Adriezan
"Вино из одуванчиков" Брэдбери - скрытый смысл ( 4 фото )
#главнаякнига
Методология - литературная антропология, антропогерменевтика. Текст объёмный, и понятен тем, кто прочёл все упомянутые книги.
ГЕНИЙ ИНОСКАЗАНИЙ
Рэй Брэдбери — признанный мэтр литературы, и потому человек умнейший и тонкий. Чтобы выдержать стилистику, он насыщал свои произведения атрибутами «научной фантастики» (космические полёты, другие планеты, приборы, магия). Но в глубину закладывал вполне земной, философский и экзистенциальный смысл, размышления о судьбе людей и мира. Фантастика – стилистический приём, метафора.
Брэдбери — сложный писатель, гений иносказаний. Его произведения нельзя интерпретировать напрямую. И конечно, в идеале всегда нужно обращаться к оригинальному тексту, подмечать игру слов, и видеть с точки зрения автора: эрудированного американского джентльмена, чьё взросление пришлось на 1930-е.
Например, «Марсианские хроники» – вовсе не про планету Марс, а о проблемах колонизации и культурной диффузии на Земле. Или рассказ «И всё-таки наш» («The Shape of Things», про голубую пирамидку) – это про насущную проблему 1940-х, перемещение граждан из одного строя в другой, из капитализма в социализм, или наоборот. Людей кардинально разобщает политика, а сближает только человечность. Действительно, эта новелла переработана и опубликована в 1948 году, а задумана и написана в 1943 году, когда миллионы людей страдали от разрушения государственных границ и вынужденного переселения.
Иногда наоборот, аллегорию Брэдбери следует понимать совершенно буквально. Например, книга «Something Wicked This Way Comes» – это вроде бы цитата из Шекспира («Жди дурного гостя»). Однако буквальный смысл проще: надвигается нечто вредное, и это – взросление, подростковая трансформация тела и души. Во времена пуританской морали многие люди воспринимали это трагично, как шаг к смерти. Страшный татуированный великан – это молодой усатый верзила, в которого неизбежно должен превратиться ладный ребёнок. Подростка преследует ведьма на воздушном шаре (scrotum), оскверняющая крышу дома (психику), и только карусель и шутка могут победить тинейджерскую крутость и возвратить детскую чистоту. В этой книге мэтр оставил нам много интересных знаков и лучей истины.
Many Rays
Ray Douglas Bradbury (August 22, 1920 – June 5, 2012)
Некоторые вещи Брэдбери – это пророчества, прорывы в прошлое и будущее. Например, в рассказе «Вельд» (The Veldt) он каким-то образом постиг главнейший фактор антропогенеза. Гоминиды дружили со львами, очищая их от паразитов. За это крупные кошки не истребили гоминид. Но подружиться могли только дети и львята. Приближаясь, эти страшные хищники издавали особый сигнал дружелюбия. Он лёг в основу ностратического обозначения человека – *man. Так эволюционировал ранний Homo sapiens. А в XXI веке, когда эволюционирует уже Homo electronicus, дети создали себе такие «комнаты-вельды», приватные физические и виртуальные пространства, куда даже родителям заходить опасно – сожрут. Но это секреты ультрасовременной антропологии. Как же их узнал Брэдбери? Неясно. Это другая тема.
Писатели и мастера герменевтики могли разгадывать литературные шарады, поэтому ценили, чествовали Брэдбери, вручали престижные награды. Но большинство рядовых читателей понимали только формальное содержание, а не глубину подразумеваний. И это массовое недопонимание было для Брэдбери трагедией.
ПЕРВЫЕ ОДУВАНЧИКИ
Многие знают книгу «Вино из одуванчиков» (Dandelion Wine, 1957). Трудно сосчитать её переводы и переиздания. Есть и экранизации. Когда я родился, фильм «Вино из одуванчиков» (1972) снял Родион Нахапетов. Неплохая зарисовка для тех лет. Я по малолетству фильм не оценил, а вот мама стала регулярно выбрасывать старый хлам. Однажды выкинула мой портфель, лежащий на пороге. И тут выяснилось, что без него ходить в школу гораздо удобнее...
Одуванчики мне в детстве очень нравились. На Камчатке это «подснежники» – в конце мая склоны над Городом покрываются сплошным золотым ковром. А других цветов и нет. В шестилетнем возрасте я оказался в камчатской деревне. Где ребята сказали, что варят из одуванчиков «мёд». А я был уже крупный натуралист, и знал, что это горькое растение, поэтому выразил скепсис. Мы пошли собирать одуванчики. Затем чья-то мамаша сварила этот «мёд». И мой скепсис подтвердился. Во-первых, потребовалось собрать великое множество цветков, что было очень трудно. Во-вторых, «мёд» из цветков не давили: их просто промыли, а в воду добавили гору сахара. Это было нечестно, как «суп из топора». В-третьих, «мёд» оказался невкусный и некрасивый. Даже простая патока вкуснее. Там росла дивная жимолость, малина, княженика, роза, и собирать одуванчики казалось профанацией. В-четвёртых, выяснилось, что этот «мёд» и сами деревенские не едят, а осенью делают из него бражку. Или даже ликёр. Но никак не "вино"!
Через пару лет, будучи в той же деревне, я в сельской библиотеке прочёл книгу Брэдбери. И удивился совпадениям. Откуда он знал, что мы собирали цветки? Мне уже было известно, что американцы делают виноградное вино и кленовый сироп, одуванчики у них толком не растут, а нашим «мёдом» они точно побрезгуют. Больше похоже, что Брэдбери писал про нас, а не про типичную штатовскую молодёжь.
