Ironsmasher
Фашистские шпионы ( 1 фото )
- вторник, карта, литераторы. СССР, 1941 г.
Нас не трогай - мы не тронем,
А затронешь - спуску не дадим
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим
Фашистская горилла - злейшей враг трудолюбивой советской макаки.
В Союзе советских писателей собрались сотни писателей. Пришел Новиков-Прибой: "Давайте работу, дежурство". Приехал Л. Соболев. Многие уже в военной или военно-морской форме. Идет проверка списков: на фронт мне надо отправить сразу десятки писателей. Интеллигенция честно, верно идет в общих народных рядах. В Наркомате Военно-Морского Флота проверяем еще раз нужные писательские списки. В первую очередь отправлять участников войны с белой Финляндией, людей с опытом.
В редакции "Правды" - все четко, оперативно. Проводим ночное совещание о том, как писателям работать в армии и во флоте. "Быть в массах, нести живое слово, описывать борьбу, отмечать героев, клеймить трусов, ликвидировать ложные слухи. Работать везде. Перо приравнено к штыку!"
Лебедев-Кумач мобилизован на Всесоюзное радио: нужны песни, стихи, фельетоны. Вот Вл. Ставский, - три советских и один монгольский орден на груди. "Иду от "Правды" на Западный фронт!" Выезжают, не теряя ни часа, товарищи Н. Вирта, Ал. Сурков, А. Безыменский. Готовы Е. Долматовский, К. Симонов. Присылает молнию-заявку Г. Фиш... Да всех разве перечислишь! Литература вся становится оборонной. <...> Работа советскими писателями начата! Мы будем вести ее неустанно.
Не ошибся почтеннейший Всев. Вишневский, певец "братишек" и активнейший участник разгрома "контрреволюционной литературной группировки Авербаха - Киршона"! Затрясла седыми мудями вся советская писательская масса, от жирного Толстого до толстого Шейнина, и с первого дня второй и великой Отечественной войны начала выдавать согражданам достойный их литпродукт. Лето 1941 года - сколько "событий", сколько "тем". Писатель-мазь писал, что "немцы будут оголтело кидаться на прорыв, распускать провокационные слухи, рвать связь, бросать парашютистов, наносить неожиданные удары то с воздуха, то подлодками и катерами". А кто будет помогать в этом, кто порвет связь, распустит слух, поднимет брошенного парашютиста, перенесет катер и протащит подводку?
Шпион. И сборник "Фашистские шпионы", вышедший в месяцы войны, приводит примеры изобличенных уже диверсантов врага. За каждым таким случаем напряженная работа "органов", бдительность советских людей, благотворные последствия той великой борьбы, которую провел великий Сталин, заранее уничтоживший большинство "врагов народа". Шпионам врага пришлось действовать в разреженной атмосфере - в советском тылу они не нашли ни укрытий для подводных лодок, ни станций для торпедных катеров. Нет, не нашли!
Поражает и мастерство совписов, сумевших придать сухим строчкам "дел" поистине литературную глубину. В сборнике "Фашистские шпионы" приводятся не вымышленные, а настоящие истории изобличения коварных агентов германского империализма, молоха войны. Затаившиеся гитлеровские палачи и убийцы ждали подхода танков с паучьими крестами на бортах, ждали гортанных выкриков разбойничьей фашистской солдатни, а дождались спокойного и уверенного "вы арестованы, пройдемте!"
Но кто они, эти люди - пособники гитлеровских жестокостей и злодейств? Их подлинная личина хорошо укрыта за фальшивой маской: сорвать ее - вот всегдашняя задача советской литературы. Под катом вы найдете выдержки из сборника. Неподготовленному читателю может показаться, что эти истории - набор злобной, античеловеческой чуши, особенно опасной в военное время, однако это не так. Только предельным напряжением сил всего народа, когда разбухают вены и виден боевой оскал, можно было одолеть зарвавшегося агрессора, на которого работала вся Европа и американская компания "Coca-Cola".
Итак, прошу.
Д. Садовский, Ни одной лазейки врагу" -
Военное время требует настороженного внимания ко всем подозрительным людям. Нужно пристально присматриваться ко всем окружающим, зорко подмечать уловки врага, не пренебрегая никакими «мелочами», вылавливать фашистских агентов и изобличать их помощников, добиваясь, чтобы ни один фашистский провокатор не ушел от карающей руки военного трибунала. Это необходимо и в глубоком тылу. Мы не обеспечены от подрывной работы фашистских лазутчиков, провокаторов, диверсантов. Можно привести немало фактов, когда подлинно большевистская бдительность советских патриотов помогла разоблачить и выловить фашистских агентов.
Тов. Ш. задержал гражданина, который ему показался подозрительным по ряду, на первый взгляд незаметных, мелочей в поведении. Задержанный возмущенно протестовал, предъявил документы, показывающие, что он является одним из работников местного учреждения. Следствие установило, что задержанный действительно проник в одну из организаций, используя фальшивые документы. Он оказался матерым шпионом.
Начальник одного из отделений милиции, проходя в нерабочее время мимо помещения своего отделения, обратил внимание на человека, показавшегося ему подозрительным. Неизвестный что-то выжидал, время от времени посматривая на помещение паспортного стола. На вопрос, что ему нужно здесь, ответил, что уже несколько дней не может прописаться. При просмотре документов у него оказались незаполненные документальные бланки, пять готовых пропусков на оборонные предприятия города.
Хозяйка дома тов. Н. обратила внимание, что к ее квартиранту, эвакуированному из прифронтовой полосы, каждую ночь после 12 часов приходят какие-то люди и приносят в большом количестве продукты питания. О чем-то таинственно совещаясь, они ночью же упаковывали продукты, подготовляя их к отправке. Хозяйка рассказала об этом секретарю парторганизации предприятия, где она работала. Квартирант оказался вражеским агентом.
Жена беспартийного рабочего С. рассказала мужу, что к соседке часто приходит какая-то женщина и распространяет нелепые контрреволюционные слухи среди домохозяек. Тов. С. сообщил об этом одному из руководящих работников завода. Проверка помогла разоблачить истинное лицо этого словоохотливого вражеского провокатора.
Советские люди разоблачают немало всевозможных «комментаторов» сводок информбюро, распространителей «последних новостей» в очередях, в трамваях и других местах, показывая пример большевистской настороженности и организованности. Вражеские лазутчики натыкаются на непроходимые препятствия.
Однако наряду с этим есть случаи недопустимой расхлябанности, ротозейства, болтливости, преступной беспечности. Беспечные люди — ценная находка для врага. Через них фашистские шпионы добывают нужные сведения о работе важнейших предприятий, достают необходимые документы, пробираются к важным объектам, чтобы совершить диверсионный акт.
Недавно в вагоне поезда пассажир, ехавший из города К., желая показать свою осведомленность, расхвастался о предприятиях города, о том, какую продукцию они дают для обороны страны. Такой болтливый работник — ценная находка для вражеских агентов.
На один из наших заводов кто-то позвонил по телефону гражданину Ф., отрекомендовавшись работником райвоенкомата, просил рассказать о расположении завода. Услужливый болтун рассказал незнакомцу не только о расположении завода, но и о расположении важнейших цехов, даже заказал для него пропуск на завод.
На один из важнейших заводов Октябрьского района позвонил тов. А. и попросил рассказать кое-что о заводе. Дежурный Жуков, видимо, только и ждал случая, чтобы отвести душу болтовней по телефону. Он рассказал незнакомому человеку подробно о количестве работающих на заводе рабочих и служащих, о том, что вырабатывает завод и даже о том, какие оборонные заводы не могут обойтись без его продукции. Ясно, что таким болтунам не место в охране предприятия.
