Как снимают вождей ( 5 фото )

- отставка и арест премьер-министра Муссолини. Часть первая.

Дуче фашизма и Первый маршал империи возглавляет берсальеров на параде - ах, если бы и вести войну оказалась столь же легко!..


Даже среди тех итальянцев, кто еще продолжал считать Муссолини одним из величайших правителей отечественной истории, к лету 1943 года возобладало мнение, что дуче взвалил на нацию непосильную ношу: Италия устала от войны, не приносившей побед, но требовавшей все новых и новых жертв. Одновременно с этим все те, кто еще надеялся победить вместе с Германией и Японией, пришли к неутешительному выводу: Муссолини неспособен исполнять роль лидера страны в военное время. По их мнению, дуче оказался слишком слабым, не готовым идти на крутые меры диктатором. Таким образом, и желавшие мира, и готовые продолжать войну сходились лишь в одном - Муссолини должен уйти.

Парадоксально, но антигермански настроенный король, всегда ревниво отстаивающий свое положение в стране, долгое время считал иначе. С самого начала войны Виктор Эммануил III получал недвусмысленную информацию о том, что влиятельные силы в стране готовят свержение дуче, но замирал в нерешительности каждый раз, когда дело доходило до необходимости высказать заговорщикам свое одобрение и согласие на отставку главы правительства. Король надеялся, что Муссолини сумеет разорвать союз с Гитлером и заключить сепаратный мир с союзниками. Монарх несколько раз осторожно поднимал этот вопрос в личных обращениях к своему премьеру, но поглощенный военными событиями дуче не придавал этим сигналам особого значения. Это стало его очередной ошибкой.

К июлю 1943-го большинство факторов, прежде сдерживавших Виктора Эммануила, уже утратили свою силу. Итальянская колониальная империя была потеряна, флот бессильно стоял в портах, а армия потерпела очевидное поражение на Сицилии. Немцы все сильнее погружались в трясину Восточного фронта, а противники дуче уже начинали связывать вместе фашистский режим и монархию. Осознав перспективу оказаться последним итальянским королем, Виктор Эммануил согласился выступить против Муссолини. И в этом решении он был не одинок.

Отсутствие возможности для существования легальной оппозиции и практические трудности осуществления смены первого лица в условиях авторитарного режима диктовали столь традиционный для Италии метод разрешения политических кризисов - тайный заговор и переворот. Летом 1943 года отставку Муссолини готовили сразу три «колонны» заговорщиков. Кто же захотел «снять с дуче бремя ответственности»?

Наиболее влиятельной была группа, состоящая из высокопоставленных военных, видных представителей дофашистской политической системы и придворной аристократии. В тот период ее возглавлял генерал Витторио Амброзио, сменивший Кавальеро на посту начальника генерального штаба. После смещения Муссолини с его поста Амброзио собирался начать тайные переговоры с англо-американцами, надеясь сохранить хотя бы часть итальянской колониальной империи. Начальник генерального штаба предвидел, что западные союзники потребуют от нового правительства участия в войне против Германии, и рассчитывал, что к моменту свержения дуче ему удастся собрать в Италии достаточное количество дивизий, чтобы какое-то время противостоять немцам самостоятельно, в ожидании высадки союзников на материке.

Виктор Эммануил не слишком доверял своему генералу, а тот в свою очередь не особенно скрывал своего скептического отношения к политическому будущему короля. Вслед за отставкой дуче Амброзио желал увидеть и отречение монарха - по его мнению, слишком скомпрометировавший себя связями с фашистским режимом Виктор Эммануил должен был уступить трон своему наследнику - принцу Умберто. Поэтому неудивительно, что свои надежды король возлагал на другого на другого представителя военной касты - маршала Бадольо, настроенного теперь крайне антифашистски.

Король Виктор-Эммануил и маршал Бадольо.


