Guru
Приключения иностранцев в России ( 7 фото )
- каторга, казаки, китайцы. В 1885 году два американца совершили путешествие по Сибири и Дальнему Востоку, отчего пришли в ужас. Но давайте начнем сначала.
Жил когда-то в США неудачливый телеграфист, банковский и страховой служащий, а в общем, как сказали бы сейчас - менеджер среднего звена. Звали Джорджем, фамилия его была Кеннан. В бурные шестидесятые (не те), молодой Кеннан отправился по делам службы на Чукотку и Камчатку, провел там два года, после чего опубликовал книгу о "жизни в Сайберии". Из этого факта мы могли бы вывести достаточно неутешительные выводы, но Кеннан действительно побывал в Сибири, добираясь домой из Санкт-Петербурга. Позднее, в 1870 году, он в качестве журналиста посещает Кавказ, оставляя нам на вечную память вот эту прекрасную фотографию.
Спустя пятнадцать лет Кеннан возвращается в Россию, вместе со своим напарником - художником тоже Джорджем, но Фростом. Путешественники много фотографируют (хотя, казалось бы) и живописуют картины сибирской каторги, пугая доверчивого американского читателя ужасами царизма, страданиями революционеров и пр. и пр. Вернувшийся Кеннан наконец-то добивается общественного признания. Поездка и статьи делают из энергичного американца специалиста по российским делам и надолго определяют оценку американским обществом далекой империи. Сам он становится известным "другом русской свободы" и еще долго будет кормиться этой темой. Помрет Кеннан уже после Октябрьской революции, которую, разумеется, оценит крайне скептически (и будет прав).
Как многие уже догадались, существует достаточно обоснованное мнение, указывающие на то, что никаким экспертом по России наш герой не являлся, а был он просто конъюнктурщиком, журналистом-верхоглядом, ухватившим мало изученную тему и ставшим окном в США для первой, наиболее интеллигентной волны русских революционеров. И оставалось Кеннану устраивать перфомансы, появляясь перед публикой в картонных кандалах и робе заключенного.
Но, пожалуй, будет слишком жестоким и несправедливым оценивать деятельность американца исключительно в негативных тонах. Во-первых, он действительно много путешествовал по России, благодаря чему нам достались этим великолепные фотографии. Во-вторых, не стоит обвинять журналиста в том, что он старался состояться в профессии за счет интересной темы. Бесспорно, Кеннан был не слишком объективным литератором и по-американски настойчиво монетизировал доставшуюся ему жилу, но несмотря на все придирки и натяжки, положение и с политическими свободами, и с политическими преступниками в Российской империи действительно было далеким от желаемого.
Интересно, что когда Кеннан и Фрост уже собирались возвращаться из России, на Дальний Восток отправился Альфред Кейзерлинг, который оставил нам намного более ценные (с точки зрения фактов, а не "литературы") наблюдения о Сибири, Дальнем Востоке и каторге. Российский чиновник и остзейский граф был весьма интересным и умным путешественником, благо через Сибирь и Дальний Восток он ехал в статусе чиновника для особых поручений. Я с удовольствием привожу выдержки из его записок под катом. И ведь что интересно - никакой погони за сенсациями, а истории просто потрясающие, например -
В Сибири был популярен такой вот легкий промысел, а для многих и спорт: когда осенью ударяли морозы, работы на приисках останавливались и уволенные работники уходили прочь, иные люди отправлялись в тайгу и подстерегали там этих работников, возвращавшихся с деньгами и золотом. Данным «спортом» занимались не только крестьяне и простые мещане, но зачастую и уважаемые, богатые купцы, которые на несколько недель уходили в тайгу охотиться, причем добычею их были не столько олени, косули и медведи, сколько возвращавшиеся домой старатели. Крупные охотники довольствовались деньгами и золотом, а мелкие, прежде чем закопать жертву, снимали с нее и одежду, и сапоги, какими бродяги всегда обзаводились перед уходом с прииска. Сей промысел считался вполне благоприличным занятием, а вовсе не убийством исподтишка.