Л. Шейнин, "Немецкие консервы" -
Это был маленький, спокойный городишко, расположенный в глуши, в стороне от больших железнодорожных узлов, не очень далеко от границы. Промышленных предприятий здесь не было, население преимущественно служило в районных учреждениях, а на досуге занималось огородничеством. В городе были кинотеатр и клуб, где функционировал драмкружок. Руководил кружком местный старожил, которого вcе в городке знали и звали запросто по имени-отчеству: Адам Иваныч.
Ему уже перевалило за пятьдесят. Адам Иваныч служил землеустроителем в райзо. Был он лыс, сухощав и добродушен.
Старик не имел никого, кроме внучки Тамуси, осиротевшей после смерти его дочери, погибшей от туберкулеза. Девочка была пионеркой и переходила в пятый класс. Дед заменил ей отца и мать, и весь город восхищался его заботой о ребенке.
— Не у всяких родителей, — говорили в городке, — такую ласку встретишь.
Адам Иваныч сам обучал внучку немецкому языку, строго следил за ее отметками и даже выкроил из своего скромного бюджета плату за уроки музыки.
Как многие старики, Адам Иваныч был чудаковат и страстно, совсем по-детски, увлекался радиотехникой. Не имея средств для покупки дорогих радиоприемников, он конструировал их сам, и его письменный стол всегда был завален конденсаторами, радиолампами, предохранителями.
В городке Адам Иваныч дружил со всеми. <...>
Он прошел в свою комнату, плотно притворил дверь, закрыл ставни и сел к столу. Минуту Адам Иваныч сидел в кресле, закрыв глаза и вытянув ноги. Потом он поднялся, включил какой-то провод, пропущенный незаметно под пол через ножку стола, и стал возиться с рычажком передатчика.
Да, радиопередатчика, потому что в подполье добродушного старичка была тщательно и искусно запрятана переносная маленькая радиостанция, последняя модель «Телефункена», потому что в этом скромном домике, в маленьком, глухом городке окопался, жил и действовал старый немецкий шпион.
Его перебросили в Россию в 1913 году. Позади у молодого лейтенанта кайзеровской армии было детство на Одере, военное училище и первое офицерское звание. Лейтенант отличался как лингвист; особенно хорошо ему давались славянские языки. Начальник училища, маленький, суетливый, всезнающий фон-Таубе доложил об этом по назначению. В день выпуска совсем еще юного лейтенанта пригласили в один из отделов генерального штаба. <...>
— Дедушка, что ты делаешь? — раздался внезапно взволнованный крик Тамуси. Адам Иваныч оцепенел. На пороге комнаты стояла внучка, глаза ее широко раскрылись от ужаса, она дрожала, как в приступе лихорадки. Она слышала все.
Мгновение стояла страшная тишина. Потом этот высокий худой старик, изогнувшись, прыгнул к ребенку. Цепкие пальцы сомкнули горло девочки, рухнувшей под тяжестью его тела.
Утром он подал заявление о том, что его внучка покончила с собой, повесившись ночью в своей комнате. Он высказал предположение, что самоубийство явилось следствием каких-либо школьных неприятностей и «повышенной, как он писал, нервной психики девочки, подорванной тем, что она рано осиротела».
Здесь нет нужды рассказывать о том, как шло следствие по этому делу, как судебно-медицинское вскрытие установило факт насильственной смерти девочки, как постепенно разматывался клубок этого сложного преступления и как был, наконец, полностью разоблачен Адам Иваныч М-р — капитан германской армии X., старый немецкий шпион, и о том, как была вскрыта еще одна банка «немецких консервов».
Л. Савельев, "Фашистский шпион" -
Врача Б., принимавшего больных в амбулатории одного железнодорожного узла, знали многие жители пристанционного поселка. Это был сухой старичок с седыми усами, говорил он мягким, вкрадчивым голосом, всегда добродушно улыбался.
На прием к врачу часто приходили будочницы, стрелочницы, сцепщики. И всегда Б. пускался в длинные разговоры со своими пациентами. Расспрашивая об условиях труда, он интересовался главным образом, сколько сегодня прошло через станцию эшелонов, в каком направлении следовало больше поездов (с востока на запад или наоборот), что именно перевозится и т.п. Особенный интерес врач проявлял к военным грузам.
Если Б. выяснял, что муж пациентки, обратившейся к нему за медицинской помощью, находится на фронте, то заводил разговоры о войне. Ссылаясь на какие-то сведения, добытые из «весьма авторитетных источников», он рисовал все в самых мрачных красках. Этими разговорами, ничего общего с медициной не имеющими, обычно и заканчивался прием. И лишь когда кто-нибудь из больных робко спрашивал, почему же врач его не осматривает, Б. спохватывался и наспех писал рецепт…
Однажды на прием в амбулаторию пришла жена командира комсомолка Клавдия К. Врач по обыкновению начал свой разговор, в котором К. почувствовала фашистскую агитацию. О своих подозрениях советская патриотка сообщила властям. Так махровый немецкий шпион был разоблачен.
Следствие установило, что Б. — немец по национальности — связан с германской разведкой свыше двадцати лет, еще со времен немецкой оккупации 1918 года. Пользуясь возможностью беседовать со многими людьми с глазу на глаз в тиши врачебного кабинета, Б. в течение длительного времени собирал шпионские сведения, вербовал агентуру.
Особенно развил шпион свою деятельность после нападения германских фашистов на Советский Союз. В задания Б. входил сбор сведений о грузопотоках через станцию, на которой он проживал. Кроме того шпион распространял среди населения панические слухи.
Н. Альперт, "Князь Скалон" -
На следующее утро в контору одного из совхозов Ч-го района Ленинградской области вошел человек, который назвал себя бухгалтером из совхоза «Красный Октябрь», что под Псковом. Он рассказал, что с трудом вырвался из вражеского окружения, описывал зверства немецких разбойников, горько жаловался на извергов, которые сожгли его дом в совхозном поселке. Со слезами на глазах бухгалтер повествовал о том, что вчера от бомб фашистских стервятников погибли его жена и сын.
Потом он умолк и, утирая слезы, посматривал поверх своих очков на собеседников. Кто-то предложил накормить пришельца и приютить его в совхозе. Бухгалтер остался ночевать в общежитии. Утром он, как бы невзначай, попросил взять его на работу.
Именно в то время, когда новый бухгалтер сдавал в контору совхоза свою трудовую книжку, следователь читал заявление.
Агроном Г. заявил, что ночью он явственно слышал немецкие слова, которые сквозь сон произносил его сосед по койке в общежитии совхоза. Что говорил сосед — он не понимал, но личность его вызывает у него серьезные подозрения.
Этим соседом агронома Г., как оказалось, был новый бухгалтер совхоза.
Через несколько часов следователь установил, что документы нового бухгалтера и отзывы о его работе в совхозе «Красный Октябрь» — подложные.
— Что ж! Не вышло, — медленно, выдавливая из себя слова, давал показания «бухгалтер».
Арестованный имел документы на имя Скалкина, но в действительности это был Скалон-Безобразов, имение которого находилось в семи километрах от древнего русского города Новгорода…Это было давно. Прокучивая остатки наследства и изобретая все новые и новые способы выколачивания денег, князь проводил время за границей.
Он был не чист на руку, и это знали многие его партнеры и собутыльники. Но он был нужным человеком в этом паразитическом кругу.
Знакомство русского князя с немецкой полицией произошло незадолго до начала русско-германской войны. Утром 30 июня 1914 года «русский патриот» Скалон поставил свою подпись на агентурном формуляре одного из бюро германского военного министерства, согласившись выполнять все поручения и задания бюро.
Князю Скалону была присвоена кличка «Номер 07» и в виде аванса ему вручили приличную сумму денег.
Е. Поповкин, "Кулацкая кровь" -
По вечерам Степан Иванович, нахлобучив на седеющую голову кепку, садился на крылечко. Он глядел на багряный небосклон, настороженно прислушивался к отдаленному грохоту орудий.
Когда кто-нибудь из военных, стоявших на квартире, выходил покурить, Степан Иванович подсаживался ближе, тяжело вздыхал.
