Banin
Сказка о режиссёре, часть первая ( 5 фото )
Мы знаем режиссёра Александра Птушко, не так ди? Нам кажется, что мы его знаем. В детстве мы видели его фильмы. Или нам казалось, что мы их видим, потому что, вообще-то, картинка, воспринятая нами в детстве, не имела прямого отношения к тому, что нам показывал Путшко. На самом деле для восприятия фильмов этого режиссёра надо обладать весьма серьёзным культурным бэкграундом. Превосходящим культурный багаж даже весьма продвинутых советских интеллигентов.
Птушко был утончённым интеллектуалом, игравшим в постмодернизм ещё в те картонные времена, когда даже слова такого – постмодернизм – не было. Я писал здесь об одном из его фильмов, об экранизации «Сказке о потеряном времени» Евгения Шварца, в которой действие перенесено из 30-х годов в начало 60-х. Кроме того, я делал беглый обзор его фильмографии. Но, рассуждая о памфлетных мотивах фильмов Птушко, я даже близко не приблизился к адекватному анализу творчества этого странного художника, проскользившего от эталонного сюрреализма к повествовательным тактикам, которые вошли в обиход маскульта лишь в самом конце 70-х годов.
Каждый фильм Птушко, от авангардистских «Приключений Братишкина» до кэмповых «Руслана и Людмилы», заслуживает отдельной монографии, а не то что краткой заметки, но у меня нет времени писать монографии, поэтому ограничусь лишь некоторыми соображениями, укажу направления, в которых каждый – если ему заблагорассудится – сам сможет двинуться в меру своей образованности.
Итак, сегодня я хотел бы привлечь внимание к «Сказке о царе Салтане», поставленной в 1968 году. Почему именно этот фильм, а не, например, несравненно более достойный «Сампо»? Потому что именно «Салтана» я смотрел в детстве и уже тогда чувствовал, что меня водят за нос. Мне было очевидно, что «это совсем не про это», но, по младости лет, я не понимал, в чём дело. Ладно, уже в подростковом возрасте я ухохатывался, глядя, как инфантильный царь Салтан с накрашенными глазами, нарумяненый, как школьница, вырвавшаяся из под опеки родителей, в свою первую брачную ночь играет в ладушки со своей супругой, имея в виду к исходу сентября получить сына-богатыря. Мне было понятно, что это откровенное издевательство над подчёркнутой асексуальностью советской культуры, кастрировавшей похабника Пушкина. Но остальные иероглифы фильма я не считывал.
Сейчас, после недавнего просмотра, мне совершенно очевидна очень злая пародия на Сергея Эйзенштейна, как на конкретные фильмы, так и на «метод» великого авангардиста. Композиции кадра то и дело повторяют сценографию «Ивана Грозного» в сниженном варианте. Но ирония считывается только в том случае, если мы держим в уме оригинальные эпизоды фильма Эйзенштейна. Впрочем, пинки Птушко раздаёт и другим титанам сталинского кинематографа – от Пудовкина до Савченко. Патетические кадры классики патриотического кино скатываются к клоунаде, к маразматическому мемеканью.
Идиотический царь, по сути, воплощает высшую меру кретинизма своих подданных, в праздничном восторге разбивающих снежки об собственные буйные головы и дрыгающихся без всякого ритма в безумном хороводе. Этот кадр, кстати, тоже непрост. В сцене радостного беснования русско-народной толпы воспроизведены композиции весьма амбивалентного певца народной силушки, художника Филиппа Малявина. Как только мы опознаём образец, мы сразу же понимаем смысл диковатого эпизода и прилегающих к нему «объяснялочек» с псевдошекспировскими вестниками, врывающимися то в светлицы, то на кухню, то, попросту, в хоромы с сообщениями, которые, вообще-то, тавтологичны. Ну, а о том, что здесь же находится отсылка к оскорбительно плохому фильму 1959 года «Василий Суриков», об этом и упоминать не надо. Это самоочевидно.
Цитат из истории русского искусства в фильме более чем достаточно. Более того, Птушко задевает и такого мастера европейского модернизма, как Бёклин. А почему? Потому что репродукции Бёклина в детские годы Александра Птушко висели в каждой интеллигентной русской семье и своей пасмурной пафосностью буквально инфицировали отечественное декадентство. Слегка упрощая, можно сказать, что Птушко ставит «Лебединое озеро» в декорациях «Острова мертвых», с упором на радостный, оптимистичный финал.
