Кот Грех ( 1 фото )

Котёнок сидел на вокзале, вернее, на вокзальной площади. Нынче ведь на вокзал пускают только при наличии билета, а откуда у котёнка билет? У него не было шансов. Всем некогда, все бегут, не до жалости. Хрупкий скелетик во вздыбленной шёрстке. Огромные уши и глазищи — будто приделаны от другого зверя. Голый крысиный хвост.

Но для своего возраста и печального положения чистенький, даже достойно чистенький. Любую свободную минуту посвящал тщательному вылизыванию шёрстки. Будто собирался на приём не меньше чем к английской королеве.

Где ты была сегодня, киска?

У королевы у английской.

Всё прочее время, кроме занятия туалетом, котёнок был чрезвычайно занят.

Как все провожающие, отъезжающие и встречающие, он был занят тем, что жадно, напряжённо прислушивался и ждал. Когда перед объявлением раздавалось «бим-бим-бом» — он не вздрагивал. Неумолчный шум, грохот поездов, тысячи мельтешащих человеческих ног и стучащих по асфальту колёсиков — он родился среди этого и считал, что это и есть жизнь. Он весь превращался в комочек маленького тревожного слуха. Люди ждали поезд. А он ждал хозяина. А кто ждёт — тот обязательно дождётся, а кто ищет, тот всегда найдёт.

Молодые тёплые руки зачерпнули его со скамейки — он ведь был крошечный, умещался в ладони.

— Я назову его Герман Греф, — решила девушка. Тогда время и общество были политизированы, домашних животных называли фамилиями известных общественных деятелей. Отрицательных или положительных — покажет история. Вернее, какими их изобразят победители — именно они пишут историю.

— Почему Греф? — изумился студент, её возлюбленный.

— Когда он щурится, в нём есть весёлая хитринка. И чубчик, один в один.

***

Дома выяснилось, что у тёщи жестокая аллергия на шерсть. Возможно, мнимая, но молодой человек в ту пору был влюблён и доверчив. Кипение чувств, бурление свободы и юности прекрасной чистоты, и так далее.

Мы в ответе за тех, кого приручаем. И если даже подобрали на полчаса, то этим тоже подарили надежду. Нужно пристраивать в добрые руки.

В угловой квартире жила крикливая многодетная семья — но для человеческих детёнышей котёнок будет живой игрушкой. Напротив старик — отъявленный зоофоб. На первом этаже — душа-человек, но постоянно в командировках. Особо не надеясь, постучались к бабке на верхнем этаже. Через укороченную цепочку выглянул круглый, будто вытаращенный в ужасе глаз. Порскнул взглядом туда-сюда: опасности нет. Цепочка упала.

Перед ними стояла низенькая бабка, сложив руки на животе под фартуком. Состарившаяся Дюймовочка.

На живой тёплый комочек она смотрела без всякого энтузиазма. Немного оживилась после того, как молодой человек вручил ей другой, нагретый в кулаке комочек из купюр. И клятвенное обещание снабжать кошачьим кормом и туалетным наполнителем всю оставшуюся жизнь. Пока смерть не разлучит их с любимой. Впрочем, кошки ведь столько не живут.

Говорю же: он был юн, восторжен и не знал, что счастье может оказаться короче кошачьего носа. Особенно если живёшь в одной квартире с тёщей.

— Его зовут Герман Греф, — предупредила девушка. Она торопилась, пока бабка не опомнилась и не передумала, взвесив все плюсы и минусы: что перевесит. Тем временем её жених быстро разгружал сумку с дарами зоомагазина. Там был набор красных пластмассовых мисок, щёток и ковриков, меховые мышки, корытце, шампунь, когтеточка.

— Мудрёно чего-то, — не расслышала бабка. — Герман как? Грех?

Молодая пара переглянулась, фыркнула что-то насчёт оговорки по Фрейду. И что, возможно, бабка не так далека от истины — история покажет.

Скажем лишь, что впоследствии имя «Герман» отвалилось как атавизм, как хвостик у человека. Остался только Грех. Если ласково — Грешок, Грешочек, Грешуня. Впрочем, ласково его никто звать не собирался, бабка не была склонна к сюсюканью и сантиментам.

— Будет пакостливый — верну, — крикнула она вслед. Предупредила. На сем расстанемся с симпатичной молодой парой и посоветуем, чтобы она побыстрее съехала в съёмное жильё. Жаль, что любовь слепа и глуха к советам старших.

***

Бабка была патологической жадиной. Она сразу отобрала у котёнка набор хорошеньких красных пластмассовых мисок. Рассудила, что оконные фиалки будут выглядеть в них гораздо лучше. А Греху грех есть из такой красоты, сойдёт консервная банка.

