О розах, собаке и счастье ( 1 фото )

«Бродяга, значит... Не бойся, не обижу...» Пес недоверчиво жался, втягивая голову в плечи, но не убегал. Голос человека звучал мягко. Давно с ним так по-доброму никто не разговаривал...

Был в нашем дворе такой человек - Серафим Львович.

Лет ему было сто, или даже двести. Все соседи были уверены, что Серафимушка и при царе Горохе тоже был, но документы подчистил.

Разводил Серафимушка розы. Да такие, что весь двор летом ночами пьяный был от ароматов. Один куст краше другого! По питомникам сам мотался, выписывал из-за границы, порой люди незнакомые приходили со свертками газет, из которых торчали корни цветочные.

Раз копался дедок в своем садике, кусты окучивал, побеги красные аккуратно отщипывал секатором и извинялся перед каждым:

— Ты прости меня, Чайная, что боль я тебе причиняю. Я ж как лучше хочу. Вот все силушки твои не в дикий отросток пойдут, а в бутоны. И сиять ты станешь, краше солнца рассветного.

Любил старик свои розы. И упаси бог, залезть кому в его огородик да сорвать розу какую. Крик стоял на весь двор, участковый за голову хватался и говорил хулиганам:

— За ради всего святого! Не лезьте в его огород. Он мне плешь уже проел своими жалобами. На ковер к начальству регулярно вызывают. Ой, не лезьте, я вас умоляю...

За цветами Серафимушка следил через окно. Удобно наблюдать с первого этажа. Тюль на окнах был старый, весь в мелких дырочках. «Простреленный», смеялся дед, но занавески не менял.

Он вообще не любил тратить деньги на баловство:

— Вот еда там, коммунальные эти, тьфу их, это обязательные расходы. Одежду я ношу аккуратно, да соседи частенько возле мусорки на заборчик ненужные вещи вывешивают.

Я там много чего набрал – и рубашки, и штаны. Пара курток, дубленка теплая. Ну и что, что рукава длинные, — хихикал под нос Серафимушка. — Зато тепло в ней!

А вот розы – это радость моя! Любила их моя Розочка, двадцать лет прошло, и щемит сердечко до сих пор. Я на них смотрю и словно с ней разговариваю. Эх, Розочка моя…

Заметил однажды летом Серафим Львович движение в цветнике. Кинулся к окну – нет никого. Отошел – снова движение!

— Не иначе как сорванцы цветы рвать удумали, — Серафимушка поспешил выйти из квартиры.

Но в огородике никого не было. Только чует старик, что прячется там живая душа...

Решил Серафимка схитрить. Отвернулся, сделал вид, что уходит, и, почуяв движение, ловко присел на корточках, развернув корпус. Старые ноги удержали. Глаза увидели серое лохматое животное.

— А ну стой! Тпруу, — как лошади скомандовал Серафим Львович. — Подь сюды, кто бы ты ни был!

В ответ тишина...

Дед аккуратно проскользнул между роз и увидел старую серую собаку. Морда седая, лохмы, глаза испуганные.

— Не бойся, малыш, не бойся, — ласково заговорил Серафим. — Я сам старый, не обижу. Иди сюда.

Собака, замерев, стояла на месте. Через несколько мгновений хвост дернулся, мотанулся и захлопал из стороны в сторону.

Старик сам подошел к собаке:

— Вот, значица, кто промеж роз моих свищет. Пойдем-ка, братец, на свет. Хоть разгляжу тебя.

Собака была видавшая виды. Нечесаная шерсть, облезлые бока, выделения в уголках глаз. На ухе цветная бирка.

— Бродяга, значит... Судя по твоему потрепанному виду, бродяжничаешь ты давно.

Пес недоверчиво жался, втягивая голову в плечи, но не убегал. Голос человека звучал мягко. Давно с ним так по-доброму никто не разговаривал…


Остатки дня прошли в заботах – накормить собаку, сколотить из подручного материала будку, натолкать внутрь травы сухой.

— Да-а, брат, старый ты. Седой вон весь, серый. Будешь Серко, значит. Домой не возьму, брат, я сам на ладан дышу… Но пока я жив – будешь кашу какую каждый день по два раза есть. С мясом, да и теплую. А когда и яичко свежее тебе туда разобью...

Пес лежал на пороге будки, что разместилась аккурат в углу огорода. Квартира у Серафима Львовича была угловая, сбоку дома глухие заброшенные огороды. Так что собака никому не помешает.