Конечно, охотник за головами рисковал быть убитым, если жертва заметит его первой или подстережет, потому что бродяга, возвращавшийся с прииска, всегда имел в кармане револьвер, — а значит, эта «охота» была сродни охоте на опасного зверя. В Верхнеудинске я нередко посещал дом миллионера Л-ина, который славился гостеприимством. Сам хозяин был человек почтенный, приветливый, услужливый, любезный, жена — весьма обходительна, а дочка — хорошенькая девушка — слыла в городе лучшей партией. Однажды осенью, когда я к ним заехал, мне сказали, что г-н Л-ин на неделю-другую уехал в тайгу поохотиться. Но весь город знал, какую именно охоту г-н Л-ин предпочитает всем другим — охоту на бродяг. Это был секрет Полишинеля; никого это не возмущало, и никому в голову не приходило его осуждать.
И вот в июне 1886 года я выехал из Петербурга. В те времена такое путешествие было очень долгим и затруднительным: до Томска я добирался по железной дороге и пароходом через Нижний Новгород, Пензу и Тюмень, а последние 3000 верст до упомянутого прииска — на почтовых, в тарантасе.
Выполнив эту задачу, я ждал дальнейших распоряжений моего начальника, к которому мне надлежало присоединиться на обратном его пути в Хабаровск, тогдашнюю генерал-губернаторскую резиденцию. Я направился в Кяхту, на ближайшую телеграфную станцию; Кяхта — конечный пункт великого караванного пути, соединяющего Россию и Китай, и расположена на монгольской границе. В Кяхте меня ожидала телеграмма генерал-губернатора: «Немедля отправляйтесь на Кару; поручаю Вам временное управление Нерчинским каторжным районом, полковник Потулов с должности снят и арестован. Дознание поручено следователю по особо важным делам. Вам должно взять на себя управление тюрьмами, директивы получать только от меня и отчитываться мне лично. Корф».
На шестой день после отъезда из Кяхты я прибыл в станицу Сретенск на Шилке.
В Сретенске я выяснил кое-какие подробности случившегося в Каре и понял, почему генерал-губернатор откомандировал туда в качестве доверенного лица именно чиновника для особых поручений, хоть он и знал, что этот последний совершенно несведущ в тюремной системе и никакого опыта не имеет. Барону Корфу было важно до поры до времени, пока дело Потулова не разъяснится, отстранить все среднее звено местных инстанций, связанных с управлением каторжными работами. Были все основания подозревать, что главная администрация Забайкальской области в Чите имела причины скрывать эту грязную историю, чтобы самой уйти от ответа, и впоследствии данное предположение оказалось вполне справедливым.
Произошло же вот что. На больших центральных складах в Усть-Каре хранился провиант, необходимый для всего Нерчинского каторжного района, — полный годовой запас, который из западных зерновых областей Сибири свозили в Сретенск, а оттуда весной и летом на больших баржах доставляли по Шилке в Кару. Проезжих береговых трактов тогда не существовало, так что возможность создать запасы имелась лишь в паводок; зимою же провиант на санях развозили по тюрьмам.
Склады представляли собой деревянные постройки и стояли кучно, чуть ли не вплотную друг к другу. Лето выдалось необычайно засушливое, и однажды ночью по неведомой причине склады сгорели дотла. Речь могла идти только о поджоге, потому что все постройки вспыхнули разом; причем поджог устроили так ловко, что гасить было невозможно. Тюремная администрация сообщила, что это не иначе как дело рук специалистов-поджигателей из числа арестантов, поквитавшихся таким образом с полковником Потуловым, который был у них крайне непопулярен. По заявлению самого полковника, в пожаре погибли двое арестантов, что как будто бы подтверждало высказанное им подозрение.
