Беспощадные хроники. Как пандемии меняют внутреннюю политику государства ( 6 фото )

Император Николай I усмиряет холерный бунт в Санкт-Петербурге в 1831 году, литография. Источник: Wikimedia

Ключевое слово — хроника. Почему это так значимо? Ценно свидетельство, отражающее время и его характер. Нашим потомкам важно получить сведения из первых рук от непосредственных очевидцев происходящих событий. Зачем? Для извлечения уроков. В данном случае в центре внимания — связь пандемии и внутренней политики государства.

Судьбоносная роль эпидемий в истории страны до сих пор мало осмыслена. Другое дело войны, территориальные приобретения, наконец, реформы. Здесь нет недостатка во внимании историков, юристов, социологов и экономистов. А вот то, что пандемия может заставить изменить политический курс страны, остается на периферии внимания специалистов.

Между тем история холерных бунтов в России заставляет более внимательно отнестись к этому повторяющемуся у нас сюжету.

Царствование Николая I было наполнено трагическими событиями.
Он мужественно повел себя во время холерного бунта в Петербурге 1831 года на Сенной площади.

Истории об усмирении императором бунта на Сенной площади посвящен один из четырех барельефов, созданных скульпторами Н.А. Рамазановым и К. Залеманом для постамента конной статуи императора Николая I, сооруженной скульптором П.К. Клодтом и архитектором О. Монферраном на Исаакиевской площади в 1856–1859 годах.


Барельеф со сценой подавления холерного бунта на постаменте конной статуи Николая I. Фото: Wikimedia

Холерному бунту на Сенной площади в Петербурге суждено было сыграть своеобразную роль в истории страны.

В Петербурге холера началась в июне 1831 года, когда стояла сильная жара. Ее распространение приняло эпидемический характер. Смерть уносила до шестисот человек в день. Это вызвало панику среди населения, которое восприняло проводимые городской полицией и врачами профилактические мероприятия как намеренное распространение болезни.

По утверждению газет 1909 года, источником ее распространения послужил так называемый обжорный ряд Сенного рынка, где продавалась готовая снедь, производившаяся главным образом в Вяземской лавре. В связи с этим власти «предприняли очистку города от некачественных продуктов и закрытие обжорных рядов». Однако заинтересованные лица — торговцы — натравили голодную, умирающую от холеры толпу на врачей, ибо народ не верил в существование холеры и считал, что врачи травят людей.


Сенная площадь. Источник: Wikimedia

Свидетель начальных проявлений бунта А.Я. Панаева писала, что «среди народа ходили нелепые слухи, будто его отравляют поляки, будто все доктора подкуплены ими, чтобы в больницах морить людей <…>, что никакой холеры нет, а на улицах хватают здоровых и их в больницах отравляют ядом, и даже живых кладут в гроб».

Накануне событий, «часов в шесть вечера вдруг по улице стал бежать народ, крича: «На Сенную!». <…> Рослый мужик с расстегнутым воротом рубашки, засученными рукавами, подняв свои кулачищи, кричал на всю улицу: «Ребята! Всех докторов изобьем!» — «На Сенную! На Сенную!» — раздавались крики бежавших».

Никто не придавал значения тому, что страшная болезнь не щадила не только простых обывателей, но и вельмож, и генералов.

Так, от холеры скончались: фельдмаршал граф И. И. Дибич; генерал Е. А. Головин; генерал граф А. Ф. Ланжерон; инженер-генерал граф К. И. Опперман и др.

Рано утром 22 июня собравшаяся на Сенной площади обезумевшая от страха огромная толпа начала громить центральную холерную больницу в доме Таирова в одноименном переулке (совр. переулок Бринько). В считаные минуты были разбиты окна, выброшена на улицу мебель, избита больничная прислуга, были убиты несколько врачей. По воспоминаниям офицера фон Ховена, дежурившего в этот день в караульном доме на Сенной, ему доложили о начавшихся на площади беспорядках, и он сразу же разослал необходимые рапорты по назначению.

