О растущих рисках кризиса в Ливане ( 1 фото )

В то время как мировые СМИ как минимум 70 % своих площадей резервируют для трактовок противостояния России и «коллективного Запада», деля остальные 30 % между Китаем, Израилем и внутренней социальной проблематикой, крупные профессиональные экспертные центры по странной на первый взгляд причине существенную часть работ посвящали в первом квартале такой стране, как Ливан.

Горячая узловая точка

Казалось бы, где мы, Россия, и где Ливан в нынешнее время, когда на самом деле столь много зависит от успехов на украинском направлении. До Ливана ли нам с его высокими кедрами? Проблема в том, что в нынешнее время очень сложно предсказать очередную горячую узловую точку. Иногда в крупном противостоянии несколько, казалось бы, незначительных рычагов могут отвлечь ваши силы, а может, и наоборот, вы сможете через них отвлечь силы стороны противоположной.

Десятки государств так или иначе вовлечены в сирийское противоборство, афганскую проблематику, карабахский конфликт. Украина тут главная узловая точка, но главная среди многих других. Тем более эти вопросы актуальны сейчас, когда мы видим не просто столкновение государства с государством, а находимся в своеобразной стадии, как бы выразились марксисты: «постимпериалистического кризиса».

Никто из элит не против глобализации как таковой, но вот о вопрос, какую проектную форму она должна принять, ломаются копья, судьбы, человеческое здоровье и жизни.

Нет уже противоборства государства с государством, системы с системой – в наше время в каждом из государств есть представители того или иного проекта глобализации. Каждая страна разделена, и повсюду элиты разных проектов борются друг с другом руками общества, обосновывая это в меру своих выгод, установок, этики, наличия или отсутствия совести.

Где-то элиты более спрессованы и жестко повернуты на конкретный проект (ЕС, Китай, Иран), где-то их разобщение разрывает на части саму общественную систему (Турция, Россия, кстати, США). Где-то объективные экономические связи соответствуют проектным устремлениям элит, где-то противоречат.

Важно то, что это касается практически любого международного игрока, и такое проектное деление в управлении является обоснованием того странного (на первый взгляд) факта, что практически любая проблемная точка в наше время собирает какой-то нереально широкий пул участников: сторонников и противников, три четвертых из которых там не имеют вроде бы конкретных интересов.

В этом плане Ливан является традиционным узлом, где прямо и косвенно завязаны все проектные группы, и относительная тишина там обычно является именно относительной. Поэтому в тех же США профессиональные сообщества постоянно мониторят ситуацию в регионе, их это затишье не обманывает – когда придет время, у кого надо рука будет на пульсе. Вот и сейчас с конца осени в Ливане жесткий правительственный кризис, а значит и пульс бьется чаще.

Чем так важен Ливан для американских «мозговых центров»? Только ли «почти вечным» противостоянием тамошней Хизбаллы с Израилем? Нет не только, тем более что и противостояние отнюдь не вечное, просто долгое.

Ливан – это уникальная территория на Ближнем Востоке, где сохранено не просто французское влияние, а влияние ватиканское. И Ватикан тут надо рассматривать не с точки зрения книги «Код Да Винчи», а как систему координации и администрирования финансовых и политических интересов того, что мы называем Старой Европой, а еще это и идеология проекта «инклюзивного капитализма» – один из альтернативных проектов той самой глобализации, на стороне которого выступает и часть наших доморощенных элитариев.

У нас все то же самое – одна часть элит «за хорошую Европу», другая часть за «демонов либералов». А кто такие эти самые «хорошие европейцы», которых надо спасать периодически от инфляции, замерзания, продовольственных дефицитов? Вот те самые «инклюзивные», римские. Два проекта глобализации, просто в разных идеологических формулировках. И Ливан, в силу своей политической истории, конфессиональных особенностей, выступает в миниатюре в качестве одной из показательных узловых точек в этой проектной конкуренции.

Сегодня, пожалуй, прозвучит откровенной дикостью фраза «христианские банды», а ведь именно в Ливане это явление имело место быть тридцать лет назад, когда ливанские марониты были сформированы в вооруженные силы на полях гражданской войны. Ни в одной стране Ближнего Востока христиане не составляли и не составляют такого демографического преимущества, как в Ливане, тем более являются вооруженной политической силой.