В начале книги есть папоротник и Дуглас собирает дикий виноград в лесу, и чего-то боится. Мы тоже собирали в лесу ягоды и папоротник, а боялись – медведя. В лиственничнике их довольно много. Я подметил закономерность: где есть жимолость, всегда безумное количество комаров. Откуда, зачем? Медведя ждут.
В книге дедушка подвесил качели для Дугласа. И началось лето. А когда в Козыревск приехал я, тоже началось лето, потому что там зеленее, чем в Городе. И тут вышел Петрович и тоже подвесил качели. Мне ничего не сказал, а стал кататься сам. Затем ушёл. Он вообще со мной не разговаривал. Много чести.
Другой символ начала лета в книге - семья Дугласа расположилась на веранде, мужчины сняли пиджаки. А передо мной тоже на летней кухне расположились Петрович и мужики из госкомхоза, и нажарив горбушу, достали стаканы и бутылки. Это был конец 70-х. Осенью я пошёл в первый класс, а Петрович поплыл на лодке по ледяной реке и утонул.
В книге был летний лёд, а у нас был летний снег в горах. В книге был последний трамвай, а я ездил в трамвае столько, что всё проклял. В книге Дуга покидает друг, и у меня бывало, и не раз.
Дуглас играл в овраге. И я тоже играл в овраге – с самых первых лет жизни. Уходил туда из песочницы. Меня манил этот огромный южный овраг, уходящий вдаль, к берегам Амура и безграничным пространствам Китая. Там цвёл бурьян, кормились бронзовки и шмели. Затем они взмывали и улетали в Хэйлунцзян. Я с ними дружил. А в десятилетнем возрасте я играл в другом овраге, который вёл к Тихому океану. Там росли ольха, чемерица и камчатский борщевик. С этими впечатлениями перекликались две книги: «До свиданья, Овраг» и «Вино из одуванчиков».
Одна строка вызывала у меня особое волнение: «Где-то далеко, по смутному, озарённому луной лесу над виадуком, потом внизу, по долине, прогрохотал поезд, он отчаянно свистел, точно безыменный железный зверь заблудился в ночи.» Очень сильно сказано! И она воплотилась через много лет, когда я был вынужден зимой и летом ходить по ветке между «Нижними котлами» и Окружной. Иногда сзади накатывал тепловоз. Впрочем, я был так шустёр, что успевал добежать быстрее.
Дуглас мечтает купить новые теннисные туфли. Я тоже изведал пружинистость новой спортивной обуви, и бегал быстрее всех. В его блокноте были «Открытия и откровения», «Обряды и обыкновенности», и про всё, что случилось в первый раз. А у меня в школьных блокнотах были только факты по биологии и поп-музыке. Зато сейчас я пишу именно то, что намеревался писать Дуглас Сполдинг.
В книге был типичный саспенс – Душегуб в овраге. И я тоже в детстве боялся Душегуба: меня пугали, что компрачикосы украдут и разрежут на органы. Кстати, имелись основания. А став взрослым, я уже боялся, что теперь меня самого примут за Душегуба (когда пойду исследовать речные поймы) - и тоже зарежут ножницами, по ошибке. Такая вот у нас жизнь.
Было и много других совпадений. В общем, эта книга мне очень близка. Сейчас я это выяснил посредством археологии души. Но, разумеется, Брэдбери писал не для меня, а для себя – и своих американских читателей. Мы прочли эту книгу лишь потому, что Эдварда Иосифовна Кабалевская (1911-1981) сделала хороший, поэтичный перевод. Однако я теперь могу расшифровать и глубинный смысл книги.
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ СОЛИПСИЗМ
Это не сюжетное повествование, и не мемуары, а исследование по онтологии, рефлексия хронологии и танатологии, интроспекции и психоанализу. Герои этой книги – люди вообще, как дети природы и Божьи дети. Если они это поймут, то почувствуют счастье, будто всегда на летних каникулах.
Дуглас, командующий пробуждением города, это не только красивая сценка, но и пример экзистенциального солипсизма. Человек существует сам в себе, остальное - умвёльт, картина мира. Мир пробуждается только потому, что ты пробуждаешь его в своём сознании, управляя восприятием и осмыслением.
Лейтмотив книги – археология души, ретроспектива, анализ хода времени и вообще Хронос. Старая миссис Бентли – это аллегория необратимой стадиальности жизни. Старик вовсе не является «тем же человеком», что и ребёнок. Об этом знали с древности. Всё течёт, всё изменяется, panta rhei. В одну реку нельзя войти дважды. Но современные люди стали отождествлять старика и младенца, как одну личность, на основе юридических принципов. И зачастую это приводит к большим разочарованиям. Памятные сувениры не нужны. Ими нельзя доказать свою принадлежность к прошлому «Я», это фальшь.
Мысленные воспоминания важнее памятного хлама. Эту идею символизирует полковник Фрилей. Дуглас делает открытие, что полковник - «машина времени». Один из самых сильных моментов в мировой литературе - когда полковник слушает по телефону шум улицы в Мехико, и всё завершается: «Где-то за две тысячи миль закрылось окно». На самом деле это танатологический символ. Улица в Мехико не существует, это предсмертный шум воспоминаний. Захлопнутое окно – ставшая безмерно далёкой земная жизнь. А Дуглас, вынувший телефон из застывших пальцев старика, это ангел, уносящий душу.
