Agagrinn
СШВА: сохранить империю Габсбургов ( 3 фото )
История, как известно, не терпит сослагательного наклонения, однако кто знает, как бы сейчас выглядела карта Европы, если бы наследнику австрийского престола эрцгерцогу Францу Фердинанду — тому самому, из-за убийства которого началась Первая мировая война, — в начале XX века удалось воплотить в жизнь грандиозный проект реформации Австро-Венгрии.
К тому моменту «лоскутная империя» Габсбургов трещала по швам из-за нарастающего национального самосознания малых народов, и эрцгерцог искал выход из сложившегося кризиса. Его советник Аурел Попович предложил радикально перекроить карту империи, предоставив народам возможность самоуправления. Проект получил гордое название «Соединенные Штаты Великой Австрии» и чем-то походил на современный Евросоюз. Однако уже на стадии планирования правящие элиты выступили против, так как реформы угрожали их благополучию. О том, как это было, читайте в материале Юлии Саберовой.
Австро-Венгрию не зря называли «лоскутным одеялом Европы». Государство занимало почти 700 тыс. кв. км и простиралось от Карпатских гор до Адриатического моря, от Судет до Трансильвании. На огромной территории проживало более полутора десятков различных этнических групп — немцы, венгры, румыны, чехи, итальянцы, поляки, хорваты, русины, словаки, словенцы, сербы, украинцы и т. д. Подданные монархии говорили на 14 языках, исповедовали три мировые религии и принадлежали к нескольким конфессиям.
Лидирующее положение во всех сферах занимали немцы. Составляя лишь одну пятую часть от общего населения империи, они являлись наиболее экономически развитой общиной. Немецкая культура и язык были родными для большинства аристократии и доминировали в среде городского среднего класса, даже если эти города находились в славянской, мадьярской или румынской части империи.
Историк и политик Франтишек Палацкий, один из ведущих деятелей чешского национального движения XIX века, как-то вспоминал, что в те дни прилично одетый человек, решивший спросить на улицах Праги у прохожего дорогу на чешском языке, рисковал нарваться на грубость и услышать просьбу говорить «по-человечески», то есть на немецком языке.
Политика же в отношении других народов строилась по принципу «разделяй и властвуй». В зависимости от ситуации немецкая элита лавировала между интересами различных групп, делая уступки одним и обещая их другим. Граф Эдуард Тааффе, один из самых известных политиков того времени, бывший также другом последнего императора Австро-Венгрии Франца Иосифа I, прославился афоризмом на эту тему. Он считал, что народы империи необходимо держать «в состоянии постоянного легкого недовольства». Иначе говоря, если правительство не может разрешить все противоречия, то необходимо решать только самые серьезные, чтобы недовольство подданных императора оставалось легким, но не более.
Такая политика не устраивала большую часть населения империи. Снизить градус межнациональных противоречий попытался и император Франц Иосиф I. Именно он превратил Австрийскую империю в Австро-Венгрию, разделив сферы влияния между двумя титульными нациями — немцами и венграми. Для этого страну разделили на две области, проведя границу по реке Лайта. С названиями новых субъектов особо не заморачивались — их стали официально именовать Цислейтания и Транслейтания, что буквально означают «по эту» и «по ту сторону Лайты». В первую входили австрийские земли, а во вторую венгерские. По соглашению, заключенному в марте 1867 года, оба образования получали собственные самостоятельные законодательные учреждения, однако объединялись монаршей унией — австрийский император являлся в то же время королем Венгрии. Полное официальное название государства теперь звучало как Королевства и земли, представленные в Рейхсрате, а также земли венгерской короны Святого Стефана. На этом крупные преобразования Франца Иосифа I закончились — он посчитал, что сделал для империи Габсбургов достаточно.
Считается, что определенную роль в «венгерском вопросе» и образовании Австро-Венгрии сыграла супруга Франца Иосифа императрица Елизавета Баварская, которая симпатизировала венграм. Однако современные исследователи полагают, что ее роль в достижении австро-венгерского компромисса сильно преувеличена, а сам образ романтизирован. В немалой степени возникновению мифа об императрице Сиси, как Елизавету называли при дворе, способствовала одноименная серия фильмов 1950-х годов режиссера Эрнста Маришки с Роми Шнайдер в главной роли. На фото: Елизавета Баварская (императрица Австрии) и Роми Шнайдер в образе Сиси. Источник
Однако разделение страны на два «лагеря» не сильно ослабило накал страстей, так как ни немцы, ни венгры не были доминирующими этносами в своих образованиях. В Транслейтании венгры составляли менее половины населения, а немцы в Цислейтании и того меньше — лишь четверть. Нет ничего удивительного в том, что к началу XX века национальный вопрос стал приобретать всё более острые формы. В Галиции происходили противостояния поляков и украинцев, в Силезии — чехов и немцев, в Закарпатье — венгров и русин, а боснийцы, сербы и хорваты отчаянно сражались за независимость на Балканах.
