечен в совсем уж прямолинейных и грязных интригах, он никого не подсиживал и не подставлял в открытую, и не запачкался в тех громких скандалах вокруг ПРО, которые мы описывали. Однако он, начиная с 1953 года, умудрялся систематически выигрывать везде, где бы не принимал участие, аккуратно выдавливая отовсюду всех конкурентов ИТМиВТ. Даже для системы А-135 сначала хотели использовать машины Карцева (и они бы вполне потянули!), но Лебедев был фанатиком однопроцессорных систем (и патриотом себя лично и своего института) и на совещании предложил работу своего ученика Бурцева – «Эльбрус-1». Причем предложил, как обычно, не агрессивно, деликатно, но при этом даже академик Глушков не дерзнул настоять на своем и мирно согласился построить вдобавок к М-10 еще и «Эльбрус». И так было абсолютно со всем, за что он брался. Посмертная слава тоже была отсыпана ему полной мерой, вплоть до славословий в духе

разработки Лебедева определили столбовую дорогу мирового компьютеростроения на несколько десятилетий вперёд,

как выразился Президент РАН (1991–2013 гг.) Ю.С. Осипов.

Ну давайте посмотрим, что они определили и в какую сторону. О МЭСМ и БЭСМ мы уже писали отдельно, поэтому на деталях их конструкции останавливаться не будем, поговорим о сравнении их с западными архитектурами и об истории ИТМиВТ.

Однажды Сергей Алексеевич набросал в нашем журнале электрическую схему на триоде с трансформатором с 6-тью обмотками, тремя полупроводниковыми диодами, запоминающей емкостью, двумя сопротивлениями.

Так вспоминал один из конструкторов МЭСМ Лисовский Игорь Михайлович свою работу с шефом отечественного компьютеростроения. Эта схема (вполне удачная, с точки зрения 1-го поколения машин), в общем-то, и была главным электротехническим достижением Лебедева, и именно ее он в той или иной форме повторял во всей серии БЭСМ, так и не перейдя с транзисторов и диодов на микросхемы до самой смерти.

Сама по себе МЭСМ была, в принципе, неплохой, но раз уж такая заявка – прям мирового и прям столбовую, то вот и спросим с нее по полной, насколько его конструкция была бы конкурентоспособна на мировом рынке – сравним МЭСМ ну хотя бы с UNIVAC I, выпущенным в то же время.


Ни одна статья не обходится без торжественных упоминаний о том, что МЭСМ была быстрейшей, лучшей и первой в континентальной Европе, и это так, вот только…

Соревноваться ей там было не с кем вообще. Восточная Европа лежала в чудовищных руинах, Германия оккупирована СССР и союзниками и поделена на зоны, Франция до войны вообще занималась только табуляторами, в Испании и Италии не было и того.

В общем, с кем МЭСМ было конкурировать – решительно непонятно, разве что с релейным Z4 Конрада Цузе из ETH Zurich. Естественно, релейная машина, в принципе, не могла обогнать электронную, скорость Z4 была в 20 раз меньше (а заодно и энергопотребление, и размеры), тем не менее ее вполне хватало, чтобы, например, проектировать швейцарский реактивный истребитель Р-16.

Что же касается мира, то к моменту ввода в строй МЭСМ в нем успешно работали Manchester Mark 1, EDSAC, BINAC, CSIRAC, SEAC, SWAC, Univac 1101, ERA Atlas, Pilot ACE, Harvard Mark III, Ferranti Mark 1, EDVAC, Harwell Dekatron Computer, Whirlwind, LEO I, Hollerith Electronic Computer и IAS machine.

Возмущенный читатель может сослаться на то, что эти компьютеры делали буржуи, англичане и американцы, а не несчастный пострадавший СССР, но, простите, Англии досталось не меньше.

В ходе двух битв за Британию, несмотря на продвинутую ПВО (без нее Англию бы вообще превратили в постапокалиптическую пустошь), было разрушено огромное количество заводов, фабрик, железнодорожных узлов, уничтожены доки и портовые сооружения. В городах, включая столицу, с лица земли были стёрты целые районы. Потери жилого фонда составили более четырёх миллионов домов. Каждый третий дом в Великобритании был либо разрушен, либо приведён в состояние, непригодное для проживания, в итоге четверть страны нуждалась в крыше над головой и ютилась в метро и подвалах. Народ голодал, дошло до того, что власти бесплатно раздавали патроны желающим пострелять расплодившихся за годы войны белок. Карточки на хлеб отменены только в 1948 г., на бензин – в 1950 г., на сахар – в 1953 г., а на мясо – в 1954 г. Так что с этой точки зрения у нас полный паритет.


Дети-шахтеры добывают уголь, 1943 год. Пожарные безуспешно пытаются тушить горящие руины Лондона после налета немецкой авиации. Обычная жизнь в Англии 1960–1070-х годов – ничем не лучше бараков и коммуналок СССР.
и New York Times Paris Bureau Collection

В 1953 появилась большая версия лебедевской архитектуры – БЭСМ. В это время в мире работали Remington Rand 409, Harvard Mark IV, Max Planck Institute G1, ORDVAC, ILLIAC I, MANIAC I, IBM 701 и Bull Gamma 3, так что считать ее чем-то уникальным тоже сложно. Но проведем сравнение.


С технической точки зрения БЭСМ является достаточно примитивной машиной, при сравнении с 701 – более громоздкой и потребляющей больше энергии. С точки зрения производительности она тоже не производит разгромного впечатления. Ну и с точки зрения влияния на мировое компьютеростроение – тем более. Как видим, МЭСМ и БЕСМ были вполне адекватны по меркам СССР, но на роль мирового флагмана никак не тянули.

Давайте посмотрим, каким образом был основан ИТМиВТ и построены следующие машины Лебедева.

Через 14 дней после атомной бомбардировки Хиросимы постановлением Государственного комитета обороны № 9887сс/оп от 20 августа 1945 г. за подписью И.В. Сталина при ГКО был образован Специальный комитет для руководства всеми работами по использованию атомной энергии. Советская компьютеризация выросла из советского же ядерного проекта – с самого начала разработки бомбы всем участникам стало очевидно, что считать придется и считать много.

При этом со счетной техникой в 1945 г. в СССР дела обстояли, мягко говоря, туговато.

