Таджикистан, Афганистан и проблемы проекта «Большая Евразия», который решено развивать очередной раз ( 1 фото )

В одном из прошлых материалов: «Есть ли потенциал для создания евразийской стоимостной зоны или Большой Евразии как экономического полюса», анализировались перспективы формирования евразийского экономического блока как отдельного и самостоятельного игрока. Материал получился частью небольшого цикла, где предметно анализируются торговые связи и стоимостные цепочки.

Большая Евразия

Мир на самом деле расходится на стоимостные кластеры, что уже не может не учитывать даже такой институт, как МВФ. Весь вопрос: как эти кластеры формируются и какие комбинации выбирают не только крупнейшие, но и меньшие по влиянию игроки. Где-то они идут просто в фарватере изменений, где-то им на свою же голову противоречат и в итоге получают экономические убытки, а иногда и нечто большее, чем просто убытки.

О «Большой Евразии» говорят годами, этот проект, как и описанный в другом материале «Путь в Индию», у нас то набухает, то спадает в политике, то за него хватаются как за «главную геополитическую концепцию будущего», то забывают. То нужен СССР-2.0, то Европа от Лиссабона до восхода, и так уже лет двадцать подряд.

Недавно на масштабном форуме «Один пояс, один путь» в Пекине российский лидер совершенно недвусмысленно обозначил приоритеты: направление торговли «на Юг» через три основных коридора (Китай, ЮВА, Индию), стоимостной кластер – «Большая Евразия».

Т. е. хоть все показатели и говорят о том, что Россия идет (и уверенно) в китайскую стоимостную макроэкономическую зону, но мы решили двигаться другим путем, своим, отдельным. С деталями и тезисами можно ознакомиться в материале «Форум «Один пояс, один путь». Важные аспекты позиций России и Китая».

Не секрет, что наибольшим раздражителем общества на данный момент является миграционная политика. Но миграция эта – внешняя, просто самая заметная и негативно яркая вершина айсберга, который представляет собой своего рода слоеный пирог, где одновременно существуют, но очень избирательно взаимодействуют совершенно разные пласты: геополитические схемы, внедряемые системой управления, концепции, которые развиваются уровнями ниже, накладываются друг на друга и противоречат друг другу, десятки частно-государственных проектов, реализующихся вне общего плана, лоббистские интересы и т. д.

Итогом этого слоеного пирога стало то, что, когда Москве понадобилось вновь застолбить регион, ей приходится действовать не в нормальной проектной логике: целеполагание, резервирование средств, отбор элит, проникновение институтов, каналы инвестирования, каналы торговли, выход на политику и т. д., а применять довольно сложную комбинацию рычагов.

В свое время Москва с относительным успехом такие рычаги использовала в Сирии – через нажим в нужной узловой точке разворачивалась политика сразу многих игроков. Проблема же была в том, что после достижения определенного эффекта такая политика все равно оказывалась один на один с традиционной пошаговой схемой и начинала буксовать.

В плане Центральной Азии таких рычагов сегодня задействовано два. Первый, который на слуху – газовый проект с опорой на возможности сети «Средняя Азия – Центр» и внутренних сетей Узбекистана и Казахстана. Второй, куда как менее очевидный и менее «понимаемый» – отношения движения «Талибан» (запрещено в РФ) и Таджикистана.

Реверансы

Многие обратили внимание на то, что в этом году Москва имеет гораздо более плотный график встреч не только по линии «Центральная Азия», но и конкретно в плане взаимодействия с Душанбе. Некоторые обозреватели с откровенным недоумением наблюдают за явными реверансами России в сторону Душанбе. И надо сказать, что лоббисты миграции в России этот тренд чувствуют очень даже неплохо, выступая с инициативами, одна «чудесатее» другой.

Казалось бы, пошел очередной цикл «поворота на Азию». Сейчас ведь уже мало кто вспомнит, какие дискуссии велись в 2018–2019 гг. о вхождении Узбекистана и Таджикистана в ЕАЭС, вроде бы «еще немного, еще чуть-чуть», эксперты с разных сторон выступали еженедельно, но все традиционно куда-то растворилось.

Однако есть довольно интересный признак, на котором надо остановиться отдельно.

В этом году до мая шли очень предметные переговоры о признании правительства «Талибана» (запрещено в РФ). В мае месяце внутри самого Талибана происходят события, после которых фактически сворачивается работа на межгосударственных площадках по этой проблеме.

С января по май по линии ООН разные игроки обсуждают возможность рассмотрения вопроса о признании. США противостоят этому, как, кстати, и оппозиция талибам. К маю месяцу условия для диалога вызревают, и тут сам Талибан, вроде как сторона весьма заинтересованная, выдает на гора распоряжение о том, что женщинам запрещается работать в структурах ООН в Афганистане.

Это выглядит тем более феерично, что обсуждение их признания готовилось как раз в рамках ООН. Детали этой коллизии, а на самом деле провокации, которую модерировали извне, играя на противоречиях между течениями в самом Талибане, можно прочитать в материале «Афганистан рискует вновь стать жертвой американской игры».

Отметим, что нынешняя судьба такого игрока, как И. Хан, которому еще во многом, как ни странно, повезло, также оказалась завязана не на Украину или Китай, как это часто описывали, а ровно на тот же самый вопрос.

Дискуссия по теме признания оказалась сведена к нулю, зато в Россию зачастили делегации от афганской оппозиции, представленной движениями «Фронт национального сопротивления Афганистана» (А. Масуд) и «Фронт свободы Афганистана» (З. Ясин).

Разворот этот выглядел довольно резко, с учетом того, какие усилия предпринимались долгое время для выстраивания каналов взаимодействия с талибами. Делегации приезжали на встречи, организованные по линии Государственной думы, как инициатива одной из парламентских партий. Т. е. вроде как официально, но не от «главного центра». До этого в основном А. Масуда видели на площадках Вены.

Тезисы, с которыми выступала афганская оппозиция, были очевидны: Талибан не контролирует распространение ячеек ИГИЛ (запрещено в РФ), с опиатами не борется должным образом, инклюзивности во власти, о которой талибы ранее заявляли, нет, и Талибаном явно не планируется. При этом талибы усиливают военное присутствие вдоль таджикистанской границы, угрожают Душанбе за поддержку оппозиции, засевшей в Панджшере.

Нюанс заключается в том, что среди пяти ближайших к России стран и имеющих общую границу с Афганистаном столь напряженные отношения с Кабулом сложились только у Душанбе. Китай ведет с талибами переговоры, и периодически даже можно слышать о различных контрактах, Иран не только порешал водные вопросы в Гильменде, но и подписал с талибами несколько инвестиционных соглашений. Они весьма занятны, и про них можно прочитать в материале «Торговая стратегия Ирана и Афганистана может озадачить США».

Туркменистан и Узбекистан, которые, кстати, довольно чувствительно зависят от строящегося талибами канала Куш-Тепа, роста озабоченности так публично не демонстрируют. Это не означает, что там не трений, например, по давним вопросам военной техники, но все-таки нет и публичного пикирования резкими заявлениями. В Ташкент представители Талибана периодически приезжают обсуждать коммерцию. В ноябре, к примеру, вместе с представителями Катара там ими обсуждался проект Трансафганской железной дороги.

А вот у Душанбе при том, что коммерческая активность в Афганистаном имеется (пограничная торговля, электроэнергия), на политическом поле с талибами все более чем сложно. Э. Рахмон открыто поддерживает Панджшер, причем, если судить по отзывам среди таджикистанских экспертов, туда и оттуда летают вертолеты.

Вопрос, зачем Душанбе нужны эти трения?

Зачем Душанбе трения?

Причин тут несколько, но выделить особо стоит две.

Первая – это проекты Китая, связанные с Ваханским коридором. Участок этот крайне сложный по рельефу, но он является выходом на железную дорогу к литиевым месторождениям. Было бы странно, если бы в Душанбе не постарались подчеркнуть влияние на этот участок, примыкающий к ГБАО и на юге близкий к Панджшеру («Геополитика на пиках Гиндукуша»). Вопрос в том, что с Китаем надо действовать аккуратно.

Вторая причина – внутриполитическая. Вопрос таджиков в Панджшере – это нечто сродни вопросу Русского мира у нас. Это сплачивающий элемент повестки. В отличие от Узбекистана и Туркменистана, у Таджикистана нет четкого элитного политического ядра – страна состоит из трех политически конкурирующих областей и ГБАО, которая всегда сама по себе и «сама в себе».

Уже долго ведется дискуссия в Таджикистане о том, насколько готов Э. Рахмон передать лидерство своему сыну, и пока видно, что не готов ни тот, ни другой. В Туркменистане этот процесс выдвижения проходил в опоре на старый, устоявшийся элитный базис, и сын лидера Туркмении, в общем-то, избавлен от внутренней фронды, что позволяет ему спокойно набирать опыт в политике.

А вот в Таджикистане, смени такого мастодонта, как Э. Рахмон кто-то слабее или менее опытный, не исключены самые разные сценарии, в том числе поддержанные извне. В той же ГБАО Э. Рахмон не жалует Фонд Ага-Хана, а как себя поведут структуры, фактически инкорпорированные в одиозные USAID, это тоже вопрос.

Но, с другой стороны, противостояние с талибами дает Душанбе неплохие шансы быть постоянно встроенным в актуальную международную повестку. Это и переговоры в Вене и Брюсселе, взаимодействие с Китаем и США, и, понятное дело, с Москвой.

Когда стало ясно, что талибы имеют весьма слабые шансы перерасти в единую управляющую структуру из структуры сетевой, причем на этом очень неплохо играют в Вашингтоне, а также стало очевидно, что за последние полтора года центральноазиатская «пятерка» по сути превратились в отдельного внешнеполитического игрока, отношения между Таджикистаном и Афганистаном стали тем самым потенциальным рычагом, о котором говорилось в начале статьи.

В самом деле, с ИГИЛ талибы не то чтобы не борются, но они не могут их подавить, Вашингтон и Брюссель антиталибскую риторику постоянно оборачивают в свою пользу, межэлитные проблемы в Таджикистане действительно представляют угрозу безопасности.

Но безопасность – это как раз та самая точка, через которую можно институционально и политически нарастить влияние в Центральной Азии в целом, наверстывая упущенное. Конкурировать в регионе с Китаем уже крайне сложно, а вот действуя рычагами, наращивать влияние можно вполне. Понятно, что с учетом текущего и перспективного энергобаланса газовые проекты перевалят в итоге глубоко за стартовую отметку в 2,8 млрд куб. м. Так и с вопросом безопасности: границы с Афганистаном – это в том числе и наша военная база.

Недавно были подписаны документы, которые оформили общую в регионе зону ПВО. Но понятно, что ПВО нацелено не на авиацию Китая, Пакистана или Ирана. У талибов осталась авиация от прошлого правительства А. Гани. Куда она потенциально может долететь, проверять никто не хочет, но и политический рычаг получается вполне приличный. Вопрос безопасности со стороны Афганистана никто в Центральной Азии не может отодвинуть на задний план, а значит – и политические возможности этого рычага для России были и будут актуальны.

В каком-то плане решение через Россию вопросов безопасности выгодно и Китаю, который совершенно здраво оценивает, что так для перспектив Ваханского коридора гораздо лучше. Но у Китая и Ирана свои отношения с Талибаном и куда как меньшие с афганской оппозицией, а значит – у Москвы тут так или иначе будут некие пределы для геополитических маневров.

Миграционное лобби

Надо ли говорить, что Душанбе все эти течения и устремления с нашей стороны монетизировал и будет монетизировать в самых разных формах. Проблема в том, что это во многом стыкуется с интересами того самого пресловутого «миграционного лобби».

С одной стороны, разворачивается сеть русских языковых школ, с другой – избыток свободных рук направляется на север, обсуждается вопрос о снятии прошлых административных запретов на въезд в Россию (а это, по разным оценкам, до 500 тыс. чел.), растут квоты на обучение в вузах, возникают разные инициативы вроде постройки отдельных медицинских центров, культурных и прочих.

А еще ну очень активизировалась дискуссия о прямо-таки тотальной нехватке рабочей силы в России. Ведь у нас экономический рост? Рост. Логично, что рабочей силы не хватает? Логично. Яма демографическая? Яма. Вот попробуйте подискутировать с лобби. Взять бы статистику, но кто к статистике ближе? Синергия тут с геополитикой такая, что инициатив мы увидим еще немало.

Можно в теории предлагать запрет, пусть и временный, на перевод индивидуальных средств за рубеж в долларах, чтобы расширить ту самую рублевую зону на страны СНГ, запрет на долларовые переводы заработной платы за рубеж, чтобы вернуть существенную часть релокантов, о которых так пекутся либералы. Можно, только ничего не получится, поскольку у нас разом найдется в статистике миллиард отдыхающих, которым срочно надо и именно так, у релокантов пропадет ценный дар творчества, рабочие мигранты не поедут (см. про дефицит), а по факту все заблокирует довольно узкая прослойка индивидуумов. И так везде и во всем.

Это вот тот самый многослойный айсберг, где геополитическая линия, будучи «правильно» обработана и подана инициативно на уровнях ниже, начинает жить своей жизнью, у которой зачастую имеются самые разные векторы. Лобби прекрасно ориентируется в том, как ввернуть в повестку и тезисы о нехватке рабочих рук, но не тезисы о росте производительности. Само собой (хотя какое там само), решилось, что именно строительная отрасль у нас важнейший драйвер роста, а почему не станкостроение?

