olalasmile
Опричнина 3.0. Какую «новую нефть» нашли российские элиты ( 1 фото )
Экономическая ситуация в России 2020 года до боли схожа с тем, что происходило в стране полтысячелетия назад, во времена Ивана Грозного. И тогда, и сейчас правящий класс оформляет свою власть в виде государства в государстве. И главная задача такого «государства элиты» — полный контроль над ресурсами, будь то сырье или финансы. Последние приобретают особое значение в современной России в свете падения доходов от экспорта энергоносителей
Впрошлом году замечательный российский историк Александр Эткинд в своей книге «Природа зла: сырье и государство» предложил блестящее описание опричнины времен Ивана Грозного как относительно эффективной локализованной хозяйственной системы, построенной вокруг конопляной торговли, которая велась через порты Белого моря. Проводя недвусмысленные параллели с сегодняшней Россией, автор изобразил жесткий политический режим следствием необходимости контроля за производством и экспортом критически важного ресурса, средства от которых подпитывали остальную, куда менее продуктивную экономику.
Я не могу не поддержать данное мнение, так как уже много было сказано, в том числе и мной, о том, насколько сильным является влияние добычи и экспорта сырья на российскую экономику. Гигантские сверхдоходы стали для элиты важнейшим побудительным мотивом укрепить контроль над страной в середине 2000-х годов и навсегда отказаться от любых мыслей о демократической смене власти и в целом о предоставлении населению каких бы то ни было прав реального политического участия. Однако картина современной «опричнины» кажется мне не ограниченной лишь «огораживанием» отдельной отрасли и перераспределением сырьевой ренты среди подданных. Я бы даже сказал, что ее не исчерпывает и добавление к пейзажу системы малоконтролируемых с правовой точки зрения силовых и судебных структур.
Иллюстрация: Morning Brew/Unsplash
Российская экономика начала XXI века представляет собой несколько более сложную структуру, чем 500 лет назад, и значительной частью этой дополнительной сложности она обязана финансовой и кредитной системе. В большинстве развитых стран эта система существенно дифференцирована в зависимости от риска тех или иных инвестиций, но в малой степени подвержена влиянию заемщиков или клиентов, независимо от их масштабности и тем более близости к политикам и власти. Более того, чем более конкурентной и рыночной является экономика, тем более простым оказывается доступ к необходимым для целей развития финансовым средствам. В России же сегодня все устроено совершенно иначе, и именно в этом наиболее отчетливо проявляются черты «Опричнины 3.0» — не ресурсной, а финансовой.
В центре российской экономической системы находятся ее основные бенефициары: «царь» и приближенная группа. «Опричнина 3.0» — это не только доступ к сырьевым доходам (главным их распорядителем является государство), но в гораздо большей степени к дешевым финансовым ресурсам. Значительная концентрация банков (в России на топ-пять финансовых институтов приходится 58% активов банковской системы против 43% в Соединенных Штатах) и их беспрецедентное огосударствление (в России четыре из пяти крупнейших финансовых институтов контролируются государством, тогда как в Америке — ни один) приводят к тому, что именно здесь возникает новая «отдельная экономика», в рамках которой приближенные к престолу корпорации получают необходимое им фондирование. Подобное положение дополняется затрудненностью вложения куда-либо, за исключением банковских депозитов и облигаций ведущих эмитентов, средств негосударственных пенсионных фондов и страховых компаний. В результате на самом верху бизнес-иерархии возникает существенный избыток ликвидности, снижающий цену заимствований. Во многом такому тренду поспособствовал и Банк России, который в последние годы откровенно манкировал функциями осуществления банковского надзора и включался в игру только тогда, когда недобросовестные банкиры исчезали с деньгами вкладчиков; результатом стал курс на максимальное укрупнение банков и провоцирование перетока средств клиентов в самые мощные (как правило, государственные) финансовые структуры.
