Что после однополых браков: полиамория? ( 1 фото )

AP Photo, Oded Balilty

Профессор права Принстонского университета затронул довольно щекотливый вопрос для сторонников однополых браков. Он пишет о том, что логика движения за однополые браки неизбежно ведет к признанию брачных отношений трех и более человек и даже к отказу от юридических санкций против кровосмесительных браков. Интересная статья со статистикой и правовыми прецедентами.

Логика движения за однополые браки неизбежно ведет к признанию полиамории и даже к отказу от юридических санкций против кровосмесительных браков.

Янги — это женщины, поддерживающие прочные отношения, любящие друг друга и заботящиеся друг о друге. У каждой есть свои домашние обязанности и финансовая ответственность. Они вместе спят и занимаются любовью. У них есть ребенок (от донора спермы и экстракорпорального оплодотворения), и они намереваются завести еще двоих. Они заключили союз во время церемонии, на которую надели красивые свадебные платья белого цвета, а по проходу женщин вели их отцы. Они похожи на любую другую однополую или разнополую пару из Массачусетса, состоящую в браке. Только они не пара. Они живут втроем: Долл, Киттен и Бринн Янг. И пока Массачусетс, как и другие штаты, не признает в качестве брака «полиаморные» союзы (это романтические отношения трех и более человек).

Однако Долл, Киттен и Бринн считают такую ситуацию несправедливой и утверждают, что ее надо менять. Они хотят равенства браков для себя и для других приверженцев полиамории. Они гордятся тем, что их штат одним из первых стал юридически признавать браками однополые партнерские отношения благодаря смелому вмешательству либерально настроенного Высшего апелляционного суда Массачусетса. Однако они утверждают, что те принципы, которые создали «равенство браков» для геев (в это равенство сейчас верит большинство либералов и все больше консерваторов), должны дать такие же результаты для остальных сексуальных меньшинств, особенно для сторонников полиамории, как они сами.

Они задают вопрос: если пол для брака не имеет значения, то почему должно иметь значение количество брачующихся? Если «любовь делает семью» (именно таков был лозунг, когда шла борьба за однополые браки), то почему к их семье отношение как к чему-то второсортному? Почему их брак не находит юридического признания, почему их лишают достоинства и положения в обществе, которое дает семья? Долл, Киттен и Бринн любят друг друга, они преданы друг другу, своему ребенку и будущим детям точно так же, как, скажем, Дональд Трамп и его третья жена, или Элтон Джон и его муж. Они находят удовлетворение в своем долговременном сексуальном партнерстве точно так же, как однополые и разнополые пары находят удовлетворение в своем. Они считают, что ущемляется достоинство их взаимоотношений, не говоря уже о их личном достоинстве, потому что их брак считают неполноценным и недостойным юридического признания. Их ребенок и их будущие дети обесчещены законом, который отказывается признавать, что их родители состоят в браке. Зачем это? Как это может навредить браку, скажем, их соседей Джона и Гарольда, если Массачусетс признает брак Янг? Какие оправдания можно привести, на какие законные интересы штата можно сослаться, чтобы бесчестить Долл, Киттен, Бринн и их брак? Если не считать религиозные моральные принципы, которые по конституции не может навязывать государство, то единственным объяснением может быть неприязненное отношение и примитивное желание навредить людям, которые отличаются от остальных.

В последние два года появилось немало статей, авторы которых с сочувствием пишут о полиамории. Их публикуют ведущие вебсайты, газеты и журналы, такие как «Салон», «Слейт», «Ю-Эс-Эй Тудей», «Ньюсуик» и «Атлантик». «Ньюсуик» пишет, что хотя полиамория остается нетрадиционным явлением, это явление случается довольно часто, потому что сегодня в США примерно 500 тысяч полиаморных союзов. Полигамные и полиаморные отношения, в которых часто присутствуют дети, называют исторически непонятой формой семьи. А те, кто вступают в такие отношения, зачастую превращаются в преследуемое меньшинство. Полиаморные партнеры, ставшие героями этих историй, иногда ведут разговор о простых проблемах и обычных радостях домашней жизни — как они урегулируют споры, как заставляют детей делать домашние задания, играть на пианино, как они отмечают дни рождения и другие праздники. А еще они делятся более пикантными подробностями о том, как тройственные и более крупные полиаморные союзы делят постель и занимаются сексом.

