kaligulax
Только лучше без любви! ( 3 фото )
Вот такой вопрос мне задали недавно: какую современную, не старше трёх-четырёх лет книгу я бы предложила для подросткового книжного клуба. Требований предъявлялось три: действие происходит на постсоветском пространстве, главная героиня – девочка или девушка, любовная тема – не центральная. С первыми двумя пунктами проблем не возникло, а третий...
Для иллюстрации возьмём «Девочке в шаре всё нипочём» Александры Зайцевой, последний самокатовский хит о российской провинции начала двухтысячной. Ученица выпускного класса называет себя Никто и ходит по ночам танцевать на крышу.
Ма твердит, что мой восторг пройдёт и братство наших покажется унылой толпой лоботрясов, –
но существует ли оно, братство, и откуда берётся восторг? В субкультуру приходят, увлечённые содержательной частью, будь то музыка, визуальная составляющая, специфическая философия, либо – вслед за товарищами. И то и другое – не случай девочки Никто. К философии она вполне равнодушна, спорит ради спора, музыкальные вкусы эклектичны, а к тем, кто пляшет с нею на крыше, относится... да никак не относится.
Мне всё равно, какая дурь зашла в башку Спринге, отчего страдает Каша, чем занят Чепчик и насколько протухли мозги Саныча. Надоели... Чтоб вы все пропали, мне надо к Будде! Я просто побуду с ним рядом, просто посмотрю на него, здесь, в моём маленьком убежище, а потом хоть трава не расти.
Будда – не Сиддхартха Гаутама, разумеется, а, как говорили в старину, обже. Предмет, так сказать, юных чувств. И вот все сколько-нибудь связные помыслы героини – о Будде. Он, он, он, Золотой Бог, и ещё масса разных эпитетов. Только не хватает «исполинский лингам, застилающий горизонты». Сама Никто в минуты горькой ясности сознаёт, что взаимности нет и не будет, более практичная и раскрепощённая тусовщица «успела раньше»... Но исцелиться от своего наваждения не может.
Но что ей может дать взрослый мир? Неформалы старшего возраста либо лицемерные краснобаи, либо педофилы, мерзость из мерзости. Отцу девочки в шаре (на самом деле звать её Алевтиной) пятидесяти нет, а он говорит о себе:
Я старый, Наташа, и разочарованный. Меня уже ничем не удивить. Ни желаний, ни интересов. А что будет через пять-десять лет? Пенсия, и что? Сканворды и телик? Или дачу купим? Хотя дача – это неплохо. Оставим Альке квартиру, переберёмся с маленьким за город.
Перспективка! В сторону: какое за город, вы как оттуда по врачам добираться рассчитываете? «Маленький» – это отдельная печальная история, и Алину «ма» я, дрожа от отвращения к самой себе, по-человечески понимаю. Беременную и счастливую этой беременностью муж мог её оставить. Беременную тяжелобольным малышом и несчастную – вовек не сможет. Вот и родные люди от Никто уходят в какую-то другую жизнь, на какую-то дачу, с другим ребёнком, который навсегда останется ребёнком. Хотя квартира – тоже неплохо. Папа, похоже, знает дочку как облупленную.
По поводу квартирного вопроса вспомнился нашумевший «Ремонт» Светланы Потаповой [Компас-Гид, 2019]: пятнадцатилетняя Людмила, рассорившись с ненавистной матерью, затевает в бабушкиной квартире ремонт, чтобы без помех тусоваться там с друзьями. Помогают ей двое мальчишек: мускулистый красавец Пашка и наивный ботаник Чебурашка. Точнее, ихтиолог – увлечён аквариумистикой. Людмила и глазом не успела моргнуть, как оказалась мамой в импровизированной семейке, где «папа» Паша картинно страдает ПТСР и даже как будто бы алкоголизмом, а неудалый «сынок» Чебурашка вообще вцепился в приятелей, как в приёмных родителей. А когда понадобилась помощь, она пришла, кто б мог подумать, от матери. То ли из благодарности, то ли почувствовав на своей шкуре, как это тяжко – тянуть на себе мужчину и ребёнка, Людмила с родительницей примиряется. Типа хэппи-энд. Но там окружение если не совсем люмпены, то околомаргинальное. Мать Людмилы, например, профессиональная нищенка, побирушка... согласитесь, штрих к портрету. Аля по сравнению с персонажами Потаповой вполне устроена.