Отправленный в отставку с поста начальника генерального штаба после серии итальянских поражений в войне с Грецией, маршал охотно принял участие в заговоре - он не любил немцев и не мог простить Муссолини позора своего увольнения. Честолюбивый военный брался разрешить все проблемы - и спасти королевский трон, и покончить с фашистским режимом, и, если придется, вести войну с Германией. С весны 1943 года контакты между военными и двором становились все более оживленными, постепенно втягивая короля в подготовку военного переворота. Итальянские генералы не сомневались в успехе, и постепенно разговоры об отставке дуче в армейской среде начали вести без малейших опасений.

Режим должен пасть. Так думали и военные, опасавшиеся полного разгрома и рассчитывавшие предательством сохранить положение Италии как великой державы; и представители политической элиты, которые понимали, чего будет стоить Италии продолжение войны на стороне Третьего рейха; и крупные промышленники и аграрии, не желавшие наблюдать, как бомбы союзников уничтожают плоды их трудов.

В свою очередь королевский двор считал возможным спасти монархию лишь в том случае, если Виктор Эммануил «возглавит» антифашистское движение. Контакты с западными союзниками, которые осуществлялись через Ватикан с самого начала войны, обещали лояльность англичан и американцев к будущему итальянской монархии. При этом самым удивительным образом заговорщики не оценили недвусмысленное требование полной капитуляции, выдвинутое западными лидерами в Касабланке, – эта и другие декларации союзников делали иллюзорными все надежды итальянцев оставить за собой хотя бы часть прежних колоний. В любом случае очевидный упадок немецкой мощи подталкивал военных заговорщиков к действиям. Медлить было уже нельзя, полагали они: Италию все равно оккупируют - если не союзники, то немцы.

Другую группу противников дуче возглавил Дино Гранди, граф Мордано, поставивший перед собой те же цели, что и военные, но намеревающийся добиться их выполнения иным путем. Граф потерял должность министра юстиции во время кадровой перестановки в начале года, но свое место в Большом совете сохранил, а также продолжил занимать почетный, но декоративный пост президента Палаты фасций и корпораций. Несомненно, Муссолини совершил большую ошибку, позволив Гранди остаться на политическом Олимпе.

Графа поддерживали высокопоставленные фашисты и те правительственные чиновники, которые считали себя ответственными в первую очередь перед Италией, а не перед режимом. Эта группа была немногочисленной, но представляла собой немалую опасность ввиду высокого положения, занимаемого ее участниками. План Гранди был очень прост - он собирался спровоцировать партийный кризис, подняв против дуче созданные фашистами органы власти, в первую очередь Большой совет и, возможно, Палату фасций и корпораций.

Долгое время обе эти структуры не обладали действительной властью, но теперь Гранди надеялся воспользоваться ими в качестве трибуны для открытой атаки на Муссолини и режим. Несмотря на то, что двадцатью годами ранее Гранди стал одним из первых фашистских депутатов итальянского парламента и участвовал в организации «похода на Рим», теперь он не видел будущего для «Национальной фашистской партии». Она должна была покинуть политическую сцену вместе с Муссолини.
Граф Мордано был убежден в необходимости объявить немцам войну сразу после смещения дуче - только в этом случае страна получит возможность избежать жестокого требования безоговорочной капитуляции, выдвинутого в Касабланке.

Третью группу противников дуче представляли партийные руководители из числа наиболее радикально и германофильски настроенных фашистов. Возглавляемые новым генеральным секретарем Скорца и убежденным германофилом Фариначчи, они готовы были согласиться с тем, чтобы Муссолини продолжал оставаться во главе партии и правительства, но уже чисто номинально, не мешая «тотальным усилиям нации». Скорца надеялся передать управление страной партии и покончить с остатками сохранявшегося с 1922 года политического дуализма. После того как монархия будет лишена политического значения или даже вовсе упразднена, фашистские функционеры должны были взять в свои руки контроль и над чиновничьей бюрократией, и над экономикой, и над ведением войны. Фариначчи, обоснованно не веривший в лояльность военной элиты, требовал, чтобы руководство вооруженными силами страны возглавили немецкие генералы.

