Grando
Я командир партизанской разведки | Я помню ( 19 фото )
Герой Советского Союза Петр Брайко командовал разведкой в партизанском соединении знаменитого Ковпака. За три года партизаны прошли по фашистским тылам несколько тысяч километров, уничтожили десятки мостов, пустили под откос более сотни вражеских эшелонов.
Брайко Петр Евсеевич
Июль 2014 года. Телефонный звонок:
– Брайко слушает.
– Пётр Евсеевич, вам звонил N по моему поводу.
– Никаких интервью журналистам! Одна сплошная ложь…
– Но я не журналист…
– Еще раз повторяю, никаких интервью!
– Пётр Евсеевич, не откажите! Вы же герой детства. Мы книги про Вас читали, фильмы… Да что там говорить, мы играли в Вас!.. Ну, я не знаю, мне остается только перед телефоном на колени встать…
– …Ладно, приезжайте.
Я пограничник. Окончил Московское бабушкинское пограничное училище. Правда, тем, чему меня учили, мне заниматься не пришлось. Но учеба в училище что-то дала, наверное. То есть это сделало меня немножко военным. А, вообще, война – это совершенно другая история. Чему научила война, никто не научит.
Обычно те, которые пишут о войне, сами, как правило, (в боевых действиях) не участвуют. Отсюда вывод – значит, они не знают истину, верно? Они не могут знать, как ЭТО будет происходить на войне. Они эти вещи узнавали из художественной литературы или вычитали из архивных и мемуарных материалов, так? Вот эти некто обратились к ам. Потом они пишут, что-то добавляют, исправляют, оформляют, приводят в порядок, и получается так называемая документальная литература, так?
Я же все ЭТО лично сам испытал на своей собственной шкуре. И я помню, какие мы в начале войны делали глупости. Так было, так есть сейчас и так будет всегда. Опять будем бросать танки без поддержки (пехоты), а потом за танками – пехоту. Это мы видим и сейчас. Прут танки – их без поддержки жгут. Потом за танками бежит пехота. Куда бежит, зачем бежит – не понятно…
Вообще, литература – это по большому счету вымысел. Человек пишет так, как он хочет написать, так ведь? В большей степени это, конечно, касается художественной литературы. С документальной же все несколько сложнее. Здесь хочешь не хочешь, но как-то надо придерживаться того, что было на самом деле, верно? Надо, чтобы это все хоть немного соответствовало реальным событиям. А с тех пор прошло уже сколько времени? Правильно, 70 лет! Из людей тех уже и нет никого. Остался, пожалуй, я один. И мне непонятно, кого вы можете опросить и что вы можете собрать на тему…
– Одному из авторов ресурса удалось встретиться с ковпаковцем N, проживающим в Израиле. Я лично разговаривал с К в Львове. Но он попал в соединение в 44-м.
В 44-м Ковпака уже не было, командовали другие. Сейчас мне регулярно названивают: «Да, я был у Ковпака». Доходит до маразма – не могут назвать имя и отчество Ковпака! Спрашиваю: «Где вы воевали? Кого вы можете назвать?». Молчание.
Сейчас можно уже болтать все что угодно, потому что люди ушли, и поправить эту ложь никто не может, да и, наверное, даже не будет. Сколько лет этому К из Львова? Бандеровец поди? Не хочу обидеть человека, но, скорее всего, это не тот человек, за которого он себя выдает… Сколько ему лет?
– Он вас помнит, но он с позднего состава. Пришел уже после «Карпатского рейда». Ему 92…
Хм, 92? Значит, он уже вроде меня, в годах. И что он вам рассказал?
– Он начинал воевать в белорусских лесах, а в 44-м году они вчетвером из соединения Капусты удрали к вам.
Соединение Капусты никогда с Ковпаком не взаимодействовало. Они действовали там, в белорусских лесах, и насколько я разбираюсь в «медицине», они действовали весьма пассивно. Потому что если бы он действовал активно, то они стали бы известными. Это, наверное, из тех отрядов, которые мы называли «сидячие», что сидели в лесах и в основном занимались тем, что спасали себя и свою драгоценную жизнь. Они сидели в лесах, объедали народ и ждали, когда их освободят. Какие это партизаны? Одно название! В каком отряде он был у Ковпака? Кто командир?
– В эскадроне, количеством 120 сабель. Под командованием Зезюлина…
Верно, был у нас эскадрон. Сначала им командовал Ленкин. У него под командой был кавдивизион, в нем три эскадрона неполного состава. У нас ни у кого не было полного состава. Все подразделения вполовину меньше нормы. А делали в десять раз больше! Потому что решали вопрос не количеством, качеством! Я, к примеру, никогда не оставлял в засаде больше сотни людей. Почему? А потому что для большего числа место трудно найти! Для засады нужно найти такое место, где ты неуязвим, и откуда ты можешь полностью уничтожить противника. А полностью ликвидировать противника ты можешь только в одном случае: если ты успеешь это сделать за 10-15 минут. Не более! Если бой затянется, ты будешь уничтожен. Это истина, которую мало кто знает, но которую нужно знать. Короткий промежуток времени для изготовки и несколько минут для ведения огня, но такого огня, который гарантирует уничтожение и тотальную ликвидацию всех и вся, что перед тобой возникло. Засада – это искусство. Мне удавалось полностью ликвидировать попавших в засаду противников. Я провел более сотни боев, которые длились не более десяти минут! Раз-два и все… и ты свободен, ты живой, и ты непобедим! Если устраивать засаду как показывают сегодня – это для дураков. Почему мы не учим людей, что надо делать в таких ситуациях, – это уже другой вопрос. Какие у вас есть еще вопросы?
– Вы нигде вы не описываете, как вы встретили 22 июня. О начале войны вы не рассказывали ни разу.
Начало войны было простым и обычным, о котором даже сказать нечего. Войну я ждал, впрочем, как и все остальные, кто был рядом со мной. Ведь мы пограничники. Я знал, что война вот-вот начнется, но не знал время «Ч», когда именно. Все вокруг знали, что война будет. И все об этом открыто говорили. Особенно нервно ожидали женщины, они обычно переживают более остро и более ярко.
Началась война. Мы держали границу. Очень быстро мы оказались уже не на границе, а на захваченной врагом территории. Враг, уничтожая перед собой все живое, ушел на восток. Теперь предстояло решать вопрос, что делать дальше. Начальства надо мною не было, теперь все надо было делать самому.
– Здесь написано, что вы попали в концентрационный лагерь и у вас несколько побегов.
Я? В лагерь? Ну, как попал… Когда уходил на восток к линии фронта. Сначала мы шли втроем – я прихватил с собой трех солдат, своих бойцов. Фамилии их не помню, хоть убей. А ведь мне так нужно было вспомнить фамилии этих людей, для меня это было жизненно необходимо, когда меня почти прислонили к стенке.
Мы вышли из какой-то деревни и двигались по дороге на восток. И вдруг навстречу из Киева едет машина. Доехала до нас, резко остановилась. Из кабины выскочил офицер, за ним два автоматчика и еще трое остались в кузове. Ствол в зубы и кричат: «Партизан?». Я им говорю, что не партизан. Они не стали слушать: «Шнель в машину!». Еще хорошо, что офицер оказался лопух и не приказал обыскать меня. У солдат ничего не было, а у меня лежал в правом кармане пистолет, а в левом – три десятка патронов к нему. И если бы они меня обыскали и нашли это, то мы бы там и остались на дороге. А так нас привезли в Дарницу, где они сделали крупный лагерь для военнопленных. Просто подвезли к воротам, которые были открыты и где стоял часовой. Затолкали нас внутрь, а сами уехали. В лагере я пробыл ровно 11 часов. Мало кому удавалось бежать из Дарницы. А мне удалось уйти, причем уйти свободно, без всяких проблем, просто чудом удалось. И мало того, что сам ушел, да еще увел с собой эту троицу.
Всю свою жизнь я ищу этих людей. Но как можно найти человека, у которого ты не знаешь ни фамилии, ни имени. Постепенно я пришел к мысли, что этих людей уже давно нет в живых. Они не могли не прочитать моих книг, ведь их вышло 19 штук. В этих книгах, и вот в этой последней я рассказываю про тот эпизод. Если бы кто-то из них прочитал, он непременно бы нашел меня. Ведь это важно – найти человека, который спас тебя, который увел всех от неминуемой смерти, верно? Даже если не иметь никакой надежды, то все равно нужно искать, так мне кажется. Но прошло столько времени и никаких звонков или писем по этому поводу нет.
ПУЛЕМЕТЧИКИ КРОЛЕВЕЦКОГО ОТРЯДА
– Где вы расстались с ними?
Как я уже сказал, мы сбежали из лагеря. Потом четверо суток шли на северо-восток. И ведь нужно хоть раз в день покушать, верно? И нужно где-то ночевать. Ночи становились все холоднее. В поле не заночуешь, в скирде тоже. Что делать, просились в дома. И помню, кормили нас, как своих, как родных. Почему? Потому что видели, кто мы. А ведь я не всегда говорил правду. У меня было две легенды: одна для полиции, а другая для своих. И ведь мало того, что кормили, но и ещеоказывали всяческую помощь! Однажды мы заночевали где-то восточнее Киева. Обычно мы ночевали раздельно, по одному, потому что троих и в мирное-то время побоятся пустить на порог. А тут война. Это все сложно и очень опасно… Перед ночевкой мы сговаривались, где встречаемся утром. Таким образом мы продолжали движение на восток. Однажды утром на встречу никто не пришел. Подождав часа полтора, и никого не дождавшись, я пошел один. Что с ними произошло, куда они ушли, я не знаю, но очень хотел бы знать.
– Если вы не против, я воспользуюсь заготовленным списком вопросов.
Не против.
– Как вы охарактеризуете Кочемазова как командира?
Кочемазов – бывший прокурор Конотопского района. Когда началась война, он вместе с председателем райисполкома Конотопского района остался в тылу у немцев для организации партизанского отряда. Примерно таким образом возникло пять отрядов соединения Ковпака. Структура Конотопского отряда была предельно проста. Состав – всего шесть десятков человек. Отряд (Кочемазова) был хороший, самый малочисленный, но самый боевой. У меня в отряде воевал хороший народ. Наш маленький отряд бросали в самое страшное пекло, но удивительно, мы приходили туда и решали задачи без труда, не чувствуя их сложности.
Я имею право так говорить, потому что находясь в этом отряде, я, наверное, и стал человеком. Командование почему-то всегда бросало этот маленький отряд на самые опасные участки. Размышляли в духе, мол, если погибнет, так и не жалко. Да, так было, скажем прямо. По крайней мере, так действовали вначале. И, наверное, это действительно помогло мне научиться правильно поступать там, где нужно и когда нужно. И поэтому никто из моих однополчан и командиров не сомневался во мне. А Ковпак и другие руководители смело оставляли меня там, где боялись оставить кого-либо другого. Почему боялись? Да потому что случалось так, что человек просто мог уйти. Ушел, и нет его! Но хочу сказать тебе, каждую операцию, каждый бой любого из отрядов дед Ковпак умел проверить. И он обязательно проверял. У него всегда под рукой имелся доклад от нужного человека. Да еще бывало, вслед посылал своих ребят, разведку. Разведчики, прибыв на место, разговаривали с местным населением, с участниками и свидетелями и получали информацию, как он резонно считал, самую достоверную. Ковпак – это Ковпак, это человек, который учился еще в Гражданскую войну у таких людей, которые не позволяли (юлить) …
КОВПАК С КРОЛЕВЧАНАМИ ПОСЛЕ ВОЙНЫ
У меня разночтений с ними не случалось, по крайней мере, мне так кажется. Я не припомню, чтобы меня упрекнули в чем-то: неправильно доложил, недоговорил или скрыл что-то, и в таком духе. Все и всегда соответствовало (информации контроля). Надо сказать, подобные проблемы редко встречались и в других соединениях.
Интересный момент – когда я пришел в отряд, а пришел я довольно необычно, и решалась моя судьба, дед Ковпак сначала пришел к выводу, что меня надо пустить в расход. Меня сначала проверяли идеологически. Но потом убедились, что я тот человек, за которого себя выдаю. Меня проверял Канавец, бывший председатель Конотопского райисполкома.
Дело в том, что человек, который меня привел в отряд, оказался подонком. Он меня привел в караульное помещение и доложил обо мне ерунду. Короче говоря, сказал про меня, что я человек подозрительный и очень опасный. На каком основании он сделал такой вывод, теперь могу сказать только я. Поначалу мне пришлось с ним разговаривать в довольно сложных условиях и я посчитал его полицаем-провокатором, и поэтому доложил ему «нужную» версию на тему кто я такой. Потом, убедившись, что он свой человек, я извинился. Но кто мне поверит после такого? Ты бы поверил? И я бы не поверил…
Он доложил, что я подозрительный человек, и что он мне не верит. Меня вызвали в штаб. Я пришел, смотрю – сидит командир, справа стоит комиссар, слева за длинным столом еще четыре партизана. Перед ними четыре общих тетради. Мне указали кивком: «Садитесь». Я сел… Сзади меня стоял Руднев. Я сидел и чувствовал, что тот человек, который стоит сзади, видит меня насквозь, и, может быть, даже глубже. Он умел делать такое – это был необычный человек. Но даже без того я, конечно, бы стал рассказывать честно. Я рассказывал им подробно, таким образом, чтобы они ничего не упустили – и то, что я сделал плохого и то, что сделал, как я считал, хорошо. Все записывалось.
