Тюремные университеты: как надо отмечать Масленицу за решеткой ( 4 фото )

В «чёрный» лагерь меня привезли в конце января. После трёх недель карцера с мокрыми стенами и бодрыми крысами я «поднялся» в зону с мыслями о вольных блинах, жарких кострах и девичьих хороводах.

Конечно же, ни блинов, ни русых красавиц в лагере я не встретил. Печенья, правда, было вдоволь и опытная «девушка» предлагала скрасить вечера, но всё это было что-то не то. Душе чего-то не хватало. И тут подоспела масленица.

Наш лагерь удовлетворял притязаниям всех российских конфессий. Напротив штаба красовалась просторная деревянная церковь, вход в которую на Рождество и Пасху был открыт до полуночи. Чуть позже рядом с ней начнут воздвигать и колокольню.

В одном из бараков была обустроена молельная комната с коврами на полу, и пару раз в день оттуда разносился призыв муэдзина. Но и вне молельной комнаты в бараках то тут, то там правоверные читали Намаз. В медсанчасти лагеря кабинет психлаборатории с эротическими обоями был отдан под медитации. Христиане, мусульмане и единственный на всю зону буддист имели свои помещения для обрядов и тем были несомненно довольны.

Не доволен был я. В лагере не было капища.

Давным-давно, ещё до своего ареста, я несколько лет подряд ездил весной за город, где мы с сотней ребят и девчат в русских нарядах палили костры, штурмовали снежные крепости и водили хороводы. В гостях у знаменитого кругосветного путешественника Виталия Сундакова мы пускали по кругу братину с медовухой и угощали друг друга вкуснейшими блинами. Приносили на сооружённом Капище требы и славили Богов. Отдыхали и веселились.


Я так сильно привык к этим праздникам, что оказавшись в тюрьме, продолжал их отмечать даже в тесных камерах Лефортово. Пусть и символически, но, тем не менее, я жёг костерок в своей миске для баланды, трижды перешагивал через огонь, шепча прославления, и обливал себя холодной водой из тазика. Соседи удивлялись по-разному. Ваххабиты неодобрительно хмурились, китайцы округляли глаза и хлопали в ладоши, инспектора подглядывали в глазок и смеялись. Мне же было плевать на всех.

В лагере знатоков славянских праздников я нашёл не сразу, и моя первая масленица прошла в одиночестве. Хотя нет, удивлённые зрители, конечно же, облепили окна бараков, но выйти и спросить что я делаю, никто не решался. Экстремист — говорили одни. Еб… ый — утверждали другие. Мне, опять же, было всё равно. Капище я вытоптал в сугробе, куклу сшил из наволочки.


Разведение открытого огня на территории исправительной колонии является серьёзным нарушением правил внутреннего распорядка, что грозит наказанием в виде водворения в штрафной изолятор сроком до двух недель. Однако я, во-первых, в карцере уже побывал и ничего страшного в нём не увидел, а во-вторых, пострадать за веру я считал очень даже романтичным. Да и в каких «чёрных» лагерях думают о ПВР? Жги, гуляй, не попадайся — вот и все правила.

Мысль о капище и священном костре мне пришла на табуретке в сугробе. После двух с половиной лет тюрьмы, где даже прогулки были под жестяной крышей, небо над лагерем мне показалось бесконечно глубоким. И как только меня выпустили «из-под крыши» в жилую зону, я вынес табуретку на улицу, воткнул её в сугроб посреди плаца, и, обняв чашку с горячим кофе, сел наслаждаться свободой. Возможно, именно тогда некоторые зеки подумали, что я приболел.

Обсуждая с Богами за чашкой кофе будущий праздник, я договорился с ними, что «место силы» будет освящено только на время самого действа. Так я избавлял святое место от возможных осквернений, а себя от потенциальных провокаторов. А уже спустя месяц я вытоптал на пустыре перед бараком своё первое временное капище.

В школе на уроках труда мои табуретки всегда выходили колченогими. Шить я умел не лучше, хотя штопать носки и пришивать пуговицы в тюрьме я всё же наловчился. Именно из-за прирождённой неловкости в ремёслах моя будущая тряпичная жертва из наволочки красотой не отличалась. Хотя глаза у куклы получились выразительными. Кто-то спросил у меня её имя. Морена, ответил я.


Слово за слово, пришлось рассказывать любопытствующим и о дне весеннего равноденствия с его значимостью для наших далёких предков. И о последующем сдвиге праздника на более ранний срок из-за христианского Великого Поста. И о солярном символизме блинов. И о славянской богине — Морене, кою сжигали в деревнях и сёлах, провожая зиму. И даже о мифической поговорке «первый блин кОму», то есть медведю, хозяину леса, чьё имя лишний раз старались не произносить и просто называли «кОмом».

День стал равен ночи. Немного крупы для приношений, крепкий чифирь вместо медовухи и яркий огонь. Символ тьмы и зимы был мною сожжён, ритуал совершён, праздник отмечен. Прыжки через костёр и недолгое безудержное веселье «в одинокого» дали моим соседям по бараку обильную пищу для пересудов, размышлений и кривотолков. Но я уже был счастлив, и никто мне не мог помешать быть им.

В штаб для разъяснения техники пожарной безопасности меня вызвали только на следующий день. В ответ я прочитал лекцию о древних праздниках в том числе и предков сотрудников администрации. Отделался устным выговором. Слава Богам!