Или возьмём моё недавнее открытие, «Ладожские тени» Е. Каретниковой [Время, 2021]. Написано, сразу подчеркну, чудесно, с глубоким вниманием к эмоциям, к внутреннему миру героини. Итак, в далёком 1997 году семнадцатилетняя школьница Талька влюблена. Избранник, некто Залевский, не намного её старше, но ведёт себя, как заправский ловелас: то притягивает к себе неискушённую девочку, то с озлоблением отталкивает. В заключение выясняется, что юноша поступает так умышленно: преследуемый гопничками, он боится, что ярость хулиганья будет направлена и на его подругу. Именно поэтому Залевский и выбрал вместо Тальки более взрослую, сексуально активную и зажиточную Танечку, у которой папа полковник милиции. Только лишь поэтому, а не почему-нибудь ещё, как вы могли подумать? Проблема не в нравственном облике ушлого юнца, а в другом: у героини – при благополучной семье, неплохих подругах и прочих благах – ничего нет и никого, кроме этого Залевского. Один свет в окошке. Единственный самостоятельный поступок Тальки – нелепая поездка на Ладогу со знакомыми. Едва не погибнув на рыбалке, она понимает, что независимость не для неё, и возвращается в лоно принудромантики: Я хочу с ним. Всё, что угодно, но с ним. И ничего не хочу без него.
А чем дышит ровесница Тальки Алина в 2019 году?
Тим говорил, и мне даже было не важно, о чем. Он мог бы рассказывать про джунгли или про подъёмные краны, про начертательную геометрию или про повадки диких мышей – я бы все равно слушала. Слушала и почти умирала. Вернее, нет. Слушала и почти жила.
А если взять «Белую сороку», там конфликт ещё жёстче. После акта эротизированной агрессии от понравившегося парня мир Лизы рушится, слипаясь в один физиологически мучительный ком: заболевание мамы, собственная острая болезнь, унизительный осмотр у гинеколога. Восстанавливается он в виде двух антагонистических частей: сексуально агрессивные троглодиты без человеческих имён и чуть менее агрессивный контролирующий «защитник»:
– Убери, пожалуйста, телефон.
Вот так тема!
– Почему?
– Здесь вечером лучше не демонстрировать дорогие вещи.
Он так и сказал: «демонстрировать», он так и сказал: «дорогие».
– Мы же в троллейбусе, – робко заметила Лиза. – На улице – ладно. А здесь-то?
Троллейбус резко затормозил. Видимо, перед остановкой. Лиза обратила внимание, что перед каждой остановкой он тормозил рывком, а потом трогался с места, как раненый гонщик, которому хочется всех обогнать, но сил хватает на несколько секунд.
– Убери быстро!
Даже рогатики-троллейбусы в этом мире хищные! Единственная возможность Лизы не спастись, а хотя бы отсрочить неизбежный ужас – это столкнуть агрессора и «защитника» лбами и ускользнуть, пока они дерутся. От чувства вины уже не убежишь...
Кстати, у Али-Никто тоже появляется непрошеный защитник, пусть не такой лощёный, как в «Белой сороке», зато очень характерный для эпохи – зануда сисадмин в пыли и перхоти. Сисадмин подаёт руку Алиному отцу. Будда никогда бы этого не сделал. И вот, казалось бы, в финале у героини появляются новые цели, складывается жизненный план. Чем плохо? Но ознакомимся с этим планом:
Я вообще всё могу. И школу закончу, и уеду, и буду путешествовать, и никто мне не запретит. Перестану вымучивать интерес к «Степному волку», а если спросят, спокойно отвечу: «Бросила, не понравилось». Честно скажу, что не перевариваю хэви-метал. Вставлю в мочки ушей обычные серьги. Запомню имена одноклассников, хотя не факт. Скажу отцу, что дача – это круто. Куплю Андрею банку нормального кофе. А он всё равно украдкой от меня будет разводить пакетированный. И ладно. Пойду в кино на глупейшую сиропную мелодраму. Одна. Сяду в первый ряд и уроню слезу над сценой поцелуя. И стану мечтать о таком же поцелуе, но вот об этом никому не скажу. Да.
И это юность! И это шестнадцать лет, когда грезят об экваториальных лесах и космических полётах! А тут прямо воплощённое «по одёжке протягивай ножки». И то «уеду, буду путешествовать» на фоне грядущего рождения неизлечимо больного брата звучит скорее как розовая грёза, да поцелуи, скажем так, отодвигаются. Кем станет Аля лет через двадцать – то есть кто она сейчас? Легко представить одиночку-представительницу «поколения бутерброда», разрывающуюся между дряхлеющими родителями и братом-инвалидом. Учёбы не случилось: на бюджет не хватило академических способностей и времени, на платное – денег. Матримониальные планы, если и были, разбились о шепоток кумушек: «у неё плохая генетика». Что остаётся? Воспоминания о неформальских годах да недочитанный «Степной волк».
Алевтина, приходите к нам в сообщество.