Котёнок обрадовался, потому что новенькие миски (внимание, кошковладельцы!) невыносимо воняют горелым пластиком и являются сущим наказанием и испытанием для животных. Ведь обоняние кошки в 14 раз чувствительней, чем у человека! Зато жестяная, зубчатая по краям консервная банка сохраняла дивный аромат тухлой кильки в томате.

У всякой бабки должна быть внучка — она и была. Приходящая. Внучка не любила кошек, а Грех, наоборот, внучку обожал. Заслышит шаги на первом этаже — и в прихожей влюблённо смотрит на дверь. Так что стихи «Чем меньше женщину мы любим» — с таким же успехом можно проецировать на мужчин. Мужчины, в том числе кошачьи, млеют от холодных, неприступных красавиц садистского типа. Брякаются на спину и задирают лапки: сдаюсь. Или цепенеют как лягушки перед змеёй: о богиня, глотай меня, глотай!

— Снова твой Грех на мне, — возмущалась внучка, сбрасывая кота с колен. — Брысь! Вся юбка в шерсти, колготки в затяжках.

К слову, внучка даже на улице собирала за собою свиту домашних и бродячих кошек. У неё были духи с феромонами. Возможно, химики что-то напутали с элементами при их создании, вместо человечьих ссоздали кошачьи. Нахимичили, бывает.

***

Бабка ставила чайник, внучка садилась за стол. Прежде чем поднести кусок ко рту, она его осторожно нюхала. Такой у неё выработался условный рефлекс. Пока в бабкиной хлебнице не заканчивался чёрствый хлеб, а в холодильнике — заветренный сыр или прогорклое масло — на потребление свежих продуктов было наложено табу. Ведь тогда придётся просрочку выбросить — а этого бабка не могла допустить. Всё в ней восставало против данного акта вандализма и святотатства.

Например, бабка любила тыквенную кашу и осенью закупала по дешёвке целый мешок овощей (вообще-то учёные причисляют тыкву к фруктам). Раскладывала в прихожей на полу — вся прихожая была как в оранжевых солнышках. Зимой перебирала, кое-где обнаруживала первые признаки смерти. Вырезала трупные пятна — остальное в еду. Коту запах гнилой тыквы нравился и что-то смутно напоминал. Он даже несколько раз сходил туда по малой нужде, за что был больно побит тапком.

Пока доедались старые продукты — свежие успевали зачерстветь, обветриться, прогоркнуть и загнить. Таким образом, на столе никогда не было свежего.

«Так нужно доесть и лишь потом идти в магазин, в чём проблема», — рассудите вы.

Легко сказать. Бабка просто физически не могла пройти мимо жёлтых ценников. Она ради них и ходила в магазины. Поиски жёлтых ценников — хобби пенсионеров, которые азартно охотятся по городу на уценённые товары. Потом хвастаются друг перед дружкой трофеями.

На Коммунаров сыр дешевле на тридцать процентов, а масло так вообще вполовину! В «Магните» позавчерашний батон стоит копейки, почти даром! Ничего, что этим батоном убить можно. Подержите в микроволновке — вот вам горячий хлебушек.

— Ладно насчёт хлеба, — примирялась и даже оправдывала внучка. — В Древнем Риме, например, горячий хлеб давали только рабам. Считали, что это почти яд. Но молоко на грани скисания?!

— Зато какие пышные на нём блины! — защищалась бабка.

***

Весной бабка перебиралась на дачу — оздоровляться. Участок ей достался от мужа, номенклатурного работника средней руки.

Парное молоко, дешёвые овощи и ягоды, пруд. Она купалась в линялом купальнике времён раннего брежневского застоя. Теперь и не определить, какого он был цвета. Купальник свидетельствовал о бренности бытия и скоротечности женского цветения. Когда-то ситец туго наполняли зрелые бабкины прелести. Теперь он обвис растянутыми мешочками на козьих лоскутках то, что осталось от груди, и на старческом задке, собранном в куриную гузку.

Кота Греха привозила с собой — не оставишь же одного в квартире. Он вымахал размером с половину рыси, такой же длинноногий и поджарый. На бабкиных харчах особо не разжиреешь. Но прищур и чубчик остались.

— Грех ты мой тяжкий, — ворчала бабка, ставя увесистую, завязанную кофтой корзинку на деревянную скамью в электричке. На неё косились: божий одуванчик, какие там могут быть особые грехи? И в дороге снова с изумлением слышали:

— Сиди, Грех, не высовывай нос. А то контролёр выгонит. Ему такие безбилетные Грехи в электричке не нужны.