В прошлом месяце «Нью-Йорк таймс» опубликовала очерк профессора права из Чикагского университета Уильяма Бауде (William Baude), в котором он призывает читателей терпимее относиться к полигамии и к другим сексуальным отношениям с участием нескольких партнеров. Он отмечает, что у таких союзов есть некоторые преимущества над моногамными партнерствами. Например, там больше родителей, которые могут присмотреть за детьми и выполнять другие обязанности по дому. А еще он с легкостью выявляет недочеты в аргументах против полигамии, с которыми выступает Ричард Познер (Richard Posner), поддерживающий однополые браки, но заявляющий, что на этом надо остановиться. «Мы должны помнить, — отмечает Бауде, — что сегодняшние убедительные возражения спустя десятилетия могут показаться ничтожными. Когда 20 лет назад Эндрю Салливан (Andrew Sullivan) и Джонатан Раух (Jonathan Rauch) выступали за утверждение конституционного права на однополые браки, их поддерживали очень немногие. (Судья Познер, например, их не поддерживал.) А сегодня, когда мы видим все больше экспериментов с нетрадиционными семьями, наши взгляды на полигамический брак тоже могут измениться».

Многие сторонники открытых отношений говорят, что их желание и прочувствованная потребность в нескольких партнерах является основной их самосознания, и что они с самого раннего возраста понимали, что не найдут личного и сексуального удовлетворения в чисто моногамных отношениях. Вывод заключается в том, что они еще одно сексуальное меньшинство, чьи права, включая право на равенство браков, должны быть соблюдены. Эти люди действуют по тому же сценарию, что и сторонники однополых браков, выводя полиаморию на первый план и формируя культурные предпосылки и условия для ее правового признания. И это приносит свои результаты. Согласно данным большинства последних опросов, четверть американцев сегодня готова признать полиаморные браки. А среди нерелигиозных граждан (их в США становится все больше) эта цифра составляет 58%. Многие читатели очерка Бауде отметили, что уровень поддержки полиаморных браков намного выше степени одобрения однополых браков.

Конечно, многие сторонники сексуальной свободы и однополых браков долгие годы выступали против открытой поддержки полиамории — как в форме полигинии (многоженства), так и в форме групповых связей, как у Янг — чтобы не пугать людей. Но к ним прислушивались не все. Профессор Аризонского университета Элизабет Брейк (Elizabeth Brake), например, известна в мире академической философии тем, что стремится расширить историческое понимание брака. Она много лет ратует за так называемый «минимальный брак», в котором «люди могут иметь официально оформленные брачные отношения более чем с одним человеком, обоюдно или асимметрично, и сами определяют пол и количество сторон, тип взаимоотношений, права и обязанности каждого». Профессор Нью-Йоркского университета Джудит Стейси (Judith Stacey), которую никак нельзя назвать маргиналкой, тоже выпустила кота из мешка, давая показания в конгрессе против закона о защите брака. Она выразила надежду, что новое определение брака придаст ему «многообразные, креативные и модифицируемые контуры… что вызовет вопросы об ограниченности западного брака и даст толчок к заключению браков в составе маленьких групп». Еще 10 лет назад более 300 ученых и сторонников ЛГБТ выступили с заявлением под названием «За гранью однополого брака» и призвали юридически признать в качестве брака сексуальные отношения, в которых участвует более двух партнеров. Среди тех, кто подписал это заявление, были весьма влиятельные люди с левого фланга, такие как феминистка Глория Стайнем (Gloria Steinem), публицист Барбара Эренрейх (Barbara Ehrenreich) и юрист Кэндзи Есино (Kenji Yoshino).

Похоже, что эти и другие открытые сторонники полиамории и ее правового признания опередили время. Сегодня, когда «Ю-Эс-Эй Тудей», «Ньюсуик» и прочие авторитетные издания сочувственно отзываются о полиамории, все больше и больше людей из этого лагеря и их союзники считают безопасным признаться в своих склонностях. Политики пока до этого, конечно же, не дошли, но по опыту мы знаем, что эти люди почти всегда приходят на вечеринку последними. Довольно скоро небольшая группа растопит лед, как это было с однополыми браками. И они изменят отношение политиков.