С 1931 г. в США выпускался IBM 601 Multiplying Punch – табулятор, умеющий умножать, один из наиболее продвинутых калькуляторов тех лет. Он считывал с перфокарты два множителя до восьми знаков и выбивал их произведение в пустом поле той же карты, кроме этого он умел вычитать и прибавлять. Кроме того, он допускал значительное расширение функционала и довольно сложные последовательности вычислений.

Например, табулятор, который был доставлен в астрономическую лабораторию Уоллеса Эккерта (Wallace John Eckert) в 1933 году, был специальной моделью, разработанной для Эккерта одним из ведущих инженеров IBM в Эндикотте, способной выполнять интерполяцию. Эккерт пошел еще дальше, в 1936 г. соединив его с табулятором IBM 285 и дублирующим перфоратором IBM 016 с помощью переключателя управления вычислениями его собственной конструкции, получив первую машину, которая автоматически выполняет сложные научные вычисления.

К 1946 г. ряд табуляторов IBM был чрезвычайно обширен, например, Type 602 Calculating Punch, наиболее совершенный и сложный, выполнял сложение, вычитание, умножение и деление со скоростью обработки 100 карт в минуту и управлялся с программной панели. Книги 1940–1950-х гг. полны диаграммами коммутаций панели этой машины, которые позволяли осуществлять сложные расчёты, например, Mass Spectrometer Calculations on the IBM 602-A Calculating Punch, W.H King Jr., William Priestley Jr.

В том же 1946 г. появился IBM Type 603 Electronic Multiplier – первый в мире электронный калькулятор на 300 лампах, со скоростью работы 0,017 сек. на умножение. Его последователь 604 имел 1 100 ламп и мог выполнять все 4 действия. В 1949 г. IBM соединила его с 402 Electronic Accounting Machine и дополнительным блоком памяти на реле в духе работы Эккерта и получила Card Programmed Calculator (CPC), всего продано более 2 500 штук (продвинутая версия из связки 605 и 412 (или 407/418) + Type 942 Electronic Storage Unit выпущена в 1954 г. как Model A1, он же CPC-II).

Мы не упоминаем здесь о полноценных релейных и лампово-релейных компьютерах, как разработки IBM (PSRC, SSEC, ASCC), так и Bell Labs (Model I – Model V), и Гарварда (Harvard Mk II, Mk III/ADEC), а также, естественно, ENIAC и аналоговых дифференциальных анализаторах Ванневара Буша (на них легла большая часть вычислительной нагрузки Манхэттенского проекта).

Кроме того, в 1940-е годы США была первой страной в мире по обеспечению электромеханическими арифмометрами, чрезвычайно продвинутого типа. Их выпускали 4 знаменитые компании – Burroughs, Friden, Felt & Tarrant и Victor Adding Machine Co. (плюс из Европы завозилось ограниченное число не менее продвинутых машин Mercedes).

Что из всего этого великолепия имелось в СССР к началу атомного проекта (ну, кроме логарифмических линеек)?

Был интегратор Брука, более простая модель, нежели машины Ванневара Буша. В области табуляторов же и арифмометров все было не просто мрачно, а очень мрачно. В августе 1923 была создана Государственная комиссия СССР по планированию при Совете труда и обороны СССР – легендарный Госплан. Поворот всей экономики к тотальному планированию производства – от гвоздей и туалетной бумаги до танков, немедленно породил потребность в тотальной компьютеризации, даже превосходящей американскую. Сосчитать все руками было нереально, органы статистики и плановые комиссии заваливали вышестоящие организации заявками на счетные машины. В июне 1926 года сотрудник Высшего совета народного хозяйства СССР (ВСНХ) Соловей писал:

Производство арифмометров поставлено на Сущевском заводе… Завод этот изготовляет до 100 шт. в месяц. Это количество удовлетворяет около 30 % существующей потребности, которая может быть определена в 400–500 шт. в месяц. В первом полугодии 25/26 года было импортировано из-за границы на 123 000 рублей счетных машин. По отзывам Главн. Там. Управления, арифмометры являются одним из самых рентабельных товаров, приходящих из-за границы посредством почтовых посылок и контрабанды.

Обратите внимание на слово «контрабанда»!

Поразительная ситуация – тотальное противоречие между требованиями системы (догнать и перегнать, внедрить и улучшить) и невозможность системы предоставить ресурс для выполнения ее же собственных требований. Сами исполнители: бухгалтера, учетчики, научные сотрудники были вынуждены подпольно нелегальными путями за свой счет добывать оборудование для государственной же работы.

Истинная потребность страны составляла около 10 тыс. арифмометров в год, при этом мимо таможни проходило не менее 80–90 % счетных машин. Наконец, явный бред ситуации был осознан, и было принято постановление о налаживании производства собственных арифмометров, причем декларативно установив на них гуманные цены для победы контрабанды экономическим путем, но сделать это было непросто. Главконцесском заключил:

Ныне вырабатываемые арифмометры Сущевского завода во многом уступают заграничным: они устарели по своей конструкции, громоздки, малопроизводительны и сильно утомляют работающих на них. Цены на арифмометры нашего производства выше розничных на 65–175 %... Причины такого высокого уровня цен… нужно искать в устарелости и изношенности оборудования и неувязке организационно-производственных процессов на заводе.

Арифмометры Однера (в знаменитом варианте «Железного Феликса») тем не менее выпускались в СССР вплоть до 1978 года (!), хотя и были чудовищно примитивными и неудобными. Если невозможно было исправить ситуацию по факту – социализм всегда мог научить правильно и партийно ее осмысливать, например, в 1949 г. на выставке «Социалистический учет» в Москве, про тот же самый арифмометр писали:

Стенд «Отечественные изобретатели и конструкторы счетных машин» в вводном зале Выставки знакомит с работами, имевшими исключительное значение для развития счетного машиностроения, установившими отечественный приоритет в создании многих основных конструкций счетных машин и приборов. В вводной части этого раздела демонстрируется подлинный экземпляр арифмометра, выпущенного в 80-х годах прошлого столетия петербургским механиком Однером, создавшим первую конструкцию вычислительной машины, получившей массовое применение. Арифмометр Однера является прототипом всех существующих в настоящее время арифмометров, как отечественных, так и зарубежных.