Еще есть фактор друзской общины, которая представлена своими силами и политическими течениями, а те в свою очередь, как и друзы сирийские из Голан и пров. Сувейда, имеют довольно специфические отношения с Израилем, где друзы, кстати, официально принимаются в состав вооруженных сил. И Израиль довольно грамотно научился играть на естественных проблемах отношений друзов с соседними крупными конфессиями и политическими силами, их представляющими.

Сейчас уже мало кто вспомнит, что еще в конце 1990-х – начале 2000-х вооруженные силы Сирии прямо оккупировали часть ливанской территории, имели там прямое политическое влияние, часть которого, кстати, осталась там до сих пор.

О том, что ливанская Хизбалла самым плотным образом участвовала в сирийской кампании на стороне Дамаска, и о ее союзе с Тегераном знают многие, но вот само подобное сотрудничество сложилось там через множество проблемных моментов. Отдельно следует отметить и влияние палестинских переселенцев, которые в Ливане (и Сирии) сложись в отдельную субкультуру.

Сейчас после сирийской войны отношения России и Хизбаллы весьма «ровные», но те, кто постарше, еще помнят новости об инцидентах в Бейруте, когда Хизбалла шла против представителей СССР на откровенный террор. Кстати, и США не избежали потерь: крупнейшая единовременная потеря США в новейшее время – это именно Бейрут.

Надо ли говорить, что регион является слишком важной узловой точкой, где умелая рука всегда сможет разжечь ситуацию, заставив своих противников тратить там силы и ресурсы, а другая рука, также при умении и понимании, может этому воспрепятствовать?

Конфессиональный консенсус

Знакомство автора с особенностями ливанской «модели» состоялось тогда, когда за поставленный товар местный банк нам согласился перечислить денежные средства после того, как мы напишем официальное письмо, что кампания не состоит в финансовых отношениях с движением Хизбалла. Не скрою, что предложение показалось чем-то сродни троллингу.

Дело в том, что в то время та самая Хизбалла уже входила в парламент, имела портфели в правительстве Ливана, и предложение о подобном письме выглядело абсурдом. Письмо в итоге написали, средства получили, а понимание пришло несколько позже, когда стало понятно, что значительная часть официальных и частных финансов Ливана – это израильский банковский сектор.

За какие же выгоды на этой территории периодически так ожесточенно борются разные игроки, в том числе и крупные?

Во-первых, еще с 60-х годов Ливан баасисты старались включить в свою систему панарабского «социализма». Эта идеологическая платформа, знаменем которой выступал Насер, противопоставляла себя аравийскому влиянию, а аравийцы выступали как союзники и форпост западного мира. Несмотря на антиизраильскую позицию и первых, и вторых, в плане борьбы за первенство на Ближнем Востоке юг и север тут выступали как ярые соперники-антагонисты.

Ливан был слишком «лакомой» землей в плане своей даже не столько географии, сколько геоморфологии (рельефа), который определяется двумя горными цепями: Ливаном и Антиливаном, которые идут параллельно друг другу с севера на юг и, с одной стороны, представляют естественную преграду в случае военных действий, редкую для региона, с другой – позволяют без особых проблем скрытно размещать военные базы и перевозить грузы, а с третьей – формируют узкую, но длинную плодородную долину с уникальным микроклиматом – долину Бекаа. В засушливом регионе, где есть проблемы с орошением, это колоссальное преимущество.

От Сирии до побережья протянута сеть маршрутов, в том числе контрабандных, частью которых пользуются иранцы и Хизбалла (правда, их же визави-контрабандисты часто сами сдают координаты в Израиль). По склонам гор на юге находятся тыловые базы Хизбаллы, с которых снабжается ее приграничная линия обороны в шиитской Набатии. Рельеф по израильской границе тяжел и разительно отличается от каменистых равнин Голанских высот и сирийской Кунейтры.

Для самого Израиля обе горные цепи являются исключительно удобным прикрытием для внезапных бомбардировок центральной Сирии. Выход к горной цепи занимает для авиации буквально минуты, а в зону обстрела попадает практически вся пров. Дамаск. Самолеты либо резко входят в долину, либо заходят с побережья, отстреливаются и «ныряют» за горную гряду. Контроль за долиной Бекаа и установка там систем ПВО позволяет резко ограничить любые израильские маневры. В 80-х за эту долину развернулось сражение между Израилем, Сирией и СССР, а позже сирийские войска, войдя в Ливан, оставались именно в долине Бекаа вплоть до 2005 года.