Покойный и чрезвычайно влиятельный философ и теоретик конституционного права Рональд Дворкин (Ronald Dworkin), выступавший за активные юридические действия в поддержку либеральных процессов, учил, говоря о праве, что общество заявляет о преданности определенным моральным принципам и со временем вырабатывает последствия и выводы из этих принципов. В этом деле очень важно обращаться с похожими делами одинаково. В основе доводов в пользу однополых браков лежало то, что гендерные различия никак не связаны с сущностью брака, которой является определенная форма стойких сексуально-романтических отношений или домашнего партнерства. Теперь сторонники однополых браков столкнулись с проблемой и должны ответить на вопрос: признавать полиаморию на основании той же концепции брака или предложить новую и более конкретную концепцию, которая может объяснить, почему число важно, а пол нет.

Все больше сторонников «брачного равенства» соглашаются с тем, что пришло время признать полиаморные браки, но кое-кто по-прежнему пытается уйти в сторону от этой проблемы. Очень немногие сторонники однополых браков готовы пойти вторым путем и отвергнуть полигамию в принципе, сказав: «Пол неважен, а количество важно; брак это принципиально партнерство двух людей, а посему союз из трех и более человек нельзя признавать юридически». Проблема этих людей в том, что они не в состоянии представить ничего похожего на убедительные аргументы. Они либо пытаются сотворить что-то из мнимого «факта», что гомосексуализм есть «сексуальная ориентация», а полиамория нет, либо указывают на практические сложности с выработкой принципов семейного права для партнерств, в которых более двух человек. Время от времени мы слышим, как выступающие против полиамории сторонники однополых браков говорят: «Человек не может полностью отдать себя двум людям, как он отдает себя одному человеку». И еще реже раздаются заявления о том, что полиаморные союзы ни с психологической, ни с моральной точки зрения не подходят для воспитания детей.

С точки зрения полиаморов и их союзников, все эти доводы настолько слабы, что вызывают презрение. Это немощное рационалистическое объяснение, цель которого — лишить их признания и статуса, которым наделены другие отношения. Для «поли» (так называют полиаморных людей) принадлежность к полиаморам занимает центральное место в их самоидентификации, а присутствие у них полиаморных отношений крайне важно для их самореализации — как гомосексуальность важна для людей, которых привлекают партнеры одного с ними пола. Полиаморы не хотят быть сексуальным меньшинством, которое делают крайним, которое вынуждено соглашаться на отношения, не дающие им удовлетворения и самореализации, которое лишено социальной поддержки и правового признания, в отличие от других отношений.

Что касается практических проблем, то «поли» отмечают, что в современном праве в большом количестве областей сложностей существует гораздо больше, чем юридическое признание брака Долл, Киттен и Бринн Янг. Они говорят, что административное бремя никак не может служить основанием для отказа им в основополагающем праве на вступление в брак. Они считают оскорбительным, когда иногда не принадлежащие к «поли» индивидуумы утверждают, будто принадлежность к полиаморам не является главным для их самоидентификации и самореализации, и полагают, что такие полиаморы как Долл, Киттен и Бринн не могут полностью отдать себя друг другу, как это делают геи и моногамные люди. Основываясь на своем личном опыте и на опыте других полиаморов, они также отвергают точку зрения о том, что союз в составе нескольких партнеров увеличивает шансы на возникновение семейных проблем из-за ревности. С точки зрения «поли» это стереотип и чистой воды предрассудок, облаченный в мантию наукоподобности.

И наконец, они не согласны с идеей о том, что в современном мире полиамория часто и даже неизбежно ведет к подчинению женщины. В любом случае, почему их право быть теми, кто они есть, право поддерживать свои отношения, пользоваться признанием, а также право на защиту их детей должно становиться заложником страха перед тем, что другие люди будут устраивать свои браки аморально или не самым здоровым образом с психологической точки зрения? Если широко распространенные в прошлом формы патриархии дают основания для введения ограничений на брак, они точно так же дают основания для полной отмены брака.

Конечно, доводы в пользу полиамории и ее юридического признания предполагают, что брак таков, как его характеризуют сторонники так называемого «брачного равенства»: что это продолжительная и преданная сексуально-романтическая связь или семейное партнерство. Но это именно то, в чем полиаморам отказывают сторонники того, что раньше называлось «браком», а теперь называется «традиционным браком» (т.е., союз мужа и жены). Эти сторонники несомненно правы, когда заявляют, что новое представление о браке является новаторством. Это не «расширение» понятия «брак», а по-настоящему новое его определение, в котором неважно то, что исторически считалось значимым различием, а именно, пол и гендер, — несущественно для самой идеи и общественного предназначения брака.