Несмотря на доклад Лысенко, именно Руднев настоял на повторной проверке. Ковпак молча сидел напротив и только изредка поглаживал бородку. А Руднев смотрел мне в затылок. Так продолжалось три дня. Представляете, три дня! Меня вызывали, и я снова видел одну и ту же картину, как в первый раз: напротив меня – Ковпак, здесь – Руднев, а за столом четыре ковпаковца записывали мои слова.
Не было такого случая в жизни, чтобы я не доложил так, как это было на самом деле. Я считал, что дезинформировать – это подло, что любой человек не имеет права так поступать. Я был не совсем нормальным человеком, меня так воспитали. Мне везло в жизни на людей, на начальство. Когда я поступил в педагогический техникум в Конотопе, директором этого техникума оказался бывший комдив Красной Армии времен Гражданской войны Стрельцов. Маленький, стройный, словно сшитый. Такая необычная фигура и необычное поведение… Это первый человек, который как-то незримо повлиял на меня. Стрельцов мог посмотреть на человека так, что если бы даже человек и хотел соврать, то не смог бы. В этом смысле мне очень везло на людей. Сначала Стрельцов, а потом Руднев.
Вот такая со мной приключилась нехорошая история. Это всегда сложно на войне. На войне вообще очень сложно. Короче говоря, жизнь моя висела на волоске. Меня спасло то, что я детально рассказал свою биографию и указал знающего меня человека, а такой человек уже воевал в отряде – он пришел раньше. Это меня и спасло, собственно говоря. А так дошло до того, что хлопцы уже присматривали мою одежку, которая останется после меня…
ПЕРВЫЙ РЯД СЛЕВА НАПРАВО П. Е. БРАЙКО, С. А. КОВПАК, Ф. Д. МАТЮЩЕНКО.
ВТОРОЙ РЯД СЛЕВА НАПРАВО Г. Я. БАЗЫМА, П. П. ВЕРШИГОРА, М. И. ПАВЛОВСКИЙ, В. ВОЙЦЕХОВИЧ
Сначала в отряде я был рядовым. Проходил, так сказать, притирку, участвовал в боях, которые шли чуть ли не каждый день. И никто не мог от этого отвертеться. Проверили меня в бою, во втором, третьем… Вскоре начали присматриваться. А потом Ковпак и Руднев взяли в штаб и попросили возглавить разведку, которую я создавал с нуля. Ведь воевать воевали, а разведкой заниматься не умели. Получается, не зря я им рассказывал свою биографию. Они решили, видимо, что я кое-что умею и могу это сделать…
Или вот было такое соединение Наумова. Нынешние авторы почему-то умалчивают о том, что путь Наумова начался именно с нашего соединения, и берут в другую сторону. А ведь Наумов – это детище Ковпака. Ковпак сделал Наумова Наумовым! Он находился у нас две недели. За это время он посмотрел, что, и главное как, делает Ковпак. И поскольку Наумов был кадровым военным, пограничником, он всегда стремился к самостоятельным действиям. Ковпак его отпустил без возражений. Вообще, Ковпак и Руднев занимались тем, что постоянно плодили новые и новые отряды. Они давали им основу, обучая тому, как надо действовать и как можно побеждать врага. Потому что воевать может каждый, а вот побеждать умел далеко не всякий. Так, подучившись и обретя уверенность, Наумов совершил первый в истории войн отчаянный степной рейд.
Это был очень смелый, активный и отчаянный человек. Но был у него один грех. Он плохо делал, что по дороге оставлял своих раненых. Дед Ковпак и особенно комиссар Руднев так не поступали, боже упаси! Не только не оставлял, а еще и запрещал оставлять, и наказывал нам – не дай бог, чтобы мы кого-то оставили. Мы даже убитых забирали с собой и сами хоронили, не доверяя никому. В этом– основное отличие Ковпака и Руднева.
Потом, командуя разведкой, я шастал везде и всюду. И когда однажды встретился в населенном пункте с пограничником (Наумовым?), страшно обрадовался. Не припомню случая, чтобы кто-то из пограничников, скажем, ушел служить немцам или занимался чем-то не тем, или повел себя недостойно. Пограничники – это особый народ. Поэтому, когда я узнал, что встретился с пограничником, то был на седьмом небе. Знаете, я словно бы вырос на несколько сантиметров.
МИНЕРНАЯ ГРУППА КРОЛЕВЕЦКОГО ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА 1943 ГОД
Конотопский отряд ушел с Наумовым. Но это было уже без меня. Что потом случилось с Кочемазовым, я не могу сказать, не знаю. После войны я несколько раз ездил в Конотоп и знаю, что там создан музей. Знаю, что Кочемазова там помнят и чтут. По-моему, он погиб в одном из рейдов, толком не знаю.
– Писалось, что бойцы Конотопского отряда где-то нашли ящик со знаками различия десантников. Правда ли, что они ходили со знаками различия десантных частей?
Не помню такого и впервые от вас слышу.
– Вы не помните Федоренко, из конной разведки?
Да, это мой человек, из разведчиков. Это первый состав, который был еще под Сумами. Когда я начал собирать и готовить разведку, отбирал в нее лучших людей. Федоренко стал первым командиром отделения. А ведь до меня именно он возглавлял разведку соединения. Помню, Руднев встретил меня такими словами: «Скажу вам откровенно, у нас уже приличное соединение, более 700 человек. А разведка состоит из одного отделения, которое возглавляет Федоренко. Его у нас прозвали Сметанником, потому что его основные достижения – сбор сметаны и молока, которые они приносят в штаб вместо информации. Нас такая разведка не удовлетворяет. Вы пограничник, и вы наверняка знаете, как важна разведка». Я смутился: «Не знаю, смогу ли». Но я тут же согласился, потому что он командир, а я подчиненный. И потом с Рудневым было нельзя не согласиться. Руднев – особый человек, слово которого было для других законом. Что интересно, он никогда не приказывал, он только просил. Или бывало, спрашивал: «А как по-вашему, можно ли сделать так, чтобы мы имели то и это…». Он умел разговаривать. Единственный человек подобного масштаба, и не только в нашем соединении, но и не побоюсь сказать, в стране. Если бы он остался жив, то мог бы подняться до роли первого человека в стране. Это был человек очень грамотный, что особенно важно – грамотный политически, как никто другой.
В ПЕРВОМ РЯДУ (СЛЕВА НАПРАВО) КОМПОЛКА П. Е. БРАЙКО, Т. А. СТРОКАЧ, П. П. ВЕРШИГОРА, КОМАНДИР КАВЭСКАДРОНА А. Н. ЛЕНКИН И ДРУГИЕ.
ВО ВТОРОМ РЯДУ КОМИССАР ДИВИЗИОНА Н. Д. МОСКАЛЕНКО, НАЧАЛЬНИК ШТАБА ДИВИЗИИ В. ВОЙЦЕХОВ
– Вы не помните Ивана Карпыча Ведешкина? Почему его сняли с должности?
Ну как я могу его не помнить? А сняли его, потому что… пил.
– А политрук Антыков?
Антыков, да, был такой. Его за что сняли? Да всё за то же… За пьянку и за утрату доверия. Доложил «липу», или что-то сделал не так…
– За что расстреляли Кузьменко?
Кузьменко? Не знаю. Не помню такого.
– Какие у вас были взаимоотношения с Фёдором Даниловичем Горкуновым?
Он до меня руководил. Грубоватый был человек, всегда рубил с плеча правду- матку. Горкунова привел Руднев. Потому что Горкунов спас семью комиссара. Он ездил за ними, забрал жену и младшего сына. И поэтому Руднев очень его уважал и ценил. Поначалу… А потом уважение вдруг пропало. Пропало, потому что человек докладывал то, что не совершал. А Руднев был таким человеком, который подобные вещи не спускал никому и никогда.
– А как делили обязанности между собой Вершигора и Горкунов?
Видите ли в чем дело, они не могли делить обязанностей, потому что, во-первых, когда пришел Вершигора, Горкунов уже не числился в разведке. А во-вторых, Вершигора Горкунова терпеть не мог. Знаете, как бы это помягче сказать, он не то чтобы не думая правду-матку рубил, он, вообще не думая, докладывал.
– Разведчик Бережной подчинялся вам?
Не знаю, какой Бережной был разведчик. А пришел он к нам именно как разведчик, но он докладывал то, что докладывали ему его подчиненные, и не всегда это оказывалось так, как они докладывали. Поэтому я перестал верить этой разведке. Это, во-первых. А во-вторых, где-то спустя месяц меня назначили на другую должность, начальником штаба Кролевецкого отряда. И я уже был обязан заниматься другими делами. Ну и надо добавить, что я ни разу не решал боевые задачи вместе с Бережным. Поэтому сказать, какой он был разведчик, не могу. И вообще, пришел он к нам не как разведчик, а как террорист. И вся его группа была прислана, внедрена к Ковпаку с целью ликвидировать комиссара Руднева. Чем он занимался, что он сделал полезного? Знаю, что они после войны глушили водку. На том они сгорели.
БОЙЦЫ КРОЛЕВЕЦКОГО ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА
– А словаков помните?
Хорошо помню. Мы их пытались отправить через границу. Один раз подошли к границе, но нас встретили плотным огнем, и мы отошли, не стали злить собак. Потом через полмесяца всех словаков собрали, их было семь человек, и примерно в том же районе переправили. Одели их как полагается, обули, экипировали полностью, выдали продукты сухим пайком на неделю и отправили на родину. Это я помню. Выжил ли кто из них – не знаю.
Еще были венгры. Их тоже отправляли на родину. Спустя несколько лет после войны у меня появились сведения о том, что венгерская группа добралась до места и что они создали в Венгрии свой отряд. Но что с ними случилось после войны не знаю.
– В фильме “Дума о Ковпаке” есть запоминающийся момент, когда немцы лежат на снегу, стучат сапогами, а потом замерзают.
Было дело. Только на самом деле это были венгры. Это февраль 43-го. Тогда был очень холодный февраль. А они ж одеты хреново: шинелишка эта, в ней только в августе ходить или в июле.
– Вы встречались после войны с Бакрадзе?
Вначале встречались. Он в Вологде жил. Потом кто-то говорил, он впутался в нечестные дела, взятки там какие-то. Он занимался коммерцией, что-то продавал. И все кончилось тем, что им занялись органы. Дело шло к аресту. Он не мог этого выдержать и буквально за несколько дней до ареста покончил жизнь самоубийством.
Здесь у тебя написано, что у Бакрадзе не было передних зубов. Черт его знает, я ему в рот не заглядывал. В отношении Бакрадзе я не имею сказать ничего плохого, я с ним мало общался. Мне кажется, он никого не любил кроме себя и думал только о себе. Он постоянно находился в штабе. Понимаете, все, что появлялось в штабе, особенно с Большой земли, все шло через его руки. Поэтому я от него держался подальше.
Дед же ему многое прощал, наверное, потому что он грузин, и Дед ему симпатизировал. Поставил его командиром самого крупного полка, Путивльского отряда, он у нас был самый большой. Как командир, он был самый дубовый. Ничего не мог решить, и обычно всё решали за него. Все экстраординарные задачи решал 3-й полк. А Давид Бакрадзе был для того, чтобы поддержать национальное равенство. В общем, все у нас было нормально в этом смысле.
КРОЛЕВЕЦКИЕ ПАРТИЗАНЫ. ОБЩЕЕ ФОТО
– Вы помните того немца, разведчика Клейна?
Клейна помню. Сначала он был командиром разведроты, очень хорошо работал. Крепкий мужик, и как человек хорош. С Робертом можно было делать дела и решать задачи.
– Вы как-то обходите вниманием в ваших книгах Базыму Григория Яковлевича…
Базыма – это, как бы вам сказать, некий прообраз Макаренко. Воспитатель, учитель, бывший директор школы, он в основном занимался только штабной работой. Да и той он потом занимался совсем мало, потому что у него был толковый помначштаба Войцехович, который все взял на свои плечи. Войцехович готовил соединения к рейду, он же разрабатывал маршрут, он же получал и анализировал разведданные… и мои в том числе. Поэтому в основном мне пришлось работать с Войцеховичем. А Базыма занимался только, собственно говоря, ведением дневника. У него имелась общая тетрадь. Он, собственно, вел историю соединения. Грамотный человек, очень порядочный, честный и все понимающий.
– В своей книге «Партизанский комиссар» вы упоминаете полковника Петрова. Вы не в курсе, что с ним случилось дальше?
Не знаю. Сам интересовался. Ушел и все, ни слуху ни духу, ни звонка ни ползвонка. На войне так часто бывает.
НЕИЗВЕСТНЫЙ И В. ЗЯБЛИЦКИЙ
– Радисты Коноваленко и Молчанов. При высадке у них разбился командир по фамилии Бобров.