Несколько недель спустя в Петербург на имя генерал-губернатора Корфа пришла из Иркутска телеграфная депеша, что в тамошнюю полицию явился беглый карский арестант и сообщил следующее: полковник Потулов, посулив солидное вознаграждение, уговорил его и еще двух арестантов поджечь склады в Усть-Каре; полковник лично во всех подробностях проинструктировал их, как это сделать, и снабдил всем необходимым для поджога — словом, руководил каждым их шагом; сторожей он удалил, а сам остался на месте. Когда же трут загорелся и повсюду вспыхнуло пламя, он набросился на арестантов и двоих свалил, лишь этому одному удалось убежать. И он сразу решил заявить на полковника, «так как тот подло с ними обошелся», но побоялся делать это в Забайкалье, где у полковника всюду друзья, — вот почему и выполнил свое решение только в Иркутске.
Получив эту депешу, барон Корф назначил расследование и приказал взять полковника Потулова под стражу.
Как выяснилось, склады действительно были пусты: Еще зимой Потулов продал все запасы «Шалтуге», разбойничьей вольнице, которая обосновалась в Приамурье, на китайской территории. Возникла эта странная вольница — «республика» беглых каторжников и авантюристов — немногим раньше на очень богатом, случайно открытом бродягами, то бишь беглыми арестантами, золотом месторождении; конечно, ни Россия, ни Китай ее не признавали, и легально она никак не могла обеспечить себя провиантом, однако же платила самую высокую цену — природным золотом. Потулов воспользовался этим, рассчитывая, что в летнюю навигацию сумеет вновь заполнить склады зерном, купленным по нормальным ценам. Но страшный неурожай в Западной Сибири и Забайкалье и низкий уровень воды в реках перечеркнули его план. Он предвидел, что осенью и зимой запасов катастрофически не хватит и тогда его вина непременно раскроется, ведь по всем книгам провиант должен быть на месте.
...
Лента обрывается, ибо российские владельцы ЖЖ - мудаки, для которых пост свыше 35 000 знаков это непосильная ноша, интеллектуальный груз, тянущий их на самое дно. К счастью, наша площадка на дриме не подвержена этим ограничениям, а посему - НАЖМИТЕ СЮДА. Оно того стоит - и большой привет "Сибирскому цирюльнику".
Жил когда-то в США неудачливый телеграфист, банковский и страховой служащий, а в общем, как сказали бы сейчас - менеджер среднего звена. Звали Джорджем, фамилия его была Кеннан. В бурные шестидесятые (не те), молодой Кеннан отправился по делам службы на Чукотку и Камчатку, провел там два года, после чего опубликовал книгу о "жизни в Сайберии". Из этого факта мы могли бы вывести достаточно неутешительные выводы, но Кеннан действительно побывал в Сибири, добираясь домой из Санкт-Петербурга. Позднее, в 1870 году, он в качестве журналиста посещает Кавказ, оставляя нам на вечную память вот эту прекрасную фотографию.
Спустя пятнадцать лет Кеннан возвращается в Россию, вместе со своим напарником - художником тоже Джорджем, но Фростом. Путешественники много фотографируют (хотя, казалось бы) и живописуют картины сибирской каторги, пугая доверчивого американского читателя ужасами царизма, страданиями революционеров и пр. и пр. Вернувшийся Кеннан наконец-то добивается общественного признания. Поездка и статьи делают из энергичного американца специалиста по российским делам и надолго определяют оценку американским обществом далекой империи. Сам он становится известным "другом русской свободы" и еще долго будет кормиться этой темой. Помрет Кеннан уже после Октябрьской революции, которую, разумеется, оценит крайне скептически (и будет прав).
Как многие уже догадались, существует достаточно обоснованное мнение, указывающие на то, что никаким экспертом по России наш герой не являлся, а был он просто конъюнктурщиком, журналистом-верхоглядом, ухватившим мало изученную тему и ставшим окном в США для первой, наиболее интеллигентной волны русских революционеров. И оставалось Кеннану устраивать перфомансы, появляясь перед публикой в картонных кандалах и робе заключенного.