— Как же так, красные бойцы, — заводил он разговор, — неужто в наши края немец придет?
Однажды ночью кто-то торопливо застучал подковами сапог по ступенькам. Отыскав в темноте двери, нетерпеливо рванул ее. Степан Иванович слышал, как пришедший шептался с его квартирантами. Потом бойцы быстро оделись, разобрали винтовки, гранаты и начали выходить.
Перед рассветом невдалеке загрохотали выстрелы, пулеметные очереди. Донесся сперва чуть слышный, затем все приближающийся рокот моторов. В мглистом рассвете Степан Иванович разглядел колонну серых машин.
На изгибе улицы передний танк, грузно завернув, загрохотал под самыми окнами; в шкафчике задребезжала посуда.
Танк резко затормозил, остановив длинную колонну. Чья-то рука откинула люк, из машины выпрыгнул немецкий офицер.
Степан Иванович засеменил к выходу.
Офицер молча, с брезгливой гримасой смотрел на старика, спешившего к нему с угодливыми поклонами.
— Вы кто есть? — строго спросил он приблизившегося старика. — Вы есть колхозник?
Степан Иванович мотал головой.
— Нет, какой там я колхозник? Я все расскажу вашей милости… Может, в дом войдете?
— Кто есть в этой деревня? — спросил офицер.
— Никого нет. Ушли. Я да старуха.
— Почему не ушел? — допытывался офицер, широко расставив ноги и подозрительно сверля глазками старика.
— Куда мне? От родного двора…
— Вы есть индивидуальный хозяин?
— Я не колхозник, — пробормотал старик. — Как перед богом.
Офицер отстегнул планшет, вытянул карту.
— Где есть мост? — снова спросил он. — Мне быстро надо мост.
— Провожу, — поспешно согласился предатель. — Только там мины, ваше благородие, — вполголоса сказал он, озираясь по сторонам. — Там красные бойцы в засаде.
Он еще раз оглянулся, шепотом сообщил:
— А в доме моем, в мезонине, наблюдатели ихние. Проволоку вчера тянули. Вы поинтересуйтесь, ваша милость…
…Бойцы, охранявшие минированный мост, успели сделать лишь несколько «выстрелов. Взрывы гранат, брошенных из соседних кустов, уничтожили всех. Кулак-предатель сумел скрытно подвести к ним фашистов.
Через несколько минут немецкие танки и колонна мотопехоты беспрепятственно устремились к разминированному мосту.
...
Офицер подлил в стакан водки, протянул Степану Ивановичу:
— Ты знаешь, какая переправа должна взлететь на воздух ночью. Мои солдаты проводят тебя сквозь линий фронта.
Нахлобучив кепку, Степан Иванович ковылял чуть приметной в зарослях леса тропинкой, останавливался, взглядывал на звезды и шагал дальше.
Движением плеч он поправил увесистую котомку, уверенно шагнул к сосне к вдруг ощутил, как дюжие руки схватили его за плечи.
Впереди поднялись с земли фигуры людей.
— Он? — спросил кто-то из темноты.
— Он самый.
Спрашивавший подошел ближе, нагнулся к его лицу.
— Узнаешь, Степан Иванович?
— Товарищ председатель колхоза? — прерывающимся голосом сказал предатель.
— Ну, спасибо, что узнал, — насмешливо проговорил человек. — Видели тебя, иуда, на мосту с немцами. Много получил?
Утром кулак был доставлен в красноармейскую часть. Партизаны несли его котомку, в которой лежала взрывчатка.
Л. Савельев, "Шпион" -
Огромный детина. Маленькие, бегающие по сторонам глазки. Показания дает стоя навытяжку. Руки по швам. И только оттопыренные мизинцы все время конвульсивно подергиваются.
— Ваше происхождение?
— Э-э… Из крестьян…
— Крестьяне разные бывают.
— Отец был землевладелец…
— Сколько у него было земли?
— Э-э… триста десятин…
Кроме того на отца работали десятки батраков, он имел хутор на Мелитопольщине. Октябрьская революция „выбила из седла“ этого панского выродка. Ему было поэтому все равно, в чьих рядах воевать, — лишь бы против советской власти.
Когда Красная Армия опрокинула белогвардейскую свору в Черное море, среди бежавших в Константинополь был и он — Крохмаль.
Двадцать лет провел он в эмиграции. Последние годы в Бухаресте. Там при помощи своего земляка — бывшего полицейского пристава — Крохмаль спелся с германской разведкой. <...> Второй подсудимый — Тарасенко, которого Крохмаль называет не иначе, как „коллега“, попал сюда примерно теми же путями. Кулацкий выродок, заклятый враг советской власти, Тарасенко, находясь в эмиграции, также дожидался все эти годы подходящего момента, чтоб выместить свою злобу против советского народа. <...>
Однажды на рассвете шпионов вызвали в штаб. Это было уже в занятом немцами Минске.
— Вот что, — заявил им германский офицер, — хватит шататься без дела. Завтра мы перебросим вас через фронт.
Шпионам выдали советские паспорта и велели хорошенько запомнить свои новые имена, отчества и фамилии. Их переодели в крестьянское платье, посадили на подводу, груженную разным домашним скарбом.
— Поедете под видом беженцев. Конечная ваша цель — добраться до Москвы. Хорошенько разузнайте дислокацию воинских частей, а также их наименование и номера. Вы должны разведать расположение складов продовольствия, амуниции и боеприпасов. Особое внимание обратите на движение воинских эшелонов с московских вокзалов.
Кроме того шпионы должны были ходить по Москве, прислушиваться к разговорам на улице, в трамваях, в общественных местах. Их обязали также вступать в разговоры с прохожими, используя это для распространения всяких панических слухов. <...> Выполнить эту обширную шпионскую „программу“ Крохмалю и Тарасенко не пришлось. Вскоре после того, как они пробрались через линию фронта, шпионы были задержаны и разоблачены.
Военный трибунал приговорил немецко-фашистских шпионов к расстрелу.
П. Корзинкин, "Предатель" -
Степан Червяков колебался недолго — они знал, что отец его был арестован органами советской власти за работу на немцев. И Червяков решил перейти фронт. Это было в июле. Теперь он пойман, изобличен и, опустив голову, рассказывает мерзкую историю своего предательства.
— Немцы задержали меня в конце июля, — рассказывает шпион, — и под конвоем отправили в Клеховские мхи, где стоял их штаб. Там я пробыл 25 дней. Здесь было нас несколько человек, завербованных для работы в немецкой разведке. Верховодил нами один старик, бывший кулак, шесть лет просидевший в тюрьме. Среди нас были дети раскулаченных и репрессированных. Были и такие, которые согласились стать немецкими разведчиками под прямой угрозой расстрела. Разведывательной школой, в которой мы обучались, руководил немецкий лейтенант.
Шныряя по сторонам воровскими глазами, Червяков нехотя рассказывает о занятиях в шпионской школе: они изучали винтовку, автомат, пулеметы, гранаты, подрывное дело, сигнализацию, обучались пуску ракет, передвижению ночью. Учились они и меткой стрельбе. Об этой отрасли обучения Червяков рассказывает о особой неохотой. Но, припертый к стене неопровержимыми уликами, он вынужден процедить сквозь зубы:
— Меткой стрельбе нас обучали на связанных пленных красноармейцах. Делалось это для того, чтобы мы не боялись стрелять по живому человеку. Красноармейцев раздевали догола, привязывали к колу, чтобы лучше видно было, куда стрелять. Сам я застрелил нескольких бойцов.
— Если кто-нибудь боялся или отказывался стрелять по живым мишеням, — говорит Червяков, — то немцы им самим угрожали расстрелом. Однажды трое наших отказались стрелять в пленных красноармейцев. Отказавшиеся тут же были расстреляны.
