kriven
И снова об интерпретациях ( 4 фото )
Я уже не раз заводил речь о том, как интерпретации меняют смысл одного и того же артефакта. Сам по себе (и по замыслу автора) артефакт может нести один смысл – но интерпретатор, как Марсель Дюшан с писсуаром из мужского туалета, творит чудо – создаёт совершенно новое произведение искусства.
Так всегда бывает – при переносе того или иного феномена культуры в новый контекст полностью меняется смысл. В лучшую сторону или в худшую, в сторону усложнения или примитивизации – это уже другой вопрос, к сути дела отношения не имеющий.
Последний мой пример такого рода касался изменения французской песни в исполнении Аллы Иошпе – возможно, вы помните, как я пытался убедить читателей блога, что это совсем другая песня, чем прекрасный шансон прекрасной Мари Лафоре, но, по всей видимости, меня никто не понял. Ну и ладно. Попробую ещё раз на ещё более радикальном примере.
В 1968 году Эдуард Хиль спел песню «Маленький принц», из фильма «Пассажир с экватора», тоже 1968 года. Песня на стихи Николая Добронравова, на музыку Микаэля Таривердиева. Фильм, в общем, посредственный, сейчас имеет ценность документа эпохи, не более, но зато там прекрасная музыка – и не только прославленная песня, но и интересный джаз. В фильме песню пела Татьяна Покрасс, и было ясно, о чём песня – о прощании с детством. В советстком масскульте таких песен было много. Покрасс спела хорошо, трогательно, но потенциал песни раскрылся чуть позже, когда Эдуард Хиль перепел «Маленького принца» как манифест взросления: как бы ни было прекрасно детство, но «в жизни у каждого сказка своя», надо идти дальше, оставив старых друзей позади. Единственный прокол в этом исполнении был в неожиданно нежном интонировании слова «сказка» - как чего-то необыкновенно позитивного, что общим смыслом песни не подразумевалось. Ну да, чуть позже, через пару лет, на советской эстраде появились совершенно потрясающие сказки, типа головокружительного поп-барокко «Золушка» Цветкова и Резника в исполнении Людмилы Сенчиной, так что Эдуард Хиль открывал тренд.
Одновременно с Хилем «Маленького принца» спела «золотая девочка» из элитарнейших советских культур-сфер, Алиса Бруновна Фрейндлих. Это тоже интересно – в её жёсткой интерпретации нет ни прощания, ни утрат, она сообщает, что её лирическая героиня живёт в своём собственном мире, где появление принцев, хоть и маленьких, не удивляет. Это замечательно точное портретирование советской культур-элиты, жившей, действительно, дверь в дверь со «звёздной страной». И когда Алиса Бруновна произносит «мчится мой парусник», то упор не на «сказочный путь», а на «мой» - ну, он по праву рождения «мой парусник». Последнюю часть песни, об одиночестве, неизбежно сопутствующем взрослению, Алиса Бруновна петь не стала. В общем, песня приобрела совсем другой смысл.
И, наконец, в начале 70-х, о Маленьком Принце спела Елена Камбурова. Это шедевр, и опять-таки, пела Камбурова не о том, о чём хорошо и убедительно пели Покрасс, Хиль, Фрейндлих, Вуячич. Камбурова превратила «Маленького принца» в рассказ том, что могло бы быть, но так и не случилось. О том, что может присниться, но не может случиться наяву. Удовольствие от прослушивания этой песни в исполнении Камбуровой почти болезненное, настолько точно она нажимает на нервы слушателя. То, о чём сообщает Камбурова, это даже не эскейпизм – это указание на то, что бегство невозможно, в придуманную страну не попадёшь, встречу с Маленьким Принцем можно придумать, но пережить нельзя, это всегда где за горизонтом.
Разумеется, и у Камбуровой финальная часть песни, столь важная в интерпретации Эдуарда Хиля, выпала. Это логично – ведь одиночество в пространстве исполнения Камбуровой не наступает, оно присутствует изначально.
Про кичевую интерпретацию Бесединой и Тараненко (1977 год) мне говорить не хочется, там, в общем, всё понятно – пафосная сентиментальность, снижение планки для приемлемого для широкой публики уровня. Разумеется, ни о каком предательстве «старых друзей» в процессе взросления тут тоже и речи быть не может, это выброшено, как ненужное.
И всё это – интерпретации одной и той же песни. Каждый из этих мастеров извлекал из «Маленького принца» другой сюжет, ничего не меняя, ничего не искажая. И каждый раз это была другая песня – та же самая.
Конечно, в качестве иллюстрации к тезису об изменении смысла обного и того же текста в зависимости от культурного контекста я мог бы привести пример с «Дорогой в Мандалей» Киплинга, спетой и Фрэнком Синатрой и Верой Матвеевой, но, я думаю, песни Веры Матвеевой не так известны, как «Маленький принц» Таривердиева и Добронравова.