Особенно ярко национализм малых народов проявлялся в Транслейтании. Закон «О правах национальностей», который Венгерский сейм принял в 1868 году, предоставлял народам королевства ограниченную культурную автономию, но в нем же подчеркивалось наличие в Венгрии «единственной политической нации — неделимой венгерской». На практике это вылилось в достаточно агрессивную кампанию по мадьяризации — ассимиляции этнических меньшинств, которую проводило венгерское правительство.
В то же время нельзя говорить о полном бесправии подданных Австро-Венгрии. Время от времени в парламентах и правительствах обоих королевств появлялись политики разных национальностей, а каких-либо запретов для евреев и вовсе не существовало, что было для того времени невероятным либерализмом. Просто в сложившихся обстоятельствах основным условием вертикальной мобильности была либо германизация, либо мадьяризация, что устраивало далеко не всех.
Национальная проблема нашла отражение и в народном фольклоре. Историк и журналист Ярослав Шимов в книге «Австро-Венгерская империя» приводит анекдот тех лет о венгерских военных, демонстративно отказывающихся разговаривать на немецком языке. Адъютант командира дивизии докладывает своему начальнику: «Ваше превосходительство, к нам на стажировку прибыли два офицера. Один — из императорской японской армии, другой — из N-ского полка венгерских гусар». — «Очень хорошо. Надеюсь, японец говорит по-немецки, иначе как мне с ним объясняться?» — «Японец-то по-немецки говорит, а вот венгр — нет». На фото: К. u К. Драгунский полк герцога Лотарингского № 7, подготовка к фехтованию, Терезиенштадт, январь 1903 года. Источник
Невозможность решить накопившиеся противоречия привела к тому, что в 1897–1914 годах в стране 15 раз менялось правительство, что отнюдь не способствовало общей стабильности.
Австрийский писатель Роберт Музиль в романе «Человек без свойств» так описывал сложившуюся ситуацию:
«Письменно она именовалась Австрийско-Венгерской монархией, а в устной речи позволяла называть себя Австрией <…> Она была по своей конституции либеральна, но управлялась клерикально. Она управлялась клерикально, но жила в свободомыслии. Перед законом все граждане были равны, но гражданами-то были не все. Имелся парламент, который так широко пользовался своей свободой, что его обычно держали закрытым: но имелась и статья о чрезвычайном положении, с помощью которой обходились без парламента, и каждый раз, когда все уже радовались абсолютизму, следовало высочайшее указание вернуться к парламентарному правлению. Таких случаев было много в этом государстве, и к ним относились также национальные распри, что по праву вызывали любопытство Европы и освещаются сегодня совершенно неверно. Они были настолько ожесточенны, что из-за них по многу раз в году стопорилась и останавливалась государственная машина, но в промежутках и паузах государственности царило полное взаимопонимание и делался вид, будто ничего не произошло».
Именно такая страна должна была достаться Францу Фердинанду, который, по сути, оказался наследником австрийского престола волей случая. Никому не приходило в голову, что его двоюродный брат, 30-летний кронпринц Рудольф, предпочтет трону любовь и совершит самоубийство вместе со свой любовницей, 17-летней Марией фон Вечера. Поскольку других сыновей у Франца Иосифа не было, трон перешел к его младшему брату Карлу Людвигу, который, в свою очередь, передал это право своему сыну Францу Фердинанду.