Когда „курс наук“ был окончен, диверсантов сфотографировали, сняли оттиски пальцев и ладоней и направили на передовые позиции. Отсюда часть их под видом- беженцев была переброшена на нашу территорию. Червякову вместе с другим шпионом был указан маршрут, даны задания по разведке и сигнализации, разброске антисоветских листовок и распространению панических и ложных слухов. Сигнализировать самолетам шпионы должны были электрическим фонарем-динамиком и ракетами. Были установлены также сигналы для указания стоянок и скоплений войск и т. д.
— В мои задания, — рассказывает Червяков, — входили также убийства, метание гранат в дома мирных жителей и скопления людей, распространение паники.
В. Лидин, "Люди из щелей" -
Двадцать пять лет создавался новый человек в нашей стране. Выросло новое поколение, не знающее ни подлости прошлого, ни унижения человеческой личности. Большинство людей старшего поколения поняло правду нашего времени, стало строителями и поборниками нового общества.
Но есть еще люди, которые более двадцати лет, как клопы, жили в щелях. Почти четверть века, прикрытые профсоюзными и иными билетами, обвешанные значками Осоавиахима и МОПР, они ходили среди нас с загримированными лицами. Мы в спешке Дней принимали этот грим) за человеческий облик. Понадобилась война, жестокое испытание, когда с человека сдирается мякоть приспособленчества, когда он должен не обещать, а действовать, и мы впервые за двадцать пять лет увидели их настоящие лица. Осоавиахимовские значки слетели, как погремушки, и подлинный облик врага, разносителя слухов и сплетен, паникера и шептуна, появился в эти грозные дни.
Москвичи прозвали этих людей агентством «ОГГ» («Одна Гражданка Говорила»). Это остроумное прозвище не выражает, однако, существа подобных людей, среди которых немалая часть — агентура врага, распускающая нелепые, ядовитые и подлые слухи: «Немцы сбросили парашютный десант за Крестовской заставой»; «Все железнодорожные пути и узловые станции давно разбомблены»; «Артисты МХАТ прислали в Москву ходока за хлебом»…
С облезлой собачонкой на ременном поводке или с кошелкой за продовольствием они проползают по московским улицам, похожие на выгоревшие фотографии прошлого века, эти шепчущие громкоговорители, эти люди, у которых нет родины и чести и которым все равно, перед кем сгибать шею, кому льстить и перед кем заискивать. Некоторые из них пролезают на заводы и фабрики, чтобы и сюда, в наши здоровые и мужественные рабочие районы, принести свой зловещий шепоток, свою бактерию клеветы.
…Он входит в шестом часу вечера в московское кафе. В дни, когда батальоны уходят на фронт, он необычно оживлен и торжественен. Его обвислые, как у старого пойнтера, щеки свежевыбриты, на нем крахмальный воротничок с большими углами — мода 1914 года, его голенастые ноги вывертываются на ходу. Он с прискорбием оглядывает посетителей в этом кафе — советских граждан. Он хотел бы крикнуть официанту: «Человек!», как в былые времена, когда, может быть, царская охранка оплачивала его труд провокатора. Он проволочил сквозь 25 лет свое тощее тело, свою лакейскую привязанность господам, перед которыми можно сгибать подагрические колени… Он сидит за столиком, оглядывает мутным взглядом под красноватыми веками посетителей и победоносно шмурыгает длинным носом с полипами. Что ему родина, честь, судьба русского народа, судьба русской земли? Было бы плачено, а за плату можно расторговать свою поганую душонку, которую четверть века, как куколку бабочки, прятал он под профсоюзным билетом с аккуратно наклеенными марками взносов.
…Кулацкий выкормыш, хмурый детина с хмельными глазами, этот пробрался на московский завод. Он больше всех обычно кричал на собраниях, больше всех горячился, доказывал, стукал себя кулачищем по бычьей груди. Стоило запахнуть в городе войной, тревогой близкого фронта, как именно он со своими нахальными хмельными глазами начал нашептывать, смущать честных рабочих, особенно женщин, став вдруг из рвача подозрительным ходатаем и болельщиком за чужие дела. Мы узнаем в его облике громилу, подлеца и погромщика. В сложные дни войны он хотел бы вызвать замешательство, воспользоваться посеянной паникой и загребастыми руками в рыжей шерсти отхватить «военную добычу», узел, украденный с грузовика, или мешок с продовольствием…
Тихонький, нейтральный старичок, с постными зализами седых редких волос, любитель кактусов или канареек, в прошлом обладатель домишка где-нибудь в Замоскворечьи или на Таганке, скромный счетовод, аккуратный чинуша.
Тем же тихим, вкрадчивым голоском, каким он докладывал начальству о своих счетоводных делах, сеет он сейчас слухи и зловонные сплетни. С клетчатой кошелкой, завсегдатай соседних по его месту жительства молочных, булочных и бакалейных магазинов, он стоит в очереди среди женщин, повествует о последних происшествиях, тут же выдуманных, размноженных и преподносимых, как свидетельство очевидца. Получив свою долю продовольствия, посеяв в легковерных умах сомнения, он так же кротко прошествует домой, к канарейкам, к тихому уюту «совершенно аполитичного» и вполне до поры, до времени «советского» человека.
М. Ганин, "Начеку" -
Около Н-ского завода однажды днем появился старик — самый обыкновенный дед, в теплой шубе, больших валенках и рукавицах. Нос у него был красный от мороза и нес он большой мешок, как рождественский дед с гостинцами.
Дед ходил вдоль заводских стен и, прищурившись, смотрел на крыши длинных корпусов. Его внимание привлекли крыша гаража и большой нефтебак. Потом он, будто от нечего делать, стал смотреть на крыши соседних зданий.
«Кровельщик, либо маляр», — подумал комсомолец Григорьев, ожидавший знакомую девушку у заводских ворот.
Любопытный дед подошел к молодому человеку и начал что-то шамкать о плохой краске, об олифе и о других тонкостях малярного искусства.
В этот же день совершенно случайно комсомолец встретил старика в другом районе города, опять около завода. Снова старик рассеянно смотрел на крыши.
Молодой человек задержал прохожего. Сначала старик удивился, говорил, что он малограмотный, показывал паспорт. Много позднее он сознался, что по заданию фашистского шпиона собирал сведения об окраске важных военных объектов, заводских и других зданий в городе. Такая информация была необходима для немецкой авиации, которая, по-видимому, собиралась бомбить этот тыловой город. <...>
Юноши, друзья Михаил и Константин днем шли по берегу реки. Они заметили парусник, который скоро причалил к барже, стоявшей на рейде. Издали было видно, как человек быстро забрался на баржу, пробыл там несколько минут и снова вернулся в лодку с каким-то свертком.
Товарищи остановились. Лодка подошла к берегу. Из нее выпрыгнул мальчик лет одиннадцати. Он запнулся, из рук у него полетели листовки. Мальчик начал их торопливо собирать, но товарищи все же успели заметить выделявшееся крупным шрифтом бранное антисемитское слово.
Мальчуган перепугался. Когда его начали расспрашивать, он сразу же заявил, что накануне к нему подошел какой-то «дяденька» и обещал дать 400 рублей, если он раскидает по городу листовки.
— А ты сумеешь узнать этого человека?
— Да.
На этом же паруснике товарищи вместе с работниками НКВД вернулись на баржу. «Дяденьку» арестовали. Выяснилось, что он немец. Был переброшен в Советский Союз еще в 1924 году. Учился в советском ВУЗе, окончил его и долгие годы скрывался под личиной служащего. Когда началась война, он по подложному паспорту устроился на баржу уборщиком. Пребывая в этой скромной должности, шпик собирал важные сведения и распространял фашистские листовки. <...>
Молодые патриоты города вылавливают вражеских лазутчиков, в какие бы одежды они ни рядились. Зорко стоят комсомольцы на страже своих заводов и фабрик, своих улиц и площадей, своих жилищ.
Здесь, в тылу, тоже идет война, незримая, но напряженная. И здесь врага бьет советская молодежь. От нее не скроешься, не спасешься.