Явившись 16 июля на аудиенцию к Муссолини, Фариначчи в присутствии нескольких видных фашистов, в привычной для него грубоватой манере, потребовал созвать Большой совет, который не собирался с начала войны. Дуче неприятно удивила эта инициатива, но он достаточно легко согласился провести заседание, не слишком опасаясь фрондерства своих соратников. Он хотел предоставить им возможность выговориться на совете, а потом - как и всегда - оставить за собой последнее слово.

Между тем Гитлер, встревоженный как признаками полного развала итальянских вооруженных сил, так и непрестанно поступающей информацией о затевающемся в Италии перевороте, внезапно попросил Муссолини о новой встрече. Она состоялась 19 июля 1943 года на вилле в небольшом городке Фельтре, в провинции Венето. Тринадцатая по счету встреча диктаторов проходила неподалеку от тех мест, где девятью годами ранее дуче впервые лично познакомился с Гитлером, но несмотря на это и на другие благоприятные приметы (в Италии чертова дюжина считается счастливым числом), визит фюрера не облегчил того трудного положения, в котором оказался Муссолини.

Гитлеру нечем было утешить дуче. Начавшееся на Восточном фронте наступление Красной армии означало, что немцы вряд ли смогут в ближайшее время оказать столь необходимую Италии военную поддержку, а без нее дуче уже не надеялся удержать Сицилию. Потеря острова означала, что следующей целью англо-американцев станет материковая часть страны.

Муссолини знал, что воздушные налеты превратили в развалины многие города на юге Италии, не сомневался он и в подлинном отношении нации к происходящему. События на Сицилии наглядно продемонстрировали, что все упования на то, что война на собственной земле заставит солдат упорно сражаться, а весь народ - сплотиться вокруг режима, не оправдались. Когда генерал Амброзио в очередной раз сослался на повсеместное недовольство войной, у дуче случилась настоящая истерика. Дрожащим от гнева голосом Муссолини попросил своего начальника штаба не говорить ему банальностей - никому еще не удавалось сделать тяготы военного времени популярными у народа, это очевидно. Но, продолжал Муссолини, как же найти выход из сложившейся ситуации? Если Италия разорвет свой союз с немцами, это будет означать капитуляцию перед западными союзниками и потерю всего достигнутого за десятки лет. На это он, дуче, никогда не пойдет. Надо продолжать сражаться - если не за победу, то за почетный мир.

Эмоциональность Муссолини можно понять. Разговор с начальником генерального штаба состоялся после того, как его встречу с Гитлером прервало срочное известие из итальянской столицы: впервые с начала войны союзники подвергли массированной бомбардировке Рим. Это шокировало всех итальянцев, не говоря уже о жителях Вечного города - настолько все были убеждены, что враги не покусятся на одну из сокровищниц европейской цивилизации и резиденцию Папы Римского. Воздушный удар и в самом деле задумывался как демонстративная мера, самолеты союзников не бомбили центральные кварталы, но это все же не избавило город от множества разрушений и человеческих жертв.

Муссолини был буквально раздавлен обрушившимся на него несчастьем, но Гитлер, прилетевший в Италию, чтобы ободрить своего друга и союзника, не проявил ни сочувствия, ни даже дара убеждения, которым фюрер так мастерски владел. Вместо слов поддержки дуче вынужден был выслушивать упреки в низком боевом духе итальянских войск, отказавшихся защищать Сицилию, и поразившем Италию духе пораженчества, затронувшем даже партию. В то время как рейх полностью перешел на рельсы тотальной войны, мобилизовав все силы нации, в Италии ведут себя так, будто никакой войны вообще нет, продолжал перечислять упущения фашистов Гитлер. Охватившее дуче из-за известий о воздушном налете на Рим смятение ничуть не смутило нацистского диктатора, и после небольшого перерыва «разнос» продолжился.

Снова напомнив о том, что именно из-за греческой авантюры немцы были вынуждены вмешаться в события на Балканах и отложить вторжение в СССР, из-за чего, по мнению фюрера, в 1941 году не удалось одержать успех на Востоке, Гитлер призвал Муссолини твердо верить в конечную победу держав Оси и приложить все усилия для ее достижения. На этой малооптимистичной ноте встреча в Фельтре и завершилась.
Подобный финал одинаково не устраивал и тех, кто надеялся, что после решительного заявления дуче о грядущей военной катастрофе Гитлер вынужден будет оказать поддержку в необходимом объеме; и тех, кто подталкивал Муссолини поставить фюрера перед фактом: Италия не может более вести войну и должна начать сепаратные переговоры с союзниками.