(вторая часть воспоследует)
Птушко был утончённым интеллектуалом, игравшим в постмодернизм ещё в те картонные времена, когда даже слова такого – постмодернизм – не было. Я писал здесь об одном из его фильмов, об экранизации «Сказке о потеряном времени» Евгения Шварца, в которой действие перенесено из 30-х годов в начало 60-х. Кроме того, я делал беглый обзор его фильмографии. Но, рассуждая о памфлетных мотивах фильмов Птушко, я даже близко не приблизился к адекватному анализу творчества этого странного художника, проскользившего от эталонного сюрреализма к повествовательным тактикам, которые вошли в обиход маскульта лишь в самом конце 70-х годов.
Каждый фильм Птушко, от авангардистских «Приключений Братишкина» до кэмповых «Руслана и Людмилы», заслуживает отдельной монографии, а не то что краткой заметки, но у меня нет времени писать монографии, поэтому ограничусь лишь некоторыми соображениями, укажу направления, в которых каждый – если ему заблагорассудится – сам сможет двинуться в меру своей образованности.
Итак, сегодня я хотел бы привлечь внимание к «Сказке о царе Салтане», поставленной в 1968 году. Почему именно этот фильм, а не, например, несравненно более достойный «Сампо»? Потому что именно «Салтана» я смотрел в детстве и уже тогда чувствовал, что меня водят за нос. Мне было очевидно, что «это совсем не про это», но, по младости лет, я не понимал, в чём дело. Ладно, уже в подростковом возрасте я ухохатывался, глядя, как инфантильный царь Салтан с накрашенными глазами, нарумяненый, как школьница, вырвавшаяся из под опеки родителей, в свою первую брачную ночь играет в ладушки со своей супругой, имея в виду к исходу сентября получить сына-богатыря. Мне было понятно, что это откровенное издевательство над подчёркнутой асексуальностью советской культуры, кастрировавшей похабника Пушкина. Но остальные иероглифы фильма я не считывал.
Сейчас, после недавнего просмотра, мне совершенно очевидна очень злая пародия на Сергея Эйзенштейна, как на конкретные фильмы, так и на «метод» великого авангардиста. Композиции кадра то и дело повторяют сценографию «Ивана Грозного» в сниженном варианте. Но ирония считывается только в том случае, если мы держим в уме оригинальные эпизоды фильма Эйзенштейна. Впрочем, пинки Птушко раздаёт и другим титанам сталинского кинематографа – от Пудовкина до Савченко. Патетические кадры классики патриотического кино скатываются к клоунаде, к маразматическому мемеканью.
Идиотический царь, по сути, воплощает высшую меру кретинизма своих подданных, в праздничном восторге разбивающих снежки об собственные буйные головы и дрыгающихся без всякого ритма в безумном хороводе. Этот кадр, кстати, тоже непрост. В сцене радостного беснования русско-народной толпы воспроизведены композиции весьма амбивалентного певца народной силушки, художника Филиппа Малявина. Как только мы опознаём образец, мы сразу же понимаем смысл диковатого эпизода и прилегающих к нему «объяснялочек» с псевдошекспировскими вестниками, врывающимися то в светлицы, то на кухню, то, попросту, в хоромы с сообщениями, которые, вообще-то, тавтологичны. Ну, а о том, что здесь же находится отсылка к оскорбительно плохому фильму 1959 года «Василий Суриков», об этом и упоминать не надо. Это самоочевидно.
Цитат из истории русского искусства в фильме более чем достаточно. Более того, Птушко задевает и такого мастера европейского модернизма, как Бёклин. А почему? Потому что репродукции Бёклина в детские годы Александра Птушко висели в каждой интеллигентной русской семье и своей пасмурной пафосностью буквально инфицировали отечественное декадентство. Слегка упрощая, можно сказать, что Птушко ставит «Лебединое озеро» в декорациях «Острова мертвых», с упором на радостный, оптимистичный финал.
(вторая часть воспоследует)
Взято: Тут
0