Нас не трогай - мы не тронем,
А затронешь - спуску не дадим
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим
Фашистская горилла - злейшей враг трудолюбивой советской макаки.
В Союзе советских писателей собрались сотни писателей. Пришел Новиков-Прибой: "Давайте работу, дежурство". Приехал Л. Соболев. Многие уже в военной или военно-морской форме. Идет проверка списков: на фронт мне надо отправить сразу десятки писателей. Интеллигенция честно, верно идет в общих народных рядах. В Наркомате Военно-Морского Флота проверяем еще раз нужные писательские списки. В первую очередь отправлять участников войны с белой Финляндией, людей с опытом.
В редакции "Правды" - все четко, оперативно. Проводим ночное совещание о том, как писателям работать в армии и во флоте. "Быть в массах, нести живое слово, описывать борьбу, отмечать героев, клеймить трусов, ликвидировать ложные слухи. Работать везде. Перо приравнено к штыку!"
Лебедев-Кумач мобилизован на Всесоюзное радио: нужны песни, стихи, фельетоны. Вот Вл. Ставский, - три советских и один монгольский орден на груди. "Иду от "Правды" на Западный фронт!" Выезжают, не теряя ни часа, товарищи Н. Вирта, Ал. Сурков, А. Безыменский. Готовы Е. Долматовский, К. Симонов. Присылает молнию-заявку Г. Фиш... Да всех разве перечислишь! Литература вся становится оборонной. <...> Работа советскими писателями начата! Мы будем вести ее неустанно.
Не ошибся почтеннейший Всев. Вишневский, певец "братишек" и активнейший участник разгрома "контрреволюционной литературной группировки Авербаха - Киршона"! Затрясла седыми мудями вся советская писательская масса, от жирного Толстого до толстого Шейнина, и с первого дня второй и великой Отечественной войны начала выдавать согражданам достойный их литпродукт. Лето 1941 года - сколько "событий", сколько "тем". Писатель-мазь писал, что "немцы будут оголтело кидаться на прорыв, распускать провокационные слухи, рвать связь, бросать парашютистов, наносить неожиданные удары то с воздуха, то подлодками и катерами". А кто будет помогать в этом, кто порвет связь, распустит слух, поднимет брошенного парашютиста, перенесет катер и протащит подводку?
Шпион. И сборник "Фашистские шпионы", вышедший в месяцы войны, приводит примеры изобличенных уже диверсантов врага. За каждым таким случаем напряженная работа "органов", бдительность советских людей, благотворные последствия той великой борьбы, которую провел великий Сталин, заранее уничтоживший большинство "врагов народа". Шпионам врага пришлось действовать в разреженной атмосфере - в советском тылу они не нашли ни укрытий для подводных лодок, ни станций для торпедных катеров. Нет, не нашли!
Поражает и мастерство совписов, сумевших придать сухим строчкам "дел" поистине литературную глубину. В сборнике "Фашистские шпионы" приводятся не вымышленные, а настоящие истории изобличения коварных агентов германского империализма, молоха войны. Затаившиеся гитлеровские палачи и убийцы ждали подхода танков с паучьими крестами на бортах, ждали гортанных выкриков разбойничьей фашистской солдатни, а дождались спокойного и уверенного "вы арестованы, пройдемте!"
Но кто они, эти люди - пособники гитлеровских жестокостей и злодейств? Их подлинная личина хорошо укрыта за фальшивой маской: сорвать ее - вот всегдашняя задача советской литературы. Под катом вы найдете выдержки из сборника. Неподготовленному читателю может показаться, что эти истории - набор злобной, античеловеческой чуши, особенно опасной в военное время, однако это не так. Только предельным напряжением сил всего народа, когда разбухают вены и виден боевой оскал, можно было одолеть зарвавшегося агрессора, на которого работала вся Европа и американская компания "Coca-Cola".
Итак, прошу.
Д. Садовский, Ни одной лазейки врагу" -
Военное время требует настороженного внимания ко всем подозрительным людям. Нужно пристально присматриваться ко всем окружающим, зорко подмечать уловки врага, не пренебрегая никакими «мелочами», вылавливать фашистских агентов и изобличать их помощников, добиваясь, чтобы ни один фашистский провокатор не ушел от карающей руки военного трибунала. Это необходимо и в глубоком тылу. Мы не обеспечены от подрывной работы фашистских лазутчиков, провокаторов, диверсантов. Можно привести немало фактов, когда подлинно большевистская бдительность советских патриотов помогла разоблачить и выловить фашистских агентов.
Тов. Ш. задержал гражданина, который ему показался подозрительным по ряду, на первый взгляд незаметных, мелочей в поведении. Задержанный возмущенно протестовал, предъявил документы, показывающие, что он является одним из работников местного учреждения. Следствие установило, что задержанный действительно проник в одну из организаций, используя фальшивые документы. Он оказался матерым шпионом.
Начальник одного из отделений милиции, проходя в нерабочее время мимо помещения своего отделения, обратил внимание на человека, показавшегося ему подозрительным. Неизвестный что-то выжидал, время от времени посматривая на помещение паспортного стола. На вопрос, что ему нужно здесь, ответил, что уже несколько дней не может прописаться. При просмотре документов у него оказались незаполненные документальные бланки, пять готовых пропусков на оборонные предприятия города.
Хозяйка дома тов. Н. обратила внимание, что к ее квартиранту, эвакуированному из прифронтовой полосы, каждую ночь после 12 часов приходят какие-то люди и приносят в большом количестве продукты питания. О чем-то таинственно совещаясь, они ночью же упаковывали продукты, подготовляя их к отправке. Хозяйка рассказала об этом секретарю парторганизации предприятия, где она работала. Квартирант оказался вражеским агентом.
Жена беспартийного рабочего С. рассказала мужу, что к соседке часто приходит какая-то женщина и распространяет нелепые контрреволюционные слухи среди домохозяек. Тов. С. сообщил об этом одному из руководящих работников завода. Проверка помогла разоблачить истинное лицо этого словоохотливого вражеского провокатора.
Советские люди разоблачают немало всевозможных «комментаторов» сводок информбюро, распространителей «последних новостей» в очередях, в трамваях и других местах, показывая пример большевистской настороженности и организованности. Вражеские лазутчики натыкаются на непроходимые препятствия.
Однако наряду с этим есть случаи недопустимой расхлябанности, ротозейства, болтливости, преступной беспечности. Беспечные люди — ценная находка для врага. Через них фашистские шпионы добывают нужные сведения о работе важнейших предприятий, достают необходимые документы, пробираются к важным объектам, чтобы совершить диверсионный акт.
Недавно в вагоне поезда пассажир, ехавший из города К., желая показать свою осведомленность, расхвастался о предприятиях города, о том, какую продукцию они дают для обороны страны. Такой болтливый работник — ценная находка для вражеских агентов.
На один из наших заводов кто-то позвонил по телефону гражданину Ф., отрекомендовавшись работником райвоенкомата, просил рассказать о расположении завода. Услужливый болтун рассказал незнакомцу не только о расположении завода, но и о расположении важнейших цехов, даже заказал для него пропуск на завод.
На один из важнейших заводов Октябрьского района позвонил тов. А. и попросил рассказать кое-что о заводе. Дежурный Жуков, видимо, только и ждал случая, чтобы отвести душу болтовней по телефону. Он рассказал незнакомому человеку подробно о количестве работающих на заводе рабочих и служащих, о том, что вырабатывает завод и даже о том, какие оборонные заводы не могут обойтись без его продукции. Ясно, что таким болтунам не место в охране предприятия.
Л. Шейнин, "Немецкие консервы" -
Это был маленький, спокойный городишко, расположенный в глуши, в стороне от больших железнодорожных узлов, не очень далеко от границы. Промышленных предприятий здесь не было, население преимущественно служило в районных учреждениях, а на досуге занималось огородничеством. В городе были кинотеатр и клуб, где функционировал драмкружок. Руководил кружком местный старожил, которого вcе в городке знали и звали запросто по имени-отчеству: Адам Иваныч.