Но дуче так и не решился сделать ни то, ни другое. Подавленный и опустошенный, он проводил немецкого гостя на аэродром, а затем с напускной решимостью заявил, что немцы предоставят всю необходимую поддержку, но Италия должна быть готова встретить грядущие трудности. Увидев на лицах своих подчиненных нескрываемое разочарование (генерал Амброзио даже не пытался скрыть саркастической усмешки), Муссолини поспешил завершить неприятный для него разговор и сразу же улетел в Рим.

Очевидная безрезультатность переговоров фюрера и дуче стала катализатором для заговорщиков - как военных, так и партийных. Амброзио, какое-то время надеявшийся уговорить диктатора разорвать союз с Германией и начать переговоры с западными союзниками, после чего ставшего ненужным дуче все равно убрали бы с политической сцены, пришел к выводу, что Муссолини не способен на столь решительный шаг и выжидать дальше не имеет смысла. К этому моменту подготовка к перевороту достигла финальной стадии - за день до визита Гитлера Виктор Эммануил вызвал к себе маршала Бадольо и сообщил, что доверяет ему сформировать новое правительство после того, как дуче будет отправлен в отставку. Намерения вечно колеблющегося короля подкреплялись тем, что озлобленные и напуганные авианалетом римляне встретили появление Виктора Эммануила на улице оскорбительными выкриками и требованиями закончить наконец войну. Ощутив угрозу трону, монарх решил действовать незамедлительно.

Одобрив планы Амброзио, который в эти дни стягивал к Риму надежные армейские части, Виктор Эммануил принял 22 июля обычный доклад Муссолини, не подав и виду об уже принятом им решении. Он спокойно выслушал дуче, пообещавшего стабилизировать военное положение и подготовить Южную Италию к неизбежному вторжению врага. Если король и был разочарован неспособностью диктатора оценить действительное положение дел, то ничем не выдал себя.

Скорца и его радикально настроенные сторонники также были разочарованы итогами встречи в Венето. По их мнению, дуче не сделал правильных выводов из событий последних месяцев: не подчинил итальянские войска немецкому командованию и не призвал нацию к тотальным усилиям. Когда Гранди, осторожно искавший сторонников среди партийной элиты, обратился к генеральному секретарю, тот не стал скрывать своего недовольства диктатором. Именно Скорца сообщил графу Мордано, что Муссолини согласился созвать вечером 24 июля Большой фашистский совет. Более того, Скорца даже поддержал идею Гранди предложить собственный проект резолюции - как показало время, генеральный секретарь собирался сделать то же самое.

Известие о предстоящем заседании развязало графу руки, и его идея спровоцировать кризис в верхушке режима приобрела окончательный вид. Он решает использовать собрание для того, чтобы вначале подвергнуть военную стратегию и внешнюю политику Муссолини жестокой критике, а затем предложить передать королю руководство вооруженными силами и большую часть полномочий дуче. Гранди не рассчитывал на добровольное согласие диктатора - оно и не требовалось. Если ему удастся заручиться поддержкой значительной части членов Большого совета, то недоверие к Муссолини, выраженное голосованием в «высшем органе фашистской революции», подорвет позиции диктатора и позволит Виктору Эммануилу легко избавиться от премьер-министра.

Покинув римский штаб партии, граф Мордано развил активную деятельность. Еще не зная, что монарх уже дал согласие на военный переворот, Гранди попытался получить у него одобрение своих планов, с холодным цинизмом предлагая не просто отправить Муссолини в отставку, но и, арестовав, застрелить того при «попытке к бегству». Виктор Эммануил сумел уклониться от прямого ответа, дав, тем не менее, понять, что разделяет опасения и расчеты графа. Уклончивость монарха немало раздражила Гранди, но своих намерений он не изменил.