В нашем праве и культуре брак традиционно считается союзом, в который по согласию вступают мужчина и женщина, формируя узы, (1) основанные на их сексуально-репродуктивной взаимодополняемости; (2) поддерживаемые и обновляемые поступками, которые объединяют людей как репродуктивную единицу (одна плоть и кровь) и создают поведенческие условия для производства потомства; (3) естественным образом помогающие совместно поднимать и воспитывать детей. Супружество как брачный союз по определению дает возможность для человеческой самореализации, а посему оно ценно не просто как средство достижения чего-то, даже такой великой цели как воспитание детей; оно ценно само по себе.

Такая идея брачного союза помогает объяснить структурные черты брака в наших нравственных и правовых традициях, к которым относятся: (1) правила консуммации (включая возможность отмены брака из-за отсутствия консуммации, но не из-за бесплодия); (2) требования (а) моногамии, (б) исключительного характера сексуальных отношений (верности) и (в) постоянства («пока смерть не разлучит нас»); (3) отношение к браку как к общественному делу, которое должен признавать, поддерживать и регулировать закон, а не как к частному или религиозному делу, каким является крещение, бар-мицва или обычная дружба (даже самая тесная и близкая).

Такое представление о браке радикально отличается от ревизионистской концепции, которую должен принять человек, если сексуально-репродуктивная взаимодополняемость не имеет значения для брака. По словам ревизионистов, брак — это по сути дела союз на эмоциональном уровне. Его особо выделяет некая эмоциональная связь и близость. Брак соединяет партнеров особенно близкой и интенсивной формой дружбы, которая обычно включает секс, но является просто способом выражения и укрепления любви и привязанности. Таким образом, секс в этих отношениях, строго говоря, вторичен, а не изначален. То же самое можно сказать и о деторождении, которое тоже является второстепенным, побочным явлением. Говоря словами ведущего сторонника таких ревизионистских взглядов философа Джона Корвино (John Corvino), брак является «взаимоотношениями с вашим номером один».

И напротив, идея брака как матримониального союза предполагает единение тела и духа, и брак в таком понимании объединяет супругов на всех уровнях бытия: на биологическом, эмоциональном и рассудочно-диспозициональном. Половой акт, создающий условия для производства потомства, является отличительным оформлением и утверждением такого уникального и всестороннего союза. Такой акт не только порождает чувство интимной близости; он буквально становится олицетворением брачного союза супругов, делая их биологической (сексуально-репродуктивной) единицей.

Таким образом, секс является неотъемлемой частью брака, и он отличает брак от других отношений и союзов. Дружба в любой форме — это союз сердец и умов; брак же является союзом не только на этом уровне, но и на уровне физическом, биологическом. Он отличается от обычной дружбы не просто степенью эмоциональной интенсивности, как утверждают ревизионисты, он отличается от нее качественно. И его нельзя назвать просто «взаимоотношениями с вашим номером один».

Брак как матримониальный союз представляет узы такого рода, которые существуют для производства потомства, и он естественным образом ведет к тому, что супруги заводят и растят детей, делая это вместе. Брак в его матримониальном понимании — это такие отношения, которые объединяют мужчину и женщину как мужа и жену, чтобы они стали отцом и матерью рождающихся из их союза детей. Социальная роль такого союза в том, чтобы дети выросли в обстановке преданной любви, брачных уз между мужчиной и женщиной, осознавая, что реализация такого союза дала им жизнь, связала их с родителями и с семьями родителей. Такой союз дает возможность для воспитания максимально возможного количества детей, перед глазами которых будет образец отца и матери, которые будут испытывать их влияние и чувствовать их заботу.

Ревизионистский подход, особенно в результате сексуальной революции, которая сделала нормой внебрачный секс и сожительство, внебрачное рождение и воспитание детей, а также развод (особенно развод по обоюдному согласию) подорвал представление общества о браке как о супружеском союзе, лишил его в определенной степени общественной поддержки, хотя концепция супружеского союза утрачена далеко не полностью. Этим объясняется то, почему совершенно немыслимая еще несколько десятков лет назад идея «однополых браков» не только стала понятна и приемлема, но и заняла господствующее положение среди культурной элиты. Для многих представителей такой элиты однополый брак сегодня является традиционным воплощением брака. А идея брака как матримониального союза мужчины и женщины превратилась в нечто невразумительное, объясняемое исключительно враждой, предрассудками и устаревшими религиозными догмами.

