Гексациклогексилциклогексан ( 1 фото )

Томас был в ярости. Да, он трус, рукожоп, но честный рукожоп, благородный, как все инертные газы. И если его жена не может оценить его мужественность, то пусть послушает, как он отказал могущественному редактору “Джакса”, и оценит его честность. Он позвонил ей и, сбиваясь, начал пересказывать только что произошедший разговор.
– Что ты теперь обо мне думаешь? – закончил он свой пламенный монолог.
– Я думаю, что нам стоит пожить отдельно, – неожиданно ответила она.
– Что? Куда ты собралась?
– Я никуда не собралась. Но ты не приходи сегодня домой. Ночуй в лаборатории, если твои гексаны тебе настолько интереснее и важнее, чем я. Тебе же не привыкать.
– Как же так? Полная диссоциация, – прошептал ошеломленный профессор и услышал, что его жена закончила разговор.

– Проф, поговорить надо, – в его кабинет вошел загадочно улыбающийся Хаздазат и вывел Томаса из его мрачных мыслей. – Я позицию получил в “Пфизере”. Начинаю на следующей неделе. Жалование мне положили в шесть фигур. Пусть готовятся эти биологи-гомологи, не хватает им твердой химической руки.
Хаздазат потряс черным кулачищем размером с трехлитровую колбу. Томас и представить не мог, сколько это шесть фигур – немыслимые деньжищи для ассистентного профессора химии. Слова постдока медленно доходили в его истерзанный мозг.
– Не покидай меня, Хаздазатушка, – бухнулся он постдоку в ноги. – Ты один у меня остался. Как же я без тебя. Мне без постдоков никак нельзя. Я же рукожоп. Грант напишем, контракт продлим.
– Поздно, – глухо отвечал уже бывший постдок. – Я предложение “Пфизера” принял, в понедельник начинаю. Помните, что когда раствор готовите, лейте кислоту в воду, а не наоборот. Ну, и не хотите стать уродом, не бросайте натрий в воду. Бывайте, Томас Томасович.

Как в бреду бросился Томас в кабинет декана.
– Лонгхед, – взмолился профессор. – Дайте мне студента, любого завалящего студентика. И денег в долг на новый автоклав, мне грант скоро дадут, я тогда верну.
И только тут Томас заметил, что декан был не один. Перед ним сидела молодая дама, закинувшая ногу на ногу, которая внимательно изучала влетевшего в кабинет растрепанного человека – что это за факультетское чучело.
– Профессор Томасон, я занят, – декан привстал и указал Томасу на дверь. – Я вам сто раз говорил, что нет грантов – нет теньюра. Это доктор Носсик, – решил представить он свою собеседницу. – Подает к нам на позицию ассистентного профессора с ориентировочным началом летом следующего года.
– Рада нашему знакомству, профессор Томасон, – одарила она Томаса белоснежной улыбкой.
– Здрассте, – бросил он в ответ и подумал, что вот эта коза нацелилась на его место. Он уже никто для них. Еще одна жертва академической машины. Предмет для насмешек и пересудов. Живой пример, что университет штата N. не какой-нибудь затрапезный. Тут ценятся миллионные гранты, а без них ты пустое место, сколько бы “джаксов” ты ни опубликовал.
– Вон, – декан решил покрасоваться перед прелестной гостьей, – вон из моего кабинета, и чтобы без гранта не возвращался.
Всеми оставленный Томас возвратился в свою лабораторию и набрал номер редактора.

Статья вышла в самый короткий срок и в самом льстивом виде. На обложку журнала была помещена расчетная картинка, убедительно показывающая, что предпочтительной конформацией для центрального кольца гексациклогексилциклогексана является перекошенная ванна. Посему квантовохимического племянника поставили первым автором. У того нашлись еще разные кумовья и сослуживцы, которые помогали ценными советами. Не забыли и про Цезаря Смита. Итого авторский коллектив насчитывал восемь человек, среди которых Хаздазат оказался только шестым. Томас хотел было вступиться за своего бывшего постдока и продвинуть его выше по табели, но потом смекнул, что с шестью фигурами в “Пфизере” еще одна статья ему погоды не сделает. И так как Томас ничего не смыслил в расчетах, племяннику вручили звезду, коей в наших журналах отмечают, к кому из господ-авторов читающая публика должна адресовать корреспонденцию, ежели возникнут вопросы касательно публикации.
Все это время редактор источал елейные пряности, заверял Томаса в вечном приятельстве, желании услужить и так расстарался, что обратился к знакомой научной журналистке с просьбой тиснуть критическую заметку о синтезе ГЦБ и ГЦЦ на одном уважаемом сайте, посещаемом всякими праздными химиками.
– Милостивый профессор Томасон, – Томас услышал в телефоне голос сей журналистки, – не соизволите ли вы предоставить комментарии о вашей статье для нашего сайта. В первую очередь меня и наших читателей интересует, какая практическая польза может быть от гексациклогексилциклогексана.
– Мои структуры самоценны, в них нет практической пользы, – сухо ответил профессор, едва сдерживаясь, чтобы не воспроизвести один из заговоров Хаздазата, которые он стыдливо не включил в статью. – Возможно, наши наработки помогут при синтезе ближайших аналогов, – когда мы починим автоклав, – но придется подыскать более активные катализаторы для гидрирования, – чтобы не сидеть ночами.
Дальнейшая беседа не клеилась, и появившаяся на сайте заметка не содержала ни расчетов, ни спектров, ни обсуждения кристаллической структуры или возможных диастереомеров. Особый акцент журналистка сделала на разделении продуктов реакции с помощью пинцета, которое могло показаться читателям старомодным, но в то же время презабавным.