Что же, есть чем гордиться, хотя какое отношение схема шведа Однера (Willgodt Theophil Odhner) инженера шведской же компании Людвига Нобеля (Ludvig Emmanuel Nobel), выпускаемая английско-шведской фабрикой Odhner & Hill Френка Хилла (Frank N. Hill), имеет отношение к великим российским изобретениям, решительно непонятно, как и непонятно, в какое время она внезапно стала основой разработок в разы более продвинутых абсолютно иных по схемотехнике кнопочных электромеханических машин Burroughs, Friden, Felt & Tarrant и подобных, по сравнению с которыми убогий «Однер» выглядел как «Запорожец» на фоне McLaren.

В 1927 г. к десятилетию революции Московский завод им. Дзержинского начал производство самого знаменитого однеровского клона – арифмометра «Феликс», того самого, выпускавшегося до конца 1970-х. В 1935 г. в СССР был выпущен клавишный полуавтоматический арифмометр КСМ-1, аналог Comptometr, но более простой. В послевоенные годы были выпущены полуавтоматы КСМ-2 (с незначительными отличиями по конструкции от КСМ-1, но с более удобным расположением рабочих деталей).


Burroughs против «Железного Феликса». Выберете наиболее эргономичный вариант. Фото vintagecalculators.com и habr.com

Тем не менее клавишные машины оказались слишком сложными для СССР, и полноценных аналогов Burroughs у нас так и не появилось. Максимальным развитием такой техники стали уникальные калькуляторы «Вильнюс», выполненные на основе электросчётчиков, реле и полупроводниковых диодов. Воистину это было недостающее звено между электромеханическими и электронными машинами, причем ни одной другой модели компактной релейной вычислительной машины на сегодняшний день не известно, потому что на Западе сразу перешли от механики к электронике.

Раритет был разработан Кировским НИИСВТ в первой половине 1960-х, а производство налажено ориентировочно в 1965 г. в Волго-Вятском совнархозе под маркой «Вятка» и в 1967 г. на Вильнюсском заводе электросчётчиков под маркой «Вильнюс». Существовала продвинутая модификация 1968 г. с оптимизированной схемой без кучи деталей, но выпускались они недолго, всего до 1969 г.

Кроме Однера, в СССР клонировали (само собой, без лицензии) и более сложные конструкции, например, кнопочная машина Facit TK превратилась в ВК-1. Качество изготовления этих более сложных конструкций, впрочем, было исключительно советским, например, в заводской инструкции по сборке/разборке и ремонту первых клавишных арифмометров в списке инструментов официально присутствовали увесистый по меркам вычислительной техники молоток (отдельно указана даже масса – «150–200 грамм») и напильники для подгона деталей по месту. В альбоме схем «Сборка и регулировка вычислительных машин ВММ-2 и ВМП-2», выпущенном КЗСМ в 1966 г., описаны такие замечательные вещи как:

разворот конических шестеренок не должен быть заметен на глаз… кронштейн выставляется по месту, допускается его смещение, прогибка и правка… сделать пропил при подгонке… регулировать кронштейн запиловкой.

И прочие высокотехнологичные операции.

Как известно, намного более сложные машины Burroughs выпускались на конвейере еще в начале XX века, в СССР же сборка ВММ была индивидуальным искусством, результат которого зависел только от прямоты рук мастера.

Возвращаясь к табуляторам, отметим, что для решения проблемы с вычислительной техникой в 1923 г. создается первое в Советской России новое предприятие вычислительной техники – «Бюро точной механики 1-го МГУ», правда, оно пока не выпускает, а лишь ремонтирует имеющиеся арифмометры и пишущие машинки. В 1928 г. вместо него появляется ЗСПМ, на котором начинается выпуск первого советского арифмометра «Союз-1» (еще один клон Однера). В Харькове открывается завод «Динамо», выпускающий очередной однеровский клон – «Оригинал-Динамо».

С 1930-х ЗСПМ переименовывается в Первый государственный завод счетных и счетно-аналитических машин (знаменитый САМ, позже прикрепленный к ИТМиВТ, просуществовавший вплоть до 2010 г., выпускал ЭВМ М-20, БЭСМ-6 и даже «Эльбрус» – фактически все машины Лебедева и Бурцева) и, наконец, на нем осваивают производство более сложных конструкций – табуляторов САМ Т-1 (1935 г., позволял только суммировать и печатать итог) и Т-2, упрощенных клонов IBM.

Первый отечественный сальдирующий табулятор (выполняющий и сложение, и вычитание) был спроектирован в 1938 г. под руководством В.И. Рязанкина и выпускался как САМ Т-4 с 1939 г. В начале 1941 г. Н.И. Бессонов предложил применить в модели Т-4 электрический импульсный счетчик (вместо электромеханического), что значительно упрощало конструкцию. В середине 30-х же была скопирована стандартная обвязка табуляторов – электромеханический перфоратор, сортировочная приставка и прочее.

Табуляторы в СССР нежно любили и считали на них вплоть до 1970-х, причем на моделях, не сильно отличающихся от машин полувековой давности.

В 1948 г. появляется сортировщик С45-1 и С80-1, в 1950 г. выпускается сальдирующий табулятор Т-5 (И.А. Рахлин, И.С. Евдокимов). В 50-е годы создается электромеханический перфоратор П80-2 с автоматической подачей и откладкой карт и с механизмом дублирования, позволяющим делать пробивки с ранее пробитых перфокарт. Табуляторы Т-5М, Т-5МУ и Т-5МВ работали на т. н. машиносчетных станциях долгие годы. Первая МСС была создана Харьковским институтом труда в 1925 г. и применена для научных расчетов, а в 1928 г. сотрудниками ХИТ была организована первая станция на машиностроительном заводе «Серп и Молот».

Профессия «оператор МСС» существовала до начала 1980-х годов – и это в эпоху торжества персональных компьютеров!

ИТМиВТ

И тут мы плавно выходим на историю ИТМиВТ, так как он был изначально организован в 1948 г. для вычисления (механическим и ручным способом!) баллистических таблиц и выполнения прочих расчетов для Министерства обороны. Его первым директором стал генерал-лейтенант Н.Г. Бруевич, по специальности механик, при нем институт был ориентирован на разработку электромеханических дифференциальных анализаторов, т. к. другой техники директор не представлял.

В середине 1950 года Бруевича сменил М.А. Лаврентьев. Смещение вышло посредством обещания вождю в кратчайшие сроки создать машину для расчета ядерного оружия. И только тогда в ИТМиВТ появился Лебедев.