Повести Екатерины Каретниковой: http://kniguru.info/korotkiy-spisok-devyatogo-sezona/belaya-soroka, http://kniguru.info/korotkiy-spisok-odinnadtsatogo-sezona/ladozhskie-teni-ekaterina-karetnikova
Для иллюстрации возьмём «Девочке в шаре всё нипочём» Александры Зайцевой, последний самокатовский хит о российской провинции начала двухтысячной. Ученица выпускного класса называет себя Никто и ходит по ночам танцевать на крышу.
Ма твердит, что мой восторг пройдёт и братство наших покажется унылой толпой лоботрясов, –
но существует ли оно, братство, и откуда берётся восторг? В субкультуру приходят, увлечённые содержательной частью, будь то музыка, визуальная составляющая, специфическая философия, либо – вслед за товарищами. И то и другое – не случай девочки Никто. К философии она вполне равнодушна, спорит ради спора, музыкальные вкусы эклектичны, а к тем, кто пляшет с нею на крыше, относится... да никак не относится.
Мне всё равно, какая дурь зашла в башку Спринге, отчего страдает Каша, чем занят Чепчик и насколько протухли мозги Саныча. Надоели... Чтоб вы все пропали, мне надо к Будде! Я просто побуду с ним рядом, просто посмотрю на него, здесь, в моём маленьком убежище, а потом хоть трава не расти.
Будда – не Сиддхартха Гаутама, разумеется, а, как говорили в старину, обже. Предмет, так сказать, юных чувств. И вот все сколько-нибудь связные помыслы героини – о Будде. Он, он, он, Золотой Бог, и ещё масса разных эпитетов. Только не хватает «исполинский лингам, застилающий горизонты». Сама Никто в минуты горькой ясности сознаёт, что взаимности нет и не будет, более практичная и раскрепощённая тусовщица «успела раньше»... Но исцелиться от своего наваждения не может.
Но что ей может дать взрослый мир? Неформалы старшего возраста либо лицемерные краснобаи, либо педофилы, мерзость из мерзости. Отцу девочки в шаре (на самом деле звать её Алевтиной) пятидесяти нет, а он говорит о себе:
Я старый, Наташа, и разочарованный. Меня уже ничем не удивить. Ни желаний, ни интересов. А что будет через пять-десять лет? Пенсия, и что? Сканворды и телик? Или дачу купим? Хотя дача – это неплохо. Оставим Альке квартиру, переберёмся с маленьким за город.
Перспективка! В сторону: какое за город, вы как оттуда по врачам добираться рассчитываете? «Маленький» – это отдельная печальная история, и Алину «ма» я, дрожа от отвращения к самой себе, по-человечески понимаю. Беременную и счастливую этой беременностью муж мог её оставить. Беременную тяжелобольным малышом и несчастную – вовек не сможет. Вот и родные люди от Никто уходят в какую-то другую жизнь, на какую-то дачу, с другим ребёнком, который навсегда останется ребёнком. Хотя квартира – тоже неплохо. Папа, похоже, знает дочку как облупленную.
По поводу квартирного вопроса вспомнился нашумевший «Ремонт» Светланы Потаповой [Компас-Гид, 2019]: пятнадцатилетняя Людмила, рассорившись с ненавистной матерью, затевает в бабушкиной квартире ремонт, чтобы без помех тусоваться там с друзьями. Помогают ей двое мальчишек: мускулистый красавец Пашка и наивный ботаник Чебурашка. Точнее, ихтиолог – увлечён аквариумистикой. Людмила и глазом не успела моргнуть, как оказалась мамой в импровизированной семейке, где «папа» Паша картинно страдает ПТСР и даже как будто бы алкоголизмом, а неудалый «сынок» Чебурашка вообще вцепился в приятелей, как в приёмных родителей. А когда понадобилась помощь, она пришла, кто б мог подумать, от матери. То ли из благодарности, то ли почувствовав на своей шкуре, как это тяжко – тянуть на себе мужчину и ребёнка, Людмила с родительницей примиряется. Типа хэппи-энд. Но там окружение если не совсем люмпены, то околомаргинальное. Мать Людмилы, например, профессиональная нищенка, побирушка... согласитесь, штрих к портрету. Аля по сравнению с персонажами Потаповой вполне устроена.
