Как, почему и зачем мы испытываем страх? ( 6 фото )

Страхов в нашей жизни полно. Термин, которым называют боязнь длинных слов, состоит из 36 букв — гиппопотомомонстросесквиппедалиофобия. И если вас сейчас не бросило в холодный пот, то язык вы об это слово точно сломали. Кстати, боязнь переломов — катагмафобия. Есть люди, которые вообще ничего не боятся, и в этом нет ничего хорошего. Механизм страха с точки зрения биохимии чертовски прост — это как одноклавишный выключатель у вас на стене. Но все куда интереснее, если на человеческий страх взглянуть в разрезе других наук.

Если вам грозит реальное или предполагаемое бедствие (высота, пожар, прогулка по ночным Люберцам или длинное слово), то ваш организм включает реакцию. Эволюционно консервативный белок статмин, тот самый выключатель, участвующий в регулировке динамики микротрубочек (внутриклеточные структуры, компонент цитоскелета необходимый для деления клетки), запускает особый механизм. Статмин еще называют «геном страха». Чуть ли не академический тест из молекулярной генетики показывает, что те мыши, у которых заблокировали ген статмина, были гораздо спокойнее своих сородичей на открытом пространстве и не избегали потенциальных опасностей.


Нейробиологи выделяют два пути развития страха. Первый, он же быстрый — позволяет нам моментально ответить на признаки опасности, но часто срабатывает как ложная тревога. Если говорить по‑научному, то эмоциональный стимул, отражаясь в чувствительных ядрах зрительного бугра, замыкается на амигдалярных ядрах, вызывая эмоциональный ответ. Если по‑русски, то это тот самый вопль, который мы издаем, когда кто-то подкрадывается сзади. Это как дешевая автомобильная сигнализация, которая срабатывает от прохожего — не всегда эффективно, зато всегда громко.

Второй нейронный путь страха в нашем мозге — куда более сложный процесс. Эмоциональный стимул, отражаясь в чувствительных ядрах зрительного бугра, восходит в сенсорные отделы коры головного мозга и уже из них направляется в ядра амигдалярного (миндалевидного) комплекса, формируя эмоциональный ответ. Первый путь отвечает за развитие основной реакции организма, реагирует быстро и сопровождается большим количеством ошибок. Второй медленнее, но взвешеннее. При нормальной психике, он блокирует первоначальную панику, и мы начинаем мыслить активно, но конструктивно.


Частенько наши нервишки шалят, и при фобиях второй путь функционирует неадекватно, что приводит к развитию иррационального чувства страха на стимулы, не несущие опасности. Другими словами, сколько не говори пеладофобу, что в мужской лысине нет ничего страшного, голый затылок все равно будет приводить его в ужас. Что интересно: и первый, и второй нейронные пути страха заканчиваются в гипоталамусе, разделе мозга, ответственном за древнейшие инстинкты выживания. То есть, конечный центр в обоих случаях одинаковый, но какая разная реакция!

В 1929 году Эрихом Урбахом и Камилло Вите было официально зарегистрировано редкое рецессивное генетическое заболевание. До недавнего времени считалось, что у пациентов, миндалевидное тело мозга которых оказалось разрушено вследствие болезни Урбаха-Вите, страха нет впринципе. Однако новейшие исследования показали, что испугать таких людей все-таки возможно, если использовать для этого ингаляцию воздуха с высоким содержанием углекислого газа (не менее 35%). Заболевание довольно редкое: на сегодняшний день зарегистрировано менее 300 случаев, чаще всего оно встречается у жителей Южной Африки.

В наши дни самый сильный страх — социальный, и связан он публичными выступлениями. Психологи говорят, что суть проблемы заключается в угрозе самоуважению, самооценке и самоэффективности, ведь когда мы выступаем на публике, мы даем возможность другим оценить нас. Что делает эту конкретную фобию еще более пугающей, так это тот факт, что ее нельзя отрицать с помощью самовнушения «этого никогда со мной не произойдет», как с некоторыми фобиями.


Несмотря на то, что страх — базовый защитный механизм, мы не всегда его избегаем. Люди кайфуют от прыжка с парашютом и просмотра ужастиков, катаются на американских горках и прыгают с банджи. Человек понимает, что реальный риск этих действий незначителен, и из-за этого лежащего в основе осознания испытывает волнение и возбуждение, схожее по природе с сексуальным. Более того, поскольку иногда страх провоцирует выброс в кровь адреналина, который оказывает стимулирующее воздействие на центральную нервную систему и повышает устойчивость организма к стрессу и шоку, для некоторых он становится наркотиком. Тем не менее, большинство взрослых и подростков способны реально оценить уровень угрозы и безопасности, который исходит от опасных стимулов. Вот почему дети пугаются намного легче, чем взрослые: у них просто меньше опыт в оценке. Маленький ребенок может воспринимать безобидного жука как серьезную угрозу для его безопасности.

Кстати, о жуках. Ученые из Университета Карнеги-Меллона в Питтсбурге обнаружили, что 11-месячные девочки быстро научились ассоциировать изображения пауков и змей со страшным выражением лица, в то время как мальчики этого не делали. С точки зрения эволюции это имеет смысл, так как женщины в прошлом сталкивались с ползающими тварями регулярно, собирая еду. И защитный механизм в виде страха мог обеспечивать безопасность как мам, так и их детей. Мужчинам же приходилось часто рисковать во время охоты, и подобный механизм реакции на пауков и змей в ходе эволюции был выключен, чтобы наши предки были более эффективными добытчиками. Стало быть, страх не просто необходимый механизм защиты, часть инстинкта самосохранения, а своего рода эволюционный двигатель, стыдиться которого вовсе не стоит. Кстати, страх страха это фобофобия.