Не наш у нас ( 30 фото )
- 22.01.2024
- 1 807
- иностранный журналист в СССР, 1935 г.
Итак, норвежский корреспондент буржуазной газеты с сомнительным фонвизинским названием "Нидарос" едет в Советский Союз. Быть может, он едет в страну трудящихся в качестве "друга" или хотя бы "попутчика" рабочего класса? Нет, не за этим едет Эрик Сандвор. Он едет клеветать на советскую действительность, используя для этого объектив и, собственно, фотоаппарат иностранного производства.
И здесь важно отметить, что Нидарос - это старое название Тронхейма, одного из крупнейших городов монархической Норвегии. А если вспомнить тот факт, что в Тронхейме размещались казармы битых белогвардейских офицеров и сам генерал Миллер, то многое становится понятым. Конечно, журналист такой газетенки не станет освещать колоссальные успехи коллективизации и двух пятилеток, нет.
Его не интересуют наши планы, наши массы. Интеллигентствующе заблуждаясь и не осознавая того, что история - это борьба угнетенных классов с классами эксплуататоров, господин Сандвор сознательно направляет свой объектив на "простого" или, как говорят у них, на Западе, "маленького" человека. Но у нас в СССР нет "маленьких людей", а есть винтики гигантской машины, запуск которой уже не скрыть, как бы этого ни старались сделать запачканные клеветой корреспондентики!..
И т.д., и т.п., "а за глаз мы выколем два ока, а за зуб - всю челюсть разобьем" (из предвоенной молодежной песни). Отпор заезжему господину дан и теперь можно вкратце указать на то, что 1935 год - он несколько особенный в советской истории. Как бы это объяснить? Ну вот, вообразите себе, что один человек бьет другого. Собственно, это давно уже не драка, а избиение: нна-ска, получи, - надсаживается один, пока другой тяжело дышит, обливается кровью и делает все остальное, что обычно выпадает на роль жертвы.
Но неизбежно наступает момент, когда от побоев устаешь - даже если бьешь ты, а не тебя. Требуется определенная передышка, каковую в наших палестинах обычно используют на разговор, а точнее, на монолог по душам. Вот, - тяжело дыша, упрекающим тоном вопрошает избивающий, - видишь, сука, до чего ты меня довел? Рубашку заляпал... А? Чего молчишь? Передохнув и распалив себя, активная сторона насилия возобновляет причинение тяжких телесных повреждений, могущих привести к смерти.
В 1934 - 1935 гг. советское руководство пребывало в состоянии, схожем с вышеописанным. С одной стороны - товарищ Сталин еще не был живым божеством среди смертных, а с другой, - Политбюро перестало быть вместилищем равных при одном главном. Генеральный секретарь сам определял повестку любого дня, собирая членов бюро на неофициальных встречах, и после пережитого в 1931 - 32 гг. чувствовал себя более чем уверенно. Миллионы погибших от голода, арестованных отразились на политическом Олимпе лишь ужесточением феодальных разногласий - курируя свои политические, хозяйственные, военные и региональные вотчины, члены Политбюро ссорились из-за фондов, апеллируя к высшему арбитру - Сталину.
"Серьезная оппозиция" была либо выдавлена из страны, либо арестована, либо влачила жалкое существование в редколлегиях. Почему бы не организовать некоторое послабление? Начав с уменьшения планов на вторую пятилетку, сталинская оттепель распространилась и на "карательные органы". ОГПУ переименовали, влив в Наркомат внутренних дел, а главное - поставили под надзор грозной, но справедливой прокуратуры и гуманного советского суда. Дети перестали отвечать за родителей, расцветала франко-советская дружба, начиналось столичное микояновское "продовольственное изобилие" и даже убийство Кирова, с последующим "ответом" советской власти, казалось досадным и случайным противоречием общим тенденциям.
На Западе млели, называя Россию уже не красной, а розовой. А скоро ведь - всенародные выборы и новая конституция! В общем, советская элита формировала запрос на "спокойный период" и даже пугающий должностью и гитлеровскими усиками Ягода позволял себе задаваться вопросами о том, не придется ли скоро отказаться от массовых расстрелов? На деле, конечно, все это была городская вывеска - репрессии продолжались, режим уже начал примеряться к высылке народов, разворачивалась система ГУЛАГа (прежний расчет на самопоселения был пересмотрел в пользу лагерных человейников) и готовились чистки в армии, партии... везде.
Но на фоне начала и второй половины тридцатых годов, 1933 - 1935 гг. запомнились многим как время оптимистическое, небезнадежное. Казалось, что истребив всех кого можно и нужно, советская власть готовится эволюционировать во что-то с человеческим лицом. Да вот же - и карточки отменили, горожане довольны. Чем плохо?..
Что же, прошу под кат.
Итак, норвежский корреспондент буржуазной газеты с сомнительным фонвизинским названием "Нидарос" едет в Советский Союз. Быть может, он едет в страну трудящихся в качестве "друга" или хотя бы "попутчика" рабочего класса? Нет, не за этим едет Эрик Сандвор. Он едет клеветать на советскую действительность, используя для этого объектив и, собственно, фотоаппарат иностранного производства.
И здесь важно отметить, что Нидарос - это старое название Тронхейма, одного из крупнейших городов монархической Норвегии. А если вспомнить тот факт, что в Тронхейме размещались казармы битых белогвардейских офицеров и сам генерал Миллер, то многое становится понятым. Конечно, журналист такой газетенки не станет освещать колоссальные успехи коллективизации и двух пятилеток, нет.
Его не интересуют наши планы, наши массы. Интеллигентствующе заблуждаясь и не осознавая того, что история - это борьба угнетенных классов с классами эксплуататоров, господин Сандвор сознательно направляет свой объектив на "простого" или, как говорят у них, на Западе, "маленