ZurabSTK
Князь и его табакерка ( 14 фото )
Владимир Одоевский был непростым человеком. То, что его родословная могла поспорить в знатности с родословной, скажем Висконти, а Романовы, даже настоящие, выглядели на его фоне жалкими парвеню, это ещё пустяки. При этом он был писателем большого таланта, да ещё и умным человеком, интеллектуалом уровня Шатобриана, а то и поизощрённей.
Талантливый писатель-интеллектуал с безупречным вкусом, интересовавшийся магией, алхимией, оккультными науками и всяким-разным в подобном стиле – но не совсем всерьёз, скоррее, по приколу – тем не менее разобрался в оккультизме досконально - Одоевскому самой судьбой было назначено перевернуть русскую литературу, да и не только литературу. Но всё закончилось ничем. И это не вина Одоевского, а его беда. Он оказался слишком хорош, слишком умён и ироничен. Его время кончилось с приходом «натуральной школы» и славянофилов, когда русская культура откатилась с позиции «младшей ветви европейской цивилизации» к культу наспех создаваемого «своеобычая».
Тем не менее, кое-что Одоевский успел сделать. Например, он написал опубликованную в 1834 году сказу «Городок в табакерке». Ну, её все знают. О чём эта сказка? О том, что государственное насилие, даже если выглядит бессмысленной жестокостью, на самом деле глубоко прагматично: оно создаёт гармонию, оправдывающую само существование государства. Идея эта проводится Одоевским очень изящно, при помощи аналогий с механикой, так что сказочку обычно рекомендуют, как популярное пособие по основам механики. Литературное оформление этой идеи тоже безупречно, но на литературных достоинствах я останавливаться не буду. Ограничусь разбором того, как эта обаятельная, но жутковатая сказочка проживала свою литературную жизнь в советские времена.
Да-с, её упорно интерпретировали как рассказ об устройстве механизма, аккуратно уклоняясь от социальных аспектов – так сказочка действовала сильнее. Но, разумеется, те, кому положено, вполне осознавали, насколько сильно этот текст влиял на восприятие функций государства. При Сталине был создан совершенно замечательный радиоспектакль по «Городку в табакерке». Сюжет был взят практически без изменений, ибо в сталинские времена сказка Одоевского вписалась идеально. Но, разумеется, течение сюжета было украшено музыкой и прелестными песенками. До сих пор помню – «Я мальчик-колокольчик из Города Динь-Динь». Радиопостановка настолько уютно-страшноватая, что по принятым в моём журнале обыкновениям было бы уместно вспомнить её на Новый Год, когда за ночным окном в световых конусах уличных фонарей бесшумно падает снег. Но и сейчас тоже ничего. Главное, не забывать, что такая радиоинсценировка есть. Она была очень, очень уместна в своё время.
Но позже, уже в семидесятых годах, сказка оказалась ре-интерпретирована. «Городком в табакерке» занятся Валерий Угаров, один из наиболее уважаемых мною советских мультипликаторов. Он резко сдвинул действие сказки сразу в двух направлениях. В одном (актуальном) временном пласте мы видим современного мальчика и его не менее современного папу, но сама «шкатулка с секретом» отнесена из первой половины XIX века в век пудренных париков. Почему? Потому что время написания сказки – романтизм и оккультизм, а Угарову по его тенденции был нужен Век Просвещения. Рационализм ХХ века был зарифмован с эпохой энциклопедий и словарей. Но всё это было покрыто стилем поп-арт. И это опять-таки не случайно. Во-первых, поп-арт давал визуальную отсылку к «Желтой Подводной Лодке» Даннига, во-вторых, рационализм в рамках поп-арта превращался в самопародию. Ясность линий, симметрия композиций и простота цветов соскальзывали в галлюционоген.
А изменения в сюжете и в смысле сказки в мульт-интепретации оказываются ещё более разительны. Во-первых, жители Музыкальной Шкатулки не горят желанием вступать в беседу с героем сказки. Они гордо демонстрируют себя и свои обыкновения, но это упоение эгоманов. Они неконтактны. Во-вторых, шкатулка сломана. Она не работает и мальчик должен выяснить, почему. Это важно, однако самое главное уточнение Угаровым сказки Одоевского касается нового персонажа, введённого в механическую схему имперского интеллектуала интеллектуалом советским, пережившим опыт, сходный с бытованием «мальчиков-колокольчиков». Сначала кажется, что самый важный элемент – как и у Одоевского – это Царевна Пружинка. Но нет! На самом деле ключевой (в буквальном смысле слова) фигурой, «приводящей пейзажи в движение», оказывается всеми презираемый мелкий Джокер, «просто лишняя деталь, которую и выбросить не жаль». Именно он даёт возможность завести пружинку. Без Шпенька-Джокера, не позволяющего Пружинке откатываться назад, «Шкатулка не издаст ни звука». То есть, ключ будет прокручивать Пружинку вхолостую. Намёк Угарова более чем прозрачен.