Помню таких. Это первые радисты, которых забросили к нам. Боброва не помню. А как я могу помнить, если он погиб. Молчанова и Коноваленко мы охраняли персонально, пожалуй, сильнее, чем командование соединения. Молчанова, радистку Катю, этих я помню хорошо.
– Здесь на фото боец Дегтёв, 6-я рота.
Да, Дегтёв. И что? Дегтёв пришел в 1-й батальон, то есть в Путивльский отряд. В боях он не участвовал. Его Вершигора озадачил розыском аэродромов и их обустройством. Они искали площадки для посадки самолета. Вот он этим и занимался, то есть занимался ничем. Мы постоянно рейдировали, двигались. И чтобы получать снабжение нам приходилось искать площадки, подходящие для посадки самолетов. Этим занимались специальные люди вроде Дегтёва. Что-то вроде инженеров. Но инженер из него хреновый, потому что у него не имелось даже обыкновенной саперной лопаты. (Смеется). Как я себе это тогда представлял – тунеядец. Это я шутя говорю!
– Пишут, Ковпак заявлял, что будет удерживать летчиц, как заложниц, если УШПД не улучшит снабжение.
Дед умел пошутить, любил требовать и шутить. И трудно было понять, где он шутит, а где нет. Дед – это дед. И потом, все-таки в сравнении с ним мы были детьми, а он был отцом, ему было 60 лет. Он прошел Гражданскую, а мы были на его фоне мальчиками. Дед Ковпак – историческая фигура. Не обращайте внимания на мелочи, смотрите шире на вещи! Нам жизненно необходимы были патроны, мины, снаряды. А присылали их не всегда или, скажем, присылали какую-то чепуху вместо этого. Поэтому он требовал и ругался.
КОМАНДИРЫ КРОЛЕВЧАН
– А вот был такой у вас Лысенко в 10-й роте…
Хм, так ведь этот Лысенко и есть тот, кто допрашивал меня под видом начальника полиции, а потом привел в отряд.
– Так ведь он дезертировал…
Верно! То ли в конце 41-го, то ли в феврале 42-го. Помню, потому что меня вызвал Руднев и сказал: «Дезертировал Лысенко. Его нужно найти и ликвидировать». Да, именно так! Потому что такой человек был чрезвычайно опасен для нас. Он начал распространять дурные слухи о соединении. Мне пришлось послать людей и выполнить приказ.
– Пётр Евсеевич, разрешите сложный вопрос? Недавно опубликовали дневник Руднева. Там есть страницы про бои в Карпатах. Сначала все более-менее, но потом, после того, как вы разгромили нефтепромысел, в строках начинает чувствоваться напряжение. А потом наверху в Карпатах, когда вас прижали, он пишет весьма резкие строки. Он пишет, что «дед пьет постоянно, ходит к женщине».
Правильно пишет. Да, Ковпак выпивал. И вроде бы правильно да неправильно… Почему? Да потому что дед умел пить! Это был особый человек.
А Руднев был очень честным человеком, строгим в отношении поведения, и особенно личного поведения командования, и не мог позволить себе и другим чего-то зазорного. И когда он видел, а этого нельзя было не видеть, потому что они с Ковпаком постоянно были вместе в штабном автобусе… У нас был трофейный автобус, на котором прибыл специальный батальон для нашей ликвидации. Но получилось так, что мы ликвидировали этот батальон, а их шикарный автобус достался нам. И Руднев не мог не видеть, что Дед ходит в свободное время, особенно по ночам, к рыжей Дусе. Была у нас одна Дуся, медсестра. Волосы у нее были прямо красные. Ковпак ходил к ней. А почему бы и не ходить, если она не возражает. Это никому не мешало.
ПАВЛОВСЬКИЙ М. И. (В ЦЕНТРЕ), КОМАНДИР ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА, БЕРИСЛАВСКОМУ РАЙОНА НЫНЕ ХЕРСОНСКОЙ ОБЛАСТИ С ПАРТИЗАНАМИ. 1941 ГОД
В Карпатах у Ковпака с Рудневым постоянно случались стычки. Они оба нервничали. И это понятно, ситуация была напряженная. Дело в том, что Руднев – это идея, Руднев – это совесть. А Дед иногда забывался и делал что-то этакое, выходящее за рамки, Руднев же этого терпеть не мог и он всегда его одергивал. Если бы не Руднев, не был бы Ковпак Ковпаком. Деда заносило и очень часто. Мне кажется, Руднев имел, так скажем, некое предчувствие гибели. Еще в 29-м, когда Руднев учился в специальной школе в Е, он оказался причастным к группе сочувствующих сталинской оппозиции. Сталин всю эту оппозицию ликвидировал начисто. Руднев уцелел только потому, что в 29-м уехал из Петрограда в Севастополь строить укрепрайон. Потом после Севастополя его перебросили комиссаром Дальневосточного укрепленного района. Так он и уцелел. Но он понимал, что Сталин ему не простит и не оставит это просто так. И он всегда ждал чего-то. Руднев был той фигурой, которая подлежала ликвидации. Это он знал, это понимал и даже говорил об ЭТОМ вслух.
А потом к нам прислали группу с Большой земли. Прилетели люди с черной, подлой целью. Прорвались слухи, что прибыли люди, которые хотели убить нашего комиссара.
– Когда вы лично видели Руднева в последний раз?
После неудачной попытки прорыва. Есть там такой районный центр Коломыя. Километрах, может, в тридцати от Коломыи есть красивый лес и протекает речушка, не помню ее название. Мы там удерживали мосток, потому что он был воротами в город.
– Пётр Евсеевич, а вы лично по прорыву под Делятиным что помните?
Лес, все отряды там. Потом доложили, что Руднев застрелился, будучи тяжело ранен. И первый об этом сказал, что Руднева убили, Вершигора в книге «Люди с чистой совестью».
– Я читал Вершигору. Там написано, что его сначала потеряли.
А вот я вам сейчас покажу во второй книге, где цензура пропустила слово.
– У вас какой-то особый вариант книги?
Нет, просто люди читают не очень внимательно. Почитайте внимательно и вы поймете, за что Вершигору тоже начали преследовать. Как Руднев мог стрелять два раза себе в голову? Вершигора однозначно считал, что Руднева убили. У меня даже есть письмо от него, где Вершигора просит прощения за то, что обо мне в книге ничего не написал, потому что я был осужден, и писать обо мне было нельзя.
– Помните появление Вершигоры?
Вершигора до войны работал на Киевской киностудии. Он поехал в штаб Брянского фронта и сказал: «Я хочу, чтобы вы послали меня в тыл врага». Там вытаращили глаза – пришел какой-то человек и просится в тыл к немцам. Потом подумали: «Да почему бы и нет». Навели о нем справки, да и отправили на курсы. Потом забросили к Ковпаку. Так он появился в отряде. Мы как раз готовились в очередной рейд. И он пошел с нами.
Ковпак сначала ему не доверял, говорил, что его прислали за ним следить. Но Вершигора – это был человек, в которого можно влюбиться с первого взгляда. Он был человеком, который умел делать все. Он мог быть и актером, и режиссером, и мог командовать разведкой.
– Упоминается, что на Сумщине ходили слухи о том, что Карпенко не погиб в Карпатах, а попал в плен.
Карпенко попал в плен? Вполне может быть, я допускаю такую возможность. Но я не могу допустить, что Карпенко предал соединение, что Карпенко мог оказаться нечестным. Насчет Карпенко… тут дело в том, что я после войны видел фильмы, несколько лент. И мне показалось, там мелькал Карпенко. Уже послевоенный Карпенко, понимаете? Из наших людей подонком не оказался никто, я уверен в этом.
– Сейчас много спорят, какой все-таки была цель «Карпатского рейда»? Ваше мнение, пожалуйста.
Интересно, что спорят. И понятное дело – спорят те, кто не был в соединении. И спорят они, наверное, правильно. Потому что то, что сделали Ковпак и Руднев, сделать бы не смог никто.
Иногда я размышляю о наших маршалах. Смогли бы они совершить такой рейд? Вот Наумов смог, этот был человеком способным. За две недели, что он находился у нас, понял, что отряд и народ – это две неразделимые, неразрывные части.
ГРУППА ПАРТИЗАН СУМСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ ПЕРЕД КАРПАТСКИМ РЕЙДОМ В РАЙОН Р. УБОРТЬ.
ПЕРВЫЙ РЯД (СЛЕВА НАПРАВО) Я. Г. ПАНИН, СЕРДЮК, Г. Я. БАЗЫМА, С. А. КОВПАК, М. И. ПАВЛОВСКИЙ, К. РУДНЕВ
– Ставилась какая-то конечная точка рейда? Нефть? Или основная цель – Венгрия?
И первое и второе верно. Они неразделимы, эти две цели. Нефть – это кровь войны. В Венгрию хотели заходить и даже сделали попытку, но поняли, что еще не время, и что этого сделать нельзя.
– В мемуарах командиров соединения прослеживается некий шок от националистических настроений населения Западной Украины. У вас была какая-то предварительная информация по УПА-ОУН?
Да, была… Вообще, для некоторых это оказалось довольно неприятным сюрпризом. Нет, не для всех, конечно. Дело в том, что бандеровцы появились ведь не в 42-м году, и не в 43-м. Они появились еще до этого. Когда я только начал службу во внутренних войсках, то уже участвовал в ликвидации бандеровского подполья на Западной Украине.
В 40-м году я вместе со своим взводом проводил (поисковые) операции. И уже в 40-м году я познакомился с их тактикой. Уже тогда, в конце 40-го года они начали уходить под землю. Началось строительство подземных убежищ. Надо отметить, делалось очень умно и где-то даже красиво. Скажем, исчезали под печкой, а выходили где-то в огороде или на другой улице.
Мне было смешно и обидно, что наши внутренние войска гоняли впустую. Командование действовало настолько глупо и не собиралось даже задуматься. Обычно искали на поверхности: по домам, по селам, по лесам… А им этот лес нужен только чтобы оторваться от преследования, а потом исчезнуть под землю. Люди не понимали, гоняли народ зря. Окружали целые районы, бросали по нескольку соединений. Бывало, прочешут местность и найдут, значит, 80-летнего старика! Его зачисляли в бандиты и докладывали, что в результате прочески обнаружен один бандит. Ну, смешно же. Смешно и позорно.
Касательно нашего руководства времен войны могу сказать, что Строкач (Руководитель УШПД. Прим. – С. С.) хорошо знал националистов. А вот те, кто стоял над ним и выше… Им было безразлично. Они особо и не хотели знать, они просто посылали людей. Они давали команды и принимали решения, иногда глупейшие до бесконечности.
РАЗВЕДЧИК 13-Й РАЗВЕДРОТЫ (РОТНЫЙ КОМАНДИР А. П. ВЕРШИГОРА) — АЛЕКСАНДР МАСЛОВ
– Когда вы прорывались с Карпат с 4-м батальоном, у вас оторвалась группа партизан с радистом по фамилии Капщук. Вам было что-то известно о нем после выхода из окружения?
Нет. Но Капщука помню. Ушли и увели у меня радиостанцию. Ну, не конкретно сам Капщук увел, а скорее его командование. Дело в том, что мы вышли из окружения таким способом, в который потом не поверили ни Ковпак, ни Войцехович. Место в лесу, в котором оказался наш Кролевецкий отряд, окружили. Я узнал обо всем вечером, по существу уже ночью. Других вариантов кроме как прорываться не наблюдалось, поэтому надо было как-то действовать и как можно быстрее. А вот как это действовать, надо было подумать. Для начала я отправил разведку. Разведчики пришли и доложили, что шоссе, которое охватывало петлей высоту, было занято немцами. Машины плотно стоят на шоссе, фрицы спят прямо в машинах. Спрашиваю их: «Расстояние между машинами?». Разведчики сначала не могли ответить на этот простой вопрос. Потом кто-то из них говорит: «Ну, метра три–четыре». «Ладно, спасибо», – говорю. Потом подумал-подумал, позвал старшего: «Знаешь что, давай-ка мы сходим с тобой вместе к этому шоссе и сами посмотрим». Прошли, значит, огородами. Потом поле картофельное. Подошли к шоссе, подползли ближе – действительно, стоят машины. Мы пролежали там час. За этот час я сам, собственными глазами убедился, что по этому шоссе патрулирует парный дозор. Один идет справа, а другой слева, полностью повторяя маршрут. Я засек время по секундомеру. Быстро прикинул и понял, что в моем распоряжении есть буквально полчаса. Стало понятно, что за полчаса я могу проскочить через это шоссе. Возвратившись, пригласил всех своих командиров и сказал: «Переходим дорогу повзводно прямо между машинами!». Возражений не последовало, все безропотно согласились.