Ему уже перевалило за пятьдесят. Адам Иваныч служил землеустроителем в райзо. Был он лыс, сухощав и добродушен.
Старик не имел никого, кроме внучки Тамуси, осиротевшей после смерти его дочери, погибшей от туберкулеза. Девочка была пионеркой и переходила в пятый класс. Дед заменил ей отца и мать, и весь город восхищался его заботой о ребенке.
— Не у всяких родителей, — говорили в городке, — такую ласку встретишь.
Адам Иваныч сам обучал внучку немецкому языку, строго следил за ее отметками и даже выкроил из своего скромного бюджета плату за уроки музыки.
Как многие старики, Адам Иваныч был чудаковат и страстно, совсем по-детски, увлекался радиотехникой. Не имея средств для покупки дорогих радиоприемников, он конструировал их сам, и его письменный стол всегда был завален конденсаторами, радиолампами, предохранителями.
В городке Адам Иваныч дружил со всеми. <...>
Он прошел в свою комнату, плотно притворил дверь, закрыл ставни и сел к столу. Минуту Адам Иваныч сидел в кресле, закрыв глаза и вытянув ноги. Потом он поднялся, включил какой-то провод, пропущенный незаметно под пол через ножку стола, и стал возиться с рычажком передатчика.
Да, радиопередатчика, потому что в подполье добродушного старичка была тщательно и искусно запрятана переносная маленькая радиостанция, последняя модель «Телефункена», потому что в этом скромном домике, в маленьком, глухом городке окопался, жил и действовал старый немецкий шпион.
Его перебросили в Россию в 1913 году. Позади у молодого лейтенанта кайзеровской армии было детство на Одере, военное училище и первое офицерское звание. Лейтенант отличался как лингвист; особенно хорошо ему давались славянские языки. Начальник училища, маленький, суетливый, всезнающий фон-Таубе доложил об этом по назначению. В день выпуска совсем еще юного лейтенанта пригласили в один из отделов генерального штаба. <...>
— Дедушка, что ты делаешь? — раздался внезапно взволнованный крик Тамуси. Адам Иваныч оцепенел. На пороге комнаты стояла внучка, глаза ее широко раскрылись от ужаса, она дрожала, как в приступе лихорадки. Она слышала все.
Мгновение стояла страшная тишина. Потом этот высокий худой старик, изогнувшись, прыгнул к ребенку. Цепкие пальцы сомкнули горло девочки, рухнувшей под тяжестью его тела.
Утром он подал заявление о том, что его внучка покончила с собой, повесившись ночью в своей комнате. Он высказал предположение, что самоубийство явилось следствием каких-либо школьных неприятностей и «повышенной, как он писал, нервной психики девочки, подорванной тем, что она рано осиротела».
Здесь нет нужды рассказывать о том, как шло следствие по этому делу, как судебно-медицинское вскрытие установило факт насильственной смерти девочки, как постепенно разматывался клубок этого сложного преступления и как был, наконец, полностью разоблачен Адам Иваныч М-р — капитан германской армии X., старый немецкий шпион, и о том, как была вскрыта еще одна банка «немецких консервов».
Л. Савельев, "Фашистский шпион" -
Врача Б., принимавшего больных в амбулатории одного железнодорожного узла, знали многие жители пристанционного поселка. Это был сухой старичок с седыми усами, говорил он мягким, вкрадчивым голосом, всегда добродушно улыбался.
На прием к врачу часто приходили будочницы, стрелочницы, сцепщики. И всегда Б. пускался в длинные разговоры со своими пациентами. Расспрашивая об условиях труда, он интересовался главным образом, сколько сегодня прошло через станцию эшелонов, в каком направлении следовало больше поездов (с востока на запад или наоборот), что именно перевозится и т.п. Особенный интерес врач проявлял к военным грузам.
Если Б. выяснял, что муж пациентки, обратившейся к нему за медицинской помощью, находится на фронте, то заводил разговоры о войне. Ссылаясь на какие-то сведения, добытые из «весьма авторитетных источников», он рисовал все в самых мрачных красках. Этими разговорами, ничего общего с медициной не имеющими, обычно и заканчивался прием. И лишь когда кто-нибудь из больных робко спрашивал, почему же врач его не осматривает, Б. спохватывался и наспех писал рецепт…
Однажды на прием в амбулаторию пришла жена командира комсомолка Клавдия К. Врач по обыкновению начал свой разговор, в котором К. почувствовала фашистскую агитацию. О своих подозрениях советская патриотка сообщила властям. Так махровый немецкий шпион был разоблачен.
Следствие установило, что Б. — немец по национальности — связан с германской разведкой свыше двадцати лет, еще со времен немецкой оккупации 1918 года. Пользуясь возможностью беседовать со многими людьми с глазу на глаз в тиши врачебного кабинета, Б. в течение длительного времени собирал шпионские сведения, вербовал агентуру.
Особенно развил шпион свою деятельность после нападения германских фашистов на Советский Союз. В задания Б. входил сбор сведений о грузопотоках через станцию, на которой он проживал. Кроме того шпион распространял среди населения панические слухи.
Н. Альперт, "Князь Скалон" -
На следующее утро в контору одного из совхозов Ч-го района Ленинградской области вошел человек, который назвал себя бухгалтером из совхоза «Красный Октябрь», что под Псковом. Он рассказал, что с трудом вырвался из вражеского окружения, описывал зверства немецких разбойников, горько жаловался на извергов, которые сожгли его дом в совхозном поселке. Со слезами на глазах бухгалтер повествовал о том, что вчера от бомб фашистских стервятников погибли его жена и сын.
Потом он умолк и, утирая слезы, посматривал поверх своих очков на собеседников. Кто-то предложил накормить пришельца и приютить его в совхозе. Бухгалтер остался ночевать в общежитии. Утром он, как бы невзначай, попросил взять его на работу.
Именно в то время, когда новый бухгалтер сдавал в контору совхоза свою трудовую книжку, следователь читал заявление.
Агроном Г. заявил, что ночью он явственно слышал немецкие слова, которые сквозь сон произносил его сосед по койке в общежитии совхоза. Что говорил сосед — он не понимал, но личность его вызывает у него серьезные подозрения.
Этим соседом агронома Г., как оказалось, был новый бухгалтер совхоза.
Через несколько часов следователь установил, что документы нового бухгалтера и отзывы о его работе в совхозе «Красный Октябрь» — подложные.
— Что ж! Не вышло, — медленно, выдавливая из себя слова, давал показания «бухгалтер».
Арестованный имел документы на имя Скалкина, но в действительности это был Скалон-Безобразов, имение которого находилось в семи километрах от древнего русского города Новгорода…Это было давно. Прокучивая остатки наследства и изобретая все новые и новые способы выколачивания денег, князь проводил время за границей.
Он был не чист на руку, и это знали многие его партнеры и собутыльники. Но он был нужным человеком в этом паразитическом кругу.
Знакомство русского князя с немецкой полицией произошло незадолго до начала русско-германской войны. Утром 30 июня 1914 года «русский патриот» Скалон поставил свою подпись на агентурном формуляре одного из бюро германского военного министерства, согласившись выполнять все поручения и задания бюро.
Князю Скалону была присвоена кличка «Номер 07» и в виде аванса ему вручили приличную сумму денег.
Е. Поповкин, "Кулацкая кровь" -
По вечерам Степан Иванович, нахлобучив на седеющую голову кепку, садился на крылечко. Он глядел на багряный небосклон, настороженно прислушивался к отдаленному грохоту орудий.
Когда кто-нибудь из военных, стоявших на квартире, выходил покурить, Степан Иванович подсаживался ближе, тяжело вздыхал.
— Как же так, красные бойцы, — заводил он разговор, — неужто в наши края немец придет?