Ему удалось склонить на свою сторону нескольких участников предстоящего собрания, но большинство опасалось однозначно высказываться в пользу резолюции, ведь, несмотря ни на что, Муссолини все еще оставался диктатором, которого боялись. И все же Гранди чувствовал, что напуганные последними новостями министры и партийцы склоняются на его сторону. Он действовал напористо, но достаточно аккуратно, ничего не говоря своим собеседникам о своих планах арестовать дуче или внезапно атаковать германские войска, переведя Италию в лагерь союзников.

Гранди рассуждал лишь о «спасении страны» - для этого, по его словам, необходимо было выдвинуть на первый план монарха, который мог бы начать переговоры с западными союзниками или же сплотить нацию перед лицом надвигающейся угрозы. Буквально накануне заседания даже Чиано согласился поддержать фрондеров. Он, разумеется, понимал действительную подоплеку дела, но Чиано не так беспокоил этический аспект фактического предательства своего тестя, как собственное будущее и та оценка, которая будет дана его работе на посту министра иностранных дел. Пока что ему удавалось удачно дистанцироваться от создания оси Берлин-Рим, но кто знает, что случится, когда откроются архивы?

Граф Мордано (второй слева), начало тридцатых годов. Дуче не доверял бородатым людям - и как всегда оказался прав! К сожалению, Муссолини совершенно забыл об усатых...


Муссолини знал о бурной деятельности президента Палаты фасций и корпораций как минимум из одного источника. После недолгих колебаний Скорца решил, что хранить молчание в данном случае будет неразумно, и поведал дуче о своем разговоре с графом и намерениях последнего поднять на заседании Большого совета вопрос дальнейшего ведения войны. Но Гранди и не ждал, что его действия останутся для Муссолини тайной. Вместо того чтобы отпираться, он смело сыграл на опережение.

На следующий день после разговора с генеральным секретарем граф Мордано отправился во дворец «Венеция» и представил все дело так, будто в его резолюции речь пойдет исключительно о желании избавить дуче от необходимости вести сепаратные переговоры с союзниками или нести единоличную ответственность за предстоящие военные трудности. Муссолини презрительно отмахнулся от его слов, по-прежнему уверяя, что обещанная Гитлером помощь переломит ход войны на Средиземноморье. Дуче явно продолжал считать своих партийных соратников неспособными к заговору. Как и в случае с королем, он переоценил собственное влияние – сама ситуация придавала смелости членам Большого совета. Днем 24 июля маршал де Боно сделал запись в своем дневнике: «Предстоит очень серьезное и, надо полагать, опасное дело. Я буду говорить по поводу военной ситуации. Гранди представит резолюцию с требованием передачи королю конституционных полномочий... Сегодня бомбардировали Болонью, разве это может еще продолжаться».

Точно так же летом 1943 года думало подавляющее большинство итальянцев. Меньше всего их теперь интересовало будущее монархии или фашистской партии, перспективы сохранения колоний или размышления о том, какие репарации наложат победившие союзники на страну. Они желали мира - любой ценой. Такое отношение к войне было особенно сильно в южных регионах страны, беспрестанно подвергавшихся бомбардировкам англо-американской авиации, но и в Риме, и в Милане настроения мало отличались от тех, что царили в Неаполе или Мессине.
Ощущавший возраставшее напряжение Муссолини предпринял некоторые меры предосторожности. Сформированная при помощи немцев дивизия чернорубашечников «М» расположилась неподалеку от столицы. После массовых забастовок рабочих военной промышленности и недавнего налета на Рим диктатор опасался городского бунта, подавить который полиция была бы бессильна. На фоне военных поражений и ожидавшихся в стране волнений предстоящее собрание Большого фашистского совета казалось Муссолини незначительным событием.

...

Вечером 24 июля дуче открыл заседание длинной и несколько бессвязной речью, Его выступление было не слишком хорошо подготовленным, что еще раз свидетельствовало о том, насколько малое значение Муссолини придавал «мелким интригам» своих соратников. Он в основном говорил о негативных факторах - то и дело упоминая грозившие Италии опасности, Муссолини пускался в обстоятельные рассуждения о том, что в обрушившихся на Италию неудачах нет его вины.