Ночь выдалась темной. Дождались патруля. Пошел первый взвод. За ним второй… Тишина. Пошел следующий. Так прошли почти все. А вот в последнем взводе, похоже, то ли у кого-то сдали нервы или еще что произошло, но факт тот, что именно в этом взводе оказался радист Капщук. Он шел в хвосте колонны. Командир взвода Руденко сомнительный такой был товарищ, такой брехун. Но его еще Ковпак сделал командиром за какие-то заслуги в Кролевце, и его нельзя было как-то оттеснить или подвинуть. Пока он воевал у нас, я всегда опасался, что может сделать какую-нибудь пакость. Ну и не зря, значит, опасался…
КНЯЗЬ, МУДРЫЙ, НАМАЛЕВАННЫЙ
Взвод отстал. Скорее всего, они просто испугались и не пошли. Во-первых, оставили меня без рации. Во-вторых, попали к бандеровцам. Как я понял, их там мучили, пытались использовать этого Капщука против отряда. Но против меня они уже не могли ничего сделать, потому что я уже ушел, и мне все это было уже до лампочки. До этого я побывал и не в таких переплетах. По большому счету, кроме моей личной обиды у меня к ним ничего нет. А ты что-то знаешь о судьбе Капщука?
– Нет. Никакой информации не найдено.
И я не могу рассказать вам ничего. Канул без вести человек. Знаете, я недавно во сне видел этого Капщука. Буквально неделю тому назад мне приснился сон, будто бы я встретил Капщука, идущего по дороге, и стал с ним разговаривать. Спрашиваю его: «Почему вы не пошли тогда? Как сложилась твоя судьба?». Он улыбается и молчит…
Капщук – несчастный человек. Еще юноша, молоденький-молоденький. Его прислали к нам прямо со школы. И такая ужасная судьба – попал в плен к бандеровцам. Если бы он побыл у нас дольше, этого бы с ним не случилось. Думаю, что бандеровцы хотели с помощью рации «играть» со мной, но у меня уже не было рации. Связаться со мной они не смогли. А «поигрались» мы с ними потом, и не только в войну, но и после нее.
– Сколько штыков вышло в «Карпатский рейд» и сколько вернулось?
Около двух тысяч. Вернулось около семисот. Мы постоянно теряли людей, но быстро росли в численности. К нам постоянно шли люди. Из Карпат я вернулся очень «богатым» человеком. Я вывел из окружения, спас от смерти, своих 49 человек, раненых. Да по дороге подобрал санчасть всего соединения, еще 80 человек. У них был командир роты, он струсил и бросил раненых. Оставил их без транспорта в маленьком лесочке площадью пятьсот метров шириной и полтора километра длиной. Все неходячие, тяжелораненые. А я подобрал их и вывез. Всех раненых спас! Потом командир роты ходил и плакал, просил у всех прощения, но с ним никто не хотел разговаривать.
КОМАНДОВАНИЕ КРОЛЕВЕЦКОГО ОТРЯДА ПО ВЫХОДЕ С КАРПАТ
Он ушел один. А я взял на себя ответственность и какую! И ни с кем не связаться, и ни у кого не спросить совета. Ты один! Все пришлось решать самому. И шел в одиночестве через всю эту Западную Украину, и тянулся за мной хвост – две немецких дивизии гонялись за мной. Половину пути я шел, не понимая, почему они не теряют след и упорно идут за мной. Долго не понимал. Сидел-сидел, думал-думал и ведь додумал. Я слишком рано останавливался на ночевку. Нужно было останавливаться в темное время, чтобы они не знали, где я ночую. Вот тут все решилось. Как только я стал останавливаться в темное время на отдых, они меня потеряли. И вторую половину маршрута прошел спокойно. А сначала было очень страшно. Понимаете, у меня раненых было больше, чем личного состава. А за мной погоня, и она каждый день. Это как-то не очень…
Я никогда не считал это чем-то выдающимся, но мне было очень обидно, что мое командование считало это невозможным. Они так и ушли, умерли, считая, что я сказал неправду, и что такого не могло быть.
– Берсенёв. За что его наказали после выхода из окружения?
Берсенёв? Это выдающаяся личность! Это человек, которому удалось окончить только половину первого класса, но который владел феноменальной памятью. Он мог делать невероятные вещи. Почти безграмотный человек, армейский шофер – возил комдива. Летом 41-го так случилось, что комдив бросил машину, ну и, конечно, бросил шофера. А этот шофер таким образом попал к нам. Так вот этот Берсенёв, ему не надо было ничего записывать, ему достаточно было один раз сказать. Память была феноменальная. Потому я его сделал своим начальником разведки. А потом, когда стал командовать двумя отрядами, я задумался кого сделать командиром 7-го отряда. И я остановился на Берсенёве. Я его иначе как «Саша» не называл. До конца войны я не знал его фамилии! Высокий, стройный, мускулистый, словно сплетенный из чего-то. Удивительный человек. Когда я его вызывал и говорил с ним, он становился передо мной, смотрел молча мне прямо в глаза и, внимательно выслушав, тихо говорил: «Будет сделано». И никогда у меня не было в этом сомнений! Он ничего и никогда не записывал, он все помнил слово в слово. После войны, много лет спустя я ездил к нему в гости. Я так его любил. Это человек, который делал на войне все так, как я хотел.
КОМАНДОВАНИЕ ОТРЯДА В 1941 ГОДУ
– Эффектное фото, вы подняли коня на дыбы…
С лошадью у меня было одно приключение, которое я до сих пор оплакиваю. До этой лошади у меня была гнедая кобылица Звёздочка, из тех, что умнее человека. Бывало, от усталости упадешь с нее в какую-нибудь повозку, чтобы хоть немного поспать, а она бежит за повозкой, и никого не подпускает к ней! Она охраняла меня лучше любого часового. А потом случилась беда. Мы отдыхали в Белоруссии, и налетела немецкая авиация, начала нас утюжить. Потом захожу в сарай, а моя Звёздочка стоит, а у нее прострелена грудь и правая лопатка. Струей свищет кровь. Она плакала, как ребенок, смотрела на меня и надеялась, что я могу спасти ее. Я ей помог тем, что пристрелил… чтобы не мучилась. После Звёздочки я нашел себе другого коня, трофейного. Мы отбили его у фрицев, я его обучил по-своему. Но Звёздочку мне не забыть никогда. Двое суток я плакал, как маленький мальчик. Никогда мне не забыть, как она смотрела на меня, и казалось, читала мои мысли…
– В 44-м эскадроны были направлены на борьбу с бандеровщиной в районе Львова. Расскажите про этот период, пожалуйста.
Ну, с этими «друзьями» я встречался не однажды. Как я уже сказал, еще в 40-м году, когда я был лейтенантом внутренних войск, нас привлекали к ликвидации наиболее активных «деятелей». Тогда никто еще не задумывался о политическом значении этих людей, об их опасности. Мы только начали знакомиться с ними. Мы имели дело с бандой, которая имела родословную с 18-го года, от времен Петлюры. В районе Броды нам тогда довелось прихватить одну женщину. Но тогда на это не обратили внимания, промолчали и, в общем-то, все это прошло мимо ушей. И вот результат, до сих пор мы расхлебываем эту кашу. Ведь не обязательно человека уничтожать, иногда человека можно переделать, изменить его мышление. Насчет перевоспитать – тут я не уверен, это выглядит сомнительно. Эти люди не относятся к такой категории, они особого склада, и еще в 40-м я это понял.
А в 44-м у меня вся разведка передвигалась на лошадях, два эскадрона. Нас тогда привлекли к уничтожению банд. Три дивизии войск НКВД и мы. У меня около двух тысяч человек, а войск НКВД – тысяч под 50. Я знал, что делать и как делать, и уничтожал их без потерь и особого труда. Мы понимали этих людей и их повадки. Мы сами недавно были в их шкуре. Теперь роли поменялись. Армия же, то есть войска НКВД, не понимали ничего. И мне кажется, их основная задача была в том, чтобы не дать мне ничего сделать. Несколько раз я обращался с этим вопросом к Строкачу: «Уберите войска и я за два месяца, нет, даже за месяц ликвидирую все это под корень. И зря вы отпустили Вершигору. Мы бы быстро разобрались не только с бандитами, но и с теми, кто ими командует. Он же только жал плечами и отвечал: «Вопрос уже решен, исполняй».
Обычно сначала я вел разведку, определял дислокацию наиболее крупных бандгрупп, которые количественно соответствовали батальону. Мы место дислокации, этот район окружали плотным кольцом, прочесывали и ликвидировали. Мы знали их болевые точки.
Армейское же начальство, похоже, не могло терпеть меня и то, чем я занимался. Их крепко злило, что три дивизии по 12 тысяч человек не справляются там, где справляемся мы. Начались доносы о том, что я мешаю им вести борьбу с бандами. Они добились своего. Меня убрали, а банды остались. Ничего не поделаешь. Власть есть власть. Власть будет верить не мне, а генералу Скородумову, потому что он генерал и потому, что у него в подчинении три дивизии.
ВСТРЕЧА КРОЛЕВЕЦКИХ ПАРТИЗАН
– Вам война не снится?
Вчера снилась. Причем, удивительно, вчера я воевал с бандеровцами. Никогда мне бандеровцы не снились. И вдруг надо же… Наверное, телевизора насмотрелся. Приснилось, что меня в плен захватила какая-то баба. Причем, когда и кто меня связал, я не знаю. А эта следила, чтобы я не развязался и не убежал.
– Можете припомнить самый тяжелый момент во время войны?
Они все тяжелые…
– Вы когда-нибудь теряли присутствие духа?
Наверное, в тот момент, с этими ранеными, когда нас обнаружили немцы…
Как я уже говорил, я шел самостоятельным маршем. Во время подготовки перехода шоссе мы увидели вражескую колонну. Было решено колонну ликвидировать. У нас была одна противотанковая мина, мы ее установили на шоссе. Колонну расстреляли. Когда переходили шоссе, решили проверить, кого мы расстреляли. Нашли несколько тяжелораненых. Оказалось, офицерский состав ехал в Берлин для формирования нового армейского корпуса. Считай, в этой колонне я расстрелял офицеров на целый армейский корпус. Это меня страшно обрадовало. Но пока мы занимались этой колонной, потеряли время и задержались.
После перехода шоссе мы спрятались в небольшом лесочке. Таким нехитрым образом я укрыл отряд с воздуха. К полудню с запада и с востока подошло по 20 машин немцев. 40 машин по 20 человек в машине – это считай, полк. Этого вполне достаточно, чтобы блокировать и уничтожить нас. Они начали готовиться к проческе…
Самое главное, у меня не хватало патронов. Их расстреляли при уничтожении колонны, и теперь мне нечем было воевать. Я ходил и думал: «Что же делать? Хороший, солнечный день. Должен быть какой-то выход». Подумал-подумал, приказал запрячь лошадей, вытянуть повозки на главную просеку. В обозе оставил неисправное оружие, какую-то порванную одежду, которую нельзя носить. Расчет был простой: немцы начнут проческу, дойдут до этого обоза, увидят брошенное оружие и всякое барахло и решат, что партизаны уже убежали. Посмотрят и прочесывать поленятся. И знаете, я не ошибся. Немцы, начав прочес, обнаружили этот обоз. Осмотрели барахлишко и все то, что осталось на подводах. И действительно, ушли и не стали прочесывать леса. В тот раз мне удалось обмануть их.
Они забрали наш транспорт. А у меня оставались раненые, которых было ни много ни мало, а полторы сотни. Как только снялась осада, пришлось взять раненых на руки и нести их пять километров до следующего села. А в следующем селе по маршруту мы перехватили обоз, на котором приехали каратели. Это была победа. Дед Ковпак от радости даже засмеялся, когда я рассказал ему, как я поступил в этой ситуации: «Ты это здорово придумал». Если честно, я сам не ожидал, что получится так изящно. Это же красотища! По нашу душу приехало столько войска, а мы отказались от войны. Значит, не обязательно воевать в невыгодных условиях! Легко это рассказывать, но нелегко вспоминать, как медсестры закрывали рот раненым, чтобы они не закричали в бреду. Это было очень страшно, но в то же время в каждом из нас жила надежда.
Вместо послесловия:
РАДИОГРАММА
От «ЗАГОРСКОГО» ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КП (Б) У И. ХРУЩЁВУ И НАЧАЛЬНИКУ УШПД Т. СТРОКАЧУ О ГИБЕЛИ КОМИССАРА СУМСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ С. РУДНЕВА
27 августа 1943 г.
Шифровка вх. № 8325 [10.09.1943 г.]* Повторяю телеграмму № 206
По данным бойца Глуховского партизанского отряда стало известно, что комиссар части Семён Васильевич РУДНЕВ 5 августа во время боя у города Делятин был ранен в ногу и руку. При нем находился комендант, сестры и 4 бойца.
Посланная мной группа бойцов второго батальона для выезда к части на месте ранения не нашли ни РУДНЕВА, ни бойцов, и принятые меры розыска до сих пор положительных результатов не дали.
КОВПАК не принимал мер потому, что поругался с ним и желал его гибели.
20 августа командир минеров ТЕРЕХОВ сообщил, что КОВПАК о РУДНЕВЕ сказал «одним крохобором меньше».
8.43 г. «ЗАГОРСКИЙ»
ЦДАГО. — Ф. 62. — On. 1. — Спр. 1340. — Арк. 212.
Копия. Машинопись.