Но, пожалуй, будет слишком жестоким и несправедливым оценивать деятельность американца исключительно в негативных тонах. Во-первых, он действительно много путешествовал по России, благодаря чему нам достались этим великолепные фотографии. Во-вторых, не стоит обвинять журналиста в том, что он старался состояться в профессии за счет интересной темы. Бесспорно, Кеннан был не слишком объективным литератором и по-американски настойчиво монетизировал доставшуюся ему жилу, но несмотря на все придирки и натяжки, положение и с политическими свободами, и с политическими преступниками в Российской империи действительно было далеким от желаемого.
Интересно, что когда Кеннан и Фрост уже собирались возвращаться из России, на Дальний Восток отправился Альфред Кейзерлинг, который оставил нам намного более ценные (с точки зрения фактов, а не "литературы") наблюдения о Сибири, Дальнем Востоке и каторге. Российский чиновник и остзейский граф был весьма интересным и умным путешественником, благо через Сибирь и Дальний Восток он ехал в статусе чиновника для особых поручений. Я с удовольствием привожу выдержки из его записок под катом. И ведь что интересно - никакой погони за сенсациями, а истории просто потрясающие, например -
В Сибири был популярен такой вот легкий промысел, а для многих и спорт: когда осенью ударяли морозы, работы на приисках останавливались и уволенные работники уходили прочь, иные люди отправлялись в тайгу и подстерегали там этих работников, возвращавшихся с деньгами и золотом. Данным «спортом» занимались не только крестьяне и простые мещане, но зачастую и уважаемые, богатые купцы, которые на несколько недель уходили в тайгу охотиться, причем добычею их были не столько олени, косули и медведи, сколько возвращавшиеся домой старатели. Крупные охотники довольствовались деньгами и золотом, а мелкие, прежде чем закопать жертву, снимали с нее и одежду, и сапоги, какими бродяги всегда обзаводились перед уходом с прииска. Сей промысел считался вполне благоприличным занятием, а вовсе не убийством исподтишка.
Конечно, охотник за головами рисковал быть убитым, если жертва заметит его первой или подстережет, потому что бродяга, возвращавшийся с прииска, всегда имел в кармане револьвер, — а значит, эта «охота» была сродни охоте на опасного зверя. В Верхнеудинске я нередко посещал дом миллионера Л-ина, который славился гостеприимством. Сам хозяин был человек почтенный, приветливый, услужливый, любезный, жена — весьма обходительна, а дочка — хорошенькая девушка — слыла в городе лучшей партией. Однажды осенью, когда я к ним заехал, мне сказали, что г-н Л-ин на неделю-другую уехал в тайгу поохотиться. Но весь город знал, какую именно охоту г-н Л-ин предпочитает всем другим — охоту на бродяг. Это был секрет Полишинеля; никого это не возмущало, и никому в голову не приходило его осуждать.
И вот в июне 1886 года я выехал из Петербурга. В те времена такое путешествие было очень долгим и затруднительным: до Томска я добирался по железной дороге и пароходом через Нижний Новгород, Пензу и Тюмень, а последние 3000 верст до упомянутого прииска — на почтовых, в тарантасе.
Выполнив эту задачу, я ждал дальнейших распоряжений моего начальника, к которому мне надлежало присоединиться на обратном его пути в Хабаровск, тогдашнюю генерал-губернаторскую резиденцию. Я направился в Кяхту, на ближайшую телеграфную станцию; Кяхта — конечный пункт великого караванного пути, соединяющего Россию и Китай, и расположена на монгольской границе. В Кяхте меня ожидала телеграмма генерал-губернатора: «Немедля отправляйтесь на Кару; поручаю Вам временное управление Нерчинским каторжным районом, полковник Потулов с должности снят и арестован. Дознание поручено следователю по особо важным делам. Вам должно взять на себя управление тюрьмами, директивы получать только от меня и отчитываться мне лично. Корф».
На шестой день после отъезда из Кяхты я прибыл в станицу Сретенск на Шилке.