Аналогичная ИТМиВТ картина наблюдалась и еще раньше – в 30-е и 40-е годы, по воспоминаниям академика Лаврентьева, еще в 1935 г. в Математическом институте им. Стеклова (самый крупный математический центр страны) была создана вычислительная лаборатория, выполнявшая заказы на крупные расчеты. Причем в ней даже не было табуляторов – первоклассные математики, вооруженные карандашом и ластиком, играли роль машин, часами рассчитывая параметры плавки сталей, плотины ГЭС и прочие тривиальные вещи. Заказов становилось все больше, к 1947 г. табуляторы так и не завезли, и лаборатория из 2-х комнат расползлась на целый этаж, занимая более половины площадей института. Напомним, что занимались рядовыми расчетами не дворники, а ученые, использование которых вместо калькуляторов было еще хуже, чем забивание гвоздей микроскопом.

Информация о первых цифровых ЭВМ поступала в СССР из различных зарубежных источников, естественно, разведывательных (с учетом, сколько американских секретов техники было украдено за сороковые годы, включая саму атомную бомбу, это неудивительно).

Даже Малиновский пишет:

Возможно, к окончательному решению заняться разработкой цифровой ЭВМ С.А. Лебедева подтолкнул М.А. Лаврентьев. Такое мнение высказывали В.М. Глушков, М.Г. Крейн (запрограммировавший совместно с С.А. Авраменко первую задачу для МЭСМ) и О.А. Богомолец. Последний в 1946–1948 гг., выполняя правительственные поручения [то есть, шпионя, нейтральная Швейцария всю холодную войну была тамбуром между коммунизмом и капитализмом и одной из главных арен битвы разведок. – Прим. авт.], несколько раз бывал в Швейцарии. Будучи заядлым радиолюбителем, он собирал интересующие его проспекты и журналы с сообщениями о цифровых вычислительных устройствах. Приехав в Киев летом 1948 г., он показал журналы Лаврентьеву, тот – Лебедеву.

Сотрудник СКБ-245 профессор А.В. Шилейко вспоминал также:

Наверное, история с принятием И.В. Сталиным решения о развитии в стране ВТ была не столь проста. Было письмо ему от академика М.А. Лаврентьева, я предполагаю также, что через Швейцарию в это время уже прошла развединформация о машине Z-4 К. Цузе, которую приобрёл Технологический институт в Цюрихе. Было сообщение о довольно странной командировке туда одного известного советского учёного.

Тут речь идет как раз о поездке Богомольца, впрочем, Z4 никогда не был секретным, и его описание появилось в журнале Mathematical Tables and Other Aids to Computation в статье Lyndon R.C. The Zuse computer еще в № 20 за октябрь 1947 г.

Естественно, ENIAC тоже наделал шума, и сразу же после появления первых пресс-релизов, 5 апреля 1946 года, в адрес Муровской школы Пенсильванского университета поступило письмо от советского торгового представителя в США А.П. Малышева с просьбой рассмотреть вопрос о возможности изготовления по советскому заказу «робота-вычислителя» (Robot Calculator). Декан Муровской школы Гарольд Пендер (Harold Pender) запросил на это разрешение у военных, и, судя по тону его письма, действительно рассчитывал его получить, однако этого не произошло.

В фундаментальном трехтомнике «Атомный проект СССР. Документы и материалы: В 3 т.» (ред. Л.Д. Рябева. М.: ФИЗМАТЛИТ, 1998–2009) мы находим описание тотального шпионажа не только в области военных технологий, но и вычислений. А.С. Феклисов пишет:

В 1942–1946 годах у меня на связи находилось семь агентов – источников важных секретных материалов. Это была агентура из числа инженерно-технического персонала, занимавшего руководящие должности на заводах и в лабораториях компаний RCA, Western Electric, General Electric, Westinghouse, а также на двух ведущих авиационных компаниях, где производилась военная техника США. Особенно ценная агентура работала по электронике, она передала нам более двадцати тысяч страниц секретной документальной научно-технической информации, в том числе по новейшим в то время различным видам радаров, сонаров, прицельным системам, зенитным радиовзрывателям, компьютерам и еще по многим другим устройствам. Были получены секретные материалы о технологии производства и образцы клистронов, магнетронов и других электровакуумных приборов.

Открытых обсуждений тоже было достаточно.

Еще с января 1946 г. на базе Института машиноведения АН СССР работал руководимый академиком Н.Г. Бруевичем семинар по точной механике и вычислительной технике, в котором принимали участие сотрудники Отдела точной механики Института машиноведения АН СССР, Отдела приближенных вычислений Математического института им. В.А. Стеклова АН СССР, некоторых лабораторий Энергетического института им. Г.М. Кржижановского АН СССР, а также нескольких организаций из других городов.

Цель семинара состояла в обмене результатами исследований отделов, которые в последующем составили коллектив ИТМиВТ. Участниками семинара, помимо Бруевича, были Л.А. Люстерник, И.Я. Акушский, М.Л. Быховский, И.С. Брук, Л.И. Гутенмахер и др., причем материалы публиковались в «Успехах математических наук» и в «Известиях АН СССР».

Именно на этом семинаре впервые прозвучали выступления, посвященные компьютерам: в 1947 г. М.Л. Быховский, который в это время был одним из основных переводчиков иностранной литературы по ЭВМ, сообщил об Harvard Mk I, а в 1948 г. он же перевел и опубликовал статью для УМН Дугласа Хартри (Douglas Rayner Hartree) «The Eniac, an Electronic Computing Machine», изданную аж в научно-популярном Nature в 1946 г. Он же сделал компиляцию вышеперечисленной информации и впервые в СССР изложил основные принципы построения цифровых компьютеров в статье «Основы электронных математических машин дискретного счета» (Быховский М.Л. // УМН. 1949. Т.4. Вып. 3).

В центре всего этого находился Лаврентьев – настоящий фанатик и локомотив внедрения цифровых электронных компьютеров. Он без устали собирал вокруг себя всех, кто имел отношение к машинным вычислениям, проталкивал развитие ЭВМ всеми способами. И даже с помощью письма Сталину попер с поста директора ИТМиВТ Бруевича, когда стало понятно, что толку от старика не будет.

Бруевич всеми возможными для него способами старался направить усилия научных работников на создание вычислительных машин непрерывного действия, чем объективно задерживалось создание электронных цифровых машин, писал Лаврентьев позже.