* На шифровке имеется пометка Т. Строкача: «Клеветник «Загорский”. Этого быть не может. 17.09.43 г. »
Интервью: С. Смоляков
Лит. обработка: С. Смоляков
НАГРАДНЫЕ ЛИСТЫ
Брайко Петр Евсеевич
Июль 2014 года. Телефонный звонок:
– Брайко слушает.
– Пётр Евсеевич, вам звонил N по моему поводу.
– Никаких интервью журналистам! Одна сплошная ложь…
– Но я не журналист…
– Еще раз повторяю, никаких интервью!
– Пётр Евсеевич, не откажите! Вы же герой детства. Мы книги про Вас читали, фильмы… Да что там говорить, мы играли в Вас!.. Ну, я не знаю, мне остается только перед телефоном на колени встать…
– …Ладно, приезжайте.
Я пограничник. Окончил Московское бабушкинское пограничное училище. Правда, тем, чему меня учили, мне заниматься не пришлось. Но учеба в училище что-то дала, наверное. То есть это сделало меня немножко военным. А, вообще, война – это совершенно другая история. Чему научила война, никто не научит.
Обычно те, которые пишут о войне, сами, как правило, (в боевых действиях) не участвуют. Отсюда вывод – значит, они не знают истину, верно? Они не могут знать, как ЭТО будет происходить на войне. Они эти вещи узнавали из художественной литературы или вычитали из архивных и мемуарных материалов, так? Вот эти некто обратились к ам. Потом они пишут, что-то добавляют, исправляют, оформляют, приводят в порядок, и получается так называемая документальная литература, так?
Я же все ЭТО лично сам испытал на своей собственной шкуре. И я помню, какие мы в начале войны делали глупости. Так было, так есть сейчас и так будет всегда. Опять будем бросать танки без поддержки (пехоты), а потом за танками – пехоту. Это мы видим и сейчас. Прут танки – их без поддержки жгут. Потом за танками бежит пехота. Куда бежит, зачем бежит – не понятно…
Вообще, литература – это по большому счету вымысел. Человек пишет так, как он хочет написать, так ведь? В большей степени это, конечно, касается художественной литературы. С документальной же все несколько сложнее. Здесь хочешь не хочешь, но как-то надо придерживаться того, что было на самом деле, верно? Надо, чтобы это все хоть немного соответствовало реальным событиям. А с тех пор прошло уже сколько времени? Правильно, 70 лет! Из людей тех уже и нет никого. Остался, пожалуй, я один. И мне непонятно, кого вы можете опросить и что вы можете собрать на тему…
– Одному из авторов ресурса удалось встретиться с ковпаковцем N, проживающим в Израиле. Я лично разговаривал с К в Львове. Но он попал в соединение в 44-м.
В 44-м Ковпака уже не было, командовали другие. Сейчас мне регулярно названивают: «Да, я был у Ковпака». Доходит до маразма – не могут назвать имя и отчество Ковпака! Спрашиваю: «Где вы воевали? Кого вы можете назвать?». Молчание.
Сейчас можно уже болтать все что угодно, потому что люди ушли, и поправить эту ложь никто не может, да и, наверное, даже не будет. Сколько лет этому К из Львова? Бандеровец поди? Не хочу обидеть человека, но, скорее всего, это не тот человек, за которого он себя выдает… Сколько ему лет?
– Он вас помнит, но он с позднего состава. Пришел уже после «Карпатского рейда». Ему 92…
Хм, 92? Значит, он уже вроде меня, в годах. И что он вам рассказал?
– Он начинал воевать в белорусских лесах, а в 44-м году они вчетвером из соединения Капусты удрали к вам.
Соединение Капусты никогда с Ковпаком не взаимодействовало. Они действовали там, в белорусских лесах, и насколько я разбираюсь в «медицине», они действовали весьма пассивно. Потому что если бы он действовал активно, то они стали бы известными. Это, наверное, из тех отрядов, которые мы называли «сидячие», что сидели в лесах и в основном занимались тем, что спасали себя и свою драгоценную жизнь. Они сидели в лесах, объедали народ и ждали, когда их освободят. Какие это партизаны? Одно название! В каком отряде он был у Ковпака? Кто командир?
– В эскадроне, количеством 120 сабель. Под командованием Зезюлина…
Верно, был у нас эскадрон. Сначала им командовал Ленкин. У него под командой был кавдивизион, в нем три эскадрона неполного состава. У нас ни у кого не было полного состава. Все подразделения вполовину меньше нормы. А делали в десять раз больше! Потому что решали вопрос не количеством, качеством! Я, к примеру, никогда не оставлял в засаде больше сотни людей. Почему? А потому что для большего числа место трудно найти! Для засады нужно найти такое место, где ты неуязвим, и откуда ты можешь полностью уничтожить противника. А полностью ликвидировать противника ты можешь только в одном случае: если ты успеешь это сделать за 10-15 минут. Не более! Если бой затянется, ты будешь уничтожен. Это истина, которую мало кто знает, но которую нужно знать. Короткий промежуток времени для изготовки и несколько минут для ведения огня, но такого огня, который гарантирует уничтожение и тотальную ликвидацию всех и вся, что перед тобой возникло. Засада – это искусство. Мне удавалось полностью ликвидировать попавших в засаду противников. Я провел более сотни боев, которые длились не более десяти минут! Раз-два и все… и ты свободен, ты живой, и ты непобедим! Если устраивать засаду как показывают сегодня – это для дураков. Почему мы не учим людей, что надо делать в таких ситуациях, – это уже другой вопрос. Какие у вас есть еще вопросы?
– Вы нигде вы не описываете, как вы встретили 22 июня. О начале войны вы не рассказывали ни разу.
Начало войны было простым и обычным, о котором даже сказать нечего. Войну я ждал, впрочем, как и все остальные, кто был рядом со мной. Ведь мы пограничники. Я знал, что война вот-вот начнется, но не знал время «Ч», когда именно. Все вокруг знали, что война будет. И все об этом открыто говорили. Особенно нервно ожидали женщины, они обычно переживают более остро и более ярко.
Началась война. Мы держали границу. Очень быстро мы оказались уже не на границе, а на захваченной врагом территории. Враг, уничтожая перед собой все живое, ушел на восток. Теперь предстояло решать вопрос, что делать дальше. Начальства надо мною не было, теперь все надо было делать самому.
– Здесь написано, что вы попали в концентрационный лагерь и у вас несколько побегов.
Я? В лагерь? Ну, как попал… Когда уходил на восток к линии фронта. Сначала мы шли втроем – я прихватил с собой трех солдат, своих бойцов. Фамилии их не помню, хоть убей. А ведь мне так нужно было вспомнить фамилии этих людей, для меня это было жизненно необходимо, когда меня почти прислонили к стенке.
Мы вышли из какой-то деревни и двигались по дороге на восток. И вдруг навстречу из Киева едет машина. Доехала до нас, резко остановилась. Из кабины выскочил офицер, за ним два автоматчика и еще трое остались в кузове. Ствол в зубы и кричат: «Партизан?». Я им говорю, что не партизан. Они не стали слушать: «Шнель в машину!». Еще хорошо, что офицер оказался лопух и не приказал обыскать меня. У солдат ничего не было, а у меня лежал в правом кармане пистолет, а в левом – три десятка патронов к нему. И если бы они меня обыскали и нашли это, то мы бы там и остались на дороге. А так нас привезли в Дарницу, где они сделали крупный лагерь для военнопленных. Просто подвезли к воротам, которые были открыты и где стоял часовой. Затолкали нас внутрь, а сами уехали. В лагере я пробыл ровно 11 часов. Мало кому удавалось бежать из Дарницы. А мне удалось уйти, причем уйти свободно, без всяких проблем, просто чудом удалось. И мало того, что сам ушел, да еще увел с собой эту троицу.
Всю свою жизнь я ищу этих людей. Но как можно найти человека, у которого ты не знаешь ни фамилии, ни имени. Постепенно я пришел к мысли, что этих людей уже давно нет в живых. Они не могли не прочитать моих книг, ведь их вышло 19 штук. В этих книгах, и вот в этой последней я рассказываю про тот эпизод. Если бы кто-то из них прочитал, он непременно бы нашел меня. Ведь это важно – найти человека, который спас тебя, который увел всех от неминуемой смерти, верно? Даже если не иметь никакой надежды, то все равно нужно искать, так мне кажется. Но прошло столько времени и никаких звонков или писем по этому поводу нет.
ПУЛЕМЕТЧИКИ КРОЛЕВЕЦКОГО ОТРЯДА
– Где вы расстались с ними?
Как я уже сказал, мы сбежали из лагеря. Потом четверо суток шли на северо-восток. И ведь нужно хоть раз в день покушать, верно? И нужно где-то ночевать. Ночи становились все холоднее. В поле не заночуешь, в скирде тоже. Что делать, просились в дома. И помню, кормили нас, как своих, как родных. Почему? Потому что видели, кто мы. А ведь я не всегда говорил правду. У меня было две легенды: одна для полиции, а другая для своих. И ведь мало того, что кормили, но и ещеоказывали всяческую помощь! Однажды мы заночевали где-то восточнее Киева. Обычно мы ночевали раздельно, по одному, потому что троих и в мирное-то время побоятся пустить на порог. А тут война. Это все сложно и очень опасно… Перед ночевкой мы сговаривались, где встречаемся утром. Таким образом мы продолжали движение на восток. Однажды утром на встречу никто не пришел. Подождав часа полтора, и никого не дождавшись, я пошел один. Что с ними произошло, куда они ушли, я не знаю, но очень хотел бы знать.
– Если вы не против, я воспользуюсь заготовленным списком вопросов.
Не против.
– Как вы охарактеризуете Кочемазова как командира?
Кочемазов – бывший прокурор Конотопского района. Когда началась война, он вместе с председателем райисполкома Конотопского района остался в тылу у немцев для организации партизанского отряда. Примерно таким образом возникло пять отрядов соединения Ковпака. Структура Конотопского отряда была предельно проста. Состав – всего шесть десятков человек. Отряд (Кочемазова) был хороший, самый малочисленный, но самый боевой. У меня в отряде воевал хороший народ. Наш маленький отряд бросали в самое страшное пекло, но удивительно, мы приходили туда и решали задачи без труда, не чувствуя их сложности.
Я имею право так говорить, потому что находясь в этом отряде, я, наверное, и стал человеком. Командование почему-то всегда бросало этот маленький отряд на самые опасные участки. Размышляли в духе, мол, если погибнет, так и не жалко. Да, так было, скажем прямо. По крайней мере, так действовали вначале. И, наверное, это действительно помогло мне научиться правильно поступать там, где нужно и когда нужно. И поэтому никто из моих однополчан и командиров не сомневался во мне. А Ковпак и другие руководители смело оставляли меня там, где боялись оставить кого-либо другого. Почему боялись? Да потому что случалось так, что человек просто мог уйти. Ушел, и нет его! Но хочу сказать тебе, каждую операцию, каждый бой любого из отрядов дед Ковпак умел проверить. И он обязательно проверял. У него всегда под рукой имелся доклад от нужного человека. Да еще бывало, вслед посылал своих ребят, разведку. Разведчики, прибыв на место, разговаривали с местным населением, с участниками и свидетелями и получали информацию, как он резонно считал, самую достоверную. Ковпак – это Ковпак, это человек, который учился еще в Гражданскую войну у таких людей, которые не позволяли (юлить) …
КОВПАК С КРОЛЕВЧАНАМИ ПОСЛЕ ВОЙНЫ
У меня разночтений с ними не случалось, по крайней мере, мне так кажется. Я не припомню, чтобы меня упрекнули в чем-то: неправильно доложил, недоговорил или скрыл что-то, и в таком духе. Все и всегда соответствовало (информации контроля). Надо сказать, подобные проблемы редко встречались и в других соединениях.
Интересный момент – когда я пришел в отряд, а пришел я довольно необычно, и решалась моя судьба, дед Ковпак сначала пришел к выводу, что меня надо пустить в расход. Меня сначала проверяли идеологически. Но потом убедились, что я тот человек, за которого себя выдаю. Меня проверял Канавец, бывший председатель Конотопского райисполкома.
Дело в том, что человек, который меня привел в отряд, оказался подонком. Он меня привел в караульное помещение и доложил обо мне ерунду. Короче говоря, сказал про меня, что я человек подозрительный и очень опасный. На каком основании он сделал такой вывод, теперь могу сказать только я. Поначалу мне пришлось с ним разговаривать в довольно сложных условиях и я посчитал его полицаем-провокатором, и поэтому доложил ему «нужную» версию на тему кто я такой. Потом, убедившись, что он свой человек, я извинился. Но кто мне поверит после такого? Ты бы поверил? И я бы не поверил…
Он доложил, что я подозрительный человек, и что он мне не верит. Меня вызвали в штаб. Я пришел, смотрю – сидит командир, справа стоит комиссар, слева за длинным столом еще четыре партизана. Перед ними четыре общих тетради. Мне указали кивком: «Садитесь». Я сел… Сзади меня стоял Руднев. Я сидел и чувствовал, что тот человек, который стоит сзади, видит меня насквозь, и, может быть, даже глубже. Он умел делать такое – это был необычный человек. Но даже без того я, конечно, бы стал рассказывать честно. Я рассказывал им подробно, таким образом, чтобы они ничего не упустили – и то, что я сделал плохого и то, что сделал, как я считал, хорошо. Все записывалось.
