Украинцы в Париже ( 1 фото )

- Франция гибнет, надо спасать Францию. Продолжаем цикл нашей корреспонденции из Третьей республики.


Как мне жаль бедных наших хохлов в Париже. Дела их очень плохи. Они отказались от публичной подписки, и это очень хорошо, это приносит им большую честь, но сборов все-таки нет. Г. Дергач вообразил, что франко-русский союз значит многое и в деле малорусской драмы и предпринял это путешествие, рассчитывая на успех. Он, очевидно, не знал, что в Париже ничего нельзя сделать без денег и даже в журналистике надо платить. С труппы некоторые парижские газеты требовали за 20 строк 500 франков. Какой сюрприз! В России все эти артисты и артистки воображают, что они если не гении, то столь замечательные таланты, что если какая газета не поет им похвальных песен, то это из ненависти. Их авторы полны уверенности, что хохлацкие драмы столь же глубоки, как Шекспир. Почтенный и милый Д.Л. Мордовцев не шутя говорил им это.

И вдруг такая обида — и где же? В Париже, где так недавно моряки вызывали такой неподдельный энтузиазм. Если моряки вызывали такой восторг, ничего не играя, никого не забавляя, не танцуя народных танцев, то как же малороссы могут потерпеть фиаско, эти славные артисты и артистки в своем муравейнике, как они могут потерпеть фиаско в своих нарядах, в своих оригинальных шапках, с своим танцованьем? А вот полное фиаско. Драмы наивные, пение наивное, язык невозможный. Публика не ходит. Она в два дня дала, подпиской, 8000 франков, но смотреть их не хочет. Она выросла из этой наивности, из этого гопака. И доброжелательные им газеты советуют хохлам переменить программу: давайте танцы, мимические сцены, декорацию малорусской жизни, а разговор — оставьте про себя... этот милый малорусский разговор...

Это обидно, но с этим необходимо мириться. Грандиозная парижская манифестация нашим морякам ничего не имела общего ни с русским, ни с малорусским драматическим искусством. Там дело шло о глубоких национальных интересах; здесь дело частное, житейское, дело развлечения, дело того, где и как провести вечер. Тот возвышенный политический пульс, который бьется у обоих народов-союзников, когда они думают об исторических задачах своих стран, совершенно останавливается, когда дело касается того, кто больше доставит удовольствия французу — г. ли Дергач или г. Го, г-жа ли Петровская или г-жа Жюдик? Тут и претендовать нечего. Видеть дикие танцы, слышать слабые голоса, заунывно что-то распевающие, видеть пьесы, в которых ничего не понимаешь, — что за удовольствие! А требовать «сочувствовать», ходить в театр «из сочувствия» к России или Малороссии — это даже и неделикатно.

Нам рано показывать свое драматическое искусство за границей на нашем родном языке, которого никто не знает; нам надо сидеть дома и не мечтать о том, что нас желают видеть в Париже, в Лондоне. Хорошего русского певца, хорошую русскую певицу оценят везде, когда они поют по-итальянски или на языке страны, которая их слушает. Г-жа Мравина имела успех в Лондоне. Русскую живопись и русскую скульптуру легче знать, ибо тут достаточно видеть, но русскую живопись знают только почти по одному Верещагину, русскую скульптуру — по Антокольскому; русскую литературу — по переводам, по Тургеневу, Достоевскому и Толстому; русскую музыку — по Глинке и Чайковскому. Но у малороссов нет ничего такого, что они могли бы показазъ за границей, кроме разве своих костюмов; нет ничего такого, что они могли бы дать французам в переводах, кроме Гоголя, но Гоголь — наш, русский, он писал на русском языке, и потому он, Гоголь, наша общерусская слава. На хохлацком языке он едва ли сделал бы больше Основьяненки. Конечно, малороссы могли бы показать Парижу г-жу Заньковецкую, но только ее одну, да и то в том лишь случае, если б Париж умел говорить по-хохлацки, или если б г-жа Заньковецкая стала играть по-французски. А так как она даже русского языка чуждается, то им нечего и ее везти на показ.

Оставайтесь дома, господа, и ждите того времени, когда и русская публика откажется понимать вас и признает ваши драмы слишком наивными, ваши песни и пляски слишком наивными тоже. А это будет. Я люблю малороссов и смело могу сказать, что содействовал их успеху в Петербурге и их известности в России. Но я предчувствую время их падения, предчувствую, что интерес к ним будет ослабевать, ослабевать и ослабевать. Это печально. Но что ж сделаешь против истории?

А.С. Суворин, 20 декабря 1893 г.

И в самом деле - что? Это вопрос, а я побежал, мне еще надо к четвергу поспеть и не проспать, как сегодня.