Как показал в своей недавней работе Андрей Блохин, крупнейшие компании и банки образуют в России очень плотную смычку, стоимость рублевой ликвидности в рамках которой составляет в среднем не более 5%, в то время как для наиболее отдаленного от власти малого и среднего конкурентного бизнеса стоимость текущего фондирования может достигать 18–20% годовых и более. В результате оказывается, что ведущие корпорации и банки создают в масштабах страны искусственный дефицит денежных средств, выступая своего рода «пылесосом», в то время как конкурентные бизнесы существенно переплачивают за кредитные средства: расчеты автора указывают, что чистый «трансферт богатства» от конкурентных компаний к квазимонополиям составляет в России не менее 250 миллиардов рублей ежегодно. Я добавил бы, что складывающаяся система дополняется таким государственным регулированием финансовой сферы, при котором само функционирование малых и средних банков становится подчас нерентабельным, и они не имеют иного выбора, кроме как повышать ставки по кредитам своим клиентам. Это может показаться шуткой, но в США ставки средних банков по кредитам малому бизнесу (в среднем 5,96% годовых) сегодня ниже, чем у крупных (6,24% годовых) — просто потому, что «монстрам» не слишком хочется связываться с небольшими проектами, а стоимость фондирования отличается в лучшем случае на доли процента.
Эта «перекошенная» банковская система дополняется в России крайней неразвитостью альтернативных финансовых инструментов. Согласно статистике Банка России, задолженность российских юридических лиц по кредитам банков составляла на 1 июля 2020 года 29,2 триллиона рублей, тогда как объем рынка облигаций, выпущенных организациями нефинансового сектора, — всего 7,45 триллиона, или всего 20% общих привлеченных средств. К тому же из них 4,11 триллиона приходилось на компании нефтегазовой отрасли. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что в условиях снижения банковских ставок по всему миру, а также невозможности для российских компаний кредитоваться в западных банках после 2014 года последние шесть лет на рынке наблюдается настоящий «облигационный бум». Впрочем, до показателей США России еще далеко — там из совокупной задолженности корпоративного сектора по состоянию на начало прошлого года в $9,3 триллиона облигации составляли 77,5%, а кредиты — лишь 22,5% (то есть ситуация была полностью противоположна российской). В такой системе крупные банки не встают стеной между отдельными вкладчиками и заемщиками — финансовые потоки замыкаются напрямую, что и обеспечивает экономике необходимую динамику, которой так не хватает нам. Я даже не говорю о привлечении средств через размещение акций, на котором практически живет американский высокотехнологичный сектор, но которое в России отсутствует — последнее первичное размещение акций российского эмитента на Московской бирже состоялось в 2017 году.
Современная Россия ушла далеко вперед от своих предшественниц. Поэтому и опричнина сегодня не такая, какой она была даже в прошлом веке
Пушнина и конопля, золото и нефть — эти сырьевые ресурсы обеспечивали Россию много веков. Однако авторитарный режим в нашей стране не заканчивался и тогда, когда с их экспортом возникали существенные трудности. В такие моменты — а их было немало — в стране возникали другие типы «опричнины». К ним можно отнести и сталинский ГУЛАГ, и колхозную систему эксплуатации крестьянства, и гипертрофированный оборонно-космический комплекс, на благо которого работала вся страна, но которой он сам за последние три четверти века ни разу не потребовался. На каждом новом «историческом витке» система становилась все более изощренной и сложной — но она всегда основывалась на ограничении степени свободы: личной либо предпринимательской. В XVI веке опричнина отделяла «производительную» часть страны от по сути бесполезной; в ХХ — закрепощенное в лагерях или на селе население от относительно свободного; в XXI она разделяет и защищает тех, кто делает «государево дело» в тепличных условиях, и тех, кто выживает в жестокой рыночной конкуренции на ограниченном потребительском спросе.
