Прощай Митя… О работе мужчин…  ( 1 фото )

Ветер ВольныйПовар Жизни


ВОЕНКОР МАРАТ ХАЙРУЛЛИН

Безлунной глыбой упала на землю октябрьская ночь. Ветер не дул, а вбивал в лицо сигаретку, которую безуспешно пытался прикурить караульный.

А внизу в бункере (на самом деле в сырой огромной землянке, вырытой где-то на передке в каких-то развалинах - подбираться к ней на ощупь в такую разбойничью ночь было одно удовольствие, темень давала иллюзию безопасности, закутавшись в нее, хорошо было идти не ожидая прилета ) - вот в этом монументальном строении, среди храпа и тишины, били всю ночь тропу комбат Бузина и ротный саперов Куница.

«Тропа» это рюкзак на пятьдесят килограммов, в нем шланга, забитая взрывчаткой. Надо было дойти до отметки и кинуть шлангу так, чтобы она легла в правильном направлении, потом ее подпаливали, и «тропа» гарантировано раскидывала и детонировала пехотные мины. И образовывалась узенькая, сантиметров 30-40 тропка, по которой с рассветом пойдут штурмовики.

Бригаде завтра снова на штурм, и поэтому Бузина с Куницей снова в бессонье, который уже день готовили поле боя.

А дело все не ладилось. Сначала тропу тащил Лес, около полуночи его затрехсотили, перебило ноги. Сопровождающий Котелок поволок его в ближний тыл.

И теперь худенький Козак в одиночку, ползком пытался добраться до рюкзака, который бросили где-то впереди.

Уже третий час мучились - время вдруг стало очень шустрым и закапало с утроенной скоростью.

-Баба Яга летит, в укрытие… - орал в рацию Куница. Козак что-то хрипел в ответ, и еле заметная точка на экране через пару томительных секунд исчезала.

-Залег - переводил Бузина и косился на Монаха. Замкомбрига, который, кажется, никогда не спал, невозмутимо копался в своем планшете тут же за столом, застеленном картами.

Леонидыч планировал все эти штурмы, и я знал, как нужна была с рассветом эта тропа - еще одна стрелочка в его планшете, которую сейчас в беспроглядной тьме, под оглушающим ветром, пытался своей жизнью рисовать Козак. Бабу Ягу то ли сдуло, то ли просто улетела, и Козак почти дополз до рюкзака, но тут его начало крыть агеэсом (гранатомет АГС -17)…

-Где он, жив, найти… - кричал Бузина своим, и снова томительные минуты, а потом пробился счастливый голос Козака:

-Живой работаю…

-Что с тропой, что с тропой… - кричал Куница…

-Жив, я жив, - радостно кричал Козак - Осколком по рюкзаку, а он на мне, а я живой, живой, спасла меня тропа…

Куница с Бузиной посмотрели тяжело на невозмутимого Монаха. Цену этому спокойствию знает только Господь наш Бог, уготовивший нам всем в этом протекшем насквозь бункере в предрассветный час такую жизнь.

-Если не будет завтра тропы, десант без прикрытия останется, сколько ребят погибнет, без прикрытия - ты понял? - ставил задачу он Кунице накануне. Всегда хмурый сапер Куница лишь молча, как и сейчас, тяжелым взглядом смотрел на Леонидыча. И сейчас он снова жал тангенту:

-Кидай тропу, кидай, понял, смотри, она цела?

-Кинул, шлангу посекло, не знаю, сработает ли… - хрипнуло в ответ… Сквозь буханье треклятого агеэса, который все пытался нащупать его душу…

А скоро стало не до них, из низинки выскочила колонна и понеслась к точке высадки. Правильная такая колонна - железяка, кулачок, потом две железяки и снова кулачек… Укропы проснулись, когда колонна одолела полпути:

-Пока хорошо - буркнул Монах. Хорошо это значит - укропы не сразу проснулись, то есть не ждали, и если открыли огонь на полдороги - значит не секут конечную точку…

Пока блин хорошо, а рации на столе все разом ожили и орут, орут… И то, что туда сейчас летит черт знает что, и жарко даже чертям в Аду - это все равно хорошо, потому что мужчины уже добрались и ведут бой - работают самую мужскую на земле работу: кладут свои жизни на алтарь Родины…

Десант высадился, тропа, кажется, сработала, колонна повернула назад уже не колонной: слоники осторожно, словно на ощупь, стали ползать по полю, отплевываясь по укропам огнем, а метлы зигзагами улепетывать.

И сразу рации на столе стали орать только голосом взводного Мити и замкомбата по боевой работе Белого.

Десант сейчас открыто занимал позиции под огнем, ради взвода Мити, который, сжав зубы, полз сутки, оползая зловредную позицию Воронку по хитрой траектории, которую им нарисовал Монах.

Пока укропы отвлеклись на десант, Митя азартно погасил пулемет и уничтожил первый опорник врага, впрыгнул во второй и уперся в блиндаж:

- Укропы заскочили в блиндаж и заперлись… Сейчас грантами буду работать… - сообщил он и сам пополз по траншее к дико отстреливающемуся блиндажу…

- А-а-а, бля, меня триста - орал он беспрерывно и полз… А весь эфир молчал, нельзя мешать мужчине работать и бубнить под руку… Митя дополз, и тварючий блиндаж заглох…

- Наложи повязку и ползите вперед в посадку, там следующая позиция, гасите укропов и занимайте оборону - орал Белый.

