Женские образы в творчестве Аркадия и Бориса Стругацких ( 7 фото )

Братья Стругацкие относятся к числу лучших советских писателей – более того, к числу лучших писателей русской литераутры. Их книги с точки зрения художественного мастерства почти эталонны. Разумеется, литературная техника Аркадия и Бориса Стругацких основана на долгой традиции, на постепенном совершенствовании литературы, но именно братья Стругацкие довели отечественную литературную традицию до совершенства.


У них были и промахи, когда они пытались написать «что-нибудь серьёзное», то есть, «вернуться к корням», к уже устаревшей к 70-м годам ХХ века манере «боллитры». Тут их ждали совершенно закономерные провалы – например, совершенно уё..щный роман «Отягощённые Злом», написанный в стиле, культивировавшемся такими титанами графомании, как Анатолий Ким и Тимур Пулатов. Это было дурное подражание манере великого Леонида Леонова, индивидуальной манере, которая в принципе невоспроизводима другими авторами, и при попытке повтора приводит к появлению литературного мусора. К счастью, такие эксперименты занимают относительно небольшую часть наследия братьев Стругацких.

Одним из особенно эффектных приёмов Стругацких было создание персонажей, живых, ярких, убедительных, запоминающихся сразу, с нескольких строчек. Дон Сэра и дон Тамео занимают в «Трудно быть богом» микроскопическое место, но их помнят все, читавшие повесть, и это только один пример, а, например, «Понедельник начинается в субботу» представляет собой, в значительной степени, панораму по фигурам гротескных виньеточных персонажей, каждый из которых прекрасен и узнаваем.

Но странным образом женские персонажи занимают очень скромное место в этой пёстрой, шумной, однако превосходно скоординированной литературной вселенной. Их роль, как правло, исчерпывается амплуа «подруга героя». Самостоятельного значения они не имеют и вообще не запоминаются. И ведь нельзя сказать, что Стругацкие не умели создавать полноценные женские образы. Например, Вузи Туур и её мама вполне живые и эффектные. Или, скажем, Аля Постышева, мелькнувшая в «Далёкой Радуге», ничуть не уступает блистательному дому Сэра... Тем не менее, большинство женских персонажей в книгах Стругацких безлики и функциональны, как Сельма Нагель в «Граде Обреченном».

Исключения из этого правила есть, и о них стоит поговорить отдельно.




Сначала негативный пример. Диана из «Гадкий лебедей». Я буду краток. Это ужасно. Это абсолютно неубедительно, неправдоподобно и напоминает худшие страницы треш-литературы. Но, вполне возможно, картонность Дианы не баг, а фича, потому что в «Гадких лебедях» вообще нет ни одного убедительного персонажа. Там все герои просто выдуманы из головы или увидены в чужом кино. Не случайно братья Стругацкие в конце концов переадресовали эту повесть своему герою, литератору-конформисту Сорокину, вечно держащему фигу в кармане.

Что касается позитивных примеров, то, несомненно, возглавит этот, увы, слишком короткий список Мария Дауге из пролога к «Стажёрам». По идее, это отрицательный персонаж. Но Стругацкие показали Марию настолько неоднозначно, её характер представлен настолько полно, что сестра Юрковского превратилась в единственного равновеликого оппонента главных героев повести. При этом, хотя о прошлом Марии почти ничего не сказано, мы можем с лёгкостью воспроизвести весь жизненный путь этой умной, проницательной и злой милфы. Даже то, что она – сестра Юрковского, а не фигура со стороны, имеет обоснование в её характере и косвенным образом многое объясняет в самом Юрковском.

И всё же настоящая звезда творчества братьев Стругацких, это Майя Глумова из повести «Малыш». Это абсолютно живой человек, представленный, между прочим, так, что разобраться в этой фигуре весьма сложно.

Сами Стругацкие считали повесть «Малыш» не то чтобы халтурой, но отдыхом от написания «серьёзных» книг, затрагивающих социальные вопросы. Чтож, мир изменился, многие вопросы, серьёзно волновавшие Стругацких, стали достоянием истории (на самом деле это не так, советское прошлое по-прежнему держит сегодняшний день за горло мертвой хваткой, но рассуждение про устаревание советских комплексов звучит красиво), а вроде бы абстрактные проблемы «Малыша» и «Беспокойства» по-прежнему актуальны.

Конечно, «проблема контакта с негуманоидной цивилизацией», якобы «поставленная» в «Малыше», это только декорация для сюжета. Реально же речь идёт о Майе Глумовой и только о Майе Глумовой. Об определённом человеческом типе.

Сама повесть «Малыш» очень хитро выстроена. Для того, чтобы её оценить и вообще понять происходящее, следует уяснить прежде всего вот такие вещи:

Стас, рассказчик, наивен. Это фирменный повествовательный приём Стругацких – ненадёжный рассказчик. Практически во всех текстах, написанных после «Стажёров», персонаж, глазами которого мы видим происходящее, ошибается. Иногда это квазидетективный сюжет расследования, как в «Хищных вещах», «Отеле «У погибшего альпиниста» и так далее, иногда это культурное несовпадение с контекстом, как в «Обитаемов острове», «Улитке на склоне», «Парне из преисподней» и так далее. Но этот принцип выдерживается последовательно: тот, чьими глазами мы видим ситуацию, неправильно интепретирует увиденное. При этом, Стругацкие всегда дают читателю возможность сделать собственные выводы из предлагаемых фактов.