Когда сегодня российские власти говорят, что люди — это «новая нефть», они имеют в виду именно этот новый, мягкий тип финансовой опричнины, «Опричнину 3.0». В ней крупные корпорации выживают либо на природной ренте, либо на обслуживании государственного заказа, перераспределяя в свою пользу огромные финансовые средства — и через монопольно высокие цены и тарифы, и через налоги, и через высасывание вкладов населения в крупные банки. В результате функционирования такой финансовой схемы (в рамках которой, разумеется, Банк России в любой момент готов потратить дополнительные триллионы на поддержку «системообразующих» финансовых учреждений) создается «двухсекторная» экономика, которая даже при снижении притока нефтедолларов останется достаточно прочной. Да, она не принесет ни модернизации, ни увеличения конкуренции, ни даже повышения реальных доходов — но само взаимодействие «привилегированного» и «подавленного» секторов создает то равновесие, которое может существовать довольно долгое время.
Современная Россия — не стоит этого отрицать — ушла далеко вперед от своих предшественниц. Власти сегодня авторитарными методами управляют страной с открытыми границами, свободным информационным пространством и людьми, намного менее связанными разного рода табу и ограничениями, чем жители многих западных стран. Поэтому и опричнина сегодня не такая, какой она была много столетий назад и даже в прошлом веке — но это не означает, что она стала менее жесткой и служит власти менее эффективно. И в те, и в нынешние времена сложившаяся структура экономики находит свое отражение в политической системе, которая, по сути, состоит только из одного органа, своего рода ближнего круга, концентрирующегося не вокруг «Избранной рады», а вокруг администрации, некоего аналога «Постельного приказа» и силовых структур, подобия «Государева полка». Все остальное, что мы видим в современной России, — во многом фейковые институции, не имеющие реального политического содержания и лишь закрепляющие результаты тех соглашений о разделе и распределении финансовых ресурсов, которые заключаются вдали от посторонних глаз. Оформительский характер этих институтов скрывает стремительную архаизацию всех сторон жизни российского общества, которое, увы, идет к такому же кризису, какой постиг русское государство на рубеже XVI и XVII веков: к неясной преемственности власти, к экономической разрухе и внешнеполитическим провалам.
Владислав Иноземцев
Впрошлом году замечательный российский историк Александр Эткинд в своей книге «Природа зла: сырье и государство» предложил блестящее описание опричнины времен Ивана Грозного как относительно эффективной локализованной хозяйственной системы, построенной вокруг конопляной торговли, которая велась через порты Белого моря. Проводя недвусмысленные параллели с сегодняшней Россией, автор изобразил жесткий политический режим следствием необходимости контроля за производством и экспортом критически важного ресурса, средства от которых подпитывали остальную, куда менее продуктивную экономику.
Я не могу не поддержать данное мнение, так как уже много было сказано, в том числе и мной, о том, насколько сильным является влияние добычи и экспорта сырья на российскую экономику. Гигантские сверхдоходы стали для элиты важнейшим побудительным мотивом укрепить контроль над страной в середине 2000-х годов и навсегда отказаться от любых мыслей о демократической смене власти и в целом о предоставлении населению каких бы то ни было прав реального политического участия. Однако картина современной «опричнины» кажется мне не ограниченной лишь «огораживанием» отдельной отрасли и перераспределением сырьевой ренты среди подданных. Я бы даже сказал, что ее не исчерпывает и добавление к пейзажу системы малоконтролируемых с правовой точки зрения силовых и судебных структур.
Иллюстрация: Morning Brew/Unsplash
Российская экономика начала XXI века представляет собой несколько более сложную структуру, чем 500 лет назад, и значительной частью этой дополнительной сложности она обязана финансовой и кредитной системе. В большинстве развитых стран эта система существенно дифференцирована в зависимости от риска тех или иных инвестиций, но в малой степени подвержена влиянию заемщиков или клиентов, независимо от их масштабности и тем более близости к политикам и власти. Более того, чем более конкурентной и рыночной является экономика, тем более простым оказывается доступ к необходимым для целей развития финансовым средствам. В России же сегодня все устроено совершенно иначе, и именно в этом наиболее отчетливо проявляются черты «Опричнины 3.0» — не ресурсной, а финансовой.