Необратимо и взросление. Дугласа покидает друг Джон Хаф, но и здесь сокрыта аллегория – это уезжает детская половина жизни, ведь «Huff – Half» звучит одинаково. Поэтому автор одновременно очень детально описывает внешность Джона, но Дуглас не может вспомнить цвет его глаз. Так человек знает себя в зеркале, но спрашивает «как я выгляжу». В этой главе есть и мистическое откровение, причём огромной глубины: «Джон Хаф был единственным божеством, которое обитало в Гринтауне, штат Иллинойс, в двадцатом веке». Это солипсическая сверхценность индивида, плюс автор откуда-то узнал одну из самых сокровенных и важных гностических истин, которую никому знать не полагается.
Почему в книге они выбивают ковёр жизни, ковёр пространства, ковёр бытия? Полагаю, это метафора психотерапии, переосмысление своей судьбы, и очищение от зажимов, пятен и застарелых обид. В то время было очень модно.
МАШИНА СЧАСТЬЯ
А что такое «Машина счастья Лео Ауфмана»? Полагаю, это архив. Писатель разбирает старые письма, дневники, фотографии, которые бережно хранил, ностальгирует. Но оказывается, что это причиняет ему только боль. Лучше иметь воспоминания в голове, чем напоминания на чердаке.
Но здесь есть и более глубокая герменевтическая перспектива. «Машина счастья» – это пророчество. В ХХI веке оно воплотилось. Машина счастья есть машина счётная, компьютер. Планшеты, широкие экраны и всяческие гаджеты стали заменять людям источник жизненного и динамичного счастья. Но и Ауфман понял, что счастье – это просто жить в доме с семьёй, пить чай на веранде, выбивать ковры, бегать в овраге. А наши «машины счастья» сделали это невозможным. Они отнимают всё внимание и взрослых, и детей. Встретившись на веранде, вместо общения, все уткнутся в экраны.
У Брэдбери есть момент, где «Машина счастья» похищает душу сына: «Внезапно у Саула в окне колыхнулось что-то белое. Сердце Лео бешено заколотилось. Но он сейчас же понял – это всего лишь ветром подхватило белую занавеску. А ему показалось – что-то нежное, трепетное выпорхнуло в ночь, словно сама душа мальчика вылетел из окна. И Лео Ауфман невольно вскинул руки, словно хотел поймать её и втолкнуть обратно в спящий дом.»
Это не футурология, а подлинное пророчество – малозаметное и завуалированное. Главная проблема современности – гаджеты отнимают живую душу. Отец не может пообщаться с сыном, потому что тот ковыряется в телефоне. Смартфоне? Айфоне? Я в этой фене уже не разбираюсь. Поэтому не о чем нам общаться. Интересы разошлись. Расползлись. Все заняты: обслуживают машинерию. На эту экзистенциальную проблему жалуются миллионы людей. Но в начале 1950-х об этом ещё понятия не имели. А Брэдбери почувствовал.
Писатель знал о своём ясновидении, и утверждал, что надо не сочинять рассудком, а творить подсознанием. В книге есть аллегория интуитивного творчества – бабушка на кухне. Это никакая не бабушка, а сам писатель-творец, который смешивает ингредиенты по наитию, сыплет соль в компот, а получает шедевр. Если же "тётя Роза" наведёт порядок и прикажет следовать рецептуре, получится несъедобно.
СУБЛИМАЦИЯ ТРАГЕДИЙ
Автор не скрывает, что книга «Вино из одуванчиков» посвящена семье Брэдбери – но она вовсе не документирует события их жизни. Родители, Эстер Моберг-Брэдбери и Леонард Сполдинг Брэдбери, назвали сына Рэй Дуглас Брэдбери. (Говорят, что Моберг хотела дать левантийское имя — Reef, но в семье закрепилось прозвище Ray – «луч», и оно вошло в документы. Физиогномика это подтверждает.) Таким образом, Дуглас Сполдинг – это официальное имя и патроним самого автора.
Рэй был настолько чутким человеком, что тяжёлые впечатления породили у него фобии. В детстве он стал очевидцем смертельной автомобильной аварии. И всю жизнь не любил автомобиль, не садился за руль (хотя спокойно ездил на роликах и велосипеде, что не менее опасно). Вот почему в книге «Вино из одуванчиков» есть драматическая сцена, где Роберта и Ферн покупают автомобиль, сбивают человека, а затем в страхе удирают. «Устрашающий глухой удар. … Мистер Куотермейн лежал на тротуаре, немой и неподвижный.» Эта глава кажется ироничной, но для самого автора она была глубоко трагичной - робкой попыткой сублимации.
В детстве он многократно представлял себе, что мог бы оживить тех искалеченных людей, умолить Бога заставить их подняться как ни в чём не бывало. Но сумел сделать это лишь в книге, где сам был Творцом, и где изобразил себя в роли ангела-посланца: «Сейчас видел на улице Дугласа Сполдинга. Он просил передать вам обеим, чтобы вы не беспокоились: он всё видел и всё в порядке.» Это очень важные для автора слова. Заклинание - самовнушение.
Другая трагедия — смерть в семье Брэдбери. В 1916 году у них родились близнецы, но в 1918 году один из братьев, Сэм, умер - вероятно, от испанки (Asian flu epidemic). Рэй его не знал, так как родился в 1920 году, но слышал разговоры. А его сестра Элизабет, родившаяся в 1926 году, умерла через год от пневмонии. Семилетний Рэй тяжело переживал смерть сестры, вдобавок сочувствуя горюющей матери. У него даже развилась танатофобия, Рэй постоянно размышлял о смерти, старости, и сублимировал эту тему в своих книгах.
