Landersss
Речь, как оружие ( 2 фото )
На этой неделе произошло два маленьких события, привлекших моё внимание. На сайте «Радио Свобода» некто А. Архангельский опубликовал любопытную статью о языке, после чего в Нью-Йорке сразу умер поэт Бахым Кенжеев. Совпадение? Да, совпадение. Но – любопытное совпадение.
Начнём со статьи.
Архангельский в своей статье указал (совершенно справедливо), что в СССР доминировал один язык – язык советских интеллигентов. Даже поп-песни сочинялись на стихи Мандельштама, Пастернака, Ахмадулиной и, был бы разрешён Гумилёв, мы бы наслаждались бы фанком на его замечательно ритмичные поэзы. А в 90-е годы на эстраду хлынул поток нечленораздельного, похабного мычания и именно этой мычание, радикально упрощающее семантику культуры, было востребовано массами. И именно благодаря всеобщему опошлению и всемерной примитивизации речевых тактик стала возможна нынешняя российская пропаганда.
Заканчивает Архантельский патетическим призывом возродить «нормальную» эталонную интеллигентскую речь, обещая, что в этом случае пропаганда наследников Владиммира Владимировича П. не будет столь успешной. Ну да, он прав – в этом случае пропаганда не будет столь успешной. Только вот случая этого не будет. Поезд ушёл.
В статье вообще много верного по сути, но многое и не договорено. Взгляд Архангельского, это взгляд человека, потерявшего власть и недеющегося снова эту власть обрести. Однако возможны и другие точки зрения.
Я, например, с начала 80-х повторял знаменитое точное маяковское «улица корчится безъязыкая, ей нечем кнричать и разговаривать». Ведь огромнные массы советского народа – вот эта самая «улица» - была лишена речи. Все существовавшие семантические речевые конструкции были интеллигентской речью. Помимо этого существовал только один язык – язык партийных бюрократов, который они презентировали на своих Съездах, в своих газетах, в своей псевдопропаганде. От реальности язык партократов был оторван полностью. Если интеллигенская речь агрессивно навязывала социуму интепретации реальности, то речевые тактики властителей Страны Советов вообще никак с социумом не пересекалшись. Именно поэтому так легко рухнула Советская Власть: советский народ попросту не понимал смысл произносимых партократами речей. Это было что-то типа «белого шума», а люди, производившие этот шум своими ртами с высоких трибун, в глазах простых обывателей выглядели какими-то инопланетянами. Естественно, что никто им не сочувствовал.
С интеллигенской речью было сложнее. Отмечу только один аспект языка интеллигентов: интеллигенты ненавидели простой народ. Эта ненависть подавлялась речью, простым людям как бы предписывалось самооскорбление, самоунижение перед лицом интеллигентов – «быдло», «шариковы» и так далее. За всё время моей жизни, проведённой под Советской Властью, я ни разу не видел и не слышал от интеллигентов ничего «народнического», никаких проектов просвещения масс. Результат такой позиции – как раз описанная Архангельским стремительная деградация смыслов в 90-е годы. Россияне глупели с неимоверной скоростью. Мне в те времена приходилось хоть раз в году приездать в Россию – к родителям – и я всякий раз поражался стремительности перемен в языке и ментальности дорогих россиян. Архангельский отмечает, что это не было «заговором олигархов», и в этом он опять прав. Происходил реванш толпы, «улицы», брошенной культуртрегерами на произвол судьбы ещё в середине 60-х.
Короче говоря, Россия уже никогда не поднимется на тот культурный уровень, на котором она пребывала до середины 70-х годов (примерно с 1958 до 1970 было плато, потом начался медленный, но убыстряющийся упадок), просто потому что нет и не может быть никого, кто мог бы захотеть заняться просвещением масс, «дать улице язык».
Теперь два слова о Бахыте Кенжееве. Этот «московский казах», в 1982 году эмигрировавший сперва в Канаду, потом в США, в своих стихах как раз и пытался совместить «улицу» с интеллигентской культурой. Бахыт Кенжеев наполнял свои тексты аллюзиями к косноязычной «низовой» культуре и отсылками к интеллигентскому канону, как бы поднимая бытовую советскую пошлость до уровня патетики, интеллектуализируя и эстетически осмысляя повседневность. Большинство его стихов удачны. Но, во-первых, он, несмотря на свой артистизм, был почти полностью неизвестен, во-вторых, он был один. А один в поле – не воин.
