Представления о войне и чести в моральном кодексе викингов ( 5 фото )

Мир раннего Средневековья достаточно часто изображают как мир, находящийся в состоянии непрерывной войны, а средневековое общество – как преимущественно военное. Это достаточно упрощенное представление, хотя оно и имеет под собой основания.

Действительно, в некоторых традиционных обществах, особенно у древних германцев, война играла важную роль и была своеобразным ритуалом, опирающимся на теологию. Как писал французский исследователь Жорж Дюмезиль, «в представлениях германцев, война охватывает и расцвечивает все сферы жизни».

Власть у норманнов была неразрывно связана с богом войны Одином, который особо почитался у ярлов и привилегированных слоев населения. Если попытаться коротко охарактеризовать культ Одина, то можно сказать, что сам процесс войны воспринимался скандинавами как сакральный акт, посвященный богу. Ведь воины попадали не к богине преисподней Хель, а в небесный дворец Вальхаллу. В частности, румынский философ и религиовед Мирча Элиаде отмечал, что

«Сражение уподоблялось жертвоприношению: и победитель, и побежденный приносят на поле боя кровавую жертву богам. Таким образом, героическая смерть приобщает погибшего к исключительному религиозному опыту. Более того, экстатическая природа смерти сближает воина с вдохновенным поэтом, шаманом или провидцем. Благодаря такому преклонению перед войной, экстазом и смертью, образ Одина-Вотана обретает свою специфику» [2].

У викингов ритуалы в военном деле играли достаточно существенную роль – с точки зрения носителя традиции их роль не менее существенная, чем действия материального порядка. О представлениях викингов (и древних германцев в целом) о войне и чести мы и порассуждаем в данном материале.

Понятие судьбы и чести у норманнов


Как справедливо отмечают историки, для древних скандинавов граница между материальным и духовным была весьма условна, а религиозная подоплека присутствовала во всех значимых сферах материальной жизни. Нарушение ритуалов и обычаев или пренебрежение ими могло иметь фатальные последствия. Скандинавы архаического периода относились к числу обществ, с особым вниманием воспринимавших все, что связано с силой судьбы – из-за этого их мировосприятие приобрело достаточно специфический фаталистический оттенок – даже на фоне других традиционных социумов [3].

Эсхатологический мотив судьбы отчетливо звучит в предваряющем миф об уничтожении мира и уходе великих богов рассказе о гибели светлого бога Бальдра. Некоторые исследователи ставят равенство между судьбой и роком, который неотвратим, однако это не совсем верно, судьба у древних скандинавов – это в некотором смысле внутреннее предназначение человека. Человек должен проявить свою волю, не оставаться пассивным [4]. Викинги полагали, что каждый из них должен выполнить свое предназначение и реализовать его с честью.

Таким образом, понятие судьбы неразрывно связано с понятием чести – доблестный воин должен вести себя именно так, а не иначе, даже если этот путь ведет его к гибели. Доктор философии Вестейнн Оуласон пишет об исландской «культуре чести и отмщения» (honour and vengeance culture) и связывает ее с еще одним важнейшим понятием культуры уже общегерманской – с судьбой: по его мнению, герои саг вынуждены защищать свою честь против судьбы [6]. Следует отметить, что понятие чести в сагах викингов является воинской категорией.

Честь становится атрибутом легендарной героизированной эпохи, представители которой посвящали свою жизнь совершению подвигов и жили, следуя строгому кодексу поведения, в котором воинская репутация ставилась заведомо выше физического выживания [5]. Для древних германцев жизнь без чести была немыслима, человек не мог жить в позоре. В воззрениях норманнов без чести человеческая природа угасает, а вместо нее появляется природа зверя.

Нарушение клятвы или обета верности и тем более сознательное предательство считались для людей той эпохи страшными грехами, которые влияли и на репутацию потомков труса и предателя. Викинги, выражаясь высоким стилем, боялись запятнать свою честь [4].

Понятие «чести» можно назвать краеугольным камнем всей древнегерманской культуры, оно было тесно связано с понятиями славы, верности и благородства, а также бесчестности и в наибольшей степени – гордыни [5]. В «Речах Высокого» (поэма, входящая в «Старшую Эдду», в которой рассказ ведется от лица бога Одина) есть следующие строки:

Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных*.

Чаще всего ущерб чести и ее восстановление реализовывались посредством силовых конфликтов и были связаны с местью. Стеблин-Каменский, Дж. Байок, Вестейнн Оуласон и другие исследователи указывают, что именно месть являлась основным механизмом, призванным защищать честь в древнескандинавском обществе [5].

Датский историк Вильгельм Грёнбек писал, что если понимать жажду мести как желание одержать верх над противником, то это не согласуется с германской идеей.