Между Францем Иосифом и наследником престола складывались непростые отношения. Монарх считал племянника за вольнодумца, не способного к государственной службе. Масла в огонь подливал и тот факт, что Фердинанд совершил невиданную дерзость для наследника одной из крупнейших монархий в мире — выбрал в супруги худородную чешку. София Хотек хоть и носила титул графини, однако не принадлежала к какому-либо царствующему дому. Престарелый император, а вместе с ним и австрийский двор этот поступок расценили как удар по престижу монархии. Кроме того, один маленький нюанс превращал этот брак из частного случая мезальянса, хоть и высокородных особ, в прямую угрозу империи Габсбургов. Дело в том, что австрийские законы однозначно указывали на невозможность наследования престола потомками Габсбургов от неравного брака, однако в Венгерском королевстве такого закона не было вовсе. Таким образом потомство Франца Фердинанда и Софии Хотек не имело бы прав на австрийский престол, но вполне могло претендовать на венгерский. Возникшей ситуацией могли бы воспользоваться венгерские националисты, давно мечтавшие отделится от Австрии. Францу Фердинанду пришлось не только вымаливать разрешение у дяди жениться на любимой женщине, но и подписать особые документы, отказываясь от права на трон для своих потомков.
В свою очередь, Франц Фердинанд платил дяде той же монетой, называя его не иначе как закостенелым консерватором. И это было недалеко от правды.
Франц Иосиф охотно играл роль государя-патриарха, а государственная машина австро-венгерской монархии всячески культивировала этот образ. Сохраняя глубокое недоверие ко всем общественным институтам, кроме армии, бюрократии и церкви, он неохотно шел на уступки, вызванные временем.
Большинство подданных воспринимало императора как анахронизм и символ давно минувших дней. Справедливости ради стоит сказать, что Франц Иосиф и сам понимал это, иронично называя себя «последним монархом старой системы».
Сами жители Австро-Венгрии именовали свою страну неблагозвучным для русского уха словом «Какания». Это название произошло от сокращения «K. u. k.», что значит «императорский и королевский» (kaiserlich und königlich). Словосочетание означало, что Франц Иосиф одновременно являлся главой двух независимых земель: императором Австрии и королем Венгрии. Надпись «K. u. k.» украшала все государственные учреждения страны и стала символом бюрократии. На фото: дунайский лодочник с женой и ребенком, Вена, примерно 1905–1914 годы. Фотограф: Эмиль Майер. Источник
Тот факт, что император Франц Иосиф не допускал наследника престола до государственных дел, привел к тому, что замок Бельведер в южной части Вены, ставший официальной резиденцией наследника, понемногу превратился в центр альтернативной власти. Там собирались молодые политики, которые были недовольны положением дел в стране и возлагали надежду на эрцгерцога как на реформатора. Как резюмировал близкий к Францу Фердинанду словацкий политик Милан Ходжа, «рядом со… старым и усталым императором наследник трона представлял собой символ будущего».
К тому моменту «лоскутная империя» Габсбургов трещала по швам из-за нарастающего национального самосознания малых народов, и эрцгерцог искал выход из сложившегося кризиса. Его советник Аурел Попович предложил радикально перекроить карту империи, предоставив народам возможность самоуправления. Проект получил гордое название «Соединенные Штаты Великой Австрии» и чем-то походил на современный Евросоюз. Однако уже на стадии планирования правящие элиты выступили против, так как реформы угрожали их благополучию. О том, как это было, читайте в материале Юлии Саберовой.
Австро-Венгрию не зря называли «лоскутным одеялом Европы». Государство занимало почти 700 тыс. кв. км и простиралось от Карпатских гор до Адриатического моря, от Судет до Трансильвании. На огромной территории проживало более полутора десятков различных этнических групп — немцы, венгры, румыны, чехи, итальянцы, поляки, хорваты, русины, словаки, словенцы, сербы, украинцы и т. д. Подданные монархии говорили на 14 языках, исповедовали три мировые религии и принадлежали к нескольким конфессиям.
Лидирующее положение во всех сферах занимали немцы. Составляя лишь одну пятую часть от общего населения империи, они являлись наиболее экономически развитой общиной. Немецкая культура и язык были родными для большинства аристократии и доминировали в среде городского среднего класса, даже если эти города находились в славянской, мадьярской или румынской части империи.
Историк и политик Франтишек Палацкий, один из ведущих деятелей чешского национального движения XIX века, как-то вспоминал, что в те дни прилично одетый человек, решивший спросить на улицах Праги у прохожего дорогу на чешском языке, рисковал нарваться на грубость и услышать просьбу говорить «по-человечески», то есть на немецком языке.