— Да и в подъезде, окромя меня, только старухи глухие, молодежь вся дальше в доме живет. Ежели и гавкнет когда, так никто и не возмутится. А вякнут – я им ух! — дед скрутил кулачок. — Все свои розочки припомню.

Шли дни... Пес повеселел. Стал подставлять бока Серафиму. Тот потихоньку собаку вычесал, лишнюю шерсть выбросил. Мордусю протирал, чтобы глазки были чистые.

— О, не разлей вода! — шептались бабки на скамейке.

— Ага, куда один, туда и второй. Где он только образину эту нашел?

— Молчи, услышит Серафим, будет орать весь остаток дня.

— И правда, девки, не тронь… — засмеялись старухи, вспоминая, как были молодыми да заглядывались на Серафимку.

— Он хоть росточком не вышел, а добрый был, домовитый. Жену Розку любил без памяти. А помните Розку его? Это ж розан целый был! На голову выше его, гренадер в юбке.

— А все любил, — вздохнули бабки. — Не то, что наши. Красивые, да тьфу на них!

Дед много уделял времени собаке. Учили команды. Серафим купил шлейку, поводок, и они ходили в парк гулять.

Пес, как привязанный, шел возле левой ноги старика. Сам ростом с пуделя, на фоне Серафима Львовича он выглядел крупным псом. Но слушался его безоговорочно.

Как-то ночью во дворе начался переполох. Бабахали петарды, орали нетрезвые соседи – к ним приехали друзья.

От греха подальше старик увел Серко в квартиру:

— Тут людям то страшно, а каково тебе там? Вдруг еще сиганешь куда, а так надежнее. Пересидим ночь, там видно будет...

Народ гужбанил на всю катушку. Серафим Львович решил окно закрыть, хоть и жарко было.

И тут Серко насторожился. Под окном началась возня.

— О, пацаны! — раздался пьяный голос. — Гля, какие букеты тут растут! Моя Любка очень уважает такие красоты!

Серафим похолодел – в цветник ввалились здоровые мужики и начали ломать розовые кусты.

Серко взвился, одним махом он скакнул на подоконник и исчез в темноте.

— Серко, зачем? Они же.. — старик скуксился, схватил табурет и побежал на улицу.

— А! Ой! Пошел вон! — раздались крики.

Серко молча вцепился хулигану в мягкие ткани ниже спины.

— А-а! Отцепите его, он мне ща все порвет там, — парень голосил на всю ивановскую.

Старик выскочил и что есть силы запустил табуретом в самую кучу людей:

— А ну не тронь! Охолонь, я сказал! Иначе собака разорвет на куски. Он у меня специально выученный, — старик кричал и топал ногами. Слезы текли по его щекам, теряясь в глубоких бороздах морщин. — Серко, ко мне!

На крики выскочили сонные соседи, и мужикам ничего не оставалось делать, как ретироваться.

— И не сметь воровать! У нас камеры на каждом углу. Я вас всех засажу, мать вашу!

Двор еще какое-то время гудел, машины разъехались, люди ушли спать.

— Серенький, я ж думал, они тебя… — плакал дед, обнимая собаку. — Да и хрен бы с этими розами! Они ж и волоска твоего не стоят.

Пес облизывал лицо старика.

— Серый, Серко ты мой! Розки нет, а ежели с тобой что приключится-а… — старик рыдал.

Ночь прошла. И слава богу.

Порушенные кусты Серафим обрезал. Набрал в ведра полураспустившихся бутонов и поставил посреди двора. Написал на листке:

«Люди добрые! Кому нравится, вы берите. Я ж нежадный. Только спросите. И собаку мою не обижайте. Он такой же старый, как я».

Серко попросился гулять. Серафим Львович надел на него шлейку, пристегнул поводок, и они направились в парк.

Серафим мелко семенил за собакой...

За кустами на скамейке сидела седая женщина. Просто одетая, на голове шляпка фетровая, на груди бусы бело-красные. А в глазах – боль.

Серко остановился, Серафим стал разглядывать женщину. Он сразу почувствовал, что ей очень плохо.

Не торопясь, словно мимо идут, старик с собакой приблизились к скамейке:

— Ой, Серко, что-то я устал, погоди… Здравствуйте, можно ли сесть здесь, с краю? — вежливо спросил Серафим.

Женщина молча кивнула.

Сев рядом и не глядя на женщину, Серафим стал говорить какие-то общие слова:

— Вот, Серый, жарко сегодня, а ведь осень уже вовсю. Гляди, птиц сколько сегодня на озере...