Присутствующие, многие из которых впервые оказались на подобном мероприятии, не могли скрыть своего разочарования. Вместо - как все надеялись - обсуждения назревающей катастрофы диктатор ограничился общими призывами и пространными разглагольствованиями. Разговоры о победе вызывали плохо скрываемые скептические усмешки, подробные разъяснения непричастности дуче к военным поражениям - лишь раздражение. Кого сейчас могли волновать стратегические аспекты Греческой кампании или причины потери африканских колоний, реальные или надуманные?

Наконец, покончив с утомительным разбором событий недавнего прошлого, Муссолини обратился к текущей ситуации. Это был момент, которого собравшиеся ожидали больше всего, - но дуче снова всех разочаровал. Он не добавил ничего нового к тому, что говорила в последние месяцы фашистская пропаганда. Войну вести тяжело, признавал диктатор, но и мир на условиях западных союзников сегодня невозможен. Англия и Америка желают покончить с итальянской колониальной империй, совершенно справедливо указывал Муссолини, однако в остальном его риторика была предельно неудачной. Когда в конце своего выступления он начал обличать британский империализм, члены совета и вовсе упали духом - настолько явственно дуче обнаружил отсутствие какой-либо стратегии выхода из кризиса.

Муссолини и в самом деле не предложил никакой позитивной программы - ничего, кроме намерения с немецкой помощью отразить атаки союзников. Оказавшийся тремя годами ранее в схожей ситуации британский премьер-министр Уинстон Черчилль также призывал свою страну «сражаться до конца», но помимо этого он мог рассчитывать на помощь доминионов и колоний, на поддержку США. Все же, что мог сказать сейчас дуче, сводилось лишь к тому, что Италии надо продержаться как можно дольше - в расчете на раскол в стане союзников или перемену военного счастья, на которую в 1943 году уже никто не уповал.

Мало кто из присутствующих верил в реальность такого развития событий. Дуче обращался к политикам, дипломатам и военным, не желавшим слепо верить в то, что ход времени избавит страну от навалившихся проблем. Гитлер в своих выступлениях мог апеллировать к образу Фридриха Великого и немецкому прошлому, однако в истории Италии было не так много военных подвигов, зато вполне хватало примеров политической изворотливости. Поэтому Муссолини определенно бил мимо цели, рассчитывая сплотить своих соратников общими рассуждениями о необходимости сохранения единства в стране и партии.

Собрание жаждало услышать от вождя совсем другое. Большинство, разумеется, хотели понять, как он собирается закончить ставшую невыносимой войну, некоторые надеялись, что диктатор не просто произведет оценку военной ситуации, свалив все ошибки на своих подчиненных, но и объявит новый жесткий курс, призванный наконец-то заставить итальянцев сражаться «по-настоящему». Вместо этого они почувствовали себя римской толпой, собравшейся у балкона дворца «Венеция» послушать очередное выступление дуче.

Заседание БФС.



Первым взял слово де Боно. Язвительным тоном он предложил не перекладывать ошибки политиков на солдатские головы - этот намек был вполне прозрачным. После этого де Векки назвал внешнеполитическое положение Италии безвыходным, спровоцировав яростную филиппику Фариначчи, обрушившегося на «монархистов», желавших, по его мнению, разрушить итало-германский союз. Все это уже выходило за рамки дискуссии, принятые в Большом совете, но настоящая бомба взорвалась во время выступления Гранди.

Он заявил, что собирается сейчас повторить уже сказанное им дуче ранее, но его речь ничуть не напоминала показную заботу о политическом будущем Муссолини и фашизма. Прямо и без обиняков Гранди обвинил диктатора в провале его внешней и внутренней политики. Целый час своего выступления он посвятил перечислению допущенных дуче ошибок - политических и военных. Удивительно, но Муссолини даже не попытался заставить его замолчать - нахмурившись, диктатор машинально рисовал на бумаге какие-то геометрические фигуры.