В 1947 г. он выступал на юбилейной сессии ОФМН АН СССР:

…я остановлюсь еще на одной области, развитие которой особенно важно для приложений математики. Я имею в виду машинную математику. Если по основным разделам математики к 30-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции мы можем рапортовать: мы догнали, а во многих разделах и перегнали зарубежную математику, то в отношении машинной математики нам нужно еще много усилий, чтобы решить эту задачу… Вычислительная ячейка, созданная в 1935 г. в Математическом институте им. В.А. Стеклова, начинает выполнять, особенно за последние годы, крупные вычисления. Эта ячейка за 12 лет из двух комнат распространилась на целый этаж и занимает сейчас больше половины всей площади Математического института. Далее Отделу приближенных методов распространяться в Институте уже некуда, кроме того, его задачи таковы, что для их решения нужен совершенно другой размах. Мне хочется сказать, чтобы решение ОФМН о создании специального Института, вынесенное более двух лет назад, нашло скорейшее и полное разрешение.

Знаменитый дубоголовый министр Паршин, высказывания которого мы уже приводили, был категорически против развития ЭВМ и говорил Лаврентьеву:

…когда мне надо было решить задачу, я взял 500 студентов, посадил их, дал каждому формулы, и все сделали в два дня. А вы говорите – машины!

В итоге СССР осилил взорвать ядерную бомбу в 1949 г. без использования ЭВМ (как и американцы ранее), но стало понятно, что для дальнейшего развития атомного оружия (и особенно термоядерного) вычислительная техника, помощнее «Феликса», табуляторов и 500 студентов с карандашами, жизненно необходима.

По настоянию Бюро ОТН АН СССР, 2 сентября 1949 г. в ИТМиВТ был издан приказ о создании группы для проведения предварительных работ по разработке ЭВМ. Временное руководство группой возложено было на Быховского.

В это время в ИТМиВТ еще не знали о работах С.А. Лебедева в Киеве. Только в январе 1950 года М.А. Лаврентьев и С.А. Лебедев впервые посетили ИТМиВТ, где Н.Г. Бруевич познакомил их с работами института и с его сотрудниками.

Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод, что информация о создании на Западе ЭВМ, как релейных, так и ламповых, была абсолютно доступна советским инженерам и по открытым каналам и по закрытым с 1946 г., равно как и сведения об архитектуре таких машин. В силу этого сложно считать Лебедева каким-то особенно гениальным провидцем, создавшим не имевшую аналогов в мире вычислительную систему. Он, безусловно, был талантливым инженером и организатором, прекрасно разбирался в вычислительной технике 1940-х годов и даже в условиях полуразрушенного войной Киева, отбирая среди тысяч ламп вручную не дефектные, смог… ну в общем, повторить подвиги британских инженеров, Тома Килбурна (Tom Kilburn), Фредерика Уильямса (Frederic C. Williams), Мориса Уилкса (Maurice Wilkes), Алана Тьюринга (Alan Mathison Turing), Теда Кука-Ярборо (Ted Cooke-Yarborough), строивших в то же время Manchester Mark 1, EDSAC, Pilot ACE, Elliott 152 и Harwell Dekatron Computer.

Так что МЭСМ у нас явно под описание «столбовой дороги мирового компьютеростроения на несколько десятилетий вперёд» не подходит.

Двинемся дальше, в Москву, к БЭСМ.

По воспоминаниям П.П. Головистикова, одного из соратников Лебедева, на семинарах в ИТМиВТ проходили дискуссии, в ходе которых выказывался скепсис в отношении цифровой техники:

В первую очередь, большое сомнение вызывала надежность ЭВМ, содержащих несколько тысяч электронных ламп (средний срок службы ламп был 500 часов и не гарантировалась индивидуальная надежность каждой лампы)… В то же время любой сбой в тысячеламповой ЭВМ приведет к неправильному результату. Такие громоздкие, сложные и дорогие машины будут неработоспособными или в лучшем случае –малоэффективными.
Второй пункт сомнений вызывала сложность и громоздкость процесса подготовки задачи для вычисления на ЭВМ. В то время ничего не знали о математическом обеспечении… Если решение самой задачи на машине займет несколько минут, то подготовка задачи может занять несколько дней, а то и месяцев. Этим самым сужается круг решаемых задач. На ЭВМ целесообразно выполнять однотипные задачи, требующие очень большого количества вычислений, но довольно простой программы. Пользователем может быть только высококвалифицированный специалист, хорошо знающий саму машину, ее структуру. Поэтому ЭВМ не могут найти широкого применения, они могут быть использованы только в крупных вычислительных центрах с большим числом математиков, подготавливающих для нее задачи. Были и другие, менее обоснованные высказывания об ЭВМ. Например: круг задач, где требуется очень большое количество вычислений, не так уж велик, поэтому широкого применения ЭВМ найти не смогут.

Отметим, что Лебедев с самого начала поддерживал большую часть этих замечаний.

Он видел компьютеры исключительно как чрезвычайно мощные автоматические научные калькуляторы. Он мало интересовался управляющими машинами и абсолютно не интересовался машинами экономическими и общего назначения. Отсюда его страсть к программированию исключительно в машинных кодах (или, на худой конец, автокоде), неприязнь к ЯВУ, исключительно вещественная арифметика всех его творений (арифметику с фиксированной точкой, куда более подходящую для экономических и управленческих расчетов, он вообще не признавал) и довольно специфические архитектурные особенности, как машины, так и системы команд (об этом мы подробнее поговорим в части про БЭСМ-6).

Лебедев не видел компьютеров за пределами очень узкой специализации – числодробилок дифференциальных уравнений. По сути, всю свою жизнь он приближался к своей мечте – создать максимально мощную машину такого рода и МЭСМ, БЭСМ-2, БЭСМ-4 были последовательными итерациями одной и той же архитектуры, заточенной на одну задачу. Лебедев так никогда и не преодолел также скепсис по отношению к двум вещам – интегральным схемам и параллельным вычислениям. Ни в одной из его архитектур никогда не было использовано ни то, ни другое.

В 1950 году развернулись приготовления к созданию термоядерной бомбы. Обойтись здесь без полноценных ЭВМ было уже невозможно.

В процессе исследований выяснилось, что расчеты группы Ландау (по бомбе РДС-6т) не могут быть выполнены в срок к июлю 1951 г., поскольку те методы, которые обычно применяются теоретической физикой и на которые рассчитывали КБ-11 и Ландау при определении сроков, были испробованы, но оказались непригодными. В итоге, как мы знаем, большая часть этих расчетов была выполнена на «Стреле».