Несмотря на доклад Лысенко, именно Руднев настоял на повторной проверке. Ковпак молча сидел напротив и только изредка поглаживал бородку. А Руднев смотрел мне в затылок. Так продолжалось три дня. Представляете, три дня! Меня вызывали, и я снова видел одну и ту же картину, как в первый раз: напротив меня – Ковпак, здесь – Руднев, а за столом четыре ковпаковца записывали мои слова.
Не было такого случая в жизни, чтобы я не доложил так, как это было на самом деле. Я считал, что дезинформировать – это подло, что любой человек не имеет права так поступать. Я был не совсем нормальным человеком, меня так воспитали. Мне везло в жизни на людей, на начальство. Когда я поступил в педагогический техникум в Конотопе, директором этого техникума оказался бывший комдив Красной Армии времен Гражданской войны Стрельцов. Маленький, стройный, словно сшитый. Такая необычная фигура и необычное поведение… Это первый человек, который как-то незримо повлиял на меня. Стрельцов мог посмотреть на человека так, что если бы даже человек и хотел соврать, то не смог бы. В этом смысле мне очень везло на людей. Сначала Стрельцов, а потом Руднев.
Вот такая со мной приключилась нехорошая история. Это всегда сложно на войне. На войне вообще очень сложно. Короче говоря, жизнь моя висела на волоске. Меня спасло то, что я детально рассказал свою биографию и указал знающего меня человека, а такой человек уже воевал в отряде – он пришел раньше. Это меня и спасло, собственно говоря. А так дошло до того, что хлопцы уже присматривали мою одежку, которая останется после меня…
ПЕРВЫЙ РЯД СЛЕВА НАПРАВО П. Е. БРАЙКО, С. А. КОВПАК, Ф. Д. МАТЮЩЕНКО.
ВТОРОЙ РЯД СЛЕВА НАПРАВО Г. Я. БАЗЫМА, П. П. ВЕРШИГОРА, М. И. ПАВЛОВСКИЙ, В. ВОЙЦЕХОВИЧ
Сначала в отряде я был рядовым. Проходил, так сказать, притирку, участвовал в боях, которые шли чуть ли не каждый день. И никто не мог от этого отвертеться. Проверили меня в бою, во втором, третьем… Вскоре начали присматриваться. А потом Ковпак и Руднев взяли в штаб и попросили возглавить разведку, которую я создавал с нуля. Ведь воевать воевали, а разведкой заниматься не умели. Получается, не зря я им рассказывал свою биографию. Они решили, видимо, что я кое-что умею и могу это сделать…
Или вот было такое соединение Наумова. Нынешние авторы почему-то умалчивают о том, что путь Наумова начался именно с нашего соединения, и берут в другую сторону. А ведь Наумов – это детище Ковпака. Ковпак сделал Наумова Наумовым! Он находился у нас две недели. За это время он посмотрел, что, и главное как, делает Ковпак. И поскольку Наумов был кадровым военным, пограничником, он всегда стремился к самостоятельным действиям. Ковпак его отпустил без возражений. Вообще, Ковпак и Руднев занимались тем, что постоянно плодили новые и новые отряды. Они давали им основу, обучая тому, как надо действовать и как можно побеждать врага. Потому что воевать может каждый, а вот побеждать умел далеко не всякий. Так, подучившись и обретя уверенность, Наумов совершил первый в истории войн отчаянный степной рейд.
Это был очень смелый, активный и отчаянный человек. Но был у него один грех. Он плохо делал, что по дороге оставлял своих раненых. Дед Ковпак и особенно комиссар Руднев так не поступали, боже упаси! Не только не оставлял, а еще и запрещал оставлять, и наказывал нам – не дай бог, чтобы мы кого-то оставили. Мы даже убитых забирали с собой и сами хоронили, не доверяя никому. В этом– основное отличие Ковпака и Руднева.
Потом, командуя разведкой, я шастал везде и всюду. И когда однажды встретился в населенном пункте с пограничником (Наумовым?), страшно обрадовался. Не припомню случая, чтобы кто-то из пограничников, скажем, ушел служить немцам или занимался чем-то не тем, или повел себя недостойно. Пограничники – это особый народ. Поэтому, когда я узнал, что встретился с пограничником, то был на седьмом небе. Знаете, я словно бы вырос на несколько сантиметров.
МИНЕРНАЯ ГРУППА КРОЛЕВЕЦКОГО ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА 1943 ГОД
Конотопский отряд ушел с Наумовым. Но это было уже без меня. Что потом случилось с Кочемазовым, я не могу сказать, не знаю. После войны я несколько раз ездил в Конотоп и знаю, что там создан музей. Знаю, что Кочемазова там помнят и чтут. По-моему, он погиб в одном из рейдов, толком не знаю.
– Писалось, что бойцы Конотопского отряда где-то нашли ящик со знаками различия десантников. Правда ли, что они ходили со знаками различия десантных частей?
Не помню такого и впервые от вас слышу.
– Вы не помните Федоренко, из конной разведки?
Да, это мой человек, из разведчиков. Это первый состав, который был еще под Сумами. Когда я начал собирать и готовить разведку, отбирал в нее лучших людей. Федоренко стал первым командиром отделения. А ведь до меня именно он возглавлял разведку соединения. Помню, Руднев встретил меня такими словами: «Скажу вам откровенно, у нас уже приличное соединение, более 700 человек. А разведка состоит из одного отделения, которое возглавляет Федоренко. Его у нас прозвали Сметанником, потому что его основные достижения – сбор сметаны и молока, которые они приносят в штаб вместо информации. Нас такая разведка не удовлетворяет. Вы пограничник, и вы наверняка знаете, как важна разведка». Я смутился: «Не знаю, смогу ли». Но я тут же согласился, потому что он командир, а я подчиненный. И потом с Рудневым было нельзя не согласиться. Руднев – особый человек, слово которого было для других законом. Что интересно, он никогда не приказывал, он только просил. Или бывало, спрашивал: «А как по-вашему, можно ли сделать так, чтобы мы имели то и это…». Он умел разговаривать. Единственный человек подобного масштаба, и не только в нашем соединении, но и не побоюсь сказать, в стране. Если бы он остался жив, то мог бы подняться до роли первого человека в стране. Это был человек очень грамотный, что особенно важно – грамотный политически, как никто другой.
В ПЕРВОМ РЯДУ (СЛЕВА НАПРАВО) КОМПОЛКА П. Е. БРАЙКО, Т. А. СТРОКАЧ, П. П. ВЕРШИГОРА, КОМАНДИР КАВЭСКАДРОНА А. Н. ЛЕНКИН И ДРУГИЕ.
ВО ВТОРОМ РЯДУ КОМИССАР ДИВИЗИОНА Н. Д. МОСКАЛЕНКО, НАЧАЛЬНИК ШТАБА ДИВИЗИИ В. ВОЙЦЕХОВ
– Вы не помните Ивана Карпыча Ведешкина? Почему его сняли с должности?
Ну как я могу его не помнить? А сняли его, потому что… пил.
– А политрук Антыков?
Антыков, да, был такой. Его за что сняли? Да всё за то же… За пьянку и за утрату доверия. Доложил «липу», или что-то сделал не так…
– За что расстреляли Кузьменко?
Кузьменко? Не знаю. Не помню такого.
– Какие у вас были взаимоотношения с Фёдором Даниловичем Горкуновым?
Он до меня руководил. Грубоватый был человек, всегда рубил с плеча правду- матку. Горкунова привел Руднев. Потому что Горкунов спас семью комиссара. Он ездил за ними, забрал жену и младшего сына. И поэтому Руднев очень его уважал и ценил. Поначалу… А потом уважение вдруг пропало. Пропало, потому что человек докладывал то, что не совершал. А Руднев был таким человеком, который подобные вещи не спускал никому и никогда.
– А как делили обязанности между собой Вершигора и Горкунов?
Видите ли в чем дело, они не могли делить обязанностей, потому что, во-первых, когда пришел Вершигора, Горкунов уже не числился в разведке. А во-вторых, Вершигора Горкунова терпеть не мог. Знаете, как бы это помягче сказать, он не то чтобы не думая правду-матку рубил, он, вообще не думая, докладывал.
– Разведчик Бережной подчинялся вам?
Не знаю, какой Бережной был разведчик. А пришел он к нам именно как разведчик, но он докладывал то, что докладывали ему его подчиненные, и не всегда это оказывалось так, как они докладывали. Поэтому я перестал верить этой разведке. Это, во-первых. А во-вторых, где-то спустя месяц меня назначили на другую должность, начальником штаба Кролевецкого отряда. И я уже был обязан заниматься другими делами. Ну и надо добавить, что я ни разу не решал боевые задачи вместе с Бережным. Поэтому сказать, какой он был разведчик, не могу. И вообще, пришел он к нам не как разведчик, а как террорист. И вся его группа была прислана, внедрена к Ковпаку с целью ликвидировать комиссара Руднева. Чем он занимался, что он сделал полезного? Знаю, что они после войны глушили водку. На том они сгорели.
БОЙЦЫ КРОЛЕВЕЦКОГО ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА
– А словаков помните?
Хорошо помню. Мы их пытались отправить через границу. Один раз подошли к границе, но нас встретили плотным огнем, и мы отошли, не стали злить собак. Потом через полмесяца всех словаков собрали, их было семь человек, и примерно в том же районе переправили. Одели их как полагается, обули, экипировали полностью, выдали продукты сухим пайком на неделю и отправили на родину. Это я помню. Выжил ли кто из них – не знаю.
Еще были венгры. Их тоже отправляли на родину. Спустя несколько лет после войны у меня появились сведения о том, что венгерская группа добралась до места и что они создали в Венгрии свой отряд. Но что с ними случилось после войны не знаю.
– В фильме “Дума о Ковпаке” есть запоминающийся момент, когда немцы лежат на снегу, стучат сапогами, а потом замерзают.
Было дело. Только на самом деле это были венгры. Это февраль 43-го. Тогда был очень холодный февраль. А они ж одеты хреново: шинелишка эта, в ней только в августе ходить или в июле.
– Вы встречались после войны с Бакрадзе?
Вначале встречались. Он в Вологде жил. Потом кто-то говорил, он впутался в нечестные дела, взятки там какие-то. Он занимался коммерцией, что-то продавал. И все кончилось тем, что им занялись органы. Дело шло к аресту. Он не мог этого выдержать и буквально за несколько дней до ареста покончил жизнь самоубийством.
Здесь у тебя написано, что у Бакрадзе не было передних зубов. Черт его знает, я ему в рот не заглядывал. В отношении Бакрадзе я не имею сказать ничего плохого, я с ним мало общался. Мне кажется, он никого не любил кроме себя и думал только о себе. Он постоянно находился в штабе. Понимаете, все, что появлялось в штабе, особенно с Большой земли, все шло через его руки. Поэтому я от него держался подальше.
Дед же ему многое прощал, наверное, потому что он грузин, и Дед ему симпатизировал. Поставил его командиром самого крупного полка, Путивльского отряда, он у нас был самый большой. Как командир, он был самый дубовый. Ничего не мог решить, и обычно всё решали за него. Все экстраординарные задачи решал 3-й полк. А Давид Бакрадзе был для того, чтобы поддержать национальное равенство. В общем, все у нас было нормально в этом смысле.
КРОЛЕВЕЦКИЕ ПАРТИЗАНЫ. ОБЩЕЕ ФОТО
– Вы помните того немца, разведчика Клейна?
Клейна помню. Сначала он был командиром разведроты, очень хорошо работал. Крепкий мужик, и как человек хорош. С Робертом можно было делать дела и решать задачи.
– Вы как-то обходите вниманием в ваших книгах Базыму Григория Яковлевича…
Базыма – это, как бы вам сказать, некий прообраз Макаренко. Воспитатель, учитель, бывший директор школы, он в основном занимался только штабной работой. Да и той он потом занимался совсем мало, потому что у него был толковый помначштаба Войцехович, который все взял на свои плечи. Войцехович готовил соединения к рейду, он же разрабатывал маршрут, он же получал и анализировал разведданные… и мои в том числе. Поэтому в основном мне пришлось работать с Войцеховичем. А Базыма занимался только, собственно говоря, ведением дневника. У него имелась общая тетрадь. Он, собственно, вел историю соединения. Грамотный человек, очень порядочный, честный и все понимающий.
– В своей книге «Партизанский комиссар» вы упоминаете полковника Петрова. Вы не в курсе, что с ним случилось дальше?
Не знаю. Сам интересовался. Ушел и все, ни слуху ни духу, ни звонка ни ползвонка. На войне так часто бывает.
НЕИЗВЕСТНЫЙ И В. ЗЯБЛИЦКИЙ
– Радисты Коноваленко и Молчанов. При высадке у них разбился командир по фамилии Бобров.
Помню таких. Это первые радисты, которых забросили к нам. Боброва не помню. А как я могу помнить, если он погиб. Молчанова и Коноваленко мы охраняли персонально, пожалуй, сильнее, чем командование соединения. Молчанова, радистку Катю, этих я помню хорошо.