Между тем, завершая неслыханно смелое выступление, Гранди озвучил требования своей резолюции: передать королю руководство вооруженными силами и «восстановить все государственные функции», что, по сути, означало объявление Муссолини вотума недоверия как главнокомандующему и главе правительства. То, что еще вчера казалось немыслимым, стало теперь вполне возможным - дуче грозила потеря поддержки собственной партии.

Муссолини молчал, и слово снова взял Фариначчи. Не оспаривая большинство утверждений Гранди по существу, Фариначчи вывел из его речи совершенно противоположные выводы, призвав довести войну до победы, с дуче или без него. Он зачитал собственную резолюцию, где также предлагалось передать королю верховное командование вооруженными силами, но лишь номинально. На деле войска должны были перейти под контроль немцев, в то время как «обновленная» фашистская партия возглавила бы военные усилия страны. Для большей части присутствующих этот вариант был еще менее привлекателен, нежели сохранение прежнего положения, да и Фариначчи, и стоящий за ним Скорца мало у кого вызывали симпатию.

Муссолини продолжал молчать, и начавшиеся в Совете споры прервало выступление Джузеппе Ботаи - одного из тех, кто с самого начала знал о планах Гранди и полностью их одобрял. Критические замечания Боттаи отличались большей сдержанностью, но его поддержка резолюции Гранди была несомненной и для многих знаковой - прежде бывший министр корпораций и образования считался убежденным и радикальным фашистом, поддерживавшим союз с Германией и новую расовую доктрину. Если даже один из старейших членов партии выступал против дуче, то чего же ожидать от остальных? Но главный «сюрприз» был впереди - после Боттаи слово взял Чиано.

Он подверг итало-германский союз беспощадной критике - во многом справедливой, но весьма неполной без упоминания собственной роли в создании «Стального пакта». Сейчас же Чиано представлял дело так, будто вся ответственность лежала на одном лишь Муссолини, с холодным презрением слушавшем выступление своего зятя. Назвав итальянцев преданными Германией, он фактически солидаризовался с Гранди и другими противниками дуче. Речь Чиано произвела свое впечатление и хотя несколько выступавших вслед за ним поддержали Муссолини, общее настроение в Большом совете явно складывалось для диктатора неблагоприятно.

Дуче, с трудом выдержав удар от человека, которого он когда-то «принял в семью» и сделал ближайшим и доверенным помощником, попытался переиграть ситуацию и предложил перенести заседание на завтра, сославшись на всеобщую усталость. Но для подобных маневров было уже слишком поздно. Гранди, почувствовав охватившую Муссолини слабость, жестко отвечал ему, что прежде Большой совет заседал до полуночи и по значительно менее важным поводам, да и стыдно ссылаться на усталость, когда на фронте гибнут итальянские солдаты. И хотя на тот момент опасность грозила скорее не итальянским солдатам, по большей части сдававшимся на Сицилии в плен, а мирным жителям, на головы которых регулярно сыпались английские и американские бомбы, такое заявление прозвучало как прямое оскорбление Муссолини.

Был объявлен десятиминутный перерыв во время которого Гранди с новыми силами принялся убеждать членов Совета поддержать его резолюцию, в то время как дуче удалился в свой кабинет, пригласив с собой только Дино Альфиери, посла Италии в Третьем рейхе. Подкрепившись несколькими глотками молока, Муссолини попытался заверить дипломата в том, что военное положение не безнадежно. На Альфиери эти аргументы не произвели ни малейшего впечатления, но дуче, получив возможность немного отдохнуть, заметно приободрился. Вернувшись в зал заседания, он сразу же взял слово, и все услышали хорошо знакомый им гневный голос диктатора.

Не он, а Гранди и остальные, включая Чиано, на которого Муссолини демонстративно указал рукой, виноваты в том, что режим утратил популярность в массах. Они погрязли в коррупции, как и многие другие представители партийной элиты. Теперь они готовы отдать Италию на растерзание союзникам, но он, Муссолини, не собирается сдаваться. Теперь в Совете зазвучали голоса в поддержку дуче – и прежде всего тех колеблющихся, кто решил, что маятник качнулся в другую сторону. Очевидно, в этот момент многие вспомнили, что зал заседания охраняют чернорубашечники, готовые исполнить любой приказ своего вождя.