Или возьмём моё недавнее открытие, «Ладожские тени» Е. Каретниковой [Время, 2021]. Написано, сразу подчеркну, чудесно, с глубоким вниманием к эмоциям, к внутреннему миру героини. Итак, в далёком 1997 году семнадцатилетняя школьница Талька влюблена. Избранник, некто Залевский, не намного её старше, но ведёт себя, как заправский ловелас: то притягивает к себе неискушённую девочку, то с озлоблением отталкивает. В заключение выясняется, что юноша поступает так умышленно: преследуемый гопничками, он боится, что ярость хулиганья будет направлена и на его подругу. Именно поэтому Залевский и выбрал вместо Тальки более взрослую, сексуально активную и зажиточную Танечку, у которой папа полковник милиции. Только лишь поэтому, а не почему-нибудь ещё, как вы могли подумать? Проблема не в нравственном облике ушлого юнца, а в другом: у героини – при благополучной семье, неплохих подругах и прочих благах – ничего нет и никого, кроме этого Залевского. Один свет в окошке. Единственный самостоятельный поступок Тальки – нелепая поездка на Ладогу со знакомыми. Едва не погибнув на рыбалке, она понимает, что независимость не для неё, и возвращается в лоно принудромантики: Я хочу с ним. Всё, что угодно, но с ним. И ничего не хочу без него.
А чем дышит ровесница Тальки Алина в 2019 году?
Тим говорил, и мне даже было не важно, о чем. Он мог бы рассказывать про джунгли или про подъёмные краны, про начертательную геометрию или про повадки диких мышей – я бы все равно слушала. Слушала и почти умирала. Вернее, нет. Слушала и почти жила.
А если взять «Белую сороку», там конфликт ещё жёстче. После акта эротизированной агрессии от понравившегося парня мир Лизы рушится, слипаясь в один физиологически мучительный ком: заболевание мамы, собственная острая болезнь, унизительный осмотр у гинеколога. Восстанавливается он в виде двух антагонистических частей: сексуально агрессивные троглодиты без человеческих имён и чуть менее агрессивный контролирующий «защитник»:
– Убери, пожалуйста, телефон.
Вот так тема!
– Почему?
– Здесь вечером лучше не демонстрировать дорогие вещи.
Он так и сказал: «демонстрировать», он так и сказал: «дорогие».
– Мы же в троллейбусе, – робко заметила Лиза. – На улице – ладно. А здесь-то?
Троллейбус резко затормозил. Видимо, перед остановкой. Лиза обратила внимание, что перед каждой остановкой он тормозил рывком, а потом трогался с места, как раненый гонщик, которому хочется всех обогнать, но сил хватает на несколько секунд.
– Убери быстро!
Даже рогатики-троллейбусы в этом мире хищные! Единственная возможность Лизы не спастись, а хотя бы отсрочить неизбежный ужас – это столкнуть агрессора и «защитника» лбами и ускользнуть, пока они дерутся. От чувства вины уже не убежишь...
Кстати, у Али-Никто тоже появляется непрошеный защитник, пусть не такой лощёный, как в «Белой сороке», зато очень характерный для эпохи – зануда сисадмин в пыли и перхоти. Сисадмин подаёт руку Алиному отцу. Будда никогда бы этого не сделал. И вот, казалось бы, в финале у героини появляются новые цели, складывается жизненный план. Чем плохо? Но ознакомимся с этим планом:
Я вообще всё могу. И школу закончу, и уеду, и буду путешествовать, и никто мне не запретит. Перестану вымучивать интерес к «Степному волку», а если спросят, спокойно отвечу: «Бросила, не понравилось». Честно скажу, что не перевариваю хэви-метал. Вставлю в мочки ушей обычные серьги. Запомню имена одноклассников, хотя не факт. Скажу отцу, что дача – это круто. Куплю Андрею банку нормального кофе. А он всё равно украдкой от меня будет разводить пакетированный. И ладно. Пойду в кино на глупейшую сиропную мелодраму. Одна. Сяду в первый ряд и уроню слезу над сценой поцелуя. И стану мечтать о таком же поцелуе, но вот об этом никому не скажу. Да.
И это юность! И это шестнадцать лет, когда грезят об экваториальных лесах и космических полётах! А тут прямо воплощённое «по одёжке протягивай ножки». И то «уеду, буду путешествовать» на фоне грядущего рождения неизлечимо больного брата звучит скорее как розовая грёза, да поцелуи, скажем так, отодвигаются. Кем станет Аля лет через двадцать – то есть кто она сейчас? Легко представить одиночку-представительницу «поколения бутерброда», разрывающуюся между дряхлеющими родителями и братом-инвалидом. Учёбы не случилось: на бюджет не хватило академических способностей и времени, на платное – денег. Матримониальные планы, если и были, разбились о шепоток кумушек: «у неё плохая генетика». Что остаётся? Воспоминания о неформальских годах да недочитанный «Степной волк».
Алевтина, приходите к нам в сообщество.
Повести Екатерины Каретниковой: http://kniguru.info/korotkiy-spisok-devyatogo-sezona/belaya-soroka, http://kniguru.info/korotkiy-spisok-odinnadtsatogo-sezona/ladozhskie-teni-ekaterina-karetnikova
Взято: Тут
466