Хитроумие патера Брауна ( 1 фото )

Обожаю стиль публицистики Гилберта Кита Честертона, про которого один из самых умных его современников заметил: «Он не более чем журналист – но зато какой журналист!» Плавное течение мысли от одной явной несообразности к другой, с чем, чтобы к финалу всё прояснить и соединить логически, эта манера казалась мне чрезвычайно обаятельной. Да она такова и есть.
Честертон предлагал смотреть на вещи так, как будто впервые их видишь и не знаешь об их связи с контекстом. И только потом, при внимательном разглядывании, начинаешь замечать неочевидные точки соприкосновения с тем, что казалось далековатым друг от друга. Это поэзия, если назвать вещи своими именами.


Впрочем, когда я стал постарше и поумнее, я заметил, что Честертон сам далеко не всегда честно пользуется своим методом. Слишком часто он создаёт фиктивные «точки соприкосновения», навязывая своим читателям довольно странные идеи, имеющие родственное сходство с идеями фашизма. Я заметил это, когда получил возможность ознакомиться не только с короткими рассказами, но и с романами Честертона. В рассказе двусмысленность и интеллектуальное жульничество могу выглядеть приёмом «иронического остранения», как выражался Виктор Шкловский. Но в романе – в любом романе - логические, причинно-следственные связи между различными элементами повествования необходимы для элементарной читабельности текста. И в романах Честертона эти необходимые механизмы, обычно спрятанные от глаз читателя, увы, торчат из текста, грубо разрушая всякую убедительность. В своём лучшем романе, в «Человеке, который был Четвергом», Честертон сумел замаскировать этот драматический недостаток дробностью текста, распадом повествования на мелкие фрагменты, которые вообще никак друг с другом не связаны. Однако в других романах он не смог раздробить сюжет на кусочки, и потому эти романы производят мерзкое впечатление. На самом-то деле, и «Человек, который был Четвергом» мерзкая книжка, проповедующая пользу политической провокации, но её отвратность прикрыта всякими забавными отвлекалочками, а, скажем, «Наполен Ноттингхильский» впрямую восхваляет массовую резню и потому практически нечитабелен.
В общем, после романов Честертона я уже новыми глазами перечитал его рассказы и ясно увидел, где он передёргивает, агрессивно навязывая читателю свои собственные идеи вопреки логике и законам природы. Особенно плохо у Честертона с законами природы – слишком явно его псевдодетективные истории придуманы в тиши уютного кабинета, обшитого тёмные дубовыми панелями. Например, с точки зрения оптики, «Человек в проулке» попросту немыслим. Ну, это только один пример, а так-то примерно восемьдесят процентов рассказов Честертона высосаны их пальца.

Худшими рассказами Честертона являются, пожалуй, «Сокровенный сад» и «Проклятье золотого креста». Хотя раньше я считал «Человек о двух бородах» худшим, но «Сокровенный сад» и «Проклятье золотого креста» превосходят «Человека...» в своей уёб...щности. О них лучше порассуждать как-нибудь в другой раз.

Это не значит, что все книги Честертона плохи. Как и у Рея Брэдбери, сочинившего гору мусора, у Честертона есть замечательные рассказы. Очень умны «Странные шаги», «Лиловый парик», «Сломаная шпага»... Хотя мой любимый рассказ Честертона и не умён и не логичен, а является онейроидным бредом – «Невидимка». Я уже писал о нём, не буду повторяться.

А что касается обжигающей актуальности сегодняшнего дня, то тут, пожалуй, на первом месте будет «Сломаная шпага»... Где прятать лист? В лесу. Где прятать труп? На поле боя.

Другими словами. Я очень люблю стиль Честертона, но не люблю (за редким исключением) то, что он писал.