— Да, Альцгеймер никого не щадит. Бабушка, вы свою остановку не пропустите? Вас точно встретят?

— Встре-етят. Догонят и ещё встретят, — обещала бабка. Она не ждала в этой жизни от людей ничего хорошего. Подхватывала корзину и семенила к выходу.

— Вот несчастье родным, — и пассажиры погружались в мысли. Например, что никому не предугадать, что нас ждёт впереди. С ярмарки, увы, едем.

***

— Душегубец ты! Убивец! Сколько душ загубил!

Каждое утро бабка, выходя, вляпывалась в разложенные на крыльце ряды трофеев. Представители местной фауны: птички, лягушки, ящерки, землеройки. Кот Грех предусмотрительно сидел у дальней заброшенной теплицы. Сохранял пути отступления.

Бабка знала, что погоня за котом ничего не даст, кроме одышки и хватания за тощую грудь. Бессильно топотала ногами и осыпала Греха проклятиями. Тот относился к ругательствам философски: отворачивался, созерцал июньский рассвет и лукаво по-грефовски щурил глаза.

— Их ведь малые детки в норках ждут. Раз, два… шесть, десять! — считала она трупики, собирая их газетным фунтиком и ссыпая в ведро. — Это если помножить на месяц… А месяц на пять, с мая по октябрь… И всё это умножить на… Осподи! Когда тебя принесло на мою беду? Десять лет? Десять лет ты надо мной изгаляешься! Палач ты, злодей, как земля тебя носит!

После великой и славной охоты кот Грех спал в тайном месте, во сне громко храпел и постанывал. Усы, лапы и уши у него дёргались: в грёзах он прокручивал самые сладкие моменты выслеживания, погони и нападения. Просыпался и шёл завтракать подкисшим молоком, другого у бабки не водилось.

Бабка для острастки несколько раз дёргала его за загривок. Но это уже так, последняя туча рассеянной бури.

— От тебя пользы — ноль. Ничего, кроме вреда. А вон живой и толстый, паразит. А птенцы папу-маму не дождались.

Усаживалась на крыльцо, подпиралась кулачком и задумывалась об острой, вопиющей несправедливости жизненного уклада. Она ведь и не жадная вовсе была. Нынче психоаналитики бы сказали: посттравматический синдром.

***

Давным-давно юная бабка поступила в техникум, а знаний маловато, спасибо хоть не отчислили. Стипендию не дали, а матери писала:

— Учусь хорошо, всего вдоволь.

Не решилась сказать правду. Представила, как деревенские подожмут губы:

— За деньги-то дурак выучится. Эх, Паня! Тащила-тащила дочь, думала, опора будет. А эту кобылку ещё четыре года корми-пои.

Юная бабка как представила, так и сжала зубы: вытерплю! Где-то ухирялась подработать. В день ела кривой огурчик и глазунью из двух яиц. Завтрак и ужин — чашка воды с куском сахара…

Вечный сосущий голод. А организм молодой, растущий, формирующийся. Нынче бы психоаналитики сказали: время, когда в человеке закладывается физиологический и психологический фундамент.

Станешь тут на всю жизнь экономной. Деньги от внучки прятала, на подарки была скупа. Всего-то за всю жизнь расщедрилась, связала внучкиному мужу домашний жилет.

***

Бабка умерла как праведница: во сне.

Пришли внучка с мужем, огляделись, прикинули. Квартира убитая, дом старый. Только продать. А ведь у старухи и на книжке где-то лежит капиталец. Дед был персональный пенсионер, сама бабка в перестройку моталась с баулами в Польшу и Турцию. В те годы челноки гребли деньги лопатой.

Кот Грех сидел угрюмый и брюзгливый. К благоухающей феромонами внучке не подошёл.

— А этого куда? — спросил муж.

— В ветеринарку. Старый уже, видишь, весь седой.

Но перед уходом внучка сжалилась.

— Пускай поживёт, пока не продадим. Всё-равно будем приходить, покупателям квартиру показывать.

Высыпали на газету сухой корм — лопай не хочу. Воду набрали на дно ванны — захочет, вылакает. С туалетом проблем не было: кот давно насобачился ходить в унитаз. Делал дела аккуратно раскорячившись не без грации. Из неисправного бачка сочилась вода, всё потихоньку смывала. Струйка тонкая — ровно настолько, чтобы не крутился счётчик.

Через две недели огласили завещание. Бабка обо всём позаботилась заранее. Она сходила к нотариусу и всё узнала.

Увы, в нашей стране нельзя оставлять наследство домашнему питомцу. Такое завещание будет признано недействительным.

Бабка возвращалась от нотариуса и размышляла об острой, вопиющей несправедливости жизненного устройства. Воля умирающего — закон, разве нет? — и он жестоко попирался.