В центре российской экономической системы находятся ее основные бенефициары: «царь» и приближенная группа. «Опричнина 3.0» — это не только доступ к сырьевым доходам (главным их распорядителем является государство), но в гораздо большей степени к дешевым финансовым ресурсам. Значительная концентрация банков (в России на топ-пять финансовых институтов приходится 58% активов банковской системы против 43% в Соединенных Штатах) и их беспрецедентное огосударствление (в России четыре из пяти крупнейших финансовых институтов контролируются государством, тогда как в Америке — ни один) приводят к тому, что именно здесь возникает новая «отдельная экономика», в рамках которой приближенные к престолу корпорации получают необходимое им фондирование. Подобное положение дополняется затрудненностью вложения куда-либо, за исключением банковских депозитов и облигаций ведущих эмитентов, средств негосударственных пенсионных фондов и страховых компаний. В результате на самом верху бизнес-иерархии возникает существенный избыток ликвидности, снижающий цену заимствований. Во многом такому тренду поспособствовал и Банк России, который в последние годы откровенно манкировал функциями осуществления банковского надзора и включался в игру только тогда, когда недобросовестные банкиры исчезали с деньгами вкладчиков; результатом стал курс на максимальное укрупнение банков и провоцирование перетока средств клиентов в самые мощные (как правило, государственные) финансовые структуры.
Как показал в своей недавней работе Андрей Блохин, крупнейшие компании и банки образуют в России очень плотную смычку, стоимость рублевой ликвидности в рамках которой составляет в среднем не более 5%, в то время как для наиболее отдаленного от власти малого и среднего конкурентного бизнеса стоимость текущего фондирования может достигать 18–20% годовых и более. В результате оказывается, что ведущие корпорации и банки создают в масштабах страны искусственный дефицит денежных средств, выступая своего рода «пылесосом», в то время как конкурентные бизнесы существенно переплачивают за кредитные средства: расчеты автора указывают, что чистый «трансферт богатства» от конкурентных компаний к квазимонополиям составляет в России не менее 250 миллиардов рублей ежегодно. Я добавил бы, что складывающаяся система дополняется таким государственным регулированием финансовой сферы, при котором само функционирование малых и средних банков становится подчас нерентабельным, и они не имеют иного выбора, кроме как повышать ставки по кредитам своим клиентам. Это может показаться шуткой, но в США ставки средних банков по кредитам малому бизнесу (в среднем 5,96% годовых) сегодня ниже, чем у крупных (6,24% годовых) — просто потому, что «монстрам» не слишком хочется связываться с небольшими проектами, а стоимость фондирования отличается в лучшем случае на доли процента.
Эта «перекошенная» банковская система дополняется в России крайней неразвитостью альтернативных финансовых инструментов. Согласно статистике Банка России, задолженность российских юридических лиц по кредитам банков составляла на 1 июля 2020 года 29,2 триллиона рублей, тогда как объем рынка облигаций, выпущенных организациями нефинансового сектора, — всего 7,45 триллиона, или всего 20% общих привлеченных средств. К тому же из них 4,11 триллиона приходилось на компании нефтегазовой отрасли. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что в условиях снижения банковских ставок по всему миру, а также невозможности для российских компаний кредитоваться в западных банках после 2014 года последние шесть лет на рынке наблюдается настоящий «облигационный бум». Впрочем, до показателей США России еще далеко — там из совокупной задолженности корпоративного сектора по состоянию на начало прошлого года в $9,3 триллиона облигации составляли 77,5%, а кредиты — лишь 22,5% (то есть ситуация была полностью противоположна российской). В такой системе крупные банки не встают стеной между отдельными вкладчиками и заемщиками — финансовые потоки замыкаются напрямую, что и обеспечивает экономике необходимую динамику, которой так не хватает нам. Я даже не говорю о привлечении средств через размещение акций, на котором практически живет американский высокотехнологичный сектор, но которое в России отсутствует — последнее первичное размещение акций российского эмитента на Московской бирже состоялось в 2017 году.
