Ровесник Ильича ( 1 фото )

Инспектора Отдела кадров звали Иван Михайлович Кожин. Ему было
за сорок. Благородная седина красиво оттеняла его виски. Велюровый пиджак
и малиновый галстук придавали ему солидности. Иван Михайлович был кадровик
от бога. Он знал всех радистов в лицо и от его милости зависело направление
кадра на белый лайнер или на долгую каторгу в северном каботаже. Кожин зубы
сточил, работая с нашим братом, поэтому имел железную челюсть. При ярком
свете улыбка инспектора казалась хищной. А без улыбки – ещё хуже.
Без улыбки Кожин сказал мне:

– Абинский, людей на замену нет, – сходишь ещё в один рейс.

    Ха! Знаем мы эти штучки! Стоит попасть в экипаж на один рейс и будешь
куковать в полярке до ноября. Я зверски устал. Позади был переход в Мурманск
Северным морским путём и долгое возвращение домой через Европу
и южную Африку. Но выпросить замену в мае – гиблое дело.
Я скроил несчастную мину и заныл:

– Иван Михайлович, у меня ж два отпуска и куча выходных...
– Нет у меня людей! – уже раздражённо сказал Кожин. – Есть желание –
сам ищи!

    Кожин выбросил на стол кучу персональных карточек.
Это был удар ниже пояса. Какой дурак захочет сесть на пароход перед
северным завозом?! Да ещё летом.
Я достал из рукава последний козырь:

–  Иван Михайлович, у меня через неделю паспорт моряка заканчивается
А рейс будет в Токио.
– Получишь новый. Дуй в контору капитана порта, я посодействую.

    Кожин действительно посодействовал. Паспорт я оформил за один день
             
                ***

    Я вышел из конторы, уселся на ржавые рейлинги газона и стал обдумывать
ситуацию. По утрам здесь собирался морской народ, кто по делам, кто просто так,
пообщаться.
Возможность списаться с судна легально отсутствовала напрочь. Если
Кожин решил запихать тебя к чёрту на кулички, то будь уверен, запихает. Конечно,
можно придумать какую-нибудь болячку и «закосить» через медиков. Но это себе
дороже – поставят на учёт и будут терроризировать всю оставшуюся жизнь.
Смертный случай любимой тётушки  – тоже не подходит. Во-первых, все близкие
родственники у меня далеко, во-вторых, как и все моряки, я суеверен. Любой
криминал тоже отпадает – хлопнут визу и прощай море! Криминал, криминал…

    Тут я вспомнил своего родителя.

                ***

    Отец мой был художник и хулиган. Я же – ни то, ни сё. То есть, и в тюрьму
не угодил, и богомазом не стал. Папа умел мастерски подделывать документы
и знал, как изготавливать железные рубли. Однажды я видел, как он перекатывал
лиловый штамп на водительское удостоверение заказчика. Но секрет
изготовления денег пращур мне не открыл. И слава богу.

    В то время я баловался карандашом и тушью. Маслом написал две
картины. Оба шедевра не закончены, поэтому в Третьяковке вы их не увидите.

    Своими художествами я не заработал ни копейки, ни цента, ни тугрика.
Однако, творческие способности часто помогали мне в жизни. Когда мои
однокашники по «бурсе» батрачили в колхозе, я изображал якоря на стендах,
писал плакатным пером лозунги и зубным порошком на казеине рисовал
транспаранты к революционным праздникам.

    Из двенадцати чертежей тройных проекций, я сдал только два. Тайно
завладев журналом, я ставил в нужную клеточку витиеватые четвёрки напротив
своей фамилии – чертёж сдан. Наш чертёжник, преподаватель Базаров,
отличался художественным вкусом и его оценка в журнале была образцом
каллиграфии. Я подбирал цвет чернил, а остальное было делом техники.
Затратив пять минут, я экономил себе свободный вечер.

    Во время службы в армии, вместо шагистики на плацу, на морозе
и с песней, я выпускал стенную газету «Ключи от неба» и делал себе липовые
увольнительные записки.

    Вероятно, отче не обделил меня и криминальным талантом.

                ***

    Оформление судна в загран-рейс происходило, как обычно.
Экипаж собрали в столовой команды, пограничники посчитали нас по головам
и отпустили в каюты. Начался таможенный досмотр. Неожиданно по громкой
связи объявили: «Начальнику радиостанции зайти к капитану!»
Я зашёл. В каюте капитана трое погранцов развалились на диване. Витал
сигаретный дым «Мальборо». Капитан сидел в своём кресле, помполит рядом,
на приставном стульчике. Взглянув на меня, комиссар произнёс:

– Вот он, ровесник Ленина!
– Раздолбай Покровский! – добавил капитан.
–  Абинский, – поправил я кэпа, глядя на публику честными глазами.

    Мастер швырнул на стол мой новенький паспорт.

– Смотри год рождения, – сказа он, – тысяча восемьсот семидесятый!

    Я изобразил крайнее изумление:

– Не может быть!
– Неплохо сохранился, – ехидно сказал лейтенант из погранцов.
 – Надо же, как забавно получилось! – удивился я.
– Где твои глаза были, когда получал?! – хмуро спросил кэп.
– Ну, дали и дали, – пожал я плечами, – не буду же я каждую букву
проверять…

                ***

    Ровесника Ленина не пустили в Страну восходящего солнца. Кадры срочно
прислали замену.

    По прошествии лет, я могу сознаться что, используя криминальный талант
и художественные способности, мне удалось девятку в паспорте исправить
на цифру восемь. Затратив вечер на эксперименты и испытав пять минут страха,
я получил заслуженный отпуск и массу приключений у тёплого Японского моря.

Copyright: Андрей Абинский