Паруса, впереди паруса! ( 9 фото )

В сущности, творчество Владислава Крапивина не исследовано, не проанализировано, не концептуализировано и валяется в куче не менее интересных и сложных текстов советской литературы. Эти тексты не разобраны и постепенно превращаются в труху, или, если угодно, в руины, потому что нынешний (деградировавший, причём деградация продолжается) уровень русскоязычной культуры не позволяет пользоваться ими в полной мере.




Ситуацию можно сравнить с античным наследием: средневековые мастера пережигали античные мраморы на извёстку для побелки своих свинарников, а возрождение интереса к римской культуре произошло в ситуации полного непонимания «о чём речь» и потому выглядело... э... глуповато.

Но в наше время ещё живы люди, для которых советские книжки были написаны, и которые читали эти книжки, как свежие новости, без дистанции, без почтительного трепета и с почти полным пониманием намёков и подмигиваний. Например, ещё жив я.

Первой прочитанной мной книгой Крапивина был сборник рассказов «Далёкие горнисты». Я взял его в школьной библиотеке, когда учился в третьем классе, а потом брал ещё несколько раз. При первом прочтении я проглотил всю книжку целиком, но позже перечитывал только один рассказ. Ни «Старый дом», ни «Флаг отхода» не задержались в моей памяти, а «Баркентина с именем звезды» и «Я иду встречать брата» мне не понравились. Это была, как я понял позже, вторичная литература. Зато короткий и странный рассказ «Далёкие горнисты» произвёл огромное впечатление.

Это был сюрреализм в точном значении слова – сверхреальность. При чтении в сознании распахивалась дверка в другие миры. Думаю, что «Далёкие горнисты» реально повлияли на формирование моей психики. К тому же, я первый раз в своей жизни запомнил автора прочитанного текста. Ведь автор присутствовал в рассказе именно, как автор: это был его рассказ.

Шли годы, и я прочитал хорошую повесть того же Крапивина «Тень каравеллы». Прелестный, изящный текст, каких в тогдашней детской литературе было полным-полно. Подобные повести писали и Томин и Алексин и Яковлев и многие другие. Военное детство в тылу, бедный быт, освещаемый фантазиями, зимний холод и скрип валенок по снегу, первые столкновения с подростковым насилием, попытки бегства от реальности туда, где по карте мира движется тень вырезанной из картона каравеллы. Я, кстати, тоже вырезал из картона каравеллу и убедился, что провести её по карте так, как описано в повести, нельзя. Что мне не понравилось в этой тонкой, лиричной, взволнованной повести? Отношение к девочкам. Девочки рассказчика раздражали. Ну, ну, я понял бы, если бы он к ним тянулся, они его по девчачьей глупости отталкивали бы, и он на них злился бы. Но он не тянулся. Они раздражали его тем, что за сараем целовали выразанный из журнала потрет мальчика, игравшего в «Пятнадцатилетнем капитане». Рассказчик ревновал Севу Ларионова к этим девочкам. Тем не менее, книга была живая, искренняя, теплая и... занимательная. Не меньше, чем романы Вениамина Каверина, а это для меня одна из самых больших похвал.




А потом было «Бегство рогатых викингов», смешная и динамичная повесть про лето на задворках райцентра. А потом была публикация в журнале «Пионер» - «Звездный час Серёжи Каховского», вторая часть «Мальчика со шпагой». Мне, в общем, нравилось, как Серёжа героически противостоит всем на свете (хотя было понятно, что противостояние, когда никто Серёжу не прессует, просто поза... но всё-таки героическая поза, поднимающая самомнение). Но уже тогда меня царапнуло, что Серёжа — Каховский. Да ещё с нажимом вынесено на титульную страницу. Серёжа, понимаете ли, не Кирпичов и не Пупейко какой-нибудь, а Каховский! Зачем это?