«Викинги очень тщательно планировали месть и свершали ее с невообразимым хладнокровием; хочется даже сказать, по-деловому. Мститель вонзает топор в голову врага, вытирает лезвие об траву, чтобы не осталось следов крови, накрывает тело жертвы, согласно обычаю, и уезжает прочь.
Он не испытывает никакого желания уродовать тело; надругательства над останками погибшего в истории северян случались крайне редко и считались исключением из правил, а человек, совершивший это, становился изгоем.
В редких случаях тяжелые воспоминания заставляли убийцу забыться в гневе. Хавард, нанеся Торбьёрну смертельный удар, ударил его еще и топором по лицу, ибо тот однажды хлестнул его по голове сумкой, в которой хранил зубы Олава Хавардсона, выпавшие после удара, убившего его. Но поступок Хаварда тут же вызвал у его спутника вопрос: «Зачем ты ударил мертвеца?»
Даже если враг еще не умер, викинги считали бесчеловечным наносить удары смертельно раненному» [7],

– отмечал Грёнбек.

В своем положительном аспекте честь была важнейшим средством сохранения своего достоинства перед лицом ударов судьбы, что древние скандинавы расценивали как важнейшую добродетель [5].

Одним из способов защиты чести был также ритуальный поединок с противником, так называемый хольмганг («Поход на остров»).

Ритуальный поединок у викингов


Судебный поединок являлся одним из способов определения правоты той или иной стороны. В обществе древних германцев подобные поединки имели широкое распространение, и материал саг показывает, что данный способ разрешения конфликтов имел под собой религиозную основу [1].

Воинская культура раннего Средневековья, как справедливо отмечают Вадим Сеничев в книге «Саги о богах, героях и скальдах Исландии», была пропитана религиозно-магическим символизмом. Война и любое ее проявление достаточно часто воспринимались как ритуальный акт. Оружие и снаряжение воина, его поведение, даже то, с какой ноги он ступает на поле боя – все это являлось важными факторами в сознании древнего германца [1]. Традиция хольмганга является примером как раз такого восприятия войны.

Введение практики судебного поединка можно считать одним из способов урегулирования в том числе и такой характерной для индоевропейцев традиции как кровная месть. Большинство конфликтов решалось на тингах или в личных поединках.

Появление практики эйнвиги (др. норв. Einvigi, поединок) служит первым признаком того, что в обществе начинается процесс формализации вражды. Эйнвиги описывается как поединок без особых правил и на любом оружии. Не регламентируется ни место, ни количество свидетелей или судей. Эйнвиги упоминается в саге о Кормаке [1].

Однако с помощью эйнвиги далеко не всегда удавалось решить конфликт, поскольку после смерти одного из дуэлянтов его родственники могли начать мстить за него. По этой причине появилась практика хольмганга.

В Хеднелаген (Hednalagen), так называемом «Языческом Праве», записанном в Швеции в XIII веке, поединок (или дуэль), также обозначаемый термином hólmgang (хольмганг), являлся способом определения правоты одной из сторон в споре или на суде, либо вариантом защиты чести [8].

Как отмечает В. Сеничев, само название hólmgang происходит от слова hólm, что значит «остров». Площадкой для него мог служить как маленький остров, на котором могут встать только двое поединщиков, так и огороженное пространство. Для соблюдения ритуальной чистоты поле поединка огораживалось и выделялось как пространство, где действуют божественные законы, в которые людям не стоило вмешиваться [8].

Поле, описанное в «Саге о Кормаке», представляет собой разложенную шкуру в 5 локтей длиной с узелками на концах, в которые продеты колышки. По краям её располагаются шесты из орешника, и само поле от этого называется ореховым полем. Также вокруг него делались три ряда черт, каждая на расстоянии фута друг от друга. Были описаны правила, по которым боец, вышедший обеими ногами за черту, считался бежавшим с поля [8].

Убийство на хольмганге случалось нечасто и являлось скорее исключением, так как главным условием победы и доказательством правоты одной из сторон в споре являлась пролитая на поле кровь. Например, в «Саге о Кормаке» бой закончился тем, что отрубленный конец меча ударил по руке героя и порезал его палец, на чем поединок был остановлен, и было сказано, что правосудие свершилось [1].

Культ войны и отношение к смерти


Историк Наталия Будур отмечает, что доброе имя и слава являлись целью всей жизни викинга, который боялся не столько смерти, сколько обвинения в трусости. Бесчестьем считалась для воина и смерть от старости [4].

Героическая этика древних германцев, таким образом, считала смерть достойнее и желаннее, чем бесславное и бессильное существование, тем более что переход в мир иной не означал полного уничтожения человека, а совершенный доблестным образом, то есть на поле брани, гарантировал умершему достойное существование в Вальхалле [4].