Начнём со статьи.
Архангельский в своей статье указал (совершенно справедливо), что в СССР доминировал один язык – язык советских интеллигентов. Даже поп-песни сочинялись на стихи Мандельштама, Пастернака, Ахмадулиной и, был бы разрешён Гумилёв, мы бы наслаждались бы фанком на его замечательно ритмичные поэзы. А в 90-е годы на эстраду хлынул поток нечленораздельного, похабного мычания и именно этой мычание, радикально упрощающее семантику культуры, было востребовано массами. И именно благодаря всеобщему опошлению и всемерной примитивизации речевых тактик стала возможна нынешняя российская пропаганда.
Заканчивает Архантельский патетическим призывом возродить «нормальную» эталонную интеллигентскую речь, обещая, что в этом случае пропаганда наследников Владиммира Владимировича П. не будет столь успешной. Ну да, он прав – в этом случае пропаганда не будет столь успешной. Только вот случая этого не будет. Поезд ушёл.
В статье вообще много верного по сути, но многое и не договорено. Взгляд Архангельского, это взгляд человека, потерявшего власть и недеющегося снова эту власть обрести. Однако возможны и другие точки зрения.
Я, например, с начала 80-х повторял знаменитое точное маяковское «улица корчится безъязыкая, ей нечем кнричать и разговаривать». Ведь огромнные массы советского народа – вот эта самая «улица» - была лишена речи. Все существовавшие семантические речевые конструкции были интеллигентской речью. Помимо этого существовал только один язык – язык партийных бюрократов, который они презентировали на своих Съездах, в своих газетах, в своей псевдопропаганде. От реальности язык партократов был оторван полностью. Если интеллигенская речь агрессивно навязывала социуму интепретации реальности, то речевые тактики властителей Страны Советов вообще никак с социумом не пересекалшись. Именно поэтому так легко рухнула Советская Власть: советский народ попросту не понимал смысл произносимых партократами речей. Это было что-то типа «белого шума», а люди, производившие этот шум своими ртами с высоких трибун, в глазах простых обывателей выглядели какими-то инопланетянами. Естественно, что никто им не сочувствовал.
С интеллигенской речью было сложнее. Отмечу только один аспект языка интеллигентов: интеллигенты ненавидели простой народ. Эта ненависть подавлялась речью, простым людям как бы предписывалось самооскорбление, самоунижение перед лицом интеллигентов – «быдло», «шариковы» и так далее. За всё время моей жизни, проведённой под Советской Властью, я ни разу не видел и не слышал от интеллигентов ничего «народнического», никаких проектов просвещения масс. Результат такой позиции – как раз описанная Архангельским стремительная деградация смыслов в 90-е годы. Россияне глупели с неимоверной скоростью. Мне в те времена приходилось хоть раз в году приездать в Россию – к родителям – и я всякий раз поражался стремительности перемен в языке и ментальности дорогих россиян. Архангельский отмечает, что это не было «заговором олигархов», и в этом он опять прав. Происходил реванш толпы, «улицы», брошенной культуртрегерами на произвол судьбы ещё в середине 60-х.
Короче говоря, Россия уже никогда не поднимется на тот культурный уровень, на котором она пребывала до середины 70-х годов (примерно с 1958 до 1970 было плато, потом начался медленный, но убыстряющийся упадок), просто потому что нет и не может быть никого, кто мог бы захотеть заняться просвещением масс, «дать улице язык».
Теперь два слова о Бахыте Кенжееве. Этот «московский казах», в 1982 году эмигрировавший сперва в Канаду, потом в США, в своих стихах как раз и пытался совместить «улицу» с интеллигентской культурой. Бахыт Кенжеев наполнял свои тексты аллюзиями к косноязычной «низовой» культуре и отсылками к интеллигентскому канону, как бы поднимая бытовую советскую пошлость до уровня патетики, интеллектуализируя и эстетически осмысляя повседневность. Большинство его стихов удачны. Но, во-первых, он, несмотря на свой артистизм, был почти полностью неизвестен, во-вторых, он был один. А один в поле – не воин.
Взято: Тут
1144