«Шкатулка с секретом» - один из лучших фильмов советской анимации, но что-то я не встречал адекватных этому фильму восхвалений. Хотя, о чём я говорю! В СССР не было искусствоведов, специализировавшихся на анимации, за исключением замшелого С.Асенина, так что и восхвалять Угарова было некому.
Наконец, третья из известных мне советских интепретаций сказки Одоевского принадлежит Женечке Харитонову, теневому персонажу московской культурной сцены, позиционировавшему себя как последовательного гомосексуалиста, православного сталиниста и гениального писателя. Писателем, впрочем, он был плохим. Зарабатывал постановками пантомим и пьесами для мелких «экспериментальных» театров. Харитонов, не будучи диссидентом, остро страдал от невключенности в разветвлённую систему Советской Официальной Культуры и в драматургической версии сказки «Городок в табакерке» излил свою боль: все в Городке связаны друг с другом, все контактируют со всеми, а он, несчастный, не может вписаться в Городок, для него нет функции. Это не слишком интересная и совсем неглубокая пьеса, я упоминаю её лишь ради полноты картины.
Было, уже в постсоветские времена, ироническое упоминание сказки Одоевского Павлом Пепперштейном в «Диете старика» - дескать, кто-то где-то читал о князе, заточившем своего сына в табакерку. Но это уже затухающий отзвук эха. Идея государства, оправдывающего своё насилие финальной гармонией, в постсоветское время стала неактуальна и неинтересна.
Было бы логично предположить, что советские художники-иллюстраторы детской книги (хотя бы отец Павла Пепперштейна, концептуалист Виктор Пивоваров, муж писательницы Пивоваровой), будучи людьми утончёнными, циничными и склонными к игре смыслами, используют сказку Одоевского для создания интересных графических серий, способных сравняться с их визуальными интерпретациями английской литературной сказки. Но нет, ничего подобного. Даже работы Ники Гольд выглядят банально, а композиции Кошкина балансируют на грани хорошего вкуса. Вероятно, это окончательно упущенная возможность. Школа советской книжной иллюстрации утрачена, осталась в прошлом, и нет надежды, что кто-то сможет предложить публике но-настоящему впечатляющие графические серии на мотив замечательной сказки.
Талантливый писатель-интеллектуал с безупречным вкусом, интересовавшийся магией, алхимией, оккультными науками и всяким-разным в подобном стиле – но не совсем всерьёз, скоррее, по приколу – тем не менее разобрался в оккультизме досконально - Одоевскому самой судьбой было назначено перевернуть русскую литературу, да и не только литературу. Но всё закончилось ничем. И это не вина Одоевского, а его беда. Он оказался слишком хорош, слишком умён и ироничен. Его время кончилось с приходом «натуральной школы» и славянофилов, когда русская культура откатилась с позиции «младшей ветви европейской цивилизации» к культу наспех создаваемого «своеобычая».
Тем не менее, кое-что Одоевский успел сделать. Например, он написал опубликованную в 1834 году сказу «Городок в табакерке». Ну, её все знают. О чём эта сказка? О том, что государственное насилие, даже если выглядит бессмысленной жестокостью, на самом деле глубоко прагматично: оно создаёт гармонию, оправдывающую само существование государства. Идея эта проводится Одоевским очень изящно, при помощи аналогий с механикой, так что сказочку обычно рекомендуют, как популярное пособие по основам механики. Литературное оформление этой идеи тоже безупречно, но на литературных достоинствах я останавливаться не буду. Ограничусь разбором того, как эта обаятельная, но жутковатая сказочка проживала свою литературную жизнь в советские времена.
Да-с, её упорно интерпретировали как рассказ об устройстве механизма, аккуратно уклоняясь от социальных аспектов – так сказочка действовала сильнее. Но, разумеется, те, кому положено, вполне осознавали, насколько сильно этот текст влиял на восприятие функций государства. При Сталине был создан совершенно замечательный радиоспектакль по «Городку в табакерке». Сюжет был взят практически без изменений, ибо в сталинские времена сказка Одоевского вписалась идеально. Но, разумеется, течение сюжета было украшено музыкой и прелестными песенками. До сих пор помню – «Я мальчик-колокольчик из Города Динь-Динь». Радиопостановка настолько уютно-страшноватая, что по принятым в моём журнале обыкновениям было бы уместно вспомнить её на Новый Год, когда за ночным окном в световых конусах уличных фонарей бесшумно падает снег. Но и сейчас тоже ничего. Главное, не забывать, что такая радиоинсценировка есть. Она была очень, очень уместна в своё время.