Логика в том, чтобы геополитически активизировать себя, зайти в регион через рычаги и убрать от афганской оппозиции и Душанбе американские и европейские щупальца, несомненно, есть. Но есть и несколько серьезных проблем.

Первая заключается в том, что рычаги без широкого экономического основания, которое ведет к взаимной цементации элит, в итоге имеют весьма ограниченную эффективность.

Здесь, как в мультфильме, когда один персонаж выходит с «проектом» сбора старого трикотажа: «шаг № 1 – собираем старый трикотаж», «шаг № 3 – прибыль». А шаг № 2? В Сирии мы рычагом сдвинули целый внешнеполитический пласт, если не пласты, дошли до некоторой точки икс, а дальше?

А дальше экономика вопроса, на который нет ответа. Сколько там еще продлится статус-кво, непонятно, перспективы не очевидны. Здесь то же самое – заходим заново через трубы и безопасность, шаг № 3 – «Большая Евразия», а шаг № 2? По идее, дальше мы должны массово строить совместные предприятия в Таджикистане, вопрос как. У нас есть неплохие примеры совместной работы с соседним Узбекистаном, но дело в том, что у Узбекистана есть хорошее плечо в виде аравийских инвестиционных фондов.

Совершенно очевидно, что в определенном смысле некая стадия геополитики в текущих схемах – это де-факто взятие Таджикистана на баланс. Но, если геополитика и безопасность требуют затрат, то не проще ли на самом деле воспользоваться американским подходом и совместно с Китаем просто выделять ежегодные субсидии и инвестиционные кредиты, а приток рабочих рук определять жесткими формулами, которые зафиксированы через общественную дискуссию?

Но и тут встречная проблема – Большая Евразия это все-таки конкурент китайским стратегиям, и где тут пределы конкуренции, а где параметры взаимодействия – еще надо будет определить.

В ЕАЭС, кстати, Таджикистан не стремится. А не стремится во многом потому, что, помимо преференций, которые предоставляются по линии зоны свободной торговли СНГ, действует еще и целый комплекс отдельных межгосударственных договоров, который отчасти преференции ЕАЭС дублирует.

Все это заставляет задуматься над тем, что если идти заново с проектами евразийской интеграции, которые имеют и концептуальное право на существование, и реальные геополитические причины, то надо их проводить как с учетом нынешних реалий, так и с учетом накопленных проблем и ошибок в схемах прошлого. Все потому, что тот самый шаг № 2 будут в итоге определять те самые группы интересов, которые лучше любого обывателя ориентируются во всех нюансах и прорехах уже созданной нормативной базы, при этом подкладывая в общественную дискуссию симулякры, и чем больше симулякров, тем больше и шире прорехи и проблемы.

У нас есть, к примеру, Евразийский банк, накопленный объем инвестиций – немногим более 10 млрд долларов. По ±1 млрд долларов в год на такой регион. Нам точно нужен формат по нормативной базе ЕАЭС с его расширением или, при всем реальном уважении к команде, создававшей ЕАЭС по принципу «через лоббистские тернии к звездам», нужен новый формат интеграции? Как все это будет вписано в китайские программы, как все это будет вписано в реальные торговые тренды, а не мифологемы вроде «пробьем путь в Индию – заработаем +200 млрд» или «путь из Китая в Европу принесет 100 млрд» и прочие?

Ахиллесова пята

Ахиллесова пята нашей системы в том, что она вполне эффективно работает на предельно конкретную задачу. В прошлом году не было беспилотников, в этом году есть много беспилотников, труба из точки А в точку Б, найти корабли для вывоза нефти и т. п.

Но когда речь заходит о стратегических концепциях и многофакторных моделях с лагом в 5–10 лет, система вязнет в каком-то натуральном болоте. А ведь мало эти модели создать, ими еще надо оперативно управлять.

В итоге геополитика, не подкрепленная подобными моделями и управлением, даже с учетом эффекта рычагов обычно упирается в развилку решений, по сути, оперативный тупик, зато лоббистские группы зарабатывают в любом случае, даже на инерции внешнеполитических комбинаций.

И в этом плане, пожалуй, единственный реалистичный вариант – это под новую стратегию Большой Евразии, коли уж решили идти таким путем, подвести реформу предыдущих интеграционных форматов, нормативов и перетряхнуть сложившиеся цепочки частных интересов, в том числе и симулякры-нарративы в повестке.

В этом контексте предложение нового формата взамен ЕАЭС само по себе способно не просто оживить дискуссию, но заставить придти в движение самые разные пласты айсберга, перемешать их. В наших реалиях даже это на самом деле уже был бы результат.

Автор:Михаил Николаевский