Конечно, если брак отличается от других союзов степенью эмоциональной интенсивности, то нет никаких причин, мешающих заключать брак двум мужчинам или двум женщинам. В конце концов, любая пара людей может испытывать друг к другу романтические чувства любви и привязанности, может взять на себя обязательство поддерживать и заботиться друг о друге в быту, в совместной семейной жизни, считая, что их отношения укрепляют половые акты друг с другом, осуществляемые по взаимному согласию. Но то же самое можно сказать и о трех мужчинах. Или о трех женщинах, таких как Долл, Киттен и Бринн. Или о мужчине и двух женщинах (когда все трое формируют полиаморный ансамбль, либо мужчина состоит в отдельном браке с каждой из женщин). Или о женщине и двух мужчинах. Или о четырех людях. Или о большем количестве — сколько угодно.

В деле Обергефелла против Ходжеса пять судей Верховного суда во главе с Энтони Кеннеди заявили, что нашли в пункте о надлежащей правовой процедуре 14-й поправки конституции ревизионистскую интерпретацию брака. Сейчас слова из этой поправки — «Ни один Штат не вправе лишить какое-либо лицо жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры» — кажутся относящимися прежде всего к уголовным делам или к гражданским и административным действиям. Штаты не могут казнить человека (лишить его жизни), посадить человека в тюрьму (лишить его свободы), подвергнуть его денежному штрафу или конфискации (лишить собственности), не обеспечив ему таких основополагающих процедурных мер защиты как презумпция невиновности, беспристрастный судья и суд, и так далее. Но вместо этого Верховный суд долго следовал сомнительной с интеллектуальной точки зрения традиции, читая это положение «субстантивно» и включая в него не поименованные права, которыми, по мнению судей, должны обладать люди. Таким образом, Кеннеди, к которому присоединились Гинсберг, Брейер, Сотомейор и Каган, объявил об открытии права на однополый брак, что определенно шокировало бы американцев в конце 1860-х годов, когда они ратифицировали 14-ю поправку. Да и американцев из 1960-х годов тоже, несмотря на все их заявления о приверженности сексуальной революции.

По мнению Кеннеди, от понимания брака как супружеского союза мужчины и женщины необходимо было отказаться в пользу ревизионистской концепции, потому что этого требует достоинство людей, которые строят свою самоидентификацию на основе однополого влечения и находят удовлетворение в однополых партнерствах. Такое достоинство должно обеспечить государство, которое по сути дела лишает его людей, относясь к браку как к матримониальному союзу, а не как к сексуально-романтическим отношениям.

Мнение Кеннеди не имеет подтверждения в тексте, логике, структуре и в изначальном понимании конституции. Оно также не имеет четкой и упорядоченной связи с другими судебными делами, а посему его подверг осуждению ныне покойный декан факультета права Стэнфордского университета Джон Харт Или (John Hart Ely) (который сам был либералом и сторонником свободы выбора). Сделал он это при рассмотрении дела Роу против Уэйда, заявив по поводу заключения судьи Гарри Блэкмана (Harry Blackmun): «Это не конституционное право, и оно не создает ощущение обязанности пытаться быть таковым». Четыре судьи в деле Обергефелла против Ходжеса — Робертс, Скалия, Томас и Алито — не согласились с Кеннеди, и даже высмеяли его и большинство судей за то, что они не смогли найти никаких разумных конституционных оснований для своего решения. Что бы мы ни думали о сравнительных достоинствах традиционного и ревизионистского представления о браке, трудно понять, каким образом выбор может продиктовать конституция. Следуя традиции дел Дреда Скотта против Сэндфорда, Лохнера против Нью-Йорка и, конечно, Роу против Уэйда, решение Верховный суд принимал обычным большинством, узурпировав власть, которой народ наделяет своих представителей. Он антиконституционно навязывает стране убеждения пяти никем не избранных, никого не представляющих мужчин и женщин о том, что они считают социальным прогрессом.

