Как гэкачеписты хотели меня расстрелять ( 3 фото )

В 1991-м я была в Павлодаре одним из лидеров тамошней Социал-демократической ассоциации. Наши шумные собрания проходили в подвальчике одного из городских видеосалонов. Владелец видеосалона Анатолий состоял, само собой, в Партии свободного труда, которую организовали тогдашние предприниматели. Вечерами в подвальчике теснились и гомонили также социал-демократы, казаки, «зеленые», радикалы, просто демократически настроенные, но до конца не определившиеся личности…

Все мы ещё были в подготовительной группе демократического «детсада». Говорили много, с жаром, чаще всего путано и косноязычно. В общем, учились свободе, свободно мыслить вслух. «Обменивались», как говаривал тогда Горбачёв. Анатолий это поощрял, замечая, что «политика вся рождается из слов» и «где идеология, там и говорение». Еще устраивали в городе митинги протеста против засилья КПСС, писали воззвания и печатали прокламации.

Я работала тогда в рекламе на телевидении. 19 августа пришла на телецентр в прекрасном настроении: телевизор утром не включала и понятия не имела о ГКЧП. Однако сослуживица, старший экономист, неожиданно хмуро кивнула на мое дружелюбное приветствие и, не поднимая глаз, многозначительно пробормотала что-то о «важных событиях в Москве», после чего юркнула за дверь. Я кинулась к телефону звонить своим соратникам.

Другие мои коллеги по телецентру, добрейшие полнотелые тетки, с которыми в обеденный перерыв мы привычно играли в лото по маленькой, внезапно словно бы одичали; собравшись в соседнем кабинете, они шушукались и смотрели на меня как на зачумленную. Вот это было уже по-настоящему страшно. Я вдруг поняла, что они если не сдали, то сдадут меня, и фамилии, как говорится, не спросят. Чем не оруэлловские доброхоты-осведомители?..

Полдня за мною по пятам ходил по телецентру неизвестный человек в штатском, даже в женский туалет заглядывал. (Позднее выяснилось, что гэкачеписты внесли меня в список на депортацию, а точнее – на вывоз в степь и выстрел в затылок).

К обеду хозяин видеосалона Анатолий прислал за мной машину, и я, не спросясь у начальства, уехала в наш штаб.


Там было как никогда многолюдно. От одного из крупных местных чиновников-оппозиционеров удалось получить совершенно секретные планы местного ГКЧП. По милицейской линии там значилось «взять в разработку такие-то фирмы»; впервые я услышала подобную формулировку – на взгляд рутинную, а на деле весьма зловещую. Подъезжали встревоженные бизнесмены, предлагали в пикеты у здания обкома кто триста, кто пятьсот рабочих с производства. Знакомый кооператор-немец дал нам свой «Камаз», чтобы ездить и рассылать телеграммы – Назарбаеву в Алма-Ату, Горбачёву в Кремль…

Все вспоминали, что ведь еще в прошедшем декабре министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе сумбурно заявил на IУ съезде народных депутатов СССР об угрозе диктатуры и о своей отставке. А совсем недавно, 2 июля, Александр Яковлев вместе с Аркадием Вольским, Гавриилом Поповым, Анатолием Собчаком, Александром Руцким и другими подписал обращение о создании Движения демократических реформ (ДДР). Мы тоже захотели немедленно вступить в это Движение. Но как связаться с его отцами-основателями? Звонили в Москву то одному, то другому, ответ из приемных аналогичный: «В отъезде».

К счастью, уже 20 августа можно было вздохнуть с облегчением – путч не прошел. Мои сослуживицы всячески старались загладить свою вину, я не обижалась, но всё же вскоре ушла с телецентра – в независимую газету.

Забавный эпизод: один местный депутат в дни путча оказался в турпоездке по Китаю и все дивился, почему китайцы без конца спрашивают, кто такой Янаев. «Я им говорю - ну, это какой-то бывший комсомольский деятель, а сам думаю: с ума сошли, чего им так дался этот Янаев?! И только когда вернулся в Союз, узнал что к чему. Друзья надо мной потом потешались: мол, просвистел, гуляя, ГКЧП по Китаю!»

Меж тем в Москве нашу Ассоциацию запомнили и предложили выдвинуть троих делегатов на учредительный съезд ДДР в декабре. Пообещали оплатить дорогу в оба конца, что было очень кстати: жилось тогда трудно и голодно. Да что там! У меня только и было, что черная искусственная шуба, старый пуховый платок на голову, а у дешевых китайских сапог все время отлетала подошва.

В Москву полетели втроем: эсдек Леонид, «широкий демократ» Дамир и я. Количество делегатов было гомерическое, концертный зал «Россия» заполнился до отказа. Накануне нас, руководителей делегаций, повели в здание ЦК КПСС на Старой площади. Со смутным чувством смотрела я на это толстое, осанистое строение с вооруженной охраной у входа. Да уж, много чего повидали эти стены…

С трибуны небольшого зала внутри не кто-нибудь, а сам Эдуард Шеварднадзе зачитал и растолковал нам распорядок работы съезда. Говорил усыпляюще-монотонно, с сильным грузинским акцентом, и в таком же тоне закончил неожиданным: «А в заключительной части съезда будет дан концерт силами членов Политсовета». Мы даже не сразу поняли, что пристала пора от души расхохотаться.