Вообще, облик советских больших машин 1950-х определяла конкуренция двух групп – СКБ-245 (ММиП) и ИТМиВТ (АН СССР). Лаврентьев расписал всю суть одной фразой:

Это было не просто развитие. Это была борьба.

Самое смешное, что согласно Постановлению СМ СССР № 2369 от 30 июня 1948 г. о создании ИТМиВТ АН СССР была предписана совместная деятельность этих ведомств, ММиП СССР являлось дольщиком строительства института, оно же должно было стать заказчиком разработки новой техники. При этом ММиП фактически сорвало сроки строительства основного здания ИТМиВТ, организовало у себя под крылом собственное конструкторское бюро СКБ-245 (имевшее в 1950-е годы совершенно феноменальные ресурсы, наверное, лучшие в стране, доступ ко всем видам памяти – от линий задержки до прототипов ферритовой, позже – доступ к экспериментальным транзисторам и т. п., а так же относительную свободу творчества) и, пользуясь тем, что лишь оно распределяло ресурсы – выделило все, что можно, на «Стрелу» в ущерб БЭСМ.

К концу 1955 г. в СКБ-245 была создана еще одна машина – «Урал» (Б.И. Рамеев).

Паршин (тот самый, который вначале хотел эмулировать компьютер с помощью 500 студентов) почуял огромные бюджеты и вцепился в них мертвой хваткой. В перспективе он вообще хотел вышибить АН СССР из компьютерного бизнеса, напрямую предлагая ученым сосредоточиться на теории, а выпуск ЭВМ предоставить министерству, которое располагало исследовательской и производственной базой в виде Московского завода счетно-аналитических машин (САМ), СКБ-245 на базе этого завода, а также НИИ Счетмаш.

Все это наложилось еще и на незримое присутствие на горизонте Сталина, которому было обещано, что ЭВМ построят.

В итоге ИТМиВТ сами слили первый раунд вчистую, добровольно поддержав переброс всех ресурсов на «Стрелу», тонкий и хитрый политик академик Келдыш понимал, что перебороть Паршина все равно не выйдет. При этом борьба истощила бы обоих игроков, и проект был бы провален, в итоге все участники отправились бы строить не ЭВМ, а бараки в Сибири.

Руководители атомного проекта вообще смотрели на ЭВМ очень узколобо, Паршин в итоге признал ее полезность, но счел, что 2–3 компьютеров на страну будет достаточно. Руководство АН в этом плане ушло недалеко от министра, но считало, что и им компьютеры тоже пригодятся, так что ратовало за расширение их применения из ВПК для общенаучных задач.

Что забавно, по инициативе ММиП изначально сам факт существования компьютера был строго засекречен (как мы помним, сидя в Москве группы Брука и Лебедева даже не догадывались о работах друг друга, а СКБ-245 было вообще засекречено насмерть).

И вот внезапно в 1953 г. умирает генсек. Кончается целая эпоха.

Наступает время Хрущева – куда более дерзкого, открытого инновациям и не так зацикленного на тотальном контроле, зато зацикленного на «догнать и перегнать». Лебедев при Хрущеве просто воспаряет. К тому моменту Лаврентьев уже уступил ему кресло директора ИТМиВТ, Лебедев тут же избирается в академики и первым делом налаживает политические связи с СКБ-245.

Секрет успеха прост и описан его коллегой Лисовским:

Вообще к партийным функционерам Сергей Алексеевич относился трепетно. Все понимали, какую большую роль играла Коммунистическая партия в стране и в судьбе каждого человека в отдельности.

Не будучи откровенным подхалимом, Лебедев обладал удивительной особенностью, определившей судьбу всей советской компьютерной школы – в отличие от Карцева, Юдицкого, Брука, Рамеева, Староса – он умел нравиться. К чиновникам он относился с явно выраженным почтением и крайним уважением, постоянно его демонстрировал, никогда ни с кем не спорил, и всячески поддерживал любимую советскими министрами идею, блестяще выраженную министром Шокиным,

Создаешь не ты, создает Коммунистическая партия.

Отеческую роль КПСС и лично министров Лебедев без малейших проблем признал и за это был вознесен.

На основе БЭСМ лебедевцы разрабатывают сразу две машины – полностью идентичную ей, но серийную БЭСМ-2 и чуть более усовершенствованную М-20. «Стрела» забыта как страшный сон, оба творения ИТМиВТ идут в серию. Подготовка документации на БЭСМ занимает по традиции 5 лет, и в серию она идет только в 1958, до 1962 г. изготовлено 67 штук.

Параллельно начинается подготовка оптимизированной версии БЭСМ – М-20 с удвоенным быстродействием (20 KIPS) и уменьшенным количеством компонентов – 4 000 ламп вместо 5 000. Выпускать ее начали на год позже – в 1959 г. и закончили тоже позже – в 1964 г. За 5 лет умудрились собрать всего 20 машин, вид они имели прежний: а-ля «Стрела» и прототипы Лебедева – шкафы вдоль стен.

Именно М-20 категорически отверг Кисунько, выразившись прямо:

Для наших нужд эта поделка не годится.

Отдельно досаждало то, что, несмотря на схожую архитектуру и тот факт, что все машины имели крайне громоздкую трехадресную систему команд, размеры и типы слов значительно отличались. В МЭСМ – 20-битные команды и 17-битные числа (кстати, еще одна знаковая фишка машин Лебедева – у него никогда не совпадали размеры команд и данных, до упора это было доведено в БЭСМ-6 и подарило несчетные часы радости программистам). В БЭСМ уже 39 бит на число, команда же делится на блоки: код операции – 6 разрядов и три кода адресов по 11, М-20 была уже 45-битной, и так далее.

Боковым ответвлением М-20 стала М-40, созданная Бурцевым, в которой разрядность команд была равна (20? 39? 45?)… Не-а, 36 бит! Такое ощущение, что коллектив разработчиков развлекался выдумыванием машины, в принципе не совместимой ни с чем из их предыдущего творчества.

М-40 была закончена к 1960 и вместе с сестрой М-50 успешно отработала в первом пуске противоракеты, так Бурцев (точнее – его шеф Лебедев) и ИТМиВТ в первый раз вошли в пантеон строителей ПРО.