Так, болтая всякую ерунду, он чуть придвинулся к женщине и представился:

— Серафим Львович, а это Серко, Серый значит.

Женщина молча кивнула, но не ответила.

— Он у меня из бродяг, видите, бирка на ухе. Прибился к дому, да и стал родным. А как ваше имя-отчество?

— Роза Никитична, — просто ответила женщина.

Старика бросило в жар. Роза!

— Имя у вас необычное.

— Скажете тоже... Самое обычное.

Слово за слово, и рассказала Роза Никитична свою непростую историю.

Про то, как сына родила в сорок лет, как жили они дружно. Как женился он, внуков ждали. Как квартиру продали, чтобы дом купить. И как осиротела она в один миг, когда сын с женой, поехав на сделку, попали в ДТП.

— И дети погибли, и деньги сгорели. Я потом, пока хватило наших накоплений, жила в пансионате. Помогли новые жильцы нашей старой квартиры. Но они же не виноваты в том, что случилось такое…

Роза Никитична вздохнула и продолжила:

— А после меня перевели в обычный дом, ну, вы понимаете. А там… я не смогла. Я убежала, неделю жила на вокзале, потом и оттуда попросили. Документов нет, они в там, в богадельне остались. Вот и сижу здесь...

Старик был потрясен. Как, в наше время и вот так, в одночасье? И ведь действительно, никто не виноват. Сын не справился с управлением, деньги сгорели, а возраст... Он глянул на женщину:

«Да, за семьдесят с гаком».

Серко давно уже прижался боком к женским ногам. Рука с простым кольцом гладила его по спине, по голове, чесала за ушами.

— Роза Никитична, а пойдемте к нам! Попьем чай, а там, может, что и прояснится.

Старик, глядя на собаку, для себя уже принял решение. Конечно, ему самому было страшно. Но не бросать же женщину в такой ситуации!

Пока гостья умывалась в ванной, Серафим позвонил участковому. Тот схватил трубку моментально.

— Коленька, беги до меня, — прошептал старик.

Участковый прибежал как раз к чаепитию.

— Тсс, Коленька, сейчас все узнаешь. Пойдем на кухню, — знаком остановил поток вопросов Серафим и пошел вперед.

Пока пили чай, Роза Никитична еще раз рассказала свою нехитрую историю.

— Это печально, Роза Львовна. Но чем я могу помочь? — участковый не представлял, что можно сделать в такой ситуации. — Жить-то вам надо где-то. А там все же крыша над головой, люди вокруг...

— Ой, Коленька, ты уже слышал, как там. Домашнему человеку в сиротский дом… это сложно, — Серафим напряженно думал.

— Нет, я категорически не знаю, что делать. Родственников у вас нет, пенсия небольшая, на съемную квартиру точно не хватит, — Николаю и жаль старушку, но руки связаны.

— Да, ладно, Николаша, посижу здесь и вернусь туда. Такова моя судьба, - женщина грустно улыбнулась и стала собирать со стола посуду.

— А вы выходите за меня, а? — Серафим сам опешил от своих слов.

— Да как же это?

— А так. Я старик, я да собака. Жена умерла давно, деток бог не дал. Квартира большая, вам комната, мне комната, гостиная и кухня. Хотите, будем столоваться отдельно...

— А зачем замуж-то? — не понимала старушка.

— Ну как… прописка нужна, пенсию свою снова будете в руках держать. А как меня не станет.., — он махнул рукой , мол «не перебивайте», — я ж лет на пятнадцать вас старше. Так вот, если что, только Серого не бросайте. Серко мне друг.

Николай диву давался, какие глубины человеческой души ему сейчас открылись в этом маленьком въедливом старике…

*****

Все соседи высунулись из окон, когда вел Серафим Львович свою Розочку на регистрацию брака. В новом платье цвета сирени, туфельки на небольшом устойчивом каблуке, сумочка бежевая. Шарф из газовой ткани нежно обнимал шею, прикрывая бусы из натурального жемчуга...

В руках невеста несла букет чайных роз. Сопровождали их Коленька-участковый и Серко.

А бабки за спиной шушукались:

— О как, опять Розку себе нашел! А выступает, словно царица!

— А он гордый какой! В костюме, глянь! Туфли начистил, космы состриг.

Двор еще долго шушукался, а Серафим, Серко и Роза были счастливы. У них был дом, а в этом доме верные друзья.

И сколько бы лет не продлилось это счастье, все соседи будут любоваться на красивых пожилых людей с цветами и седой собакой...

Автор ВИТА САПФИР