А на следующий день департамент давал ежегодную конференцию, на которую съезжались химические господа и дамы со всех окрестных университетов и университетиков штата N., не столько чтобы послушать доклады о достижениях местных профессоров, сколько ради знатного банкета, которым любил потчевать гостей декан Лонгхед. В зале постерной сессии столы ломились от яств и вин, и можно было подумать, что мы находимся не в заштатном учреждении с казенным финансированием, а в богатом частном университете, отожравшемся на донациях и эндаументах.
Томас Томасон, который представлял постер от своей научной группы, сократившейся до него одного, пригубил стаканчик красного и не ждал ничего блистательного от своей презентации. Чтобы еще больше отделить себя от других участников конференции, нарядившихся в свои лучшие одежды, Томас набросил на себя старый хаздазатовский халат, прожженный в нескольких местах серной кислотой, измазанный в чем-то химически коричневом, с нарисованной во всю спину формулой витамина В12. Поверх собственных он нахлобучил защитные очки. Пусть видят все, а в первую очередь декан, что он не сачкует, работает с утра до ночи в лабе, а департаментскую конференцию считает назойливым отвлечением от истинного служения науке.

Но первым посетителем перед его слепленным на скорую руку постером оказалась доктор Носсик, заявившаяся на конференцию в зеленом юбочном костюме из дорогого сукна, подобранном с таким вкусом и претензией, которой позавидовала бы сама проректор.
– Я прочитала вашу статью, профессор Томасон, – проворковала она. – Вы сделали гениальный вклад в химическую эстетику.
– Зовите меня Томас, я не настолько вас старше, – смутился покрасневший профессор, который уже пожалел, что обрядился таким пугалом.
– Я до сих пор под впечатлением. Как вы догадались, что можно к одному циклогексану добавить еще шесть? Это же гениально. Нам надо определенно сколлаборироваться. У вас, случайно, нет вакансии в группе? Я начинаю профессорствовать только следующим летом, пока читаю статьи, и мне так скучно и одиноко, хочется уже поделать что-нибудь руками в лабе, – доктор Носсик взмахнула накрашенными ноготками, такими длинными и ухоженными, что Томас подивился, как она может работать ими в перчатках в тяге и ничего не сломать.
– Я думаю, – профессор окинул ее пристальным взглядом с головы до ног, – что вам подойдет синтез пентациклопентилциклопентана. Он сложнее, чем с ГЦЦ, так как нельзя будет опереться на производные бензола.
– Я не боюсь трудностей, – засмеялась Носсик. – Профессор, извините за нескромный вопрос: вы женаты?
– Я…

Но Томас ничего не успел ответить, так как к его постеру бесцеремонно продвинулся большой – в прямом и переносном смысле – профессор Доггерти из престижного университета Х. Тамошние обитатели снисходительно смотрели на сотрудников государственных университетов, но в своей руке профессор Доггерти держал тарелочку с бутербродами с красной и черной икрой и неторопливо уплетал их один за другим, что объясняло его присутствие на департаментской конференции.
– Не ценят вас тут, – начал он без представлений и не замечая, что Томас беседует с дамой. – Знаю я вашего декана. Разбойник, которого еще поискать. Скажите, он требовал от вас гранты?
– Требовал, – Томас охотно продолжил бы разговор с Носсик, но Доггерти был слишком важной шишкой в мире органической химии, чтобы его игнорировать.
– Ему гранты нужны, чтобы по конференциям на Гавайи и на Таити летать, И чтобы закатывать пирушки для всей этой швали из деревенских колледжей, которая пропана от пропена не отличит. – Доггерти продолжал поедать бутербродики. – Зачем вы работаете с этими бездельниками? Переходите к нам в Х. Я похлопочу, и вас сразу сделают ассоциативным профессором.
– Простите, простите, – перед ними возник возмущенный декан Лонгхед. – Не отдадим нашего любимого профессора Томасона. Не отдадим, даже не просите. Томас, друг мой, прочел вашу статью, это гениально. Могу я попросить вас об одной пустяковой просьбе?
– Конечно, – Томас не понимал столь стремительного изменения в поведении декана, но ему было приятно, что тот просит его об одолжении.
– Когда вы предстанете перед шведским королем, – декан многозначительно посмотрел на собравшуюся публику, – замолвите перед ним словечко, что есть в штате N. такой профессор Александр Лонгхед, который предлагает в периодической таблице поставить гелий над бериллием, а не над неоном. Запомните? Гелий над бериллием.
– И не забудьте запатентовать свой гексогексилгексан, – забубнил Доггерти. – А то этот мошенник все украдет и скажет, что сам синтезировал, а деньги пустит на свои попойки.