Не добившись преимущества в военной операции в 2006 году, Израиль перешел к довольно интересной тактике финансового регионального контроля, вполне резонно рассудив, что «правильных» палестинцев от Газы до Бейрута можно стимулировать через косвенное финансирование торговых операций. Это непрямое участие в виде кредита, но ситуация зачастую такова, что тем, кому надо, финансирование система может открыть, а тем, кому не надо, притормозить. Такая негласная инфильтрация в торговую систему позволяет добиваться многого, учитывая, что палестинский бизнес составляет существенную часть торговли непосредственно в самом Израиле.

И такое влияние оправдано тем, что в самом Ливане в 1990 году был проведен уникальный политический эксперимент, под общим наименованием Таифские соглашения, когда страна перешла к системе т. н. «конфессионализма». Конфессионализм смог погасить активную фазу гражданской войны, поскольку в данной системе парламент и президентская власть гарантированно передаются «по наследству» по конфессиональной линии.

Президент – христианин, председатель правительства – суннит, а спикер парламента – шиит. В Ливане президента выбирает парламентское большинство, а также парламент утверждает по представлению президента премьер-министра и его кабинет. Получается, что такой принцип номинально позволял осуществлять управление страной на основе конфессионального консенсуса. Одно время такая согласительная форма даже преподносилась как универсальный рецепт для изменений в Сирии и Ираке, но реальность оказалась несколько сложнее.

Во-первых, у каждой конфессии имелись свои фракции, причем вооруженные, каждая из них имела не только свои политические взгляды, но и сферы дохода и муниципального контроля. В России мало кто представляет, насколько высока политическая активность различных фракций и партий на Ближнем Востоке – это десятки политических организаций, которые находятся в постоянном движении.

Далеко не все ливанские шииты, в принципе, разделяли убеждения сирийских баасистов в том, что Ливан – это просто часть Великой Сирии. Далеко не все палестинцы, переселенцы уже в третьем поколении, желают возвращаться в Израиль, а если возвращаться, то с израильским паспортом, среди друзов есть, наоборот, сторонники интеграции именно с асадовской Сирией и противники Израиля и т. д.

В результате согласительные процессы стали чудовищно сложны, а тот самый конфессионализм породил (и закономерно) закрепление торговых, инфраструктурных и бюджетных сфер за вполне конкретными кланами, при этом разные течения старались лишить ту же Хизбаллу источников дохода, а Хизбалла, вошедшая в официальное политическое поле, ответила тем, что стала вкладываться в социальную сферу шиитских территорий за счет собственных и иранских источников, что только повысило ее политическое влияние.

Отменить систему конфессионализма невозможно, но и слишком широкое политическое дробление не давало ей работать эффективно. В конечном счете политическая система на уровне парламента сгруппировалась в две крупные фракции, названные по дате слияния: «Коалицию 8-го марта» – условный «антизапад», тяготеющий к Дамаску и Тегерану, и ее антипод – «Коалицию 14-го марта». Понятно, что в первом случае в оркестре находятся шиитские силы, во втором – суннитские, а вот уже христианские партии разделились.

Пороховая бочка

В итоге в небольшой стране политическое поле выглядит следующим образом.

«Коалиция 8-го марта» – две основные шиитские политические силы (Амаль, Хизбалла), друзы (ПСП Ливана), алавиты (БААС), армяне (Рев. Федерация) и христианские силы (ЛДП, Движение Славы, Марада, ССНП Ливана, Солидарность и СПД Ливана). При этом через соглашения в Дохе Хизбалла официально добилась права ветирования правительственных актов, т. е. имеет существенное преимущество, которое, как мы видим, далеко не всегда может «монетизировать» в финансовой сфере.

«Коалиция 14-го марта» – две основные суннитские политические силы («За будущее», Исламская группа Ливана), армянские партии (Гнчак, АЛДП), и христианские партии (МУУР, НЛП, Ливанский фронт, Катаиб, Ливанские силы и даже Ливанская коммунистическая партия).

Собственно, с некоторыми изменениями эти фракции кочуют из состава в состав, помогая при голосовании и при распределении мест в инфраструктуре и долей в торговых и бюджетных потоках.