Однажды ночью кто-то торопливо застучал подковами сапог по ступенькам. Отыскав в темноте двери, нетерпеливо рванул ее. Степан Иванович слышал, как пришедший шептался с его квартирантами. Потом бойцы быстро оделись, разобрали винтовки, гранаты и начали выходить.
Перед рассветом невдалеке загрохотали выстрелы, пулеметные очереди. Донесся сперва чуть слышный, затем все приближающийся рокот моторов. В мглистом рассвете Степан Иванович разглядел колонну серых машин.
На изгибе улицы передний танк, грузно завернув, загрохотал под самыми окнами; в шкафчике задребезжала посуда.
Танк резко затормозил, остановив длинную колонну. Чья-то рука откинула люк, из машины выпрыгнул немецкий офицер.
Степан Иванович засеменил к выходу.
Офицер молча, с брезгливой гримасой смотрел на старика, спешившего к нему с угодливыми поклонами.
— Вы кто есть? — строго спросил он приблизившегося старика. — Вы есть колхозник?
Степан Иванович мотал головой.
— Нет, какой там я колхозник? Я все расскажу вашей милости… Может, в дом войдете?
— Кто есть в этой деревня? — спросил офицер.
— Никого нет. Ушли. Я да старуха.
— Почему не ушел? — допытывался офицер, широко расставив ноги и подозрительно сверля глазками старика.
— Куда мне? От родного двора…
— Вы есть индивидуальный хозяин?
— Я не колхозник, — пробормотал старик. — Как перед богом.
Офицер отстегнул планшет, вытянул карту.
— Где есть мост? — снова спросил он. — Мне быстро надо мост.
— Провожу, — поспешно согласился предатель. — Только там мины, ваше благородие, — вполголоса сказал он, озираясь по сторонам. — Там красные бойцы в засаде.
Он еще раз оглянулся, шепотом сообщил:
— А в доме моем, в мезонине, наблюдатели ихние. Проволоку вчера тянули. Вы поинтересуйтесь, ваша милость…
…Бойцы, охранявшие минированный мост, успели сделать лишь несколько «выстрелов. Взрывы гранат, брошенных из соседних кустов, уничтожили всех. Кулак-предатель сумел скрытно подвести к ним фашистов.
Через несколько минут немецкие танки и колонна мотопехоты беспрепятственно устремились к разминированному мосту.
...
Офицер подлил в стакан водки, протянул Степану Ивановичу:
— Ты знаешь, какая переправа должна взлететь на воздух ночью. Мои солдаты проводят тебя сквозь линий фронта.
Нахлобучив кепку, Степан Иванович ковылял чуть приметной в зарослях леса тропинкой, останавливался, взглядывал на звезды и шагал дальше.
Движением плеч он поправил увесистую котомку, уверенно шагнул к сосне к вдруг ощутил, как дюжие руки схватили его за плечи.
Впереди поднялись с земли фигуры людей.
— Он? — спросил кто-то из темноты.
— Он самый.
Спрашивавший подошел ближе, нагнулся к его лицу.
— Узнаешь, Степан Иванович?
— Товарищ председатель колхоза? — прерывающимся голосом сказал предатель.
— Ну, спасибо, что узнал, — насмешливо проговорил человек. — Видели тебя, иуда, на мосту с немцами. Много получил?
Утром кулак был доставлен в красноармейскую часть. Партизаны несли его котомку, в которой лежала взрывчатка.
Л. Савельев, "Шпион" -
Огромный детина. Маленькие, бегающие по сторонам глазки. Показания дает стоя навытяжку. Руки по швам. И только оттопыренные мизинцы все время конвульсивно подергиваются.
— Ваше происхождение?
— Э-э… Из крестьян…
— Крестьяне разные бывают.
— Отец был землевладелец…
— Сколько у него было земли?
— Э-э… триста десятин…
Кроме того на отца работали десятки батраков, он имел хутор на Мелитопольщине. Октябрьская революция „выбила из седла“ этого панского выродка. Ему было поэтому все равно, в чьих рядах воевать, — лишь бы против советской власти.
Когда Красная Армия опрокинула белогвардейскую свору в Черное море, среди бежавших в Константинополь был и он — Крохмаль.
Двадцать лет провел он в эмиграции. Последние годы в Бухаресте. Там при помощи своего земляка — бывшего полицейского пристава — Крохмаль спелся с германской разведкой. <...> Второй подсудимый — Тарасенко, которого Крохмаль называет не иначе, как „коллега“, попал сюда примерно теми же путями. Кулацкий выродок, заклятый враг советской власти, Тарасенко, находясь в эмиграции, также дожидался все эти годы подходящего момента, чтоб выместить свою злобу против советского народа. <...>
Однажды на рассвете шпионов вызвали в штаб. Это было уже в занятом немцами Минске.
— Вот что, — заявил им германский офицер, — хватит шататься без дела. Завтра мы перебросим вас через фронт.
Шпионам выдали советские паспорта и велели хорошенько запомнить свои новые имена, отчества и фамилии. Их переодели в крестьянское платье, посадили на подводу, груженную разным домашним скарбом.
— Поедете под видом беженцев. Конечная ваша цель — добраться до Москвы. Хорошенько разузнайте дислокацию воинских частей, а также их наименование и номера. Вы должны разведать расположение складов продовольствия, амуниции и боеприпасов. Особое внимание обратите на движение воинских эшелонов с московских вокзалов.
Кроме того шпионы должны были ходить по Москве, прислушиваться к разговорам на улице, в трамваях, в общественных местах. Их обязали также вступать в разговоры с прохожими, используя это для распространения всяких панических слухов. <...> Выполнить эту обширную шпионскую „программу“ Крохмалю и Тарасенко не пришлось. Вскоре после того, как они пробрались через линию фронта, шпионы были задержаны и разоблачены.
Военный трибунал приговорил немецко-фашистских шпионов к расстрелу.
П. Корзинкин, "Предатель" -
Степан Червяков колебался недолго — они знал, что отец его был арестован органами советской власти за работу на немцев. И Червяков решил перейти фронт. Это было в июле. Теперь он пойман, изобличен и, опустив голову, рассказывает мерзкую историю своего предательства.
— Немцы задержали меня в конце июля, — рассказывает шпион, — и под конвоем отправили в Клеховские мхи, где стоял их штаб. Там я пробыл 25 дней. Здесь было нас несколько человек, завербованных для работы в немецкой разведке. Верховодил нами один старик, бывший кулак, шесть лет просидевший в тюрьме. Среди нас были дети раскулаченных и репрессированных. Были и такие, которые согласились стать немецкими разведчиками под прямой угрозой расстрела. Разведывательной школой, в которой мы обучались, руководил немецкий лейтенант.
Шныряя по сторонам воровскими глазами, Червяков нехотя рассказывает о занятиях в шпионской школе: они изучали винтовку, автомат, пулеметы, гранаты, подрывное дело, сигнализацию, обучались пуску ракет, передвижению ночью. Учились они и меткой стрельбе. Об этой отрасли обучения Червяков рассказывает о особой неохотой. Но, припертый к стене неопровержимыми уликами, он вынужден процедить сквозь зубы:
— Меткой стрельбе нас обучали на связанных пленных красноармейцах. Делалось это для того, чтобы мы не боялись стрелять по живому человеку. Красноармейцев раздевали догола, привязывали к колу, чтобы лучше видно было, куда стрелять. Сам я застрелил нескольких бойцов.
— Если кто-нибудь боялся или отказывался стрелять по живым мишеням, — говорит Червяков, — то немцы им самим угрожали расстрелом. Однажды трое наших отказались стрелять в пленных красноармейцев. Отказавшиеся тут же были расстреляны.