В Сретенске я выяснил кое-какие подробности случившегося в Каре и понял, почему генерал-губернатор откомандировал туда в качестве доверенного лица именно чиновника для особых поручений, хоть он и знал, что этот последний совершенно несведущ в тюремной системе и никакого опыта не имеет. Барону Корфу было важно до поры до времени, пока дело Потулова не разъяснится, отстранить все среднее звено местных инстанций, связанных с управлением каторжными работами. Были все основания подозревать, что главная администрация Забайкальской области в Чите имела причины скрывать эту грязную историю, чтобы самой уйти от ответа, и впоследствии данное предположение оказалось вполне справедливым.
Произошло же вот что. На больших центральных складах в Усть-Каре хранился провиант, необходимый для всего Нерчинского каторжного района, — полный годовой запас, который из западных зерновых областей Сибири свозили в Сретенск, а оттуда весной и летом на больших баржах доставляли по Шилке в Кару. Проезжих береговых трактов тогда не существовало, так что возможность создать запасы имелась лишь в паводок; зимою же провиант на санях развозили по тюрьмам.
Склады представляли собой деревянные постройки и стояли кучно, чуть ли не вплотную друг к другу. Лето выдалось необычайно засушливое, и однажды ночью по неведомой причине склады сгорели дотла. Речь могла идти только о поджоге, потому что все постройки вспыхнули разом; причем поджог устроили так ловко, что гасить было невозможно. Тюремная администрация сообщила, что это не иначе как дело рук специалистов-поджигателей из числа арестантов, поквитавшихся таким образом с полковником Потуловым, который был у них крайне непопулярен. По заявлению самого полковника, в пожаре погибли двое арестантов, что как будто бы подтверждало высказанное им подозрение.
Несколько недель спустя в Петербург на имя генерал-губернатора Корфа пришла из Иркутска телеграфная депеша, что в тамошнюю полицию явился беглый карский арестант и сообщил следующее: полковник Потулов, посулив солидное вознаграждение, уговорил его и еще двух арестантов поджечь склады в Усть-Каре; полковник лично во всех подробностях проинструктировал их, как это сделать, и снабдил всем необходимым для поджога — словом, руководил каждым их шагом; сторожей он удалил, а сам остался на месте. Когда же трут загорелся и повсюду вспыхнуло пламя, он набросился на арестантов и двоих свалил, лишь этому одному удалось убежать. И он сразу решил заявить на полковника, «так как тот подло с ними обошелся», но побоялся делать это в Забайкалье, где у полковника всюду друзья, — вот почему и выполнил свое решение только в Иркутске.
Получив эту депешу, барон Корф назначил расследование и приказал взять полковника Потулова под стражу.
Как выяснилось, склады действительно были пусты: Еще зимой Потулов продал все запасы «Шалтуге», разбойничьей вольнице, которая обосновалась в Приамурье, на китайской территории. Возникла эта странная вольница — «республика» беглых каторжников и авантюристов — немногим раньше на очень богатом, случайно открытом бродягами, то бишь беглыми арестантами, золотом месторождении; конечно, ни Россия, ни Китай ее не признавали, и легально она никак не могла обеспечить себя провиантом, однако же платила самую высокую цену — природным золотом. Потулов воспользовался этим, рассчитывая, что в летнюю навигацию сумеет вновь заполнить склады зерном, купленным по нормальным ценам. Но страшный неурожай в Западной Сибири и Забайкалье и низкий уровень воды в реках перечеркнули его план. Он предвидел, что осенью и зимой запасов катастрофически не хватит и тогда его вина непременно раскроется, ведь по всем книгам провиант должен быть на месте.
...
Лента обрывается, ибо российские владельцы ЖЖ - мудаки, для которых пост свыше 35 000 знаков это непосильная ноша, интеллектуальный груз, тянущий их на самое дно. К счастью, наша площадка на дриме не подвержена этим ограничениям, а посему - НАЖМИТЕ СЮДА. Оно того стоит - и большой привет "Сибирскому цирюльнику".
Взято: Тут
0