Настроение членов Совета начало меняться, но тут Муссолини, потративший остатки энергии на бурное начало своей речи, совершил ошибку. Вместо того чтобы окончательно взять инициативу в свои руки и, поставив на голосование собственную резолюцию, закончить заседание, он снова пустился в пространные рассуждения о войне, обещая то выиграть ее, то закончить компромиссным миром.
Дуче явно устал, он изначально не был готов к столь бурному обсуждению, и наступившее было почтительное молчание вновь сменилось острой дискуссией, вспыхнувшей между членами Совета. Когда Муссолини нервно воскликнул, что только он один знает, как положить конец этой войне, то получил в ответ от Гранди обвинение в шантаже.

Ко всеобщему удивлению, генеральный секретарь Скорца выдвинул еще одну резолюцию, по смыслу напоминавшую ту, что в начале заседания предлагал Фариначчи. Стало понятно, что среди сторонников продолжения войны тоже царит разброд. Напуганный реакцией своего тестя Чиано попытался найти компромисс, предложив объединить все проекты резолюций, но не преуспел в этом. Страсти накалились, и всякое подобие порядка было утрачено.

Решающий момент наступил к двум часам ночи, когда терпение Муссолини, утомившегося от девятичасового заседания, окончательно иссякло. Внезапно для всех дуче предложил закончить прения и начать голосовать. Этот продиктованный усталостью и отчаянием шаг стал для него фатальным.

Первой на голосование была поставлена резолюция Гранди. Муссолини пристально вглядывался в лица присутствующих – он понимал, что во время заседания граф Мордано успел заручиться поддержкой многих, но надеялся, что в последний момент те передумают, не решившись проголосовать за резолюцию, недовольство которой дуче обозначил столь явно.

Диктатор ошибался. В тот момент большинство растерянных и сбитых с толку членов Совета предпочли поддержать Гранди, дававшего хоть какую-то надежду на выход из ставшего невыносимым для всех положения. В ту ночь в зале заседания присутствовало много людей, но правом голоса обладали лишь 28 человек, и 19 из них одобрили резолюции, предложенную графом Мордано.

Среди них были де Боно и де Векки, два оставшихся в живых квадрумвира, большинство новых министров и Чиано. Скорца и еще шесть человек проголосовали против, а возмущенный Фариначчи покинул зал еще до начала голосования. Президент Сената Джакомо Суардо, обещавший Гранди свою поддержку, в последний момент засомневался и стал единственным воздержавшимся. Однако ситуацию это не изменило. Муссолини оставалось лишь признать свое поражение: «Вы спровоцировали кризис режима», - уходя, с горечью бросил он Гранди. Так оно и было.

Собравшиеся попытались проводить дуче традиционным фашистским салютом, но он презрительно отказался принимать этот жест лояльности после столь явного бунта в собственных рядах. Остаток ночи Муссолини провел в совещаниях со своим партийным секретарем и несколькими министрами. Необходимо было выработать план дальнейших действий. Обязательно ли к выполнению это решение Большого совета? Муссолини, не желавший уступать руководство вооруженными силами Виктору Эммануилу, счел, что даже после голосования резолюция носит рекомендательный характер, ни к чему его не обязывающий. Достаточно было лишь нужным образом известить об этом короля, не слишком акцентируя внимание на подробностях прошедшего заседания.

Отказавшись обсуждать предложение начальника штаба фашистской милиции генерала Энцио Гальбиати просто арестовать Гранди и его сторонников, дуче попросил Скорца проводить его домой, на виллу Торлония. Там его встретила Ракеле, с беспокойством ожидавшая возвращения мужа, но Муссолини не захотел обсуждать случившееся со своей семьей. Только утренний телефонный звонок выдал его подлинное настроение: «Все кончено», - сказал дуче своей давней любовнице Кларе Петаччи.