Вот почему «Вино из одуванчиков» имеет такой странный финал: «И этим сном окончилось лето тысяча девятьсот двадцать восьмого года». В 1928 году Рэю было всего восемь лет, то есть гораздо младше и Дугласа, и Тома. Про кого же он пишет? На самом деле, сыновья Сполдинг - это магический персонаж. Брэдбери там оживил своего брата Сэма (которому в 1928 году исполнилось бы как раз 12 лет), и постарался поставить себя на его место. Какой была бы его жизнь? В постоянном общении с братьями? И поэтому Дуг почти умирает от удушья. Персонаж книги – тандем Dug + Tom (Sam + Ray). И поэтому персонажи часто испытывает смутный страх (отражая смятение автора), хотя шустрым подросткам это не было свойственно.
Наконец, в начале книги записано посвящение некоему Уолтеру А. Брэдбери. Якобы в 1949 году первую новеллу Рэю помог опубликовать редактор Doubleday, однофамилец Walter Bradbury. Такая книга действительно была издана (The Martial Chronicles. Doubleday: May, 4, 1950). И «Даблдей» – огромное издательство. Но нигде больше не говорится про Уолтера Брэдбери, хотя редактору надо ставить своё имя на публикации. Я подозреваю, что это посвящение — авторская мистификация. Если Брэдбери всё время писал мистику и фантастику, и отличался чудачествами, абсурдно думать, что он был сухой реалист и атеист.
ПРОРОК ИОНА
Когда Дуглас болеет и умирает от удушья, к нему ночью является старьёвщик Джонас, и приносит целительный воздух. Для чего эти фантазии? Я полагаю, что Mr. Jonas – это библейский пророк Иона, который задыхался в чреве китовом, и сумел выбраться на берег. А чистейший воздух в бутылках – это истина в свитках. Она действительно помогает в духоте лжи. А почему же мистер Джонас - старьёвщик? Надо подумать. Да потому что «Книга Ионы» – это «старьё»! Кто сейчас будет это читать? Только герменевт-литератор способен оценить, что вся эта библейская рухлядь содержит глубочайшие и важнейшие откровения.
А Брэдбери был пророк и по складу личности, и по текстам. Вот он пишет от имени ребёнка: «Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир. И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет. Я ЖИВОЙ, подумал он.» – Такой нуминозный экзистенциализм способен испытывать только пророк.
СИМВОЛИКА ЗАГЛАВИЯ
Можно ли истолковать символику заглавия – «Вино из одуванчиков»? Это явно не напиток, а символ. В книге дедушка протестует, чтобы газон засеивали газонной травой, которая якобы задавит все одуванчики. Даже платит деньги, чтобы семена выкинули. Это смешно: Taraxacum – мощный сорняк, корневищный и семенной. Злаковая трава его не одолеет. Следовательно, одуванчики – не растение, а символ: скоротечность жизни и подрастающего поколения. Сначала он как цыплёнок. Затем вдруг закрывается. А когда откроется – уже белый, седой. Дунет ветер, и одуванчик - лысый. Без детей и внуков семья грустит. Она может только стареть.
Фонетика тоже имеет значение. «Dandelion Wine» звучит почти так же, как «Dandy Lion Vine». Автор это прекрасно слышал. Выражение «светский лев» у американцев не в ходу, но в Европе XIX века оно использовалось активно. Рэй одевался не без щегольства, и был куда больше похож на льва, чем на собачку. Следовательно, он понимал заголовок не только как «Вино из одуванчиков», но и как «лоза воспоминаний, оплетающая старого льва». Действительно, вся эта книга – поток ностальгии, воспоминания горьковатые, как одуванчик, причём воспоминания кинематографические, порциями. Братья не пили никакого «вина из одуванчиков» – они просто упивались жизнью, играли, сострадали. А старый человек может извлекать воспоминания, как вино из погреба, настоявшееся мудрое понимание, что происходило в прошлом.
Только сейчас я понял. Вино из одуванчиков – это слёзы. Говорят, что Брэдбери был очень сентиментальным, ранимым и часто плакал. Значит, когда он писал эту книгу, то обливался слезами. Это был ещё довольно молодой человек (36 лет), но уже глубоко понимал психологию старости, и утраты детства. Такое бывает, но нечасто.
РАССТАВАНИЕ С ЗЕМЛЁЙ
Брэдбери писал про смерть, про путешествия к далёким мирам, про технологии будущего, но сам всего этого боялся. Он ведь был нездоровый человек. В 1940-х двадцатилетнего парня признали негодным к военной службе, хотя было не до церемоний – США вела кровопролитную войну на два фронта. Пожилой Брэдбери – очень близорукий, инфантильный, тучный. Проявления автофобии, танатофобии, агорафобии. Однако его мощнейший интеллект, его бодрствующий мозг, его магия оздоравливали тело, позволив прожить очень долгую жизнь – 91 год, и побывать в двух веках, тысячелетиях и даже эрах.
Рэй так боялся смерти и расставания с землёй, что силою воли отодвигал этот миг. И за это время он набрал огромную силу. Он не умер, а вознёсся душой. Многие чувствуют его живое присутствие в ноосфере (я как-то читал это на одном американском форуме). Ночью приехал мистер Джонас и увёз старое тело на колеснице. А дух Рэй стал великан, свет во тьме, как мистер Дарк, покрытый татуировками своих персонажей и письмен. Золотоглазые фотоны влекут его сквозь космос мысли, как колесницу Джаггернаута.
Я у него в долгу. Теперь предстоит рассказать смысл книги «451 по Фаренгейту» – почему автор не ошибся в числах, и предсказал истину с физико-химической точностью.
Ах вот, что за дикая вечеринка с толстым весельчаком мне вчера приснилась. Я не разглядел долговязого в левом верхнем углу. Sorry.