Обратно шли пешком с каким-то пареньком, который, как сомнамбула, замирающим голосом бубнил всё и бубнил, перечисляя названия разных московских партий и кто из перебежчиков и куда переметнулся. «Совсем заигрался парень в политику», – заключил мудрый Леонид, когда мы остались одни.


…Была встреча с легендарным Александром Николаевичем Яковлевым, которого тогда именовали не иначе, как «архитектор перестройки». Заметно по-волжски окая, он тезисно представлял свой завтрашний доклад на съезде. Чувствовалось, что Яковлев искренне гордится своим идеологическим открытием насчет девяти (а может, десяти, точно не помню) «де» – департизация, демонополизация, денационализация, деидеологизация и так далее. Александр Николаевич было заторопился, говоря, что его доклад ещё не до конца готов, придется сидеть ночью; я уговаривала его отправляться немедленно домой, хоть немного отдохнуть, и, видимо, от волнения безотчетно все время держала его за пуговицу пиджака. Впрочем, тут возникли телевизионщики, и Яковлев перед камерами снова заговорил о своих «де»…

В день открытия съезда 14 декабря в президиум явился весь ареопаг: Шеварднадзе, Яковлев, Гавриил Попов, Собчак… Главный политдоклад делал Александр Руцкой, и он нас, по правде, очень разочаровал. Основное впечатление – мутный, половинчатый доклад, с разными околичностями и реверансами в сторону «старого прижима».

От желающих выступить в прениях не было отбоя; председательствующий Аркадий Вольский без работы не сидел. Один особо настырный, бледный сутулый длинноволосый юнец все-таки ухватился за трибуну, но Вольский, со словами – «Что это вы, как тень отца Гамлета, прокрались сюда!» – безжалостно изгнал невежу.

Делегаты – практически из всех республик Союза СССР – надсаживаясь, кричали о наболевшем: ругали центральную власть, разложившуюся КПСС, тупых чиновников, зажравшийся военно-промышленный комплекс, стенали о развале экономики, экологических бедах, обнищании советского народа, тяготах национальных меньшинств…

Возмутителем же спокойствия стал… всегда такой уравновешенный, по-лекторски бесстрастный Анатолий Собчак. (Кажется, это было во второй день съезда, 15 декабря, то есть уже после беловежского сговора). На сей раз Собчак не скрывал тревоги и волнения – прежде всего за судьбу русскоязычных людей в расползающихся республиках. Говорил убедительно, страстно, как настоящий трибун.

Что тут поднялось! На сцену полезли возмущенные казахи, еще какие-то люди азиатской наружности, что-то кричали, угрожающе надвигались на Собчака: мол, как он смел заподозрить их, пламенных демократов, в оголтелом национализме, в намерениях теснить, дискриминировать русских братьев – да нет же, никогда этому не бывать!

Тут же выяснилось, что Гавриил Попов уходит в Московское ДДР, а другие соучредители, стараясь сохранить самообладание, заявили о том, что, дескать, ничего страшного не произошло, просто теперь, в отсутствие СССР, придется создать Международное движение демреформ…

Оргкомитет обманул: лететь обратно пришлось за свои деньги. С ними, как я уже говорила, было плохо, и Леонид по дороге в аэропорт предложил таксисту в уплату за поездку захваченную из дому копченую колбасу; избалованный московский таксист с негодованием отказался от подобного бартера. Билетов в кассе решительно не было, и мы попросились на любой рейс «в сторону Казахстана». Нам дали билеты в Новосибирск. Город встретил нас безлюдьем и дикими наледями на окнах многоквартирных домов. Стояла декабрьская стужа, а в домах все еще не включили отопление.

К счастью, у Леонида в Новосибирске жил племянник – настоящий красавец-сибиряк, косая сажень в плечах. В момент наметал на стол горячей картошки, маринованных грибочков, ну и, конечно, бутылку – со встречей-то. Оказалось, встал пораньше, чтобы успеть на заседание деповского стачкома – наш товарищ, наш!

Леонид, приободренный встречей с племянником, вскоре снова впал в глубокую грустную задумчивость и до самого дома молчал. Он оказался прозорливее нас с Дамиром, всем сердцем прочувствовав катастрофу распада Союза. Недаром, услышав о беловежских соглашениях, он побледнел и сразу осунулся с лица. После съезда он едва прожил два года – инфаркт.

Действительность потом превзошла самые мрачные декабрьские пророчества Собчака. Только из нашего небольшого города уехало сто тысяч русскоязычных, а из Казахстана в целом – миллион! Нас с Дамиром тоже вытеснили братья-казахи. Дамиру еще повезло – он неплохо устроился в Москве; я же, продав квартиру, еле наскребла денег на дорогу до мамы. Дамир, судя по нашим последним разговорам, стал циничным, изверился вконец.

Вспоминая нашу бурную политическую деятельность в начале девяностых, я иногда вынимаю из ящика мандат Учредительного съезда ДДР с автографами Шеварднадзе, Собчака, Попова, Вольского, и тогда на ум приходит одно только слово – «использовали». Разумеется, нас использовали как романтиков, а точнее – как пушечное мясо псевдодемократического, на деле же – компрадорского переворота. В определенной степени использовали и тех высокопоставленных особ, которых я назвала. Кто использовал? Те самые – повсеместно захватившие власть и неслыханные общественные богатства.

Нелегко, знаете, жить, понимая, что тебя банально поимели, как подвернувшийся под руку булыжник или болванку, выбросили, не оглянувшись, в канаву, а потом вытерли руки, смахнули пыль с лакированных штиблет пошли по своим делам…