Итак, Стасу нравится Майка и не нравится Комов, поскольку Комов начальник и вдобавок Майка тайно в него влюблена... Погодите, с чего это «нравится» и как это «влюблена», если Стас ни разу не проявил влюблённости, и Майка слова доброго про Комова ни разу не сказала? А вот так. Тут очень точные детали. Стас непрерывно сообщает читателю (то есть, обращает внимание) на душевное состояние Майки, ему постоянно не всё равно, какое у неё настроение. Настроение Вандерхузе или Комова его не заботит, а вот надувшаяся непонятно на что Майка – это уже причина встревожиться. С другой стороны, Майке не всё равно, как ведёт себя Комов. Она непрерывно рвётся поведать Стасу, что она думает и чувствует по поводу Комова. Она неравнодушна к нему. Она с горечью говорит, что очень многого ждала от личной встречи с такой грандиозной личностью, как Комов. А он не оправдал ожиданий!

И вот, если мы отвечёмся от симпатий Стаса к Майке, что мы увидим? Майя Глумова - единственная из всей команды, кто так и не вступил в эмоциональный контакт с Малышом. Стас с Малышом болтал и играл в футбол. Вандерхузе толковал о бакенбардах. Комов, помимо необходимости контакта, азартно вываливал на Малыша кучу всяких сведений, как учитель, дорвавшийся до талантливого и заинтересованного ученика. И только Майка сидела в углу, надувшись, и лишь один раз ответила на реплику Малыша. Плюс — подсунула ему «атомную бомбу», способную снести половину планеты и причинить аборигенам невероятную боль (и причинила, да, и осталась довольна содеяным). Всё!

После всех событий она торжественно провозгласила, что собирается стать педагогом, но, как мы знаем из «Жука в муравейнике», стала архивным работником, подальше от детей.

Так зачем Майя Глумова сорвала контакт и так больно ударила по ни в чём не повинной цивилизации этой планеты?




А на объяснение её поступка есть намёки в тексте: всё выстроено так, чтобы мы предположили, что до начала действия Майка клеилась к Комову, которого воспринимала, как всепланетную знаменитость и суперзвезду. Комов, надо полагать, сперва не устоял перед симпатичной студенточкой, а потом, опомнившись, выстроил дистанцию против этой прилипалы. И она его возненавидела и на протяжении всей повести старательно капала на мозги Стасу «ах, какой Комов плохой, какой он зануда и вообще». Ну, Стас купился, он же мальчик, ему приятно, когда милая девочка открывает ему тайны своих эмоций и других мальчиков ругает.

И вот, Майке подвернулась возможность реально подложить Комову кусок говна в шляпу. И она не утерпела. То, что при этом пострадали аборигены, что Малышу нанесена душевная травма — неважно, плевать. Главное — сорвалась мечта всей жизни Комова, контакт гуманоидной и негуманоидной цивилизаций не будет установлен. Месть раскручена по планетарному масштабу. Майка сидит и улыбается, очень довольная результатом.

Комов всё прекрасно понял и, как человек ответственный, взял вину на себя. Тем более, что он в самом деле был отчасти виноват, Майю Глумову надо было гнать из проекта сразу же, до того, как она начала откалывать свои фокусы. Разумеется, контакт был бы свернут и без Майки — недаром Горбовский так встревожился, узнав о ситуации на Ковчеге — но контакт был бы свёрнут осторожно, чтобы никто не пострадал. Но Майя Глумова... Ей нужен был большой бабац, удар по самом больному месту максимальнго количества людей и нелюдей. То, что Малыш мог погибнуть, её не интересовало. Главное — чтобы Комову, отвергшему её амбиции, стало по-настоящему плохо.

Я считаю, что образ Майи — очень большая удача Стругацких. В ней сконцентрировано очень много черт людей, мгновенно идущих вразнос, если что-то им не по нраву, и холодно равнодушных ко всему, что их лично не касается. Описана Майя Глумова, обаятельная, эгоистичная сволочь, буквально как живая. В самом деле, мы привыкли, что социопаты, подобные "подпольному человеку" Достоевского, это какие-то опознаваемые с первого взгляда уроды, "докторы хаусы" и "ганнибалы лектеры". А вот понять, что симпатичная девочка, рыженькая, со смешными веснушками на вздёрнутом носике, может, не задумываясь, по каким-то личным причинам, взорвать полпланеты и сидеть потом, улыбаясь, это до нас доходит с трудом.

Фирменный приём Стругацких — заставлять читателя думать. Чтобы читатель не послушно повторял всё, что говорят персонажи повестей и романов, а сам делал выводы из представленных фактов. Но увы, Стругацкие переоценили своих читателей! Мало кто решается выйти из комфортной зоны согласия с персонажами, даже если сами авторы настойчиво подчёркивают, что персонажи — не правы в своих оценках.