Томас окосел от свалившегося на него внимания. Он извинил себя и проследовал к столику с початыми бутылками вина. “Как все замечательно складывается”, – размышлял он, потягивая очередной бокал. “Все мои страдания не пропадут втуне. Мир, в котором синтезирован гексациклогексилциклогексан уже никогда не будет прежним”.
И профессор понял, что любит эту конференцию, всех своих коллег и даже декана. Головы окружавших его людей все более походили на циклогексановые кольца. Он пригляделся: толстый Доггерти показался ему совершенным фуллереном, таким колобком, в который японские ученые любят помещать всяческие атомы и молекулы и потом публиковать их спектры на радость химических видеоблогеров. Рыжеволосая доктор Носсик со своей узкой затянутой талией почудилась ему ферроценом. Наконец, невнятный декан Лонгхед не был похож ни на одно известное Томасу соединение, и он решил, что так и выглядит арсол.
– Я люблю вас! Вы все просто-напросто ходячие химические вещества, – закричал захмелевший профессор.


Томас проснулся в лаборатории, на дне коробки, заполненной поролоновыми хреньками, которые засыпают, чтобы не разбить стеклянные банки при транспортировке реактивов, и которые Томас насыпал, чтобы было мягче спать. Он долго не мог сообразить, какой сейчас час, день и год. Что если он все еще в аспирантуре? Вот-вот в лабу войдет профессор Бульба и закричит, почему Томас так мало реакций поставил, а все его профессорство ему приснилось.
Нащупав телефон, он убедился, что статья о ГЦЦ была на месте в “Джаксе”, критическая заметка тоже присутствовала. Значит, единственное, что ему приснилось, – это департаментская конференция. Он проверил свой почтовый ящик, нет ли сообщений от заинтересовавшихся статьей профессоров. Пусто. У видео, сопровождавшего критическую заметку, едва-едва набралась сотня просмотров. Комментариев не было. Мир не заметил синтез гексациклогексилциклогексана.
Томас погуглил название своего соединения, пытаясь найти хоть какую-то реакцию научного сообщества. О ГЦЦ никто не писал, ни по-английски, ни по-японски, если не считать издевательский твит одного аспирантика, который был настолько обидный и неприличный, что мы не будем приводить его в нашем рассказе. Томас мысленно вычеркнул аспирантика из возможных постдоков, пусть и не думает писать и просить его о позиции.

– А Фарадей? – заговорил сам с собой Томас. – Или врут люди, рассказывая, как он смело ответил британскому премьер-министру, что не знает, в чем практическая польза от только что открытого электричества, но когда-нибудь его обложат налогом? Обложат ли налогом гексациклогексилциклогексан?
Томас почувствовал, что сойдет с ума, если останется хоть еще на минуту в пустынной лаборатории. Была глухая ночь, и он отправился, сам не осознавая почему, в химическую библиотеку. После перехода научных журналов на электронный формат библиотеку почти никто не посещал и в дневное время. В сей поздний час она показалась Томасу похожей на кладбище. На древних журналах лежал толстый слой пыли. Никто не раскрывал их десятки лет. Он снял с полки номер “Джакса” столетней давности. Давно уж нет в живых тех, кто там опубликовался.
Томас листал пожелтевшие страницы и мыслил: “Я как Босх, как Караваджо: чтобы меня переоткрыть потребуется не сто лет, не двести, а лет пятьсот. Нынешние люди слишком мелкие, слишком заботятся о грантах, титулах и бутербродах с икрой. Будущие биографы будут ломать голову, что за человек был этот Томас Томасон, зачем он синтезировал гексациклогексилциклогексан. Вот все эти химики прошлого, которые опубликовались в этом номере. Они же были такими живыми, как я сейчас. Тоже любили, страдали, мечтали о славе. Живые люди, а не именные реакции”.

Одна структура вдруг приковала его внимание. Он никогда не видел ничего прекраснее, ничего совершеннее во всей органической химии. У него перехватило дыхание от неожиданной встречи. И эта молекула была получена больше ста лет назад! Имя автора статьи ничего не говорило Томасу. Он вбил его в телефон – полный провал. Ни статьи в Википедии, ни биографической заметки на сайте университета, ни даже некролога в “Таймс”. Единственный сайт, где отыскался автор статьи недвусмысленно назывался “Найди могилу”. Томас увидел фотографию простой плиты из песчаника со стершимся именем. Ни титулов, ни тем более формул.
Томас вспомнил, как несколько лет назад они проводили отпуск с женой в Египте. И о надписи в гробнице то ли жреца, то ли писца, гид пояснил, что тут нацарапано: “Остановись путник и прочти наши имена. Для тебя лишь движение губ, для нас – вечность”.
Томас раскрыл алфавитный указатель в конце “Джакса” и начал читать вслух список авторов.

***

Разумеется, стенания моего выдуманного героя не имеют ничего общего с настоящими авторами статьи: над ней работал многонациональный коллектив из Германии под руководством знаменитого химика Клауса Мюллена, который сам себе редактор в JACS.