Двадцать три парламентских партии на 128 мест – политическое поле крайне насыщенное для небольшой территории. Впрочем, такая парламентская активность вообще характерна для Ближнего Востока, даже иногда закрадываются некоторые сомнения, правда ли, что «демократия» – это европейская идея.

Обратной стороной этого бала демократизации является то, что в этом политическом водоеме стремятся заполучить и зафиксировать свои интересы представители всех крупных международных проектов и государств, имеющих в регионе свои амбиции. По сути дела каждая политическая партия взаимодействует отдельно с покровительствующими международными игроками и институтами, вовлекая их в борьбу «под ковром» во внутренние процессы распределения ресурсов.

В общем, ситуацию на конец прошлого года можно кратко и емко описать словами христианского (маронитского) патриарха Б. Ар-Рахи: «Мы достигли пика политической коррупции». После десяти попыток в стране так и не удалось согласовать президентскую кандидатуру, и техническим президентом (и. о.) стал бывший премьер, миллиардер Н. Микати. С «технологической» точки зрения фигура адекватная, но не вписывающаяся в рамки конфессионализма.

И даже здесь неформально чаша весов качается на стороне «Коалиции 8-го марта», что хорошо для шиитов и Дамаска, но не очень желательно, если требуется баланс сил в регионе, а Ливану в такой паутине интересов нужен именно баланс. Экономические результаты прошлых лет настолько «замечательны», что дальше куда-то ехать стране довольно сложно: помимо инфляции свыше 90 % и общего снижения торговой активности, в стране сильный дефицит электроэнергии, а зимой Ливан вообще накрыла волна холеры.

Иран пока медленно, но уверенно перетягивает на себя политическое одеяло в Ливане, Израиль в свою очередь влияет на финансовую систему, а в конечном счете очистные сооружения часто оказываются без электричества. Конфессионализм не работает, но отказаться от него с такой уникальной для региона христианской долей населения никак пока не получается.

Решение ливанского уравнения

Это натуральная пороховая бочка, которую мониторят у нас и на Западе пока только отдельные профильные институты, но в самом регионе неплохо представляют эту опасность, и в последнее время уже звучат предложения о переводе Ливана с конфессиональной модели на территориальную, где управление будет разделено по четырем провинциям (Горный и Северный Ливан, Набатия, Южный Ливан и Бекаа), которые будут сами определять внутреннюю политику и налогообложение. А межконфессиональные вопросы будут решаться сугубо в рамках конкретной территории.

На профессиональном языке это своеобразная форма бюджетного федерализма со столицей-представительством в Бейруте. Обосновывается это тем простым фактом, что сегодня и так эти территории живут по отдельным правилам, но не могут реализовать даже их, поскольку центральное правительство не работает.

Тактически такое решение может затормозить сползание ливанской политической системы под иранское влияние, но в целом это просто в тех реалиях окончательно похоронит бюджетную сферу, поскольку западные и восточные регионы просто разделятся. С побережья перестанут пускать иранские морские грузы, но при этом и социальная система Ливана лишится постепенно доступа к топливу и зерну, которые идут как раз через иранские структуры и существенно помогают бедным слоям.

В результате естественным образом иранско-сирийские формирования уже окажутся в самом Ливане (чего сейчас все стороны избегают), что поставит регион на грань весьма крупного конфликта.

Все это медленно, но верно движется к какой-то точке невозврата, причем без каких-то даже особых «щупалец Сороса» или «гидры США». Как раз США сами не очень понимают, как в этой ситуации реагировать – решений тут нет, да и откровенно не до Ливана сейчас Вашингтону. Тут и задумаешься, что иногда управление в составе империи – это благо: Ливану без арбитража откровенно тяжело.

Поле для решения ливанского уравнения сейчас для крупных игроков свободно, хотя время неумолимо уходит. Тот, кто предложит для Ливана адекватную модель трансформации конфессионализма, вряд ли сорвет лавры Нобелевской премии мира или получит шквал похвал в медиа, но, если такую задачу поставить и попытаться решить, то из Ливана можно получить крупный региональный балансир, наподобие Иракского Курдистана, и за счет новых переговорных форматов получить долгосрочное влияние на самых разных (даже неожиданных) политических площадках. Для умного игрока Ливан может стать хорошей партией даже в рамках конкуренции глобалистских проектов – было бы целеполагание.

Автор:Михаил Николаевский