Последний форт в конце войны ( 19 фото )

Поводом к нижеследующим заметкам стал молдавский фильм «Последний форт», снятый режиссёром Василе Брескану в 1971 году.



Этот фильм на протяжении десятилетий искали многие – в связи с тем, что в нём последний раз на экране появилась Лина Бракните – но «Последний форт» был неуловим. Даже не было толком известно, о чём он. Ну, вот – «Молдова-фильм», а вы знаете, какая репутация была у национальных кинематографий. Особенно у «Молдова-фильм», продуцировавшей в основном китчевые полумюзиклы и – в лучшем случае – маловразумительные мелодрамы из жизни советских колхозников. В общем, предполагалось, что фильм «Последний форт», несмотря на несравненную Лину, это какой-то жуткий отстой, потому и не на экранах, потому и не на слуху. Потому и найти его невозможно. Подобные предположения подпитывались ещё тем, что предыдущий фильм с участием Лины, «Море нашей надежды» 1971 года, был очень плох и кинематографичность там возникала всего-то на несколько минут, с появлением Лины в домашнем халатике в третьестепенной эпизодической роли.

Однако, не так давно, «Последний форт» оказался доступен для просмотра и анализа. И выяснилось, что он, хоть не эпохален по своим качествам, сделан крепко, ясно, жёстко. Выше среднего уровня. Много лучше большинства советских фильмов, шедших в прокате. Тем не менее – оказался задвинут. Почему? Ответ на этот вопрос очень интересный.

Дело в том, что «Последний форт» относится к числу кинокартин, повествующих о «нулевом годе» Европы, о том моменте, когда нацистская Германия перестала существовать и миллионы людей должны были выбрать себе будущее. К этой теме обращались многие авторы, вплоть до гениального Роберто Росселини и блистательного Конрада Вольфа, в числе прочих были и советские режиссёры.




Это неудивительно, потому что при Хрущеве во ВГИКе училось большое количество демобилизовавшихся лейтенантов-фронтовиков. Тема конца большой войны была для них исполнена почти болезненного интереса. Самый яркий фильм этого направления – «Мир входящему» Алова и Наумова, в котором о финале массовой бойни и начале мирной жизни объявлялось с яростной энергией. Это был манифест пацифизма, проклятие войне и призыв «жить по-человечески». Год выхода на экраны – 1961. Н-да... В моём детстве и в моей юности этого мощного, увлекательного, блистательно снятого фильма не было. Алов и Наумов к 70-м годам стали киногенералами и представляли публике помпезное советское кино с реверансами сталинизму. Полагаю, они были рады вычеркнуть свою раннюю работу из фильмографии.

Декларации, подобные «Мир входящему, в советской кинематографии были заменены такими картинами, как «Был месяц май» Марлена Хуциева, в 1970 году ненадолго спустившегося с академических высот для этого небольшого, но яркого фильма.




В чём разница? Алов, Наумов и их сценарист Леонид Зорин (он, кстати, эту же тему зацепил в сценарии «Друзья и годы») настаивали, что, раз война кончена, надо перевернуть страницу. Вчерашние враги перестали быть врагами. В бывших врагах надо видеть прежде всего людей. Надо смотреть в будущее, в тот мир, в который входят все эти покалеченные войной люди, все – без исключений – являющиеся жертвами антигуманного социума. Э, нет, возражает Марлен Хуциев со своим сценаристом Баклановым в 1970 году. Никого прощать не надо. Люди, жившие в отвратительном государстве, виноваты уже тем, что жили там. Они все, поголовно, даже дети и женщины, сообщники палачей. Почему мы, такие хорошие, должны прощать своих бывших врагов, таких плохих?




То, что постулаты, предложенные Хуциевым в «Был месяц май», не являются всего лишь личным мнением режиссёра и сценариста, подтвердил юный Никита Михалков, снимавший рядом с Марленом Мартыновичем свой дебют «Спокойный день в конце войны», идеологически совпадающий с «Был месяц май» и открыто полемизирующий с венгерским «Так я пришёл» 1964 года. С 1961 и даже с 1964 года многое изменилось. После Праги 1968 года возникла необходимость напомнить окружающим о былых обидах и указать, что советские обид не забывают.

И в этот момент, представьте себе, выходит «Последний форт», в котором, с одной стороны, утверждается, что люди, оказавшиеся под властью негодяев просто в силу своего проживания на некой территории, всё-таки в первую очередь жертвы государства. А с другой стороны, в фильме ясно указано, кто именно терроризировал простых людей, запугивая и забивая им головы пропагандой. Василе Брескану, в отличие от молодых Алова, Наумова и Зорина, не хочет выдавать индульгенции всем подряд. И, тем не менее, показывает, что столпы режима, оставшиеся нацистами после падения их власти, тоже жертвы тотальной обработки сознания, палачи и жертвы одновременно. Такая вот амбивалентность.



Лина Бракните в «Последнем форте» становится дочерью убеждённой нацистки и встречается с русским солдатом, красивым сильным парнем – биология оказывается намного сильней идеологии. Этот мотив пройдёт через всю советскую культуру 70-х годов, однако для такой расстановки персонажей, как в фильме Брескану, подобная концепиця была недопустима. Биология должна побеждать «классовые различия» только внутри нации – ведь именно в этом фундамент национализма, усиленно раскручивавшегося в брежневские времена. А между различными народами, по мнению всё тех же советских националистов, лежит непреодолимая пропасть.

Короче говоря, с точки зрения советских кураторов культуры, молдавский фильм 1972 года оказался возмутительно несвоевременным, преисполненым «абстрактного гуманизма» и вообще неправильно трактующим освободительную миссию советской армии в Восточной Европе. «Последний форт» был не настолько провоцирующим, чтобы его «класть на полку». Но в прокат он практически не попал. Было напечатано минимальное количество копий, которые разослали в те места Великой Советской Родины, где их заведомо никто смотреть не будет – подальше от университетских центров и киноклубов. Рецензий на фильм тоже не было.



Вот так вот оно было в советском кино... А теперь попробуем усложнить игру. Усложнение не отменит вышесказанного, но несколько дополнит его.

В 1961 году ещё звучали голоса тех, кто требовал последовательной десталинизации и шельмования особенно кровожадных и подлых пиявок-сталинистов. И, с учётом таких общественных настроений, можно предположить, что «Мир входящему», помимо прочего, намекал на необходимость простить функционеров сталинской системы террора. Типа, дело прошлое, зачем ворошить старое? Такая гипотеза вполне правдоподобна с учётом того, что, по мере творческого и административного роста, Алов и Наумов всё откровеннее демонстрировали свой сталинизм.

А что же Хуциев? И это понятно. Марлен Мартынович мягко намекал тем, кто хотел встать в позу апостола морали – ну, хотя бы и Солженицыну – что все, активно жившие в СССР с 1927 по 1970 годы, запачканы в равной мере и нефига кидаться камнями в стеклянном доме. Деликатный намёк, да. Но Хуциев всегда отличался поистине иезуитской деликатностью.

И если принять этот фон скрытых намёков, то «Последний форт» выглядит ещё более вызывающе, поскольку возлагает вину за массовое оскотинивание на носителей идеологии. Что и говорить, раздражающий фильм.





Разумеется, после невыхода в прокат «Последнего форта» Лина Бракните окончательно потеряла интерес к работе в кино. Она была умная девочка...