Nabokov, Vladimir. Speak, Memory. 1943-1951
Bradbury, Ray. Dandelion Wine. 1957
Методология - литературная антропология, антропогерменевтика. Текст объёмный, и понятен тем, кто прочёл все упомянутые книги.
ГЕНИЙ ИНОСКАЗАНИЙ
Рэй Брэдбери — признанный мэтр литературы, и потому человек умнейший и тонкий. Чтобы выдержать стилистику, он насыщал свои произведения атрибутами «научной фантастики» (космические полёты, другие планеты, приборы, магия). Но в глубину закладывал вполне земной, философский и экзистенциальный смысл, размышления о судьбе людей и мира. Фантастика – стилистический приём, метафора.
Брэдбери — сложный писатель, гений иносказаний. Его произведения нельзя интерпретировать напрямую. И конечно, в идеале всегда нужно обращаться к оригинальному тексту, подмечать игру слов, и видеть с точки зрения автора: эрудированного американского джентльмена, чьё взросление пришлось на 1930-е.
Например, «Марсианские хроники» – вовсе не про планету Марс, а о проблемах колонизации и культурной диффузии на Земле. Или рассказ «И всё-таки наш» («The Shape of Things», про голубую пирамидку) – это про насущную проблему 1940-х, перемещение граждан из одного строя в другой, из капитализма в социализм, или наоборот. Людей кардинально разобщает политика, а сближает только человечность. Действительно, эта новелла переработана и опубликована в 1948 году, а задумана и написана в 1943 году, когда миллионы людей страдали от разрушения государственных границ и вынужденного переселения.
Иногда наоборот, аллегорию Брэдбери следует понимать совершенно буквально. Например, книга «Something Wicked This Way Comes» – это вроде бы цитата из Шекспира («Жди дурного гостя»). Однако буквальный смысл проще: надвигается нечто вредное, и это – взросление, подростковая трансформация тела и души. Во времена пуританской морали многие люди воспринимали это трагично, как шаг к смерти. Страшный татуированный великан – это молодой усатый верзила, в которого неизбежно должен превратиться ладный ребёнок. Подростка преследует ведьма на воздушном шаре (scrotum), оскверняющая крышу дома (психику), и только карусель и шутка могут победить тинейджерскую крутость и возвратить детскую чистоту. В этой книге мэтр оставил нам много интересных знаков и лучей истины.
Many Rays
Ray Douglas Bradbury (August 22, 1920 – June 5, 2012)
Некоторые вещи Брэдбери – это пророчества, прорывы в прошлое и будущее. Например, в рассказе «Вельд» (The Veldt) он каким-то образом постиг главнейший фактор антропогенеза. Гоминиды дружили со львами, очищая их от паразитов. За это крупные кошки не истребили гоминид. Но подружиться могли только дети и львята. Приближаясь, эти страшные хищники издавали особый сигнал дружелюбия. Он лёг в основу ностратического обозначения человека – *man. Так эволюционировал ранний Homo sapiens. А в XXI веке, когда эволюционирует уже Homo electronicus, дети создали себе такие «комнаты-вельды», приватные физические и виртуальные пространства, куда даже родителям заходить опасно – сожрут. Но это секреты ультрасовременной антропологии. Как же их узнал Брэдбери? Неясно. Это другая тема.
Писатели и мастера герменевтики могли разгадывать литературные шарады, поэтому ценили, чествовали Брэдбери, вручали престижные награды. Но большинство рядовых читателей понимали только формальное содержание, а не глубину подразумеваний. И это массовое недопонимание было для Брэдбери трагедией.
ПЕРВЫЕ ОДУВАНЧИКИ
Многие знают книгу «Вино из одуванчиков» (Dandelion Wine, 1957). Трудно сосчитать её переводы и переиздания. Есть и экранизации. Когда я родился, фильм «Вино из одуванчиков» (1972) снял Родион Нахапетов. Неплохая зарисовка для тех лет. Я по малолетству фильм не оценил, а вот мама стала регулярно выбрасывать старый хлам. Однажды выкинула мой портфель, лежащий на пороге. И тут выяснилось, что без него ходить в школу гораздо удобнее...
Одуванчики мне в детстве очень нравились. На Камчатке это «подснежники» – в конце мая склоны над Городом покрываются сплошным золотым ковром. А других цветов и нет. В шестилетнем возрасте я оказался в камчатской деревне. Где ребята сказали, что варят из одуванчиков «мёд». А я был уже крупный натуралист, и знал, что это горькое растение, поэтому выразил скепсис. Мы пошли собирать одуванчики. Затем чья-то мамаша сварила этот «мёд». И мой скепсис подтвердился. Во-первых, потребовалось собрать великое множество цветков, что было очень трудно. Во-вторых, «мёд» из цветков не давили: их просто промыли, а в воду добавили гору сахара. Это было нечестно, как «суп из топора». В-третьих, «мёд» оказался невкусный и некрасивый. Даже простая патока вкуснее. Там росла дивная жимолость, малина, княженика, роза, и собирать одуванчики казалось профанацией. В-четвёртых, выяснилось, что этот «мёд» и сами деревенские не едят, а осенью делают из него бражку. Или даже ликёр. Но никак не "вино"!
Через пару лет, будучи в той же деревне, я в сельской библиотеке прочёл книгу Брэдбери. И удивился совпадениям. Откуда он знал, что мы собирали цветки? Мне уже было известно, что американцы делают виноградное вино и кленовый сироп, одуванчики у них толком не растут, а нашим «мёдом» они точно побрезгуют. Больше похоже, что Брэдбери писал про нас, а не про типичную штатовскую молодёжь.