Когда я стал постарше, я понял, что в середине 70-х годов таков был последний писк моды в среде советской интеллигенции: отыскивать себе дворянских предков. От имён «комиссаров в пыльных шлемах» все кривились, это было западло, быть потомком красноармейцеев. А вот декабристы! Совсем другое дело. Аристократизм. Лосины в обтяжку, гас-с-па-да офицеры, голубые князья-а-а... Вот это голубое офицерство в слегка завуалированной форме Крапивин воспроизвёл — и в ответ получил горячую любовь всех, желающих быть потомками русского дворянства. Разумеется, у нехороших людей в «Мальчике с шпагой» неблагозвучные, плебейские имена.

Меня при чтении очень удивляла психология юных героев «Звёздного часа», и я достал, прочитал «Всадников на станции Роса», вышедших годом раньше. Мне не понравилось, в отличие от «Звёздного часа». В «Звёздном часе», по крайней мере, сюжет движется непредсказуемо и имеется много славных деталей, вроде постройки игрушечного замка из кусочков пенопласта. А «Всадники» очень схематичны, вся история просчитывается с первых же страниц. Финал пафосный, совершенно неубедительный, сказочный, но именно такой был явно запланирован с самого начала. Похоже, что Крапивин придумал эффектную сцену на станции и затем уже присочинил к ней «приквел» в пионерском лагере.




Ну, а третья часть, «Флаг-Капитаны», которую я читал, как же, как «Звёздный час», в синхронном режиме публикации с продолжением, ещё скучнее первой. Хотя сюжет движется естественно, без напряга (в отличие от «Всадников»), но события совершенно неинтересные. Крапивин почему-то решил, что читатель априори будет сочувствовать его трепетным мальчикам, играющим в аристократов духа. Но я лично им не симпатизировал. Они были для меня чужие. Мне было понятно, что меня, быдляцого плебея, они к себе не возьмут, а потому на их терзания «закроют клуб, не закроют клуб» мне было наплевать. Как говорится, «мне бы ваши заботы, господин учитель». К тому же, мне было странно, что для этих мальчиков не существует девочек. Они не влюбляются, не смотрят вслед одноклассницам. Их интересуют лишь мальчики из клуба. Когда я стал взрослым, мне стало понятно, почему в повести такой выверт, но в подростковом возрасте я удивлялся не меньше, чем отношению к девочкам повествователя «Тени каравеллы».

Сейчас мне кажется, эту книгу нужно давать детям, если вы собираетесь воспитывать из детей снобов с наклонностями к взволнованной дружбе с представтелями своего пола. Крапивин великолепно воспроизводит суть «артистократизма духа», когда самый обыкновенный подросток как бы получает как бы право смотреть на окружающих свысока и как бы презирать их, сытых и бездуховных. Ну, и тяга мальчиков к мальчикам описана вирутозно, возвышенно, без излишней физиологии, на чистой духовности.

В журнальной публикации «Ковара-самолёта», который я считаю лучшей (после первого варианта «Далёких горнистов») работой Крапивина, ничего такого заметно не было. Во всяком случае, мне не запомнилось. Но неделю назад, купив у букинстов «Летящие сказки» издания начала 80-х, раскрыл книгу, чтобы насладиться и освежить когдатошние впечатления... Мама дорогая! Познакомившиеся на улице мальчики спят в одной постельке под одним одеялком, тесно прижавшись друг к дружке, обнявшись, понимате ли... И опять страсть к расцеловыванию оцарапанных коленок верного друга, о которой я писал в связи с «Праздником лета в Старогорске», в полный рост.

Полагаю, что в книге исправленный и дополненный вариант повести. У Крапивина, вообще, страсть к переписыванию своих удачных книг с добавлением актуализированных мотивов. Например, он испортил моих любимых «Далёких горнистов», расширив и вставив их в малоудачную претенциозную повесть «В ночь большого прилива». Я брал книгу, чтобы ещё раз поразиться балансированию над бездной ужаса, над плотным, без зазора, соединением кошмара с эйфорией, а обнаружил едва обтёсанный дубовый чурбачок, грубый, как почеркушка выпускника литературных курсов.

Ладно, на этом прервусь, а то и так длинно получается.