Однако по случаю лета и холеры и плац-майор, и комендант, и генерал-губернатор жили на дачах, а решение о направлении на Сенную площадь войск никто ниже званием принять не мог. Между тем народ на площади прибывал. Больных прямо на кроватях вытаскивали на улицу и несли в Сенновскую церковь, а потом отправляли по домам, тем самым распространяя болезнь. Разъяренные люди стали подступать к караульному дому, а находившиеся в нем арестанты пытались выломать решетки и подстрекали толпу. Дежуривший в тот день наряд оказался между двух огней.

Благодаря собственной находчивости и мужеству им удалось отогнать толпу от Гауптвахты, где укрылись несколько случайных прохожих, и тем самым предотвратить более страшное кровопролитие. Старший офицер, зная «могущественное влияние русского солдата на народ», принял единственно возможное решение.

Имея команду в семь человек, гвардеец с тремя солдатами, рискуя жизнью, разыграл поимку преступника.

С криком: «Ура! Лови его! Лови!» он с саблею наголо бросился прямо в гущу собравшихся у караульни людей. Солдаты орудовали прикладами. И толпа в несколько тысяч человек «бежала сломя голову от трех солдат!».

Но напряженность не спадала, и люди не расходились с площади.
Автор воспоминаний и непосредственный участник событий с юмором отметил «такт и благоразумие полиции: в целые сутки ни одной полицейской души на площади не было», хотя 3-я часть 3-го квартала находилась тут же неподалеку, в одном из Полторацких домов.

На самом же деле полиция опасалась вступать в единоборство с толпой. Переодетые полицейские чины ходили среди людей, «не смея употребить власть». В пятом часу на помощь прибыл учебный саперный батальон. К восьми часам вечера приехал генерал-губернатор П.К. Эссен, однако ему пришлось удалиться с площади. Он распорядился послать фельдъегеря с донесением царю в Петергоф. Прибывшие войска во главе с князем Васильчиковым ночевали на площади. К ночи волнение немного стихло, народ переместился в боковые улицы.

На следующий день на Сенную площадь прибыл государь и разговаривал с народом, там собралось около пяти тысяч человек.


Портрет Николая I работы Франца Крюгера. Источник: Wikimedia

Приведем несколько свидетельских версий происшедшего. Так, Н.А. Лейкин, писатель-юморист второй половины XIX века, передает рассказ своего отца, который оказался на Сенной площади во время бунта и чуть не был убит ломовыми извозчиками, хватавших всех, кто им казался подозрительным в распространении холеры. Как он утверждал, Николай Павлович усмирил толпу «одними площадными ругательствами.

Государь приехал на Сенную в разгар народного волнения, поднялся на ноги во весь рост в коляске и стал ругать народ направо и налево, а когда устал, то, указывая на Сенновскую церковь, грозно воскликнул: "На колени!" И весь народ упал на колени и начал креститься на церковь».

Сомнительно, конечно, чтобы император позволил себе такую выходку, особенно если учесть его выдержку. По свидетельству современников, Николай одним взглядом мог привести в трепет любого, поэтому вряд ли ему могли понадобиться крепкие выражения. Его голос на заполненной людьми площади, по всей вероятности, не достигал последних рядов, и речь могла интерпретироваться по обстоятельствам.

Как нужно было поступать государю в случае учиненных беспорядков? Конечно, ругать за них. А за большие беспорядки? Крепко ругать! Автору же воспоминаний, безусловно, хотелось привлечь к себе внимание и «остаться в истории» — не каждый день удается видеть, пусть даже глазами отца, и тем более слышать самого царя, да еще в таких обстоятельствах.

По утверждению другого свидетеля, баронессы М. П. Фридерикс, государь сам выпил целую склянку средства, которым лечили от холеры, после чего народ упал на колени. Когда придворный врач Н. Ф. Арендт предупредил его величество о вероятности потери зубов в результате этого эксперимента, Николай ответил, что тогда тот сделает ему вставную челюсть, и добавил: «Не знаю, что страшнее: холера или дурь».


Образ смерти, выкашивающей больных холерой. Обложка журнала начала ХХ века. Источник: Wikimedia

По словам биографа русских императоров Н. К. Шильдера, «обратившись к толпе, государь сказал: "Вчера были учинены здесь злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно русскому народу, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков"».