М-20 было собрано 63 на Казанском заводе и неизвестно, сколько на заводе САМ (всего 70–75 штук). Использовалась она в ПВО, но и ученым немного перепало, в основном ядерщикам.

Развитием линейки стала транзисторная М-220, разработанная в стенах ИТМиВТ уже без участия Лебедева и Бурцева В. Гуровым, Н. Егорычевой, Г.Г. Зоткиным, В.С. Клепининым и А.А. Шульгиным. Фактически это была та же М-20, но переделанная по типу БЭСМ-6 на транзисторы. Переделку закончили в 1968 г. и до 1978 г. наштамповали ее рекордным по меркам СССР тиражом: М-220, М-220А и М-220М – более 260 штук, М-222 – 551 штука.

Поражает чудовищное по меркам середины 70-х убожество ее схемотехники. Диодно-транзисторная логика на ископаемых транзисторах П-401, разведенных на платах 200х120 мм. Серия ЕС, которая к тому времени уже вовсю шествовала по стране, использовала ГИС, равно как и машины Карцева и Юдицкого, на Западе к середине 1970-х народ постепенно переходил от интегральных схем к микропроцессорам, ИТМиВТ же застрял во временах молодости своего великого шефа, когда транзистор с ноготь считался уже rocket science.

Неудивительно, что с такой элементной базой из М-220 удалось выжать всего 27 KIPS – копейки по тем временам. Что совсем поразительно – при полной смене элементной базы с ламп на транзисторы, казалось бы, быстродействие должно подняться на порядок, как оно всегда и бывало. Однако М-20 выдавала 20 KIPS, а М-220 всего 27 KIPS, а не 100–150, как минимально можно было бы ожидать от машины, собранной на элементах в 10 раз более быстрых. В чем там было дело – разобраться так и не удалось, секрет сборки машин 2-го поколения, по скорости еле превосходящих 1-е, был доступен только инженерам ИТМиВТ и потерялся в веках.

Что еще пикантнее – ни размеры (!) ни энергопотребление (!) этого чуда техники особо не поменялись. М-220 требовала маш. зал в 100 кв. метров (на производительность-то в 27 KIPS!) и кушала 20 кВт (не считая охлаждения), М-20 требовала зал в 170 метров и 50 кВт. Опять-таки, при переходе на транзисторы эти величины обычно менялись куда как значительнее, например, линейка транзисторных IBM 7000 прибавила производительности десятикратно по сравнению с ламповыми IBM 700, сократив размер и энергопотребление более чем в три раза.


Эволюция ЭВМ глазами здорового человека – стандартный модуль IBM 709 и полностью аналогичный модуль IBM 7090

Система команд также была лебедевской классической – то есть громоздкой трехадресной, в качестве буферной памяти использовался не менее ископаемый, чем транзисторы, магнитный барабан! В те годы это уже была архаика, сравнимая с запряжением лошади в телегу по сравнению с автомобилем.

Никаких буржуйских излишеств в изначальной версии машины не предполагалось – в мире, где еще с середины 1960-х стали нормой рабочие места с терминалами, М-220 управлялась по классике – с пульта и выдавала результат работы суровым советским способом, распечатывая его с помощью АЦПУ-128 или перфоратора.

М-222 получила невероятный апгрейд эргономики человеко-машинных интерфейсов: для ввода данных приспособили не кастомный пульт управления с кучей кнопок, а стандартную чешскую пишущую машинку Consul-254 (справедливости ради – разные версии «Консулов» – 254, 256, 260, 260.1, 260.2 массово использовались не только в линейке М-220, но и почти во всех советских больших ЭВМ, магия ЭЛТ-мониторов в качестве терминала тогда в Союзе еще не была открыта).

Глубокую модернизацию М-220 – М-222 удалось разогнать в 1971 до 40 KIPS (что удивительно – столько же выдавала ламповая М-40 Бурцева еще в 1960-м).

М-220 использовались в некоторых университетах, например, МГТУ им. Баумана, но в основном их изготавливали для нужд Министерства обороны, компьютер входил в состав телеметрического комплекса УРТС-2М.

Отметим забавный момент – линейка М у ИТМиВТ получала индексы по производительности в KIPS, опять же, традиция Лебедева, который назвал так М-20, гордясь ее мощностью (в 10 раз выше «Стрелы», в 10 раз меньше современного ей транзисторного IBM 7030), почин поддержал Бурцев с М-40 и М-50, по логике вещей М-220 должна была выдавать 220 KIPS, но что-то пошло не так.

Карцев, кстати, называя своего монстра скромно, М-9, тем самым жестко подколол ИТМиВТ и лично Деда, заявив на конференции в Новосибирском отделении АН СССР:

Мы назвали нашу машину М-9, так как ее быстродействие 10^9 степени операций.

Вернемся к Лебедеву и его творениям.

Как мы уже говорили, после смерти Сталина дела пошли в гору, БЭСМ, которой до того не досталось даже нормальной ОЗУ, в 1955 г. была изучена на комиссии по рассмотрению заявок на выполнение вычислительных работ для ВЦ АН СССР, образованного в том же году. Комиссию составили из старых друзей Лебедева – академиков М.А. Лаврентьева, Л.А. Арцимовича, А.А. Дородницына и М.В. Келдыша. Резюме было простым, Келдыш сказал, как отрезал:

Считаю, что расчеты, проводимые на машине БЭСМ Отделением прикладной математики МИ АН СССР, имеют первостепенную важность и являются более важными, чем большинство расчетов, проводимых в настоящее время другими организациями в Вычислительном центре… Для нормального выполнения плановых задач ОПМ необходимо предоставить не менее чем 50 часов машинного времени в неделю.

В итоге БЭСМ получила нормальную память и вошла в атомный проект.

Зачем же Лебедев, не дожидаясь положительного решения по линейке БЭСМ, начал параллельный проект – линейку М, фактически клонов своей же архитектуры?

В статье «Советский атомный проект и становление отечественной вычислительной техники» в материалах международной конференции Sorucom 2017 предложен такой ответ:

Сама идея дублирования проектов создания ЭВМ пришла, возможно, из Атомного проекта (или, скорее, из ведомства Л.П. Берии), где был принят институт дублеров, как исполнителей, так и организаций, работавших по одной тематике. Известно, что при создании первых атомных бомб для проведения расчетно-теоретических обоснований были привлечены две группы математиков и физиков (группа Л.Д. Ландау в ИФП АН СССР и группа А.Н. Тихонова в Геофизическом институте АН СССР) Челябинск-70 стал дублером Арзамаса-16, а из воспоминаний академика В.С. Владимирова следует, что М.А. Лаврентьев был дублером И.В. Курчатова.