Так всегда бывает – при переносе того или иного феномена культуры в новый контекст полностью меняется смысл. В лучшую сторону или в худшую, в сторону усложнения или примитивизации – это уже другой вопрос, к сути дела отношения не имеющий.
Последний мой пример такого рода касался изменения французской песни в исполнении Аллы Иошпе – возможно, вы помните, как я пытался убедить читателей блога, что это совсем другая песня, чем прекрасный шансон прекрасной Мари Лафоре, но, по всей видимости, меня никто не понял. Ну и ладно. Попробую ещё раз на ещё более радикальном примере.
В 1968 году Эдуард Хиль спел песню «Маленький принц», из фильма «Пассажир с экватора», тоже 1968 года. Песня на стихи Николая Добронравова, на музыку Микаэля Таривердиева. Фильм, в общем, посредственный, сейчас имеет ценность документа эпохи, не более, но зато там прекрасная музыка – и не только прославленная песня, но и интересный джаз. В фильме песню пела Татьяна Покрасс, и было ясно, о чём песня – о прощании с детством. В советстком масскульте таких песен было много. Покрасс спела хорошо, трогательно, но потенциал песни раскрылся чуть позже, когда Эдуард Хиль перепел «Маленького принца» как манифест взросления: как бы ни было прекрасно детство, но «в жизни у каждого сказка своя», надо идти дальше, оставив старых друзей позади. Единственный прокол в этом исполнении был в неожиданно нежном интонировании слова «сказка» - как чего-то необыкновенно позитивного, что общим смыслом песни не подразумевалось. Ну да, чуть позже, через пару лет, на советской эстраде появились совершенно потрясающие сказки, типа головокружительного поп-барокко «Золушка» Цветкова и Резника в исполнении Людмилы Сенчиной, так что Эдуард Хиль открывал тренд.
Одновременно с Хилем «Маленького принца» спела «золотая девочка» из элитарнейших советских культур-сфер, Алиса Бруновна Фрейндлих. Это тоже интересно – в её жёсткой интерпретации нет ни прощания, ни утрат, она сообщает, что её лирическая героиня живёт в своём собственном мире, где появление принцев, хоть и маленьких, не удивляет. Это замечательно точное портретирование советской культур-элиты, жившей, действительно, дверь в дверь со «звёздной страной». И когда Алиса Бруновна произносит «мчится мой парусник», то упор не на «сказочный путь», а на «мой» - ну, он по праву рождения «мой парусник». Последнюю часть песни, об одиночестве, неизбежно сопутствующем взрослению, Алиса Бруновна петь не стала. В общем, песня приобрела совсем другой смысл.
И, наконец, в начале 70-х, о Маленьком Принце спела Елена Камбурова. Это шедевр, и опять-таки, пела Камбурова не о том, о чём хорошо и убедительно пели Покрасс, Хиль, Фрейндлих, Вуячич. Камбурова превратила «Маленького принца» в рассказ том, что могло бы быть, но так и не случилось. О том, что может присниться, но не может случиться наяву. Удовольствие от прослушивания этой песни в исполнении Камбуровой почти болезненное, настолько точно она нажимает на нервы слушателя. То, о чём сообщает Камбурова, это даже не эскейпизм – это указание на то, что бегство невозможно, в придуманную страну не попадёшь, встречу с Маленьким Принцем можно придумать, но пережить нельзя, это всегда где за горизонтом.
Разумеется, и у Камбуровой финальная часть песни, столь важная в интерпретации Эдуарда Хиля, выпала. Это логично – ведь одиночество в пространстве исполнения Камбуровой не наступает, оно присутствует изначально.
Про кичевую интерпретацию Бесединой и Тараненко (1977 год) мне говорить не хочется, там, в общем, всё понятно – пафосная сентиментальность, снижение планки для приемлемого для широкой публики уровня. Разумеется, ни о каком предательстве «старых друзей» в процессе взросления тут тоже и речи быть не может, это выброшено, как ненужное.
И всё это – интерпретации одной и той же песни. Каждый из этих мастеров извлекал из «Маленького принца» другой сюжет, ничего не меняя, ничего не искажая. И каждый раз это была другая песня – та же самая.
Конечно, в качестве иллюстрации к тезису об изменении смысла обного и того же текста в зависимости от культурного контекста я мог бы привести пример с «Дорогой в Мандалей» Киплинга, спетой и Фрэнком Синатрой и Верой Матвеевой, но, я думаю, песни Веры Матвеевой не так известны, как «Маленький принц» Таривердиева и Добронравова.
Взято: Тут
1878