Нельзя там сидеть, не удержите эту позицию, занимайте следующую, эту не удержите, а группа закрепления уже наготове, как займете Кустарник, сразу высылаю…

Митю я видел, наверное, с полгода назад. Наверное - потому что запомнить его было трудно, самый обычный мужчина сорока с небольшим лет. Кажется, нас угощали чаем в какой-то каптерке или располаге или подвале… Он сидел среди других, а может стоял… Не помню - самый обычный, добрый человек… И сейчас он, наложив жгут на бедро и кое-как заткнув дырку в плече, азартно полз по насыпи в лоб на укров, готовый со своими парнями грызть и душить их даже одной рукой.

И укры от этой решимости впадали в такое отчаянье, что их крики были слышны даже в нашей рации - пощады от тихого и незаметного Мити им было все равно не дождаться…

Митя стал взводным несколько дней назад, когда тяжело ранили его командира. Мы с Белым поехали встречать его на эвакуацию.

Вокруг ухало и гремело, под деревьями пряталась буханка с медиками, а на отшибе горел огонек и работал торговый ларек.

И на этот огонек сползались попить чайку бойцы, чего-то ожидавшие в округе.

Внутри ларька сидела, поперек себя шире, маркитантка и пила стаканами водку на пару с такой же разбитной подругой, выставив закуску-килечку и сырок прямо на прилавок.

А тихий, покалеченный мужичек наливал всем чайку.

-Мне два пакетика и четыре ложки сахара - сурово сообщил Белый… Маркитантка что-то пошутила, Белый с достоинством отшутился, а потом, когда мы в темноте возле машины пили чай, вдруг сообщил мне:

-Блин, сжечь надо этот ларек, если мне бойцов попоит. Посуди сам, ему в бой, мандраж, а тут водку наливают… Не удержится, выпьет, а тут война, и убьют спьяну… Нормуля надо послать, поговорить…

Я знал Белого с начала войны, этот худенький паренек, которому еще не было и тридцати, теперь командовал боевой работой целого батальона и посылал в бой мужиков, которые были иногда в два раза старше его.

За полтора года войны он повидал столько, что стал очень серьезным. И юмор у него стал таким же - очень суровым, только человек, который видел, как воюет Белый, понимал его.

И Нормуля я знал - огромный красавец взводный в роте Белого. Теперь командовал этой ротой. У Нормуля вообще юмора не было. Если он поговорит, то, наверное, должно быть все в порядке…

Потом привезли раненного, бывшего взводного Мити - крупный долговязый мужчина ближе к 50-ти лежал в плащ палатке и мягко улыбался, прижимая закровавленный комок бинта к шее.

Я знал, что его тащили в этой палатке с самого передка - километров 10, потом трясли в буханке на полу под обстрелом. И вот, наконец, над ним стояла славная молодая фельдшерица в бронежилете и говорила:

-Ничего довезли, вроде хорошо ранен, только мышцы, кости не задеты…

Вот тогда Белый и решил, что взводным будет Митя:

-Где его броня и автомат? Отдашь Митяю, пусть принимает дела, после оформлю… - говорил Белый сопровождающему…

И вот теперь Митя, которого я все не мог вспомнить, весь битый - перебитый, нашел наконец эту позицию в посадках, добил укропов и занял оборону.

-Все, высылаю метлу с группой закрепления - прокричал осипший Белый…

И у меня в тот момент отлегло на сердце - железяка доехала и высадила бойцов, которые должны были удержать позицию, которую отвоевал Митя. Они зашли по той самой тропе - вот для чего она нужна была.

Пока укропы воевали с Митей и крыли его всем, чем только можно, подкрепление заползало незаметно по пробитому Куницей маршруту.

Вот ради чего два сапера и прикрывавший их Котелок рисковали ветреной разбойничьей ночью своими жизнями.

Мне стало так легко и хорошо от неожиданного понимания красоты этого лихо претворенного в жизнь плана, что захотелось от облегчения закурить вместе с Монахом.

Я уже думал, что вечером снова поеду с Белым встречать Митю и теперь-то обязательно запомню его лицо.

И не успел…Митя почти дополз по тропе до железяки, как прилетела мина. И Митя, который почти выжил, погиб. А механ выжил, только в его зрении что-то так лопнуло, что залило лицо черной кровью, и он ослеп навсегда. Потом уже его вытаскивали из горящей машины и волокли назад на позицию… Потому что уже окончательно расцвело, и эвакуировать не было никакой возможности…

Но я уже это все не слышал, больше не мог и уехал…

А Монах и молодые мальчишки-комбаты остались, потому что солдатам они нужны.

И только один Господь наш Бог знает, в какие кусочки искромсаны их сердца - жить каждый день и ночь жизнь вот в этом во всем.

Они остались. А я больше не мог и уехал. И думал лишь об одном - то, что сделал Митя сегодня, это не подвиг. Это, бл-дь, такая мужская работа - свою жизнь отдавать Родине… Прощай, Митя…