Но позже, уже в семидесятых годах, сказка оказалась ре-интерпретирована. «Городком в табакерке» занятся Валерий Угаров, один из наиболее уважаемых мною советских мультипликаторов. Он резко сдвинул действие сказки сразу в двух направлениях. В одном (актуальном) временном пласте мы видим современного мальчика и его не менее современного папу, но сама «шкатулка с секретом» отнесена из первой половины XIX века в век пудренных париков. Почему? Потому что время написания сказки – романтизм и оккультизм, а Угарову по его тенденции был нужен Век Просвещения. Рационализм ХХ века был зарифмован с эпохой энциклопедий и словарей. Но всё это было покрыто стилем поп-арт. И это опять-таки не случайно. Во-первых, поп-арт давал визуальную отсылку к «Желтой Подводной Лодке» Даннига, во-вторых, рационализм в рамках поп-арта превращался в самопародию. Ясность линий, симметрия композиций и простота цветов соскальзывали в галлюционоген.
А изменения в сюжете и в смысле сказки в мульт-интепретации оказываются ещё более разительны. Во-первых, жители Музыкальной Шкатулки не горят желанием вступать в беседу с героем сказки. Они гордо демонстрируют себя и свои обыкновения, но это упоение эгоманов. Они неконтактны. Во-вторых, шкатулка сломана. Она не работает и мальчик должен выяснить, почему. Это важно, однако самое главное уточнение Угаровым сказки Одоевского касается нового персонажа, введённого в механическую схему имперского интеллектуала интеллектуалом советским, пережившим опыт, сходный с бытованием «мальчиков-колокольчиков». Сначала кажется, что самый важный элемент – как и у Одоевского – это Царевна Пружинка. Но нет! На самом деле ключевой (в буквальном смысле слова) фигурой, «приводящей пейзажи в движение», оказывается всеми презираемый мелкий Джокер, «просто лишняя деталь, которую и выбросить не жаль». Именно он даёт возможность завести пружинку. Без Шпенька-Джокера, не позволяющего Пружинке откатываться назад, «Шкатулка не издаст ни звука». То есть, ключ будет прокручивать Пружинку вхолостую. Намёк Угарова более чем прозрачен.
«Шкатулка с секретом» - один из лучших фильмов советской анимации, но что-то я не встречал адекватных этому фильму восхвалений. Хотя, о чём я говорю! В СССР не было искусствоведов, специализировавшихся на анимации, за исключением замшелого С.Асенина, так что и восхвалять Угарова было некому.
Наконец, третья из известных мне советских интепретаций сказки Одоевского принадлежит Женечке Харитонову, теневому персонажу московской культурной сцены, позиционировавшему себя как последовательного гомосексуалиста, православного сталиниста и гениального писателя. Писателем, впрочем, он был плохим. Зарабатывал постановками пантомим и пьесами для мелких «экспериментальных» театров. Харитонов, не будучи диссидентом, остро страдал от невключенности в разветвлённую систему Советской Официальной Культуры и в драматургической версии сказки «Городок в табакерке» излил свою боль: все в Городке связаны друг с другом, все контактируют со всеми, а он, несчастный, не может вписаться в Городок, для него нет функции. Это не слишком интересная и совсем неглубокая пьеса, я упоминаю её лишь ради полноты картины.
Было, уже в постсоветские времена, ироническое упоминание сказки Одоевского Павлом Пепперштейном в «Диете старика» - дескать, кто-то где-то читал о князе, заточившем своего сына в табакерку. Но это уже затухающий отзвук эха. Идея государства, оправдывающего своё насилие финальной гармонией, в постсоветское время стала неактуальна и неинтересна.
Было бы логично предположить, что советские художники-иллюстраторы детской книги (хотя бы отец Павла Пепперштейна, концептуалист Виктор Пивоваров, муж писательницы Пивоваровой), будучи людьми утончёнными, циничными и склонными к игре смыслами, используют сказку Одоевского для создания интересных графических серий, способных сравняться с их визуальными интерпретациями английской литературной сказки. Но нет, ничего подобного. Даже работы Ники Гольд выглядят банально, а композиции Кошкина балансируют на грани хорошего вкуса. Вероятно, это окончательно упущенная возможность. Школа советской книжной иллюстрации утрачена, осталась в прошлом, и нет надежды, что кто-то сможет предложить публике но-настоящему впечатляющие графические серии на мотив замечательной сказки.
Взято: Тут
0