– Здесь на фото боец Дегтёв, 6-я рота.
Да, Дегтёв. И что? Дегтёв пришел в 1-й батальон, то есть в Путивльский отряд. В боях он не участвовал. Его Вершигора озадачил розыском аэродромов и их обустройством. Они искали площадки для посадки самолета. Вот он этим и занимался, то есть занимался ничем. Мы постоянно рейдировали, двигались. И чтобы получать снабжение нам приходилось искать площадки, подходящие для посадки самолетов. Этим занимались специальные люди вроде Дегтёва. Что-то вроде инженеров. Но инженер из него хреновый, потому что у него не имелось даже обыкновенной саперной лопаты. (Смеется). Как я себе это тогда представлял – тунеядец. Это я шутя говорю!
– Пишут, Ковпак заявлял, что будет удерживать летчиц, как заложниц, если УШПД не улучшит снабжение.
Дед умел пошутить, любил требовать и шутить. И трудно было понять, где он шутит, а где нет. Дед – это дед. И потом, все-таки в сравнении с ним мы были детьми, а он был отцом, ему было 60 лет. Он прошел Гражданскую, а мы были на его фоне мальчиками. Дед Ковпак – историческая фигура. Не обращайте внимания на мелочи, смотрите шире на вещи! Нам жизненно необходимы были патроны, мины, снаряды. А присылали их не всегда или, скажем, присылали какую-то чепуху вместо этого. Поэтому он требовал и ругался.
КОМАНДИРЫ КРОЛЕВЧАН
– А вот был такой у вас Лысенко в 10-й роте…
Хм, так ведь этот Лысенко и есть тот, кто допрашивал меня под видом начальника полиции, а потом привел в отряд.
– Так ведь он дезертировал…
Верно! То ли в конце 41-го, то ли в феврале 42-го. Помню, потому что меня вызвал Руднев и сказал: «Дезертировал Лысенко. Его нужно найти и ликвидировать». Да, именно так! Потому что такой человек был чрезвычайно опасен для нас. Он начал распространять дурные слухи о соединении. Мне пришлось послать людей и выполнить приказ.
– Пётр Евсеевич, разрешите сложный вопрос? Недавно опубликовали дневник Руднева. Там есть страницы про бои в Карпатах. Сначала все более-менее, но потом, после того, как вы разгромили нефтепромысел, в строках начинает чувствоваться напряжение. А потом наверху в Карпатах, когда вас прижали, он пишет весьма резкие строки. Он пишет, что «дед пьет постоянно, ходит к женщине».
Правильно пишет. Да, Ковпак выпивал. И вроде бы правильно да неправильно… Почему? Да потому что дед умел пить! Это был особый человек.
А Руднев был очень честным человеком, строгим в отношении поведения, и особенно личного поведения командования, и не мог позволить себе и другим чего-то зазорного. И когда он видел, а этого нельзя было не видеть, потому что они с Ковпаком постоянно были вместе в штабном автобусе… У нас был трофейный автобус, на котором прибыл специальный батальон для нашей ликвидации. Но получилось так, что мы ликвидировали этот батальон, а их шикарный автобус достался нам. И Руднев не мог не видеть, что Дед ходит в свободное время, особенно по ночам, к рыжей Дусе. Была у нас одна Дуся, медсестра. Волосы у нее были прямо красные. Ковпак ходил к ней. А почему бы и не ходить, если она не возражает. Это никому не мешало.
ПАВЛОВСЬКИЙ М. И. (В ЦЕНТРЕ), КОМАНДИР ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА, БЕРИСЛАВСКОМУ РАЙОНА НЫНЕ ХЕРСОНСКОЙ ОБЛАСТИ С ПАРТИЗАНАМИ. 1941 ГОД
В Карпатах у Ковпака с Рудневым постоянно случались стычки. Они оба нервничали. И это понятно, ситуация была напряженная. Дело в том, что Руднев – это идея, Руднев – это совесть. А Дед иногда забывался и делал что-то этакое, выходящее за рамки, Руднев же этого терпеть не мог и он всегда его одергивал. Если бы не Руднев, не был бы Ковпак Ковпаком. Деда заносило и очень часто. Мне кажется, Руднев имел, так скажем, некое предчувствие гибели. Еще в 29-м, когда Руднев учился в специальной школе в Е, он оказался причастным к группе сочувствующих сталинской оппозиции. Сталин всю эту оппозицию ликвидировал начисто. Руднев уцелел только потому, что в 29-м уехал из Петрограда в Севастополь строить укрепрайон. Потом после Севастополя его перебросили комиссаром Дальневосточного укрепленного района. Так он и уцелел. Но он понимал, что Сталин ему не простит и не оставит это просто так. И он всегда ждал чего-то. Руднев был той фигурой, которая подлежала ликвидации. Это он знал, это понимал и даже говорил об ЭТОМ вслух.
А потом к нам прислали группу с Большой земли. Прилетели люди с черной, подлой целью. Прорвались слухи, что прибыли люди, которые хотели убить нашего комиссара.
– Когда вы лично видели Руднева в последний раз?
После неудачной попытки прорыва. Есть там такой районный центр Коломыя. Километрах, может, в тридцати от Коломыи есть красивый лес и протекает речушка, не помню ее название. Мы там удерживали мосток, потому что он был воротами в город.
– Пётр Евсеевич, а вы лично по прорыву под Делятиным что помните?
Лес, все отряды там. Потом доложили, что Руднев застрелился, будучи тяжело ранен. И первый об этом сказал, что Руднева убили, Вершигора в книге «Люди с чистой совестью».
– Я читал Вершигору. Там написано, что его сначала потеряли.
А вот я вам сейчас покажу во второй книге, где цензура пропустила слово.
– У вас какой-то особый вариант книги?
Нет, просто люди читают не очень внимательно. Почитайте внимательно и вы поймете, за что Вершигору тоже начали преследовать. Как Руднев мог стрелять два раза себе в голову? Вершигора однозначно считал, что Руднева убили. У меня даже есть письмо от него, где Вершигора просит прощения за то, что обо мне в книге ничего не написал, потому что я был осужден, и писать обо мне было нельзя.
– Помните появление Вершигоры?
Вершигора до войны работал на Киевской киностудии. Он поехал в штаб Брянского фронта и сказал: «Я хочу, чтобы вы послали меня в тыл врага». Там вытаращили глаза – пришел какой-то человек и просится в тыл к немцам. Потом подумали: «Да почему бы и нет». Навели о нем справки, да и отправили на курсы. Потом забросили к Ковпаку. Так он появился в отряде. Мы как раз готовились в очередной рейд. И он пошел с нами.
Ковпак сначала ему не доверял, говорил, что его прислали за ним следить. Но Вершигора – это был человек, в которого можно влюбиться с первого взгляда. Он был человеком, который умел делать все. Он мог быть и актером, и режиссером, и мог командовать разведкой.
– Упоминается, что на Сумщине ходили слухи о том, что Карпенко не погиб в Карпатах, а попал в плен.
Карпенко попал в плен? Вполне может быть, я допускаю такую возможность. Но я не могу допустить, что Карпенко предал соединение, что Карпенко мог оказаться нечестным. Насчет Карпенко… тут дело в том, что я после войны видел фильмы, несколько лент. И мне показалось, там мелькал Карпенко. Уже послевоенный Карпенко, понимаете? Из наших людей подонком не оказался никто, я уверен в этом.
– Сейчас много спорят, какой все-таки была цель «Карпатского рейда»? Ваше мнение, пожалуйста.
Интересно, что спорят. И понятное дело – спорят те, кто не был в соединении. И спорят они, наверное, правильно. Потому что то, что сделали Ковпак и Руднев, сделать бы не смог никто.
Иногда я размышляю о наших маршалах. Смогли бы они совершить такой рейд? Вот Наумов смог, этот был человеком способным. За две недели, что он находился у нас, понял, что отряд и народ – это две неразделимые, неразрывные части.
ГРУППА ПАРТИЗАН СУМСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ ПЕРЕД КАРПАТСКИМ РЕЙДОМ В РАЙОН Р. УБОРТЬ.
ПЕРВЫЙ РЯД (СЛЕВА НАПРАВО) Я. Г. ПАНИН, СЕРДЮК, Г. Я. БАЗЫМА, С. А. КОВПАК, М. И. ПАВЛОВСКИЙ, К. РУДНЕВ
– Ставилась какая-то конечная точка рейда? Нефть? Или основная цель – Венгрия?
И первое и второе верно. Они неразделимы, эти две цели. Нефть – это кровь войны. В Венгрию хотели заходить и даже сделали попытку, но поняли, что еще не время, и что этого сделать нельзя.
– В мемуарах командиров соединения прослеживается некий шок от националистических настроений населения Западной Украины. У вас была какая-то предварительная информация по УПА-ОУН?
Да, была… Вообще, для некоторых это оказалось довольно неприятным сюрпризом. Нет, не для всех, конечно. Дело в том, что бандеровцы появились ведь не в 42-м году, и не в 43-м. Они появились еще до этого. Когда я только начал службу во внутренних войсках, то уже участвовал в ликвидации бандеровского подполья на Западной Украине.
В 40-м году я вместе со своим взводом проводил (поисковые) операции. И уже в 40-м году я познакомился с их тактикой. Уже тогда, в конце 40-го года они начали уходить под землю. Началось строительство подземных убежищ. Надо отметить, делалось очень умно и где-то даже красиво. Скажем, исчезали под печкой, а выходили где-то в огороде или на другой улице.
Мне было смешно и обидно, что наши внутренние войска гоняли впустую. Командование действовало настолько глупо и не собиралось даже задуматься. Обычно искали на поверхности: по домам, по селам, по лесам… А им этот лес нужен только чтобы оторваться от преследования, а потом исчезнуть под землю. Люди не понимали, гоняли народ зря. Окружали целые районы, бросали по нескольку соединений. Бывало, прочешут местность и найдут, значит, 80-летнего старика! Его зачисляли в бандиты и докладывали, что в результате прочески обнаружен один бандит. Ну, смешно же. Смешно и позорно.
Касательно нашего руководства времен войны могу сказать, что Строкач (Руководитель УШПД. Прим. – С. С.) хорошо знал националистов. А вот те, кто стоял над ним и выше… Им было безразлично. Они особо и не хотели знать, они просто посылали людей. Они давали команды и принимали решения, иногда глупейшие до бесконечности.
РАЗВЕДЧИК 13-Й РАЗВЕДРОТЫ (РОТНЫЙ КОМАНДИР А. П. ВЕРШИГОРА) — АЛЕКСАНДР МАСЛОВ
– Когда вы прорывались с Карпат с 4-м батальоном, у вас оторвалась группа партизан с радистом по фамилии Капщук. Вам было что-то известно о нем после выхода из окружения?
Нет. Но Капщука помню. Ушли и увели у меня радиостанцию. Ну, не конкретно сам Капщук увел, а скорее его командование. Дело в том, что мы вышли из окружения таким способом, в который потом не поверили ни Ковпак, ни Войцехович. Место в лесу, в котором оказался наш Кролевецкий отряд, окружили. Я узнал обо всем вечером, по существу уже ночью. Других вариантов кроме как прорываться не наблюдалось, поэтому надо было как-то действовать и как можно быстрее. А вот как это действовать, надо было подумать. Для начала я отправил разведку. Разведчики пришли и доложили, что шоссе, которое охватывало петлей высоту, было занято немцами. Машины плотно стоят на шоссе, фрицы спят прямо в машинах. Спрашиваю их: «Расстояние между машинами?». Разведчики сначала не могли ответить на этот простой вопрос. Потом кто-то из них говорит: «Ну, метра три–четыре». «Ладно, спасибо», – говорю. Потом подумал-подумал, позвал старшего: «Знаешь что, давай-ка мы сходим с тобой вместе к этому шоссе и сами посмотрим». Прошли, значит, огородами. Потом поле картофельное. Подошли к шоссе, подползли ближе – действительно, стоят машины. Мы пролежали там час. За этот час я сам, собственными глазами убедился, что по этому шоссе патрулирует парный дозор. Один идет справа, а другой слева, полностью повторяя маршрут. Я засек время по секундомеру. Быстро прикинул и понял, что в моем распоряжении есть буквально полчаса. Стало понятно, что за полчаса я могу проскочить через это шоссе. Возвратившись, пригласил всех своих командиров и сказал: «Переходим дорогу повзводно прямо между машинами!». Возражений не последовало, все безропотно согласились.
Ночь выдалась темной. Дождались патруля. Пошел первый взвод. За ним второй… Тишина. Пошел следующий. Так прошли почти все. А вот в последнем взводе, похоже, то ли у кого-то сдали нервы или еще что произошло, но факт тот, что именно в этом взводе оказался радист Капщук. Он шел в хвосте колонны. Командир взвода Руденко сомнительный такой был товарищ, такой брехун. Но его еще Ковпак сделал командиром за какие-то заслуги в Кролевце, и его нельзя было как-то оттеснить или подвинуть. Пока он воевал у нас, я всегда опасался, что может сделать какую-нибудь пакость. Ну и не зря, значит, опасался…
КНЯЗЬ, МУДРЫЙ, НАМАЛЕВАННЫЙ
Взвод отстал. Скорее всего, они просто испугались и не пошли. Во-первых, оставили меня без рации. Во-вторых, попали к бандеровцам. Как я понял, их там мучили, пытались использовать этого Капщука против отряда. Но против меня они уже не могли ничего сделать, потому что я уже ушел, и мне все это было уже до лампочки. До этого я побывал и не в таких переплетах. По большому счету, кроме моей личной обиды у меня к ним ничего нет. А ты что-то знаешь о судьбе Капщука?