Политика же в отношении других народов строилась по принципу «разделяй и властвуй». В зависимости от ситуации немецкая элита лавировала между интересами различных групп, делая уступки одним и обещая их другим. Граф Эдуард Тааффе, один из самых известных политиков того времени, бывший также другом последнего императора Австро-Венгрии Франца Иосифа I, прославился афоризмом на эту тему. Он считал, что народы империи необходимо держать «в состоянии постоянного легкого недовольства». Иначе говоря, если правительство не может разрешить все противоречия, то необходимо решать только самые серьезные, чтобы недовольство подданных императора оставалось легким, но не более.
Такая политика не устраивала большую часть населения империи. Снизить градус межнациональных противоречий попытался и император Франц Иосиф I. Именно он превратил Австрийскую империю в Австро-Венгрию, разделив сферы влияния между двумя титульными нациями — немцами и венграми. Для этого страну разделили на две области, проведя границу по реке Лайта. С названиями новых субъектов особо не заморачивались — их стали официально именовать Цислейтания и Транслейтания, что буквально означают «по эту» и «по ту сторону Лайты». В первую входили австрийские земли, а во вторую венгерские. По соглашению, заключенному в марте 1867 года, оба образования получали собственные самостоятельные законодательные учреждения, однако объединялись монаршей унией — австрийский император являлся в то же время королем Венгрии. Полное официальное название государства теперь звучало как Королевства и земли, представленные в Рейхсрате, а также земли венгерской короны Святого Стефана. На этом крупные преобразования Франца Иосифа I закончились — он посчитал, что сделал для империи Габсбургов достаточно.
Считается, что определенную роль в «венгерском вопросе» и образовании Австро-Венгрии сыграла супруга Франца Иосифа императрица Елизавета Баварская, которая симпатизировала венграм. Однако современные исследователи полагают, что ее роль в достижении австро-венгерского компромисса сильно преувеличена, а сам образ романтизирован. В немалой степени возникновению мифа об императрице Сиси, как Елизавету называли при дворе, способствовала одноименная серия фильмов 1950-х годов режиссера Эрнста Маришки с Роми Шнайдер в главной роли. На фото: Елизавета Баварская (императрица Австрии) и Роми Шнайдер в образе Сиси. Источник
Однако разделение страны на два «лагеря» не сильно ослабило накал страстей, так как ни немцы, ни венгры не были доминирующими этносами в своих образованиях. В Транслейтании венгры составляли менее половины населения, а немцы в Цислейтании и того меньше — лишь четверть. Нет ничего удивительного в том, что к началу XX века национальный вопрос стал приобретать всё более острые формы. В Галиции происходили противостояния поляков и украинцев, в Силезии — чехов и немцев, в Закарпатье — венгров и русин, а боснийцы, сербы и хорваты отчаянно сражались за независимость на Балканах.
Особенно ярко национализм малых народов проявлялся в Транслейтании. Закон «О правах национальностей», который Венгерский сейм принял в 1868 году, предоставлял народам королевства ограниченную культурную автономию, но в нем же подчеркивалось наличие в Венгрии «единственной политической нации — неделимой венгерской». На практике это вылилось в достаточно агрессивную кампанию по мадьяризации — ассимиляции этнических меньшинств, которую проводило венгерское правительство.
В то же время нельзя говорить о полном бесправии подданных Австро-Венгрии. Время от времени в парламентах и правительствах обоих королевств появлялись политики разных национальностей, а каких-либо запретов для евреев и вовсе не существовало, что было для того времени невероятным либерализмом. Просто в сложившихся обстоятельствах основным условием вертикальной мобильности была либо германизация, либо мадьяризация, что устраивало далеко не всех.
Национальная проблема нашла отражение и в народном фольклоре. Историк и журналист Ярослав Шимов в книге «Австро-Венгерская империя» приводит анекдот тех лет о венгерских военных, демонстративно отказывающихся разговаривать на немецком языке. Адъютант командира дивизии докладывает своему начальнику: «Ваше превосходительство, к нам на стажировку прибыли два офицера. Один — из императорской японской армии, другой — из N-ского полка венгерских гусар». — «Очень хорошо. Надеюсь, японец говорит по-немецки, иначе как мне с ним объясняться?» — «Японец-то по-немецки говорит, а вот венгр — нет». На фото: К. u К. Драгунский полк герцога Лотарингского № 7, подготовка к фехтованию, Терезиенштадт, январь 1903 года. Источник
Невозможность решить накопившиеся противоречия привела к тому, что в 1897–1914 годах в стране 15 раз менялось правительство, что отнюдь не способствовало общей стабильности.
