Как удалось выжить в нацистском лагере и немецком плену в Великую Отечественную: «Наше рабство длилось около четырех лет» ( 1 фото )

Мария Ивановна Павлова, уроженка поселка Лобаново Ленинградской области, рассказала, как ей удалось пережить Великую Отечественную войну.

Женщина 1931 года рождения рассказала, что в семье она была младшей из 4 детей. В 1937 году НКВД забрал отца за то, что он якобы выступал против советской власти. Через какое-то время матери запретили к нему ходить, а позже она узнала, что мужчину уже похоронили на Левашовском кладбище.

Когда началась война, семья Марии Ивановны не могла эвакуироваться в более безопасное место, так как мать не отпускали с работы на фабрике. После одной из сильных бомбежек дом их сгорел. Тогда некоторым сельчанам удалось выжить, переждав в сарае, а другим удалось спрятаться в погребе.

1 сентября пришли немцы и очень удивились, что кто-то выжил. Велели выходить, сказали не на расстрел, хотя первая мысль у оставшихся в живых была такая. Одну из раненых даже сами перевязали.

Через какое-то время местных доставили на станцию Дно. Там сделали снимки с номерами в руках и повезли на границу сортировать. Распределили вместе, мать держала их при себе крепко.

Оттуда отвезли в Польшу в лагерь в Найденбурге. В течение дня выдавали черпачок баланды, если повезет, кусочек хлеба. Если нет, то мать давала им по кусочку сухарика из небольших запасов.

«Каждый день нас ставили вдоль барака, и немец ходил с плеткой, пистолетом и отсчитывал: «Айнс, цвай, драй». И куда-то уводил людей. Был слух, что душат в печах. Как-то раз нас повели в какое-то помещение. Мы разделись, сдали все вещи. Я после рассказов старших всё оглядывалась: откуда газ пойдет, где пол может провалиться. Немец подошел ко мне и говорит: «Вашен! Шнелль!». Тогда я поняла, что это санобработка».

А потом они узнали, что соседний лагерь ночью сожгли прямо с живыми людьми из-за вспышки тифа.

«Потом всех проверяли на вшивость. Наша мамочка была мудреная, у нее всегда был с собой гребешок, и она даже до войны проверяла наши головы. В лагере всех стригли машинкой наголо, и я заплакала. Немцу объяснили, что плачу, потому что не хочу быть некрасивой; я была блондиночкой с челочкой. Немец сказал: если найдем хоть одну «лёйзу», я ее застрелю. В итоге — «алле заубер» — всё чисто. Разрешил оставить челочку».

Позже их переправили в Инстенбург (сегодня Черняховск, бывшая Восточная Пруссия). Там продали немцам, можно сказать, в рабство. Спать приходилось на земле в пристройке без единого окна. Ютились вместе с другими русскоязычными, 2 французами и поляком. Позже им всем дали по комнате в доме. Хозяйка относилась плохо, голодали дико. Иногда в пруду удавалось поймать карасей. Хозяйские дети плевали в них и кричали «Русиш швайн!», но хотя бы не били, как других.

Однажды, когда какой-то мальчик увидел, как немецкая ребятня закидала их грязью и велел прийти к его отцу (бургомистру). Тот сказал, что в магазине их обманывают, выдавая по карточкам лишь половину положенного. Он дал другие карточки и сказал ходить в другой магазин, где не обманут.

Хозяйка тогда узнала об этом и ужасно разозлилась, закричала «Я сейчас вызову гестапо и отправлю вас в концлагерь!». Но от безысходности они ответили, что пусть везут куда угодно, но карточки не отдадут. Потом хозяйка дома сменилась, а они так и остались, прикрепленные к участку.

«С фронта приходили кое-какие новости. Мы знали, что немцы проиграли под Сталинградом: был траур три или четыре дня. Про снятие блокады со временем тоже узнали. С хутора мы уходили вместе с хозяйкой и ее семьей: немцы издали указ эвакуироваться вместе с «рабами».

В Западную Германию так и не сумели добраться. Весь транспорт ушел. И вот, в дом, где они укрывались, пришли советские солдаты.

«Указали на хозяйку, спросили: расстрелять? Мы сказали: знаете, этих не надо, они не дали нам с голоду умереть и относились по-человечески. Это было в марте 1945-го, наше рабство длилось около 4 лет».

Потом семья Марии Ивановны осталась работать в одном из госпиталей в польском Шлехау (сегодня Члухув). Её брат дошел до Берлина, а осенью 1945-го семья вернулась на родину.

«Я как-то слышала: если бы мы сразу сдались немцам, сейчас бы пиво пили с колбасками. Пили бы вы пиво с колбасками! Не дай бог кому жить в рабстве».