Сам император Николай I так вспоминал об этом событии: «Здесь у нас последовали новые весьма важные затруднения, которые, однако, с помощию всемогущего, всемилосерднаго Бога, мы превозможем. Холера уже тринадцатый день нас посетила, и ею заболело более 1200 человек всех состояний, из коих до половины умерли».

Как вспоминала А. Я. Панаева, «улицы и без того были пустынны в холеру, но после катастрофы на Сенной сделались еще пустыннее. Все боялись выходить, чтобы их не приняли за докторов, <…> которых стаскивали с дрожек и избивали до смерти».

Слухи ходили по Петербургу самые дикие: о приказе в каждом доме держать несколько готовых гробов, куда должны были укладывать больных и увозить прямо на кладбище, о ежедневных посещениях домов докторами и отправлении ими больных в закрытых фурах под конвоем в больницу и пр.

Одновременно волнения произошли и в других частях города и с теми же проявлениями: на Ямской, на Песках, на Выборгской стороне и Васильевском острове.

Всего от холеры в период эпидемии погибло 100 тысяч человек.

Несколько бунтовщиков были арестованы и преданы суду. Санкт-Петербургская уголовная палата приговорила «начинщиков» к 15 ударам плетьми публично. Однако гражданский губернатор И. С. Храповицкий требовал для них ссылки в Сибирь. Через год разбирательства Сенат присудил их к 25 ударам плетей, так как «более суровое наказание превысило бы меру содеянного».

Однако меры пресечения этим не были ограничены. Как сообщает историк русской армии А. А. Керсновский, «большое количество смутьянов Северо-Западного края и столичной черни было выслано в виде рабочих батальонов в военные поселения Новгородской области. Будучи совместно с поселенцами в лагерном сборе в Старой Руссе, где вспыхнула холера, рабочие батальоны подняли бунт и втянули в него поселенцев. Были убиты более ста человек. Среди них были врачи, медперсонал и офицеры, сотни людей избиты».

Холерные бунты прокатились по всей стране. В том числе и по военным поселениям.

По мнению А. А. Керсновского, эти события раскрыли Николаю I всю действительную и неприкрашенную картину жизни и быта в поселенных войсках. Рядом последовательных царских указов они были преобразованы: население постепенно было «рассолдачено» и возвращено к нормальной жизни. Николай Палкин оправдывал свое прозвище. Бунты были подавлены кроваво. Смертной казни в России не было.

Но смутьяны получили по 1000 ударов шпицрутенами, что означало мучительную смерть.

Тем не менее выводы император сделал.

Оказывается, пандемия сыграла в истории России не меньшую роль, чем реформа управления государственными крестьянами, проведенная П. Д. Киселевым в 1837–1841 годах XIX века. Хотя опыт Киселева был использован при подготовке крестьянской реформы 1861 года.

Увы, романтика террора увлекла больше молодых людей, нежели борьба с пандемиями. Если бы только молодежь... Люди зрелые и талантливые исповедовали ту же веру. «Дело прочно, когда под ним струится кровь»; «Средь ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви» (Н. А. Некрасов). Как красиво — погибать за идею, а жить во имя благородной цели слишком буднично, ибо такая жизненная стратегия требует напряженного, кропотливого, ежедневного труда.

Увы, революционное нетерпение возобладало в сознании интеллигенции.

Справедливости ради надо признать, что революционный романтизм не возникает на пустом месте. Во время мирного хождения в народ с пропагандистами власть разбиралась беспощадно, своими действиями подталкивая людей душой болеющих за отечество к террору. В результате покушения 1 марта 1881 года гибнет царь-реформатор Александр II.

Продолжая рассматривать связь пандемии и внутренней политики, вынужден констатировать, что наследники престола, Александр III и Николай II, не проявили должного трезвомыслия, необходимого для эффективной борьбы с эпидемиями.

