Немного о Парижской коммуне ( 1 фото )

Как обычно, виноваты были либералы. Не уследили, проморгали бонапартистский переворот, позволив третьему Наполеону провозгласить Вторую империю.
— Империя — это мир, — объяснял всем племянник «великого Бонапарта», что советские историки с дубовым упрямством ставили ему в вину, указывая на военные авантюры.

Напрасно, зря.

Наполеон III имел в виду внутренний мир, и действительно, в течение пятнадцати из двадцати лет Второй империи французы могли наслаждаться стабильностью, ставшей возможной благодаря экономической конъюнктуре, тайной полиции и политической удачливости. Наполеон разбил русских в Крыму, австрийцев в Италии, маньчжуров в Китае и чувствовал себя вполне уверенно, с ленцой отпуская остроты.

Легальная оппозиция молчала, а для нелегальной барон Хаусман перестроил Париж на немецкий манер, сделав его улицы широкими, ровными и «регулярными»: чтобы парижанам было легче жить, а пушкам — рассеивать толпы. Консерваторы, клерикалы и косные люди поддерживали императора, а либералы — что? Правильно, всё ещё бездействовали.

Но когда дипломатические успехи обернулись Мексикой и Кенигрецем, когда экономический рост сменился социальными проблемами, а здоровье императора пошатнулось… тогда на помощь призвали бывших оппозиционеров. Выручайте, либералы! И они выручили — втянули тяжело больного императора в войну с Северогерманским союзом. Наполеон оказался в плену, императрица бежала, империя пала.

Париж был осаждён, а в Бордо засели либералы и вместе с республиканцами организовали правительство национального спасения, которое ничего не спасло.

Наконец, война закончилась, а проблема революционного столичного гарнизона осталась. За время осады национальные гвардейцы и «мобили» привыкли торговать крысами, получать жалование и находили своё положение куда лучше прежнего, когда их держали за чернь из бедных кварталов. Сдавать оружие и расходиться по домам они решительно отказывались.

Выборы, прошедшие во Франции в феврале 1871 года, только поддержали их решимость: в отличие от остальной страны, в столице победила «радикальная демократия», вожди которой отказывались признавать и правительство, и только что избранное Национальное собрание. В ответ умные французские власти сняли военный мораторий на выплату всех долгов и приступили к разоружению гарнизона.

Новый президент, видный историк-наполеонист Адольф Тьер, сделал пробный — и очень глупый — шаг, отправив ненадёжные войска забрать у нацгвардейцев пушки. Солдаты не только не выполнили приказа, но и расстреляли собственного генерала, а заодно — и бывшего командующего нацгвардией, ненавистного уже только за то, что он был поборником дисциплины.

Над парижской ратушей взвился красный флаг — флаг Коммуны. Из Парижа раздавался истеричный голос новой свободы: левой, красной, анархистской, интернациональной — на любой вкус, в зависимости от пристрастий того или иного оратора. Какое-то время коммунары имели военный перевес, но заседавшие в Центральном комитете говоруны были слишком увлечены собой, а потому упустили шанс разгромить отступавшие на Версаль правительственные части.

Меж тем оправившаяся Республика нанесла ответный удар.

Майские уличные бои в Париже были ужасны: подавляющее большинство разрушений в городе случилось именно в это время. Пока войска маршала Мак-Магона продвигались вглубь города, коммунары расстреливали заложников и уничтожали «архитектурное наследие старого режима». Специальные отряды поджигателей и поджигательниц в прямом смысле уничтожали Париж.

В свою очередь, правительственные войска пленными «не увлекались». За пять дней боёв погибло до тридцати тысяч коммунаров — и около тысячи солдат. Триста мятежников были расстреляны потом по решению суда, ещё несколько тысяч отправились на каторгу. Больше всех не повезло бывшему комиссару по культуре товарищу Курбе, усилиями которого пала Вандомская колонна: знаменитого художника обязали оплатить расходы на восстановление памятника — бедняга разорился и умер в бедности.

А виноваты во всём были либералы. Они — и Оливье.

(c)

Материал взят: Тут