В «Саге о Греттире» рассказывается о смелом Асмунде из Скалы, который умер от старости, что позволило его недругу насмехаться над ним и сказать: «Незавидная выпала доля воину: он задохся, как собака, в печном дыму». Объясняется такое отношение к старости очень просто: смысл жизни в мире викингов понимался как служение роду, соблюдение его чести и умножение его славы. Человек калечный, больной, слабоумный или старый оказывался малоценным членом общества, потому что не мог служить его основным целям [4].


Образы главных асов (богов) скандинавского пантеона – Одина, Тора и Тюра – неразрывно связаны с войной и военным искусством. Как отмечают исследователи, главенствующее положение Одина в религиозной жизни германцев объясняется его многочисленными магическими свойствами. Мирча Элиаде, например, пишет, что

«Будучи богом войны, Один-Вотан считался также богом мертвых. С помощью магии он защищал великих героев, но потом предавал и сражал их.
Причиной такого странного и противоречивого поведения была, по всей видимости, необходимость собрать вокруг себя самых отважных воителей ввиду приближающейся эсхатологической битвы (ragnarok). Ведь павших в сражении воинов валькирии забирали к Одину, в небесный чертог Вальхаллу…
Соединение в его лице верховного бога и бога войны и смерти позволяет понять священный характер королевской власти и религиозное значение смерти на поле боя – два момента, определяющих культуру германского Средневековья» [2].

Мотив неизбежной смерти настойчиво повторяется в германских средневековых текстах (скандинавских, англосаксонских, немецких) на протяжении столетий – от времени сложения «Беовульфа» в VII–VIII вв. и до времени записи скандинавских саг в XII–XIII вв. и «Песни о Нибелунгах» в 1200 году. Смерть ожидает героев, если они будут упорствовать в своих намерениях, и тем не менее герои решительно придерживаются первоначально принятых решений [9].

Достаточно любопытным являются отрывки из древнеанглийской поэмы «Битва при Мэлдоне», которая повествует о конкретном реальном событии: битва при Мэлдоне действительно имела место в 991 или 993 году, в ней действительно погиб реально существовавший олдермен Эссекса Бюрхтнот.

Бюрхтнот отказался от имевшегося у него тактического преимущества и позволил викингам, запертым на маленьком острове, высадиться, чтобы сразиться с ними. В итоге викинги победили, а Бюрхтнот пал в битве [9].

Некоторые исследователи, в частности Татьяна Бузина, называют это решение добровольным выбором смерти.

«Герои так настойчиво выбирают смерть, буквально напрашиваются на нее, затем, чтобы получить бессмертную славу, вместе с которой они получают бессмертие. Возможно даже, что слава здесь важна менее самой смерти» [9].

Последнее замечание представляется гораздо более логичным, поскольку слава (уважение) была крайне важна для воина в германской традиции в целом и у викингов в частности. Ведь в средневековом северном обществе храбрость воспринималась как естественный стандарт поведения, и в связи с этим такое качество, как трусость, подвергалось особенному осуждению.

Норманны мыслили совершенно иными категориями, и их логика сильно отличалась от логики современного человека. Это также относится и к их отношению к войне и смерти. Как говорится в «Речах Высокого»:

Глупый надеется
смерти не встретить,
коль битв избегает;
но старость настанет –
никто от нее
не сыщет защиты.

*«Старшая Эдда» цитируется в переводе А. И. Корсуна.

Использованная литература:
[1]. Саги о богах, героях и скальдах Исландии / Авт. Состав: Вадим Сеничев, Надежда Топчий – М.: Вече, 2022.
[2]. Элиаде М. История веры и религиозных идей. В 3 т. Т. 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства. Перев. с фр. – М., Критерион, 2002.
[3]. Хлевов А. А., Губанов И. Б. Обряд блотвейцла у древних скандинавов // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2022. Т. 67. Вып. 4. С. 1296–1312.
[4]. Будур Н. В. Повседневная жизнь викинrов. IX–XI века. – М.: Молодая гвардия, 2007.
[5]. Еременко А. Б. Викингские саги как источник для изучения этических представлений в Исландии XIII–XV вв.: авт. дисс... к.и.н. – Москва: Ивановский гос. ун-т, 2009.
[6]. Hallberg P. Den islandska sagan. Stockholm, 1956.
[7]. Грёнбек В. Эпоха викингов: мир богов и мир людей в мифах северных германцев / Пер. с англ. Е. В. Ламановой. – М.: Центрполиграф, 2019.
[8]. Сеничев В. Поединок как ритуальное действие на примере Саги о Кормаке // Вестник МГОУ. Серия: История и политические науки, № 4, 2015.
[9]. Бузина Т. В. Самообожение в германском героическом эпосе // Знание. Понимание. Умение. 2011. № 2. С. 174–179.

Автор:Виктор Бирюков (Луганск)