Возмущенных возмущение ( 1 фото )

Когда я вижу рожи своих безработных подружек на митингах «голодных пармезано-хамонных очередей», сочувствия к ним не испытываю. Потому что мы привыкли к беспечной спокойной жизни... А сегодня стучим пустыми кастрюлями: дай, дай, дай -вместо того, чтобы работать.

Время от времени на ТВ мелькает сюжет о бирже труда: ах, сокращают, какое право имеют вот так с нами — женщинами, будем жаловаться... И показывают нас. Возраст 40—50 лет (мне 48). Агрессивные, горластые, еще ухоженные, еще подрисованные, в поношенном импорте, который успели достать, бегая по магазинам в рабочее время. И такую горечь и злость вызывает это зрелище. Потому что по заслугам нам, таким бабам с высшим образованием эта безработица. Большинству из нас даже лень научиться чему-то новому, полезному и "разжеванному", которое могло бы помочь забыть о нытье и причитаниях и заняться интересным делом. Нет же, мы продолжаем ныть...

Вспоминаю 1975 год, когда я получила диплом. И как пришла в КБ инженером.

До института я работала на заводе радиомонтажницей, школу окончила вечернюю, а институт выбрала дневной по глупости. Наслушалась разговоров о знаниях, которые якобы дает дневной и не дает вечерний. А так как на 30 рэ стипендии нельзя было выжить даже в застойные годы, время от времени работала то уборщицей, то гардеробщицей, то лаборанткой. Да и став инженером, я водила экскурсии, из-за ребенка уезжала судомойкой в пионерлагерь, а в отпуска — кухаркой с шабашниками. Иначе не оплатить даже первый взнос (1500 руб.) на однокомнатный кооператив. И не поднять ребенка одной, без мужа.

Так вот, после учебы на дневном я пришла в отдел, где никто ничего не делал. Главное — утром влететь минута в минуту и не уйти вечером раньше. Это называлось трудовой дисциплиной. А там — можно делать маникюр, если ты женщина, и обсуждать футбол в курилке, если ты мужик. Потом пить чай, курить, вязать, читать, сплетничать.

Это устраивало всех. Особенно сегодняшних 40 — 50-летних дам, которые тогда были очень молодые. Сейчас они орут о добросовестном труде, трясут дипломом, стажем и качают права.

Конечно, зарплата была нищенская. С тем, что это пособие по инвалидности, соглашались все, за такие деньги, мол, грех работать. Но когда я говорила: какая тоска зеленая сидеть, как в тюряге, и по восемь часов смотреть в окно, лучше в сто раз больше работать,— на меня смотрели, как на идиотку. И в десять голосов объясняли: мы же работаем, перегружены, у нас законченное высшее, и мы не должны так мало получать...

Или я и на самом деле идиотка, что до сих пор не могу понять этой бабьей рагульской НЕПОКОЛЕБИМОЙ уверенности в том, что пять отсиженных в вузе лет — это великий подвиг, который дает нам право ВСЮ жизнь зевать преспокойненько на своих стульях? Но при этом, чтобы хорошенько платили. Потому что у нас высшее.

И выгрызали себе повышение у начальства из горла. Блатной получал за безделье 200 рэ там, где неблатной ничего не делал за сто. Можете мне не верить, но всю жизнь я знала, что за это придется рас-пла-чи-ва-ться. И четко понимала, что все мы, образованки-итээровки, на самом деле люди без профессии. Уже двух лет безделья достаточно для полной деградации. У нас же за плечами по 20 с лишним таких лет.

Вы, конечно, скажете: ну, если ты такая умная, почему не пыталась ничего изменить? Отчего же вместе с дурами дошла до жизни такой? Ну, а что можно было изменить, кроме места работы? Я меняла работу, но везде одно и то же. Зачем было столько лет штамповать юристов и экономистов, если они не нужны производству? В результате все они пьют чай, а рабочие клепают одно и то же, потому что некому давать новые разработки, настоящих инженеров не хватает. А то, что дается,— липа, новые сапоги со старыми дырками. Что же мы сегодня, женщины мои, руки заламываем? Что у нас упало — производительность, объем, уровень, что еще там? Ка-му-фляж упал, ка-му-фляж, и выявилась истинность ситуации.

Ситуация же, признаемся, такова, что постепенно затюканные, бедные образованки отвоевали себе место под солнцем: не напрягаешься, ни за что не отвечаешь, и можно при этом даже неплохо жить. Конечно, без роскоши, но зато с гарантированной сосиской, а большего нам и не надо! И детишкам уже в институт дорожку протоптали. Только собрались окончательно расслабиться, а тут — и ГРЯНУЛ ГРОМ! Как это вдруг с сегодняшнего дня «злые люди бедной киске не дают украсть сосиски, покушать пармезан с хамоном»?

Может, и не стоило бы ворошить прошлое, если бы ломка привела к лучшему. Ну, получили, как говорится, по заслугам, и чтоб не повторялось... Но, увы, все по-прежнему. Не станет лучше производство оттого, что из ста бездельников останется десять. Оттого, что оно и впредь собирается выпускать никому не нужную бяку-закаляку, как во времена застоя. Когда одни сидят в «ящиках» и ничего не делают, другие переводят сырье на дерьмо и в поте лица трудятся на свалку.

Ну, а как же мы, вышвырнутые из жизни бабы? Мы ведь даже лишены возможности упорным трудом искупить вину перед страной! Старше сорока не берут на работу. На бирже требуются шоферы, стропальщики, сварщики. Нам, неквалифицированным с дипломом,— только в метро уборщицей. Мы нужны еще меньше, чем собака кошке... Отчаяние...

Когда то нас бесили очереди «десантников» из Калуги и Боровска в магазинах. Как мы учили их, что работать надо, а не в Москву за нашими продуктами ездить. А сегодня стучим пустыми кастрюлями: дай, дай, дай — вместо того, чтобы честно сказать себе то же самое.

Никого мне не жалко, и себя тоже. Зла я только, что клюнула в молодости на невостребованное высшее образование, не приобрела нужную людям профессию. Наверно, из всех себе подобных я одна откровенно говорю об этом. Мы играем: в работу, учебу, производство, но никакой реальной пользы не приносим.

Может мы, наконец, начнем работать и приносить пользу России, а не выискивать теплые местечки, ссылаясь на свой диплом?»