Но давайте пока отложим все это в сторону. Я заговорил об этом деле, потому что оно заставляет нас сосредоточить внимание на логических последствиях запрета на представление о браке как о супружеском союзе в нашем праве с заменой его ревизионистской идеей о браке как о сексуально-романтических отношениях или о совместном проживании, оформленном юридически. Здесь доводы профессора Дворкина о важности принципа права имеют свое значение для полиамории, по крайней мере, для его сотоварищей-либералов, которые одобрительно относятся к той роли, которую взял на себя суд в делах типа Роу и Обергефелла. Если того требует один и тот же принцип, сказавший «А» должен сказать «Б». А тот, кто заявляет, что суд обладает полномочиями продиктовать «А», должен сказать, что суд обладает полномочиями продиктовать «Б», даже если «Б» не пользуется такой же популярностью как «А», и даже если народные представители в законодательной власти говорят нет «Б». Конституционные доводы в пользу узаконивания однополых браков требуют, чтобы в конституции где-нибудь и как-нибудь (пусть непрямо, пусть косвенно, неявно) присутствовала идея о браке как о сексуально-романтических отношениях. Но если такая идея есть, то не может быть принципиальных причин не признавать юридически браки, скажем, иммигрантов из Йемена или мормонов-фундаменталистов, которые создают полигамные партнерства, или полиаморов, таких как Янги. Отмечая, что 75% общества по-прежнему против правового признания таких браков, мы лишь подчеркиваем, что суды должны вмешаться и отстоять равенство браков тех, кто поддерживает полиаморные отношения. Это неправильно, когда люди не могут рассчитывать на то, что их сограждане будут одинаково относиться к аналогичным делам, когда речь идет о сексуальных партнерствах, которые они не одобряют по моральным или религиозным соображениям.

Но введя этот вопрос в разряд конституционных, и заявив, что он нашел некую концепцию брака в конституции, суд уничтожил все возможности для поиска договоренностей и компромиссов в ходе политического процесса. Теперь этот вопрос уже не может решаться на основании моральных и политических суждений людей и в рамках демократических переговоров, исход которых неясен. Будучи делом конституционного принципа, данный вопрос ограничен рамками игры «все или ничего», причем в эту игру дозволено играть только судьям. Большинство судей в деле Обергефелла приказало американскому народу наблюдать за этим делом с галерки.

Если решение по делу Обергефелла выстоит (а я надеюсь, что оно будет отменено), нам не удастся избежать вопроса о правовом признании полигамных и прочих полиаморных партнерств. Доводы тех, кто хочет сохранить представление о браке как о простых сексуально-романтических отношениях и партнерстве в быту, не признавая при этом полиаморные браки, будут звучать все слабее и неубедительнее, будут казаться попыткой оправдать действия по навешиванию ярлыков за неприглядные и отвратительные, по мнению многих, действия. Под давлением естественного человеческого желания видеть рациональную последовательность либеральное движение и Демократическая партия со временем поддержат полиаморов. А либеральные юристы будут вынуждены со временем сказать «Б».

Но будет ли «В»? Безусловно. Возможно, это будет отмена законов, запрещающих инцест среди совершеннолетних (родитель-ребенок, братья-сестры), и соответственно, законов о кровосмешении, которые не допускают брак между родителями и их взрослыми детьми, а также между взрослыми братьями и сестрами. Западная Европа немного опередила Америку в вопросе однополых браков, и сейчас она указывает путь сексуальным либералам в вопросе инцеста.

В этом году Национальный совет по этике в Германии опубликовал доклад, в котором прозвучал призыв к парламенту отменить правовой запрет на инцест между взрослыми людьми, действующими по согласию. Там утверждается, что такой запрет «нарушает основополагающие свободы» и «заставляет людей скрываться либо отрицать свою любовь». Совет назвал противодействие взрослому инцесту по согласию «социальным табу» и заявил: «Ни страх перед негативными последствиями для семьи, ни возможность рождения детей в результате таких кровосмесительных отношений не могут оправдать уголовный запрет. Основополагающее право взрослого родственника на сексуальное самоопределение имеет больше веса в таких делах, нежели абстрактная защита семьи».

Если согласиться с посылками сексуального либерализма о том, что взрослые люди имеют право по согласию вступать в сексуальные отношения любого типа, и что вмешательство государства здесь недопустимо, и если признать ревизионистскую концепцию брака как длительных сексуально-романтических отношений, то заявление немецкого совета по этике следует считать правильным. Его логика безупречна. Если там и есть какие-то изъяны, то они в исходных посылках. Однако эти исходные посылки в наше время уже нашли признание либерального движения и Демократической партии. Так что «В» обязательно придет в свое время, если не отказаться от «А».

Роберт Джордж — профессор права Принстонского университета.