Современная Россия ушла далеко вперед от своих предшественниц. Поэтому и опричнина сегодня не такая, какой она была даже в прошлом веке
Пушнина и конопля, золото и нефть — эти сырьевые ресурсы обеспечивали Россию много веков. Однако авторитарный режим в нашей стране не заканчивался и тогда, когда с их экспортом возникали существенные трудности. В такие моменты — а их было немало — в стране возникали другие типы «опричнины». К ним можно отнести и сталинский ГУЛАГ, и колхозную систему эксплуатации крестьянства, и гипертрофированный оборонно-космический комплекс, на благо которого работала вся страна, но которой он сам за последние три четверти века ни разу не потребовался. На каждом новом «историческом витке» система становилась все более изощренной и сложной — но она всегда основывалась на ограничении степени свободы: личной либо предпринимательской. В XVI веке опричнина отделяла «производительную» часть страны от по сути бесполезной; в ХХ — закрепощенное в лагерях или на селе население от относительно свободного; в XXI она разделяет и защищает тех, кто делает «государево дело» в тепличных условиях, и тех, кто выживает в жестокой рыночной конкуренции на ограниченном потребительском спросе.
Когда сегодня российские власти говорят, что люди — это «новая нефть», они имеют в виду именно этот новый, мягкий тип финансовой опричнины, «Опричнину 3.0». В ней крупные корпорации выживают либо на природной ренте, либо на обслуживании государственного заказа, перераспределяя в свою пользу огромные финансовые средства — и через монопольно высокие цены и тарифы, и через налоги, и через высасывание вкладов населения в крупные банки. В результате функционирования такой финансовой схемы (в рамках которой, разумеется, Банк России в любой момент готов потратить дополнительные триллионы на поддержку «системообразующих» финансовых учреждений) создается «двухсекторная» экономика, которая даже при снижении притока нефтедолларов останется достаточно прочной. Да, она не принесет ни модернизации, ни увеличения конкуренции, ни даже повышения реальных доходов — но само взаимодействие «привилегированного» и «подавленного» секторов создает то равновесие, которое может существовать довольно долгое время.
Современная Россия — не стоит этого отрицать — ушла далеко вперед от своих предшественниц. Власти сегодня авторитарными методами управляют страной с открытыми границами, свободным информационным пространством и людьми, намного менее связанными разного рода табу и ограничениями, чем жители многих западных стран. Поэтому и опричнина сегодня не такая, какой она была много столетий назад и даже в прошлом веке — но это не означает, что она стала менее жесткой и служит власти менее эффективно. И в те, и в нынешние времена сложившаяся структура экономики находит свое отражение в политической системе, которая, по сути, состоит только из одного органа, своего рода ближнего круга, концентрирующегося не вокруг «Избранной рады», а вокруг администрации, некоего аналога «Постельного приказа» и силовых структур, подобия «Государева полка». Все остальное, что мы видим в современной России, — во многом фейковые институции, не имеющие реального политического содержания и лишь закрепляющие результаты тех соглашений о разделе и распределении финансовых ресурсов, которые заключаются вдали от посторонних глаз. Оформительский характер этих институтов скрывает стремительную архаизацию всех сторон жизни российского общества, которое, увы, идет к такому же кризису, какой постиг русское государство на рубеже XVI и XVII веков: к неясной преемственности власти, к экономической разрухе и внешнеполитическим провалам.
Владислав Иноземцев
Взято: Тут
380