К Киеву ( 1 фото )

В отличие от Рима, основанного одним-единственным братом (потому что второго первый убил ещё во время топографических работ), Киев возводило аж четыре братца, в числе которых оказалась и сестра. Это обстоятельство предопределило характер города, радушно принимавшего всех гостей, откуда бы они ни пришли.
— У нас тут запросто, без столичного снобизма, — говорили киевляне варягам, кивая головами в сторону севера, — проходите и всем владейте, коли хочется.
Викинги смеялись, пуская по бородам ярко-красную пену, и угощали детишек привезённым лакомством — грибами.

Затем приходили немцы, приводили с собой лошадей и поляков. Те громко ржали и гадили стоя, но города всё-таки не портили, чем сильно отличались от Москвы и татар с их монголами. Московские князья не любили киевлян за прошлое, а монгольским полководцам Киев заслонял будущее, с его последним морем.
— Это же просто нелюди какие-то, — восклицали незнакомые с Бремом киевляне, — в ужасе убегая в Галицию.
Наконец, из Литвы показалась конница и освободила Киев от азиатских постояльцев. Все очень обрадовались, а какой-то юродивый с Подола спросил у литовцев:
— Так вы белорусы будете, что ли?

(Его побили, но не сильно, потому что дурачков на Руси всегда жалели.)

Потом литовцы ушли свататься к польской Ядвиге, и Киев перешёл под шляхетскую руку. В городе стали собираться магнаты: одни худющие — эти всё шипели, как недобитые палкой змеи, другие — толстые, как кабаны, но тоже гады. Впрочем, надолго не задерживались, обыкновенно отправляясь в провинцию. Там магнаты обкладывали себя рвом, крепостной стеной и бесправными хлопами, быдлом — как это водилось у них в Польше. В Киеве же сидел православный народ и размышлял о всяком, думая как славно вышло б, когда вареники сами залетали в рот.

Меж тем на севере поднялось огромное зарево и запахло дурно приготовленной человечиной. Это горела Москва, где столовался чем попало осаждённый польский гарнизон. Тогда в Киеве этому особого значения не придали — а очень зря, потому что спустя каких-то пятьдесят лет голод надолго обоснуется в Украине.
— Я из Москвы, — скажет он, — мы с формирующейся русской нацией хорошие друзья, можно сказать — союзники. Флота у неё пока нет, так я заместо. Где у вас тут удобства?

Удобств действительно не хватало, потому что началась национально-освободительная борьба 1648 года и так далее годов.
— Мы казаки-молодцы, — кричали казаки-молодцы, — подавайте нам шляхетские права, сами будем хлопов держать, не хуже вас!
Поляки на это отвечали укоризною, а также мечом, огнём и посполитным рушением. Казаки-молодцы тоже не остались в долгу, вооружившись саблей и татарином. Татарин был крымский, крупный и сильно озоровал, уводя в рабство замешкавшихся участников национально-освободительной борьбы.

Тогда в дело вмешался голод, ему на помощь прискакали московиты, и Киев надолго влип в царскую государственность.

Цари город выделяли, но не так чтобы очень. Империя никак не могла найти себя — она то желала быть голландской Германией на русскую подкладку, с бургомистрами и тараканами, то хотела стать республиканской Швейцарией — с фермером-царём Александром, а в иные годы ощущала себя православной народностью, которая вот-вот освободит Царьград и потечёт к Евфрату, как пел шаман тогдашней патриотической мысли Тютчев. За ним началась судебная реформа, царя-реформатора взорвали, Киев же по-прежнему оставался на отшибе.

После реформ пришёл комод, на комоде бегемот, любите и потом не жалуйтесь — Александр III, известный путешественник по Гатчине, недруг кухаркиных детей, русопятый царь. Тогда уже окончательно стало понятно, что Россия — это славянское на всю голову государство, а Киев — мать городов русских, и плевать, что он мужского рода. А это значит, что вредоносный малороссийский элемент должен раствориться в душистой бочке великоросского мёда. Так думал Александр-отец, того же мнения придерживался и его Николай-сын - человек тупой, упрямый, враг ворон и просвещения.

Прдлж взмж слдт.

(c)