Австрийский писатель Роберт Музиль в романе «Человек без свойств» так описывал сложившуюся ситуацию:
«Письменно она именовалась Австрийско-Венгерской монархией, а в устной речи позволяла называть себя Австрией <…> Она была по своей конституции либеральна, но управлялась клерикально. Она управлялась клерикально, но жила в свободомыслии. Перед законом все граждане были равны, но гражданами-то были не все. Имелся парламент, который так широко пользовался своей свободой, что его обычно держали закрытым: но имелась и статья о чрезвычайном положении, с помощью которой обходились без парламента, и каждый раз, когда все уже радовались абсолютизму, следовало высочайшее указание вернуться к парламентарному правлению. Таких случаев было много в этом государстве, и к ним относились также национальные распри, что по праву вызывали любопытство Европы и освещаются сегодня совершенно неверно. Они были настолько ожесточенны, что из-за них по многу раз в году стопорилась и останавливалась государственная машина, но в промежутках и паузах государственности царило полное взаимопонимание и делался вид, будто ничего не произошло».
Именно такая страна должна была достаться Францу Фердинанду, который, по сути, оказался наследником австрийского престола волей случая. Никому не приходило в голову, что его двоюродный брат, 30-летний кронпринц Рудольф, предпочтет трону любовь и совершит самоубийство вместе со свой любовницей, 17-летней Марией фон Вечера. Поскольку других сыновей у Франца Иосифа не было, трон перешел к его младшему брату Карлу Людвигу, который, в свою очередь, передал это право своему сыну Францу Фердинанду.
Между Францем Иосифом и наследником престола складывались непростые отношения. Монарх считал племянника за вольнодумца, не способного к государственной службе. Масла в огонь подливал и тот факт, что Фердинанд совершил невиданную дерзость для наследника одной из крупнейших монархий в мире — выбрал в супруги худородную чешку. София Хотек хоть и носила титул графини, однако не принадлежала к какому-либо царствующему дому. Престарелый император, а вместе с ним и австрийский двор этот поступок расценили как удар по престижу монархии. Кроме того, один маленький нюанс превращал этот брак из частного случая мезальянса, хоть и высокородных особ, в прямую угрозу империи Габсбургов. Дело в том, что австрийские законы однозначно указывали на невозможность наследования престола потомками Габсбургов от неравного брака, однако в Венгерском королевстве такого закона не было вовсе. Таким образом потомство Франца Фердинанда и Софии Хотек не имело бы прав на австрийский престол, но вполне могло претендовать на венгерский. Возникшей ситуацией могли бы воспользоваться венгерские националисты, давно мечтавшие отделится от Австрии. Францу Фердинанду пришлось не только вымаливать разрешение у дяди жениться на любимой женщине, но и подписать особые документы, отказываясь от права на трон для своих потомков.
В свою очередь, Франц Фердинанд платил дяде той же монетой, называя его не иначе как закостенелым консерватором. И это было недалеко от правды.
Франц Иосиф охотно играл роль государя-патриарха, а государственная машина австро-венгерской монархии всячески культивировала этот образ. Сохраняя глубокое недоверие ко всем общественным институтам, кроме армии, бюрократии и церкви, он неохотно шел на уступки, вызванные временем.
Большинство подданных воспринимало императора как анахронизм и символ давно минувших дней. Справедливости ради стоит сказать, что Франц Иосиф и сам понимал это, иронично называя себя «последним монархом старой системы».
Сами жители Австро-Венгрии именовали свою страну неблагозвучным для русского уха словом «Какания». Это название произошло от сокращения «K. u. k.», что значит «императорский и королевский» (kaiserlich und königlich). Словосочетание означало, что Франц Иосиф одновременно являлся главой двух независимых земель: императором Австрии и королем Венгрии. Надпись «K. u. k.» украшала все государственные учреждения страны и стала символом бюрократии. На фото: дунайский лодочник с женой и ребенком, Вена, примерно 1905–1914 годы. Фотограф: Эмиль Майер. Источник
Тот факт, что император Франц Иосиф не допускал наследника престола до государственных дел, привел к тому, что замок Бельведер в южной части Вены, ставший официальной резиденцией наследника, понемногу превратился в центр альтернативной власти. Там собирались молодые политики, которые были недовольны положением дел в стране и возлагали надежду на эрцгерцога как на реформатора. Как резюмировал близкий к Францу Фердинанду словацкий политик Милан Ходжа, «рядом со… старым и усталым императором наследник трона представлял собой символ будущего».
Взято: Тут
1542