Что особенно наглядно прослеживается на примере судьбы доктора Хавкина, о котором писал А. П. Чехов: «Чума не очень страшна, мы имеем уже прививки, оказавшиеся действенными, и которыми мы, кстати сказать, обязаны русскому доктору Хавкину, жиду. В России это самый известный человек, в Англии же его давно прозвали известным великим филантропом».

Доктор Чехов знал что говорил, по достоинству оценив доктора Хавкина. Но обратимся к судьбе создателя двух вакцин.  

30 марта 1882 года в Одессе народовольцами под руководством Веры Фигнер был убит русский военный юрист, прокурор Киевского военно-окружного суда, генерал-майор русской армии В. С. Стрельников. Вместе с ним была взорвана бомбой террористов его молодая ни в чем не повинная сожительница. Среди покушавшихся, страховавших на случай неудачи первую группу террористов, был и молодой еврейский юноша, свободомыслящий студент Володя Хавкин. Но гибель безвинной девушки перевернула сознание талантливого медика и любимого ученика Ильи Ильича Мечникова. Спасаясь от царской охранки, Володя эмигрирует в Париж. А там Мечников устраивает его в институт Пастера.

После разрыва с боевым подпольем Хавкин вынес твердое убеждение в том, что бороться с «черной смертью» куда важнее для людей, чем бегать с бомбой за генерал-майором Стрельниковым или даже самим царем-императором.

Ради победы над чумой и холерой стоило рисковать собственной жизнью, а ради убийства генерала и его случайной спутницы — нет.


Владимир Хавкин. Фото: Wikimedia

Хавкину было суждено открыть вакцины как от чумы, так и от холеры, испытав их действие на себе. Его открытиями заинтересовалось Британское правительство. Еще бы ему было не проявить интерес к разработкам доктора Хавкина. Эпидемии чумы и холеры попеременно бушевали в Индии, выкашивая британскую администрацию и дислоцированные там колониальные войска. Военное министерство выделило деньги и помогло получить в свое распоряжение лабораторию, где он совершенствовал свои вакцины. В Калькутте Хавкин организовал центр, откуда с небольшой группой сотрудников совершал кинжальные экспедиции в очаги холеры. рассыпанные по всей Бенгалии.

Чрезвычайно опасные предприятия, поскольку местное население агрессивно встречало врачей, покушаясь на их убийство. В этой своей дикости индусы мало чем отличались от жителей русских деревень, растерзавших во время холерного бунта доктора А. М. Молчанова. Но стратегия Хавкина была единственно верной: поголовная вакцинация населения.

Его трепала малярия, кусали ядовитые змеи, случайная еда приводила к неприятным последствиям, но, как мантру, повторял он запавшую в память библейскую истину: «Спасая одного человека, ты спасаешь весь мир».

Доктор Хавкин добился своего, ему удалось победить и чуму, и холеру!

В Индии он получает титул Махатма. Так там обращаются к особо почитаемому лицу, выдающемуся общественному деятелю.

А что на Родине? Пандемией охвачен Русский Туркестан. Это плацдарм для наступления инфекции на северо-запад, к Волге, к сердцу России.

Махатма Хавкин предлагает свою помощь. Ему под силу преградить этот смертный путь. Но в Петербурге постановили возвращение неблагонадежного беглеца на территорию Российской империи не допускать ни под каким предлогом. Политическая стабильность власти — важнее тысяч загубленных жизней. А чего их жалеть? Бабы новых нарожают. Этой фразой из фильма «Петр Первый» пытается утешить молодого царя, потерпевшего катастрофическое поражение при осаде Нарвы и оплакивающего погибших солдат, один из его полководцев — Шереметьев: «Не кручинься, государь, бабы еще нарожают». Отказ Хавкину, предлагающему свою помощь государству, из той же оперы.

На дворе новое тысячелетие, когда, казалось бы, люди, поголовно получившие среднее образование, должны по мировоззрению в корне отличаться от индийских аборигенов и русских крестьян позапрошлого века.

Но не тут-то было. Из глубин подсознания выползают все те же стереотипы.

Каков же главный вывод из хроники творящегося безумия? Необходимо, наконец, осознать, что в происходящем виноват не кто-либо потусторонний или посторонний, а каждый из нас.