– Нет. Никакой информации не найдено.
И я не могу рассказать вам ничего. Канул без вести человек. Знаете, я недавно во сне видел этого Капщука. Буквально неделю тому назад мне приснился сон, будто бы я встретил Капщука, идущего по дороге, и стал с ним разговаривать. Спрашиваю его: «Почему вы не пошли тогда? Как сложилась твоя судьба?». Он улыбается и молчит…
Капщук – несчастный человек. Еще юноша, молоденький-молоденький. Его прислали к нам прямо со школы. И такая ужасная судьба – попал в плен к бандеровцам. Если бы он побыл у нас дольше, этого бы с ним не случилось. Думаю, что бандеровцы хотели с помощью рации «играть» со мной, но у меня уже не было рации. Связаться со мной они не смогли. А «поигрались» мы с ними потом, и не только в войну, но и после нее.
– Сколько штыков вышло в «Карпатский рейд» и сколько вернулось?
Около двух тысяч. Вернулось около семисот. Мы постоянно теряли людей, но быстро росли в численности. К нам постоянно шли люди. Из Карпат я вернулся очень «богатым» человеком. Я вывел из окружения, спас от смерти, своих 49 человек, раненых. Да по дороге подобрал санчасть всего соединения, еще 80 человек. У них был командир роты, он струсил и бросил раненых. Оставил их без транспорта в маленьком лесочке площадью пятьсот метров шириной и полтора километра длиной. Все неходячие, тяжелораненые. А я подобрал их и вывез. Всех раненых спас! Потом командир роты ходил и плакал, просил у всех прощения, но с ним никто не хотел разговаривать.
КОМАНДОВАНИЕ КРОЛЕВЕЦКОГО ОТРЯДА ПО ВЫХОДЕ С КАРПАТ
Он ушел один. А я взял на себя ответственность и какую! И ни с кем не связаться, и ни у кого не спросить совета. Ты один! Все пришлось решать самому. И шел в одиночестве через всю эту Западную Украину, и тянулся за мной хвост – две немецких дивизии гонялись за мной. Половину пути я шел, не понимая, почему они не теряют след и упорно идут за мной. Долго не понимал. Сидел-сидел, думал-думал и ведь додумал. Я слишком рано останавливался на ночевку. Нужно было останавливаться в темное время, чтобы они не знали, где я ночую. Вот тут все решилось. Как только я стал останавливаться в темное время на отдых, они меня потеряли. И вторую половину маршрута прошел спокойно. А сначала было очень страшно. Понимаете, у меня раненых было больше, чем личного состава. А за мной погоня, и она каждый день. Это как-то не очень…
Я никогда не считал это чем-то выдающимся, но мне было очень обидно, что мое командование считало это невозможным. Они так и ушли, умерли, считая, что я сказал неправду, и что такого не могло быть.
– Берсенёв. За что его наказали после выхода из окружения?
Берсенёв? Это выдающаяся личность! Это человек, которому удалось окончить только половину первого класса, но который владел феноменальной памятью. Он мог делать невероятные вещи. Почти безграмотный человек, армейский шофер – возил комдива. Летом 41-го так случилось, что комдив бросил машину, ну и, конечно, бросил шофера. А этот шофер таким образом попал к нам. Так вот этот Берсенёв, ему не надо было ничего записывать, ему достаточно было один раз сказать. Память была феноменальная. Потому я его сделал своим начальником разведки. А потом, когда стал командовать двумя отрядами, я задумался кого сделать командиром 7-го отряда. И я остановился на Берсенёве. Я его иначе как «Саша» не называл. До конца войны я не знал его фамилии! Высокий, стройный, мускулистый, словно сплетенный из чего-то. Удивительный человек. Когда я его вызывал и говорил с ним, он становился передо мной, смотрел молча мне прямо в глаза и, внимательно выслушав, тихо говорил: «Будет сделано». И никогда у меня не было в этом сомнений! Он ничего и никогда не записывал, он все помнил слово в слово. После войны, много лет спустя я ездил к нему в гости. Я так его любил. Это человек, который делал на войне все так, как я хотел.
КОМАНДОВАНИЕ ОТРЯДА В 1941 ГОДУ
– Эффектное фото, вы подняли коня на дыбы…
С лошадью у меня было одно приключение, которое я до сих пор оплакиваю. До этой лошади у меня была гнедая кобылица Звёздочка, из тех, что умнее человека. Бывало, от усталости упадешь с нее в какую-нибудь повозку, чтобы хоть немного поспать, а она бежит за повозкой, и никого не подпускает к ней! Она охраняла меня лучше любого часового. А потом случилась беда. Мы отдыхали в Белоруссии, и налетела немецкая авиация, начала нас утюжить. Потом захожу в сарай, а моя Звёздочка стоит, а у нее прострелена грудь и правая лопатка. Струей свищет кровь. Она плакала, как ребенок, смотрела на меня и надеялась, что я могу спасти ее. Я ей помог тем, что пристрелил… чтобы не мучилась. После Звёздочки я нашел себе другого коня, трофейного. Мы отбили его у фрицев, я его обучил по-своему. Но Звёздочку мне не забыть никогда. Двое суток я плакал, как маленький мальчик. Никогда мне не забыть, как она смотрела на меня, и казалось, читала мои мысли…
– В 44-м эскадроны были направлены на борьбу с бандеровщиной в районе Львова. Расскажите про этот период, пожалуйста.
Ну, с этими «друзьями» я встречался не однажды. Как я уже сказал, еще в 40-м году, когда я был лейтенантом внутренних войск, нас привлекали к ликвидации наиболее активных «деятелей». Тогда никто еще не задумывался о политическом значении этих людей, об их опасности. Мы только начали знакомиться с ними. Мы имели дело с бандой, которая имела родословную с 18-го года, от времен Петлюры. В районе Броды нам тогда довелось прихватить одну женщину. Но тогда на это не обратили внимания, промолчали и, в общем-то, все это прошло мимо ушей. И вот результат, до сих пор мы расхлебываем эту кашу. Ведь не обязательно человека уничтожать, иногда человека можно переделать, изменить его мышление. Насчет перевоспитать – тут я не уверен, это выглядит сомнительно. Эти люди не относятся к такой категории, они особого склада, и еще в 40-м я это понял.
А в 44-м у меня вся разведка передвигалась на лошадях, два эскадрона. Нас тогда привлекли к уничтожению банд. Три дивизии войск НКВД и мы. У меня около двух тысяч человек, а войск НКВД – тысяч под 50. Я знал, что делать и как делать, и уничтожал их без потерь и особого труда. Мы понимали этих людей и их повадки. Мы сами недавно были в их шкуре. Теперь роли поменялись. Армия же, то есть войска НКВД, не понимали ничего. И мне кажется, их основная задача была в том, чтобы не дать мне ничего сделать. Несколько раз я обращался с этим вопросом к Строкачу: «Уберите войска и я за два месяца, нет, даже за месяц ликвидирую все это под корень. И зря вы отпустили Вершигору. Мы бы быстро разобрались не только с бандитами, но и с теми, кто ими командует. Он же только жал плечами и отвечал: «Вопрос уже решен, исполняй».
Обычно сначала я вел разведку, определял дислокацию наиболее крупных бандгрупп, которые количественно соответствовали батальону. Мы место дислокации, этот район окружали плотным кольцом, прочесывали и ликвидировали. Мы знали их болевые точки.
Армейское же начальство, похоже, не могло терпеть меня и то, чем я занимался. Их крепко злило, что три дивизии по 12 тысяч человек не справляются там, где справляемся мы. Начались доносы о том, что я мешаю им вести борьбу с бандами. Они добились своего. Меня убрали, а банды остались. Ничего не поделаешь. Власть есть власть. Власть будет верить не мне, а генералу Скородумову, потому что он генерал и потому, что у него в подчинении три дивизии.
ВСТРЕЧА КРОЛЕВЕЦКИХ ПАРТИЗАН
– Вам война не снится?
Вчера снилась. Причем, удивительно, вчера я воевал с бандеровцами. Никогда мне бандеровцы не снились. И вдруг надо же… Наверное, телевизора насмотрелся. Приснилось, что меня в плен захватила какая-то баба. Причем, когда и кто меня связал, я не знаю. А эта следила, чтобы я не развязался и не убежал.
– Можете припомнить самый тяжелый момент во время войны?
Они все тяжелые…
– Вы когда-нибудь теряли присутствие духа?
Наверное, в тот момент, с этими ранеными, когда нас обнаружили немцы…
Как я уже говорил, я шел самостоятельным маршем. Во время подготовки перехода шоссе мы увидели вражескую колонну. Было решено колонну ликвидировать. У нас была одна противотанковая мина, мы ее установили на шоссе. Колонну расстреляли. Когда переходили шоссе, решили проверить, кого мы расстреляли. Нашли несколько тяжелораненых. Оказалось, офицерский состав ехал в Берлин для формирования нового армейского корпуса. Считай, в этой колонне я расстрелял офицеров на целый армейский корпус. Это меня страшно обрадовало. Но пока мы занимались этой колонной, потеряли время и задержались.
После перехода шоссе мы спрятались в небольшом лесочке. Таким нехитрым образом я укрыл отряд с воздуха. К полудню с запада и с востока подошло по 20 машин немцев. 40 машин по 20 человек в машине – это считай, полк. Этого вполне достаточно, чтобы блокировать и уничтожить нас. Они начали готовиться к проческе…
Самое главное, у меня не хватало патронов. Их расстреляли при уничтожении колонны, и теперь мне нечем было воевать. Я ходил и думал: «Что же делать? Хороший, солнечный день. Должен быть какой-то выход». Подумал-подумал, приказал запрячь лошадей, вытянуть повозки на главную просеку. В обозе оставил неисправное оружие, какую-то порванную одежду, которую нельзя носить. Расчет был простой: немцы начнут проческу, дойдут до этого обоза, увидят брошенное оружие и всякое барахло и решат, что партизаны уже убежали. Посмотрят и прочесывать поленятся. И знаете, я не ошибся. Немцы, начав прочес, обнаружили этот обоз. Осмотрели барахлишко и все то, что осталось на подводах. И действительно, ушли и не стали прочесывать леса. В тот раз мне удалось обмануть их.
Они забрали наш транспорт. А у меня оставались раненые, которых было ни много ни мало, а полторы сотни. Как только снялась осада, пришлось взять раненых на руки и нести их пять километров до следующего села. А в следующем селе по маршруту мы перехватили обоз, на котором приехали каратели. Это была победа. Дед Ковпак от радости даже засмеялся, когда я рассказал ему, как я поступил в этой ситуации: «Ты это здорово придумал». Если честно, я сам не ожидал, что получится так изящно. Это же красотища! По нашу душу приехало столько войска, а мы отказались от войны. Значит, не обязательно воевать в невыгодных условиях! Легко это рассказывать, но нелегко вспоминать, как медсестры закрывали рот раненым, чтобы они не закричали в бреду. Это было очень страшно, но в то же время в каждом из нас жила надежда.
Вместо послесловия:
РАДИОГРАММА
От «ЗАГОРСКОГО» ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КП (Б) У И. ХРУЩЁВУ И НАЧАЛЬНИКУ УШПД Т. СТРОКАЧУ О ГИБЕЛИ КОМИССАРА СУМСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО СОЕДИНЕНИЯ С. РУДНЕВА
27 августа 1943 г.
Шифровка вх. № 8325 [10.09.1943 г.]* Повторяю телеграмму № 206
По данным бойца Глуховского партизанского отряда стало известно, что комиссар части Семён Васильевич РУДНЕВ 5 августа во время боя у города Делятин был ранен в ногу и руку. При нем находился комендант, сестры и 4 бойца.
Посланная мной группа бойцов второго батальона для выезда к части на месте ранения не нашли ни РУДНЕВА, ни бойцов, и принятые меры розыска до сих пор положительных результатов не дали.
КОВПАК не принимал мер потому, что поругался с ним и желал его гибели.
20 августа командир минеров ТЕРЕХОВ сообщил, что КОВПАК о РУДНЕВЕ сказал «одним крохобором меньше».
8.43 г. «ЗАГОРСКИЙ»
ЦДАГО. — Ф. 62. — On. 1. — Спр. 1340. — Арк. 212.
Копия. Машинопись.
* На шифровке имеется пометка Т. Строкача: «Клеветник «Загорский”. Этого быть не может. 17.09.43 г. »
Интервью: С. Смоляков
Лит. обработка: С. Смоляков
НАГРАДНЫЕ ЛИСТЫ
Взято: Тут
888