Впрочем, эта версия звучит довольно странно – во всех случаях дублеры работали параллельно и независимо, а в случае Лебедева он хитрым образом стал дублировать сам себя.

В итоге взлетели обе линейки и М-20/220 и БЭСМ.

На основе М-20, но уже на полупроводниках, коллектив аспирантов ИТМиВТ собрал в 1964 свою альтернативную версию М-220, макет, получивший название БЭСМ-3М. Он остался в единственном экземпляре и не представлял собой ничего примечательного, потому про него информации практически нет.

Однако на его основе была создана серийная транзисторная БЭСМ-4, в количестве 30 штук, производилась она с 1965 г. Быстродействие было чрезвычайно унылым, на уровне той же допотопной М-20. Архитектура принципиально не изменилась – такая же трехадресная система команд, вещественная арифметика. Главным конструктором был О.П. Васильев (формальным, как руководитель СКВ, на самом деле делали те же аспиранты).

Для БЭСМ-4 существовало не менее 3 разных компиляторов с языка Алгол-60, компилятор Fortran, не менее 2 разных ассемблеров (дубнинский и Баяковского), компилятор с оригинального языка Эпсилон. Вообще, в СССР была очень интересная дихотомия – практически ни один главный конструктор чего-либо не конструировал это что-либо, а был просто боссом. По этому поводу сам Лебедев высказался довольно иронично, по воспоминаниям Малиновича:

Помнится, в беседе о защите диссертаций он заметил не без иронии про свой институт: «А у нас разделение труда: одни делают машины, другие защищаются».

Отметим еще один забавный момент.

В ноябре 1953 г. в СССР возникла и третья независимая ЭВМ, созданная сотрудниками Института атомной энергии для себя. Она имела индекс ЦЭМ-1 и работала там 7 лет. Началось все классически: зам. Курчатова академик Соболев прочитал про ENIAC и показал статью молодым специалистам, во главе с Г.А. Михайловым. Он точно так же загорелся идеей, откопал среди западной печати схемы EDSAC и вчетвером с друзьями клонировал эту машину.

Она получилась простой и медленной – 1 900 ламп, ОЗУ на 128 двоичных 31-разрядных чисел на ртутных линиях задержки по 16 чисел в каждой, с последовательной выборкой на частоте 512 кбит/с. Емкость памяти позднее была доведена до 496 чисел и добавлено внешнее ЗУ, 4 096 чисел на магнитном барабане. Ввод и вывод данных были организованы на основе телеграфного аппарата СТ-35. Быстродействие около 0.3 KIPS. Машина размещалась в 6 стойках и потребляла 14 кВт.

Из забавных деталей отметим, что режимы в основных блоках можно было мониторить на осциллографе, хоть какой-то дисплей.

В процессе монтажа машины в институт наведался сам Лебедев, далее последовала сцена, описать которую мы позволим самому Михайлову:

Посетив нашу лабораторию и дотошно оглядев ЦЭМ-1, Сергей Алексеевич удивил нас вопросом: «А кувалдочкой вы по ней не стучите?». Оказалось, что на БЭСМ кувалда – это штатный инструмент, а удары ею по железному каркасу машины – один из элементов профилактики! Столь же удивительным теперь показался бы приказ не допускать решения задачи дольше 15 минут без повторного пересчета с тем, чтобы не расходовать машинное время впустую.

Лебедев, кроме того, забраковал одноадресную схему (как мы помним, он признавал только хардкор, только трехадресную архитектуру в духе 1940-х), в итоге Михайлов частично прогнулся перед великим авторитетом и переделал машину в двухадресную, ради чего пришлось разобрать часть уже готовых стоек.

Как положено, новинка сначала подверглась в стенах родного института обструкции, академик Лев Андреевич Арцимович не признавал ценность машины – Михайлов получил на ней решение уравнения сжатия плазмы, которое противоречило всем его теоретическим выкладкам. Позднее ему пришлось изменить мнение, из архива был извлечен результат эксперимента, подтверждающий верность расчетов (изначально его забраковали, как явно ошибочный, ибо с теорией Арцимовича он не сходился).

Какие выводы мы можем сделать из вышесказанного?

Лебедев был талантливым конструктором 1940-х годов, впрочем, не выделявшимся как-то особо из ряда таких людей как Цузе и Килбурн и определенно уступавшим фон Нейману или Тьюрингу. Он разработал архитектуру БЭСМ/М-20 по меркам начала 1950-х достойного европейского уровня.

С середины 1950-х он уже не продвигал, а скорее тормозил развитие вычислительной техники за счет фанатичной приверженности устаревшей архитектуре – трехадресным командам, монопроцессорности, строго транзисторным машинам. Он не имел ни малейшего отношения к ПРО и не создал ничего столь же яркого и оригинального, как работы Карцева и Юдицкого.

Волею судьбы и его характера оказалось, что он подошел советским партократам идеально, как прецизионно подогнанная шестеренка и блестяще сыграл свою роль, получив огромное количество наград и признания.

ИТМиВТ фактически превратился в главный и единственный центр разработки вычислительной техники в СССР, внедрение ЕС ЭВМ никак ему не помешало – те же БЭСМ-6 клепали сотнями чуть ли не до начала 1990-х.

Кроме того, ИТМиВТ, точнее – его школа, косвенным образом выжили до сих пор – от Лебедева к Бурцеву с «Эльбрусами» и оттуда к МЦСТ и микропроцессорам.

Так что можно сказать, что с точки зрения эволюции Лебедев и клан его учеников оказались невероятно успешны не только в Союзе, но и в России, благополучно пережив крах СССР. В любом случае это заслуживает уважения.


Полная генеалогия машин ИТМиВТ и их потомков, кратко мы еще пройдемся по этой схеме в следующей части

А как же главный советский компьютер, великий и ужасный, БЭСМ-6, равного которому в мире не было и CDC6600 нервно курил в сторонке?

И не менее великий «Эльбрус»?

Мифологии и техноархеологии этих машин будет посвящен наш следующий рассказ, после чего мы благополучно перейдем к описанию конца советской программы ПРО.

Автор:Еременко А. П.