В начале книги есть папоротник и Дуглас собирает дикий виноград в лесу, и чего-то боится. Мы тоже собирали в лесу ягоды и папоротник, а боялись – медведя. В лиственничнике их довольно много. Я подметил закономерность: где есть жимолость, всегда безумное количество комаров. Откуда, зачем? Медведя ждут.
В книге дедушка подвесил качели для Дугласа. И началось лето. А когда в Козыревск приехал я, тоже началось лето, потому что там зеленее, чем в Городе. И тут вышел Петрович и тоже подвесил качели. Мне ничего не сказал, а стал кататься сам. Затем ушёл. Он вообще со мной не разговаривал. Много чести.
Другой символ начала лета в книге - семья Дугласа расположилась на веранде, мужчины сняли пиджаки. А передо мной тоже на летней кухне расположились Петрович и мужики из госкомхоза, и нажарив горбушу, достали стаканы и бутылки. Это был конец 70-х. Осенью я пошёл в первый класс, а Петрович поплыл на лодке по ледяной реке и утонул.
В книге был летний лёд, а у нас был летний снег в горах. В книге был последний трамвай, а я ездил в трамвае столько, что всё проклял. В книге Дуга покидает друг, и у меня бывало, и не раз.
Дуглас играл в овраге. И я тоже играл в овраге – с самых первых лет жизни. Уходил туда из песочницы. Меня манил этот огромный южный овраг, уходящий вдаль, к берегам Амура и безграничным пространствам Китая. Там цвёл бурьян, кормились бронзовки и шмели. Затем они взмывали и улетали в Хэйлунцзян. Я с ними дружил. А в десятилетнем возрасте я играл в другом овраге, который вёл к Тихому океану. Там росли ольха, чемерица и камчатский борщевик. С этими впечатлениями перекликались две книги: «До свиданья, Овраг» и «Вино из одуванчиков».
Одна строка вызывала у меня особое волнение: «Где-то далеко, по смутному, озарённому луной лесу над виадуком, потом внизу, по долине, прогрохотал поезд, он отчаянно свистел, точно безыменный железный зверь заблудился в ночи.» Очень сильно сказано! И она воплотилась через много лет, когда я был вынужден зимой и летом ходить по ветке между «Нижними котлами» и Окружной. Иногда сзади накатывал тепловоз. Впрочем, я был так шустёр, что успевал добежать быстрее.
Дуглас мечтает купить новые теннисные туфли. Я тоже изведал пружинистость новой спортивной обуви, и бегал быстрее всех. В его блокноте были «Открытия и откровения», «Обряды и обыкновенности», и про всё, что случилось в первый раз. А у меня в школьных блокнотах были только факты по биологии и поп-музыке. Зато сейчас я пишу именно то, что намеревался писать Дуглас Сполдинг.
В книге был типичный саспенс – Душегуб в овраге. И я тоже в детстве боялся Душегуба: меня пугали, что компрачикосы украдут и разрежут на органы. Кстати, имелись основания. А став взрослым, я уже боялся, что теперь меня самого примут за Душегуба (когда пойду исследовать речные поймы) - и тоже зарежут ножницами, по ошибке. Такая вот у нас жизнь.
Было и много других совпадений. В общем, эта книга мне очень близка. Сейчас я это выяснил посредством археологии души. Но, разумеется, Брэдбери писал не для меня, а для себя – и своих американских читателей. Мы прочли эту книгу лишь потому, что Эдварда Иосифовна Кабалевская (1911-1981) сделала хороший, поэтичный перевод. Однако я теперь могу расшифровать и глубинный смысл книги.
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ СОЛИПСИЗМ
Это не сюжетное повествование, и не мемуары, а исследование по онтологии, рефлексия хронологии и танатологии, интроспекции и психоанализу. Герои этой книги – люди вообще, как дети природы и Божьи дети. Если они это поймут, то почувствуют счастье, будто всегда на летних каникулах.
Дуглас, командующий пробуждением города, это не только красивая сценка, но и пример экзистенциального солипсизма. Человек существует сам в себе, остальное - умвёльт, картина мира. Мир пробуждается только потому, что ты пробуждаешь его в своём сознании, управляя восприятием и осмыслением.
Лейтмотив книги – археология души, ретроспектива, анализ хода времени и вообще Хронос. Старая миссис Бентли – это аллегория необратимой стадиальности жизни. Старик вовсе не является «тем же человеком», что и ребёнок. Об этом знали с древности. Всё течёт, всё изменяется, panta rhei. В одну реку нельзя войти дважды. Но современные люди стали отождествлять старика и младенца, как одну личность, на основе юридических принципов. И зачастую это приводит к большим разочарованиям. Памятные сувениры не нужны. Ими нельзя доказать свою принадлежность к прошлому «Я», это фальшь.
Мысленные воспоминания важнее памятного хлама. Эту идею символизирует полковник Фрилей. Дуглас делает открытие, что полковник - «машина времени». Один из самых сильных моментов в мировой литературе - когда полковник слушает по телефону шум улицы в Мехико, и всё завершается: «Где-то за две тысячи миль закрылось окно». На самом деле это танатологический символ. Улица в Мехико не существует, это предсмертный шум воспоминаний. Захлопнутое окно – ставшая безмерно далёкой земная жизнь. А Дуглас, вынувший телефон из застывших пальцев старика, это ангел, уносящий душу.