***

— Пролетели мы с тобой, Грех, — сообщила она дома коту. — Прямо не знаю, что делать. Грудная жаба меня по ночам давит, лекарства не помогают.

Со склизкой, холодной дачной жабой кот бы легко справился, но вот как быть с невидимой грудной бабкиной?

Кот спрыгнул с окна, которое для него играло роль телевизора. Вежливо потёрся об её юбку, посочувствовал: «Я с тобой, я здесь». И вернулся обратно, в фиалковые заросли в красных потускневших мисках.

Там не кончался вялотекущий мыльный сериал «Дворовые страсти». В роли героев — наглые жирные голуби на карнизе, шустрые игрушечные машинки далеко внизу и люди, смешные и маленькие как мыши. Когти у Греха сладострастно выпускались и втягивались обратно в подушечки — не терпелось подцепить хоть одного человечка. Интересно, будет он барахтаться и пищать, или сразу сложит лапки?

— Эх, дурачок ты, дурачок, — укорила бабка. — Жизнь твоя на ниточке висит, а ты не ведаешь.

Она снова пошла к нотариусу. Нельзя писать завещание на кота — ладно. Тогда пускай наследники ухаживают за котом до его естественной кошачьей кончины. А чтобы им не пришло в голову ускорить, приблизить этот конец — оговорить детали.

Она всё рассчитала с ручкой на бумажке. Сколько живут коты? Около двадцати лет. Стало быть, Греху ещё пребывать на белом свете семь лет. Вот на эти семь лет разделить сбережения. С каждым годом увеличивая сумму — чтобы был стимул всячески продлевать кошачью жизнь. А буде преставиться ранее — не обессудьте, оставшиеся денежки уплывут в руки городских зоозащитников.

Кстати, бабка уже перевела им энную сумму. Взамен они должны были навещать|кота, проверять условия проживания. Защищать его кровные интересы, осуществлять опеку и юридическое сопровождение.

А чтобы кота не подменили — особые приметы. Прихрамывает на одну лапу, зубчатое разорванное ухо, восемь рыжих пятнышек тут и одно белое здесь…

***

Внучка как законная наследница первой очереди решила качнуть права и оспорить завещание. Но вести судебные тяжбы — удовольствие ниже среднего. Как говорится, замучаешься пыль глотать. Клуб зоозащитников — солидная организация, у них всё схвачено, им благоволит сам губернатор, тоже кошатник.

Они с мужем забрали Греха к себе домой — подальше от греха.

Свою любовь с вероломной внучки кот переключил на её мужа. Как только тот сядет — вскочит на колени, уткнётся лбом в живот, в вязаную жилетку — и задремлет. Жилетка пахнет бабкой.

— Состарился наш Грех, тьфу, тьфу, чтобы не накаркать. Стул у него в норме? Глаза прокапать… Поливитамины не забыла? Пузо помассировать… Да чтоб я бы так жил!

***

Однажды внучка открыла дверь, и между ног у неё молнией шмыгнул бродячий котёнок. Он уже неделю как приблудился в их подъезде, спал за мусоропроводом. Его подкармливали на газетке. Старик зоофоб его вышвыривал из подъезда и даже раз спустил в мусоропровод. Но котёнок вцепился в железный стык и выкарабкался. И вот проник в их квартиру. Шатаясь (он был совсем маленьким), храбро направился прямиком в кухню к миске с кормом.

Грех отвлёкся от шоу «За стеклом». Мягко и тяжело спрыгнул, зашипел. Мех на нём поднялся дыбом. Он стал похож на большой мяч, а хвост — тоже на мяч, только поменьше.

— Господи, он же его порвёт! — крикнула внучка. — Самцы из семейства кошачьих убивают даже своё потомство!

Грех обнюхал маленького наглеца, зубами прикусил взъерошенный загривок… Подержал и выпустил, и смущённо глядел на хозяев: что дальше-то делать с этим недоразумением? Шерсть на Грехе медленно опускалась: будто из надутого мяча выпускали воздух.

— Только этого не хватало, — рассердилась внучка. — Поешь и давай до свидания. У нас что, проходной двор? Приют?

Муж присел на корточки перед котёнком. Тот, трясясь и урча от жадности, поглощал элитный сухой корм (вяленые креветки, печень нежирной индейки под сырным соусом). Хруст стоял на всю кухню, и странно, что его производило такое крошечное существо.

Муж пальцем погладил костлявое тельце, набитое пузцо.

— Ты кто будешь? Грех номер два? Маленький Грех? Грешок… Грешуня. Придётся старшему брату, потесниться.