Когда „курс наук“ был окончен, диверсантов сфотографировали, сняли оттиски пальцев и ладоней и направили на передовые позиции. Отсюда часть их под видом- беженцев была переброшена на нашу территорию. Червякову вместе с другим шпионом был указан маршрут, даны задания по разведке и сигнализации, разброске антисоветских листовок и распространению панических и ложных слухов. Сигнализировать самолетам шпионы должны были электрическим фонарем-динамиком и ракетами. Были установлены также сигналы для указания стоянок и скоплений войск и т. д.
— В мои задания, — рассказывает Червяков, — входили также убийства, метание гранат в дома мирных жителей и скопления людей, распространение паники.
В. Лидин, "Люди из щелей" -
Двадцать пять лет создавался новый человек в нашей стране. Выросло новое поколение, не знающее ни подлости прошлого, ни унижения человеческой личности. Большинство людей старшего поколения поняло правду нашего времени, стало строителями и поборниками нового общества.
Но есть еще люди, которые более двадцати лет, как клопы, жили в щелях. Почти четверть века, прикрытые профсоюзными и иными билетами, обвешанные значками Осоавиахима и МОПР, они ходили среди нас с загримированными лицами. Мы в спешке Дней принимали этот грим) за человеческий облик. Понадобилась война, жестокое испытание, когда с человека сдирается мякоть приспособленчества, когда он должен не обещать, а действовать, и мы впервые за двадцать пять лет увидели их настоящие лица. Осоавиахимовские значки слетели, как погремушки, и подлинный облик врага, разносителя слухов и сплетен, паникера и шептуна, появился в эти грозные дни.
Москвичи прозвали этих людей агентством «ОГГ» («Одна Гражданка Говорила»). Это остроумное прозвище не выражает, однако, существа подобных людей, среди которых немалая часть — агентура врага, распускающая нелепые, ядовитые и подлые слухи: «Немцы сбросили парашютный десант за Крестовской заставой»; «Все железнодорожные пути и узловые станции давно разбомблены»; «Артисты МХАТ прислали в Москву ходока за хлебом»…
С облезлой собачонкой на ременном поводке или с кошелкой за продовольствием они проползают по московским улицам, похожие на выгоревшие фотографии прошлого века, эти шепчущие громкоговорители, эти люди, у которых нет родины и чести и которым все равно, перед кем сгибать шею, кому льстить и перед кем заискивать. Некоторые из них пролезают на заводы и фабрики, чтобы и сюда, в наши здоровые и мужественные рабочие районы, принести свой зловещий шепоток, свою бактерию клеветы.
…Он входит в шестом часу вечера в московское кафе. В дни, когда батальоны уходят на фронт, он необычно оживлен и торжественен. Его обвислые, как у старого пойнтера, щеки свежевыбриты, на нем крахмальный воротничок с большими углами — мода 1914 года, его голенастые ноги вывертываются на ходу. Он с прискорбием оглядывает посетителей в этом кафе — советских граждан. Он хотел бы крикнуть официанту: «Человек!», как в былые времена, когда, может быть, царская охранка оплачивала его труд провокатора. Он проволочил сквозь 25 лет свое тощее тело, свою лакейскую привязанность господам, перед которыми можно сгибать подагрические колени… Он сидит за столиком, оглядывает мутным взглядом под красноватыми веками посетителей и победоносно шмурыгает длинным носом с полипами. Что ему родина, честь, судьба русского народа, судьба русской земли? Было бы плачено, а за плату можно расторговать свою поганую душонку, которую четверть века, как куколку бабочки, прятал он под профсоюзным билетом с аккуратно наклеенными марками взносов.
…Кулацкий выкормыш, хмурый детина с хмельными глазами, этот пробрался на московский завод. Он больше всех обычно кричал на собраниях, больше всех горячился, доказывал, стукал себя кулачищем по бычьей груди. Стоило запахнуть в городе войной, тревогой близкого фронта, как именно он со своими нахальными хмельными глазами начал нашептывать, смущать честных рабочих, особенно женщин, став вдруг из рвача подозрительным ходатаем и болельщиком за чужие дела. Мы узнаем в его облике громилу, подлеца и погромщика. В сложные дни войны он хотел бы вызвать замешательство, воспользоваться посеянной паникой и загребастыми руками в рыжей шерсти отхватить «военную добычу», узел, украденный с грузовика, или мешок с продовольствием…
Тихонький, нейтральный старичок, с постными зализами седых редких волос, любитель кактусов или канареек, в прошлом обладатель домишка где-нибудь в Замоскворечьи или на Таганке, скромный счетовод, аккуратный чинуша.
Тем же тихим, вкрадчивым голоском, каким он докладывал начальству о своих счетоводных делах, сеет он сейчас слухи и зловонные сплетни. С клетчатой кошелкой, завсегдатай соседних по его месту жительства молочных, булочных и бакалейных магазинов, он стоит в очереди среди женщин, повествует о последних происшествиях, тут же выдуманных, размноженных и преподносимых, как свидетельство очевидца. Получив свою долю продовольствия, посеяв в легковерных умах сомнения, он так же кротко прошествует домой, к канарейкам, к тихому уюту «совершенно аполитичного» и вполне до поры, до времени «советского» человека.
М. Ганин, "Начеку" -
Около Н-ского завода однажды днем появился старик — самый обыкновенный дед, в теплой шубе, больших валенках и рукавицах. Нос у него был красный от мороза и нес он большой мешок, как рождественский дед с гостинцами.
Дед ходил вдоль заводских стен и, прищурившись, смотрел на крыши длинных корпусов. Его внимание привлекли крыша гаража и большой нефтебак. Потом он, будто от нечего делать, стал смотреть на крыши соседних зданий.
«Кровельщик, либо маляр», — подумал комсомолец Григорьев, ожидавший знакомую девушку у заводских ворот.
Любопытный дед подошел к молодому человеку и начал что-то шамкать о плохой краске, об олифе и о других тонкостях малярного искусства.
В этот же день совершенно случайно комсомолец встретил старика в другом районе города, опять около завода. Снова старик рассеянно смотрел на крыши.
Молодой человек задержал прохожего. Сначала старик удивился, говорил, что он малограмотный, показывал паспорт. Много позднее он сознался, что по заданию фашистского шпиона собирал сведения об окраске важных военных объектов, заводских и других зданий в городе. Такая информация была необходима для немецкой авиации, которая, по-видимому, собиралась бомбить этот тыловой город. <...>
Юноши, друзья Михаил и Константин днем шли по берегу реки. Они заметили парусник, который скоро причалил к барже, стоявшей на рейде. Издали было видно, как человек быстро забрался на баржу, пробыл там несколько минут и снова вернулся в лодку с каким-то свертком.
Товарищи остановились. Лодка подошла к берегу. Из нее выпрыгнул мальчик лет одиннадцати. Он запнулся, из рук у него полетели листовки. Мальчик начал их торопливо собирать, но товарищи все же успели заметить выделявшееся крупным шрифтом бранное антисемитское слово.
Мальчуган перепугался. Когда его начали расспрашивать, он сразу же заявил, что накануне к нему подошел какой-то «дяденька» и обещал дать 400 рублей, если он раскидает по городу листовки.
— А ты сумеешь узнать этого человека?
— Да.
На этом же паруснике товарищи вместе с работниками НКВД вернулись на баржу. «Дяденьку» арестовали. Выяснилось, что он немец. Был переброшен в Советский Союз еще в 1924 году. Учился в советском ВУЗе, окончил его и долгие годы скрывался под личиной служащего. Когда началась война, он по подложному паспорту устроился на баржу уборщиком. Пребывая в этой скромной должности, шпик собирал важные сведения и распространял фашистские листовки. <...>
Молодые патриоты города вылавливают вражеских лазутчиков, в какие бы одежды они ни рядились. Зорко стоят комсомольцы на страже своих заводов и фабрик, своих улиц и площадей, своих жилищ.
Здесь, в тылу, тоже идет война, незримая, но напряженная. И здесь врага бьет советская молодежь. От нее не скроешься, не спасешься.
Взято: Тут
107