Необратимо и взросление. Дугласа покидает друг Джон Хаф, но и здесь сокрыта аллегория – это уезжает детская половина жизни, ведь «Huff – Half» звучит одинаково. Поэтому автор одновременно очень детально описывает внешность Джона, но Дуглас не может вспомнить цвет его глаз. Так человек знает себя в зеркале, но спрашивает «как я выгляжу». В этой главе есть и мистическое откровение, причём огромной глубины: «Джон Хаф был единственным божеством, которое обитало в Гринтауне, штат Иллинойс, в двадцатом веке». Это солипсическая сверхценность индивида, плюс автор откуда-то узнал одну из самых сокровенных и важных гностических истин, которую никому знать не полагается.
Почему в книге они выбивают ковёр жизни, ковёр пространства, ковёр бытия? Полагаю, это метафора психотерапии, переосмысление своей судьбы, и очищение от зажимов, пятен и застарелых обид. В то время было очень модно.
МАШИНА СЧАСТЬЯ
А что такое «Машина счастья Лео Ауфмана»? Полагаю, это архив. Писатель разбирает старые письма, дневники, фотографии, которые бережно хранил, ностальгирует. Но оказывается, что это причиняет ему только боль. Лучше иметь воспоминания в голове, чем напоминания на чердаке.
Но здесь есть и более глубокая герменевтическая перспектива. «Машина счастья» – это пророчество. В ХХI веке оно воплотилось. Машина счастья есть машина счётная, компьютер. Планшеты, широкие экраны и всяческие гаджеты стали заменять людям источник жизненного и динамичного счастья. Но и Ауфман понял, что счастье – это просто жить в доме с семьёй, пить чай на веранде, выбивать ковры, бегать в овраге. А наши «машины счастья» сделали это невозможным. Они отнимают всё внимание и взрослых, и детей. Встретившись на веранде, вместо общения, все уткнутся в экраны.
У Брэдбери есть момент, где «Машина счастья» похищает душу сына: «Внезапно у Саула в окне колыхнулось что-то белое. Сердце Лео бешено заколотилось. Но он сейчас же понял – это всего лишь ветром подхватило белую занавеску. А ему показалось – что-то нежное, трепетное выпорхнуло в ночь, словно сама душа мальчика вылетел из окна. И Лео Ауфман невольно вскинул руки, словно хотел поймать её и втолкнуть обратно в спящий дом.»
Это не футурология, а подлинное пророчество – малозаметное и завуалированное. Главная проблема современности – гаджеты отнимают живую душу. Отец не может пообщаться с сыном, потому что тот ковыряется в телефоне. Смартфоне? Айфоне? Я в этой фене уже не разбираюсь. Поэтому не о чем нам общаться. Интересы разошлись. Расползлись. Все заняты: обслуживают машинерию. На эту экзистенциальную проблему жалуются миллионы людей. Но в начале 1950-х об этом ещё понятия не имели. А Брэдбери почувствовал.
Писатель знал о своём ясновидении, и утверждал, что надо не сочинять рассудком, а творить подсознанием. В книге есть аллегория интуитивного творчества – бабушка на кухне. Это никакая не бабушка, а сам писатель-творец, который смешивает ингредиенты по наитию, сыплет соль в компот, а получает шедевр. Если же "тётя Роза" наведёт порядок и прикажет следовать рецептуре, получится несъедобно.
СУБЛИМАЦИЯ ТРАГЕДИЙ
Автор не скрывает, что книга «Вино из одуванчиков» посвящена семье Брэдбери – но она вовсе не документирует события их жизни. Родители, Эстер Моберг-Брэдбери и Леонард Сполдинг Брэдбери, назвали сына Рэй Дуглас Брэдбери. (Говорят, что Моберг хотела дать левантийское имя — Reef, но в семье закрепилось прозвище Ray – «луч», и оно вошло в документы. Физиогномика это подтверждает.) Таким образом, Дуглас Сполдинг – это официальное имя и патроним самого автора.
Рэй был настолько чутким человеком, что тяжёлые впечатления породили у него фобии. В детстве он стал очевидцем смертельной автомобильной аварии. И всю жизнь не любил автомобиль, не садился за руль (хотя спокойно ездил на роликах и велосипеде, что не менее опасно). Вот почему в книге «Вино из одуванчиков» есть драматическая сцена, где Роберта и Ферн покупают автомобиль, сбивают человека, а затем в страхе удирают. «Устрашающий глухой удар. … Мистер Куотермейн лежал на тротуаре, немой и неподвижный.» Эта глава кажется ироничной, но для самого автора она была глубоко трагичной - робкой попыткой сублимации.
В детстве он многократно представлял себе, что мог бы оживить тех искалеченных людей, умолить Бога заставить их подняться как ни в чём не бывало. Но сумел сделать это лишь в книге, где сам был Творцом, и где изобразил себя в роли ангела-посланца: «Сейчас видел на улице Дугласа Сполдинга. Он просил передать вам обеим, чтобы вы не беспокоились: он всё видел и всё в порядке.» Это очень важные для автора слова. Заклинание - самовнушение.
Другая трагедия — смерть в семье Брэдбери. В 1916 году у них родились близнецы, но в 1918 году один из братьев, Сэм, умер - вероятно, от испанки (Asian flu epidemic). Рэй его не знал, так как родился в 1920 году, но слышал разговоры. А его сестра Элизабет, родившаяся в 1926 году, умерла через год от пневмонии. Семилетний Рэй тяжело переживал смерть сестры, вдобавок сочувствуя горюющей матери. У него даже развилась танатофобия, Рэй постоянно размышлял о смерти, старости, и сублимировал эту тему в своих книгах.
Вот почему «Вино из одуванчиков» имеет такой странный финал: «И этим сном окончилось лето тысяча девятьсот двадцать восьмого года». В 1928 году Рэю было всего восемь лет, то есть гораздо младше и Дугласа, и Тома. Про кого же он пишет? На самом деле, сыновья Сполдинг - это магический персонаж. Брэдбери там оживил своего брата Сэма (которому в 1928 году исполнилось бы как раз 12 лет), и постарался поставить себя на его место. Какой была бы его жизнь? В постоянном общении с братьями? И поэтому Дуг почти умирает от удушья. Персонаж книги – тандем Dug + Tom (Sam + Ray). И поэтому персонажи часто испытывает смутный страх (отражая смятение автора), хотя шустрым подросткам это не было свойственно.
Наконец, в начале книги записано посвящение некоему Уолтеру А. Брэдбери. Якобы в 1949 году первую новеллу Рэю помог опубликовать редактор Doubleday, однофамилец Walter Bradbury. Такая книга действительно была издана (The Martial Chronicles. Doubleday: May, 4, 1950). И «Даблдей» – огромное издательство. Но нигде больше не говорится про Уолтера Брэдбери, хотя редактору надо ставить своё имя на публикации. Я подозреваю, что это посвящение — авторская мистификация. Если Брэдбери всё время писал мистику и фантастику, и отличался чудачествами, абсурдно думать, что он был сухой реалист и атеист.
ПРОРОК ИОНА
Когда Дуглас болеет и умирает от удушья, к нему ночью является старьёвщик Джонас, и приносит целительный воздух. Для чего эти фантазии? Я полагаю, что Mr. Jonas – это библейский пророк Иона, который задыхался в чреве китовом, и сумел выбраться на берег. А чистейший воздух в бутылках – это истина в свитках. Она действительно помогает в духоте лжи. А почему же мистер Джонас - старьёвщик? Надо подумать. Да потому что «Книга Ионы» – это «старьё»! Кто сейчас будет это читать? Только герменевт-литератор способен оценить, что вся эта библейская рухлядь содержит глубочайшие и важнейшие откровения.
А Брэдбери был пророк и по складу личности, и по текстам. Вот он пишет от имени ребёнка: «Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир. И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет. Я ЖИВОЙ, подумал он.» – Такой нуминозный экзистенциализм способен испытывать только пророк.
СИМВОЛИКА ЗАГЛАВИЯ
Можно ли истолковать символику заглавия – «Вино из одуванчиков»? Это явно не напиток, а символ. В книге дедушка протестует, чтобы газон засеивали газонной травой, которая якобы задавит все одуванчики. Даже платит деньги, чтобы семена выкинули. Это смешно: Taraxacum – мощный сорняк, корневищный и семенной. Злаковая трава его не одолеет. Следовательно, одуванчики – не растение, а символ: скоротечность жизни и подрастающего поколения. Сначала он как цыплёнок. Затем вдруг закрывается. А когда откроется – уже белый, седой. Дунет ветер, и одуванчик - лысый. Без детей и внуков семья грустит. Она может только стареть.
Фонетика тоже имеет значение. «Dandelion Wine» звучит почти так же, как «Dandy Lion Vine». Автор это прекрасно слышал. Выражение «светский лев» у американцев не в ходу, но в Европе XIX века оно использовалось активно. Рэй одевался не без щегольства, и был куда больше похож на льва, чем на собачку. Следовательно, он понимал заголовок не только как «Вино из одуванчиков», но и как «лоза воспоминаний, оплетающая старого льва». Действительно, вся эта книга – поток ностальгии, воспоминания горьковатые, как одуванчик, причём воспоминания кинематографические, порциями. Братья не пили никакого «вина из одуванчиков» – они просто упивались жизнью, играли, сострадали. А старый человек может извлекать воспоминания, как вино из погреба, настоявшееся мудрое понимание, что происходило в прошлом.
Только сейчас я понял. Вино из одуванчиков – это слёзы. Говорят, что Брэдбери был очень сентиментальным, ранимым и часто плакал. Значит, когда он писал эту книгу, то обливался слезами. Это был ещё довольно молодой человек (36 лет), но уже глубоко понимал психологию старости, и утраты детства. Такое бывает, но нечасто.
РАССТАВАНИЕ С ЗЕМЛЁЙ
Брэдбери писал про смерть, про путешествия к далёким мирам, про технологии будущего, но сам всего этого боялся. Он ведь был нездоровый человек. В 1940-х двадцатилетнего парня признали негодным к военной службе, хотя было не до церемоний – США вела кровопролитную войну на два фронта. Пожилой Брэдбери – очень близорукий, инфантильный, тучный. Проявления автофобии, танатофобии, агорафобии. Однако его мощнейший интеллект, его бодрствующий мозг, его магия оздоравливали тело, позволив прожить очень долгую жизнь – 91 год, и побывать в двух веках, тысячелетиях и даже эрах.
Рэй так боялся смерти и расставания с землёй, что силою воли отодвигал этот миг. И за это время он набрал огромную силу. Он не умер, а вознёсся душой. Многие чувствуют его живое присутствие в ноосфере (я как-то читал это на одном американском форуме). Ночью приехал мистер Джонас и увёз старое тело на колеснице. А дух Рэй стал великан, свет во тьме, как мистер Дарк, покрытый татуировками своих персонажей и письмен. Золотоглазые фотоны влекут его сквозь космос мысли, как колесницу Джаггернаута.
Я у него в долгу. Теперь предстоит рассказать смысл книги «451 по Фаренгейту» – почему автор не ошибся в числах, и предсказал истину с физико-химической точностью.
Ах вот, что за дикая вечеринка с толстым весельчаком мне вчера приснилась. Я не разглядел долговязого в левом верхнем углу. Sorry.
Nabokov, Vladimir. Speak, Memory. 1943-1951
Bradbury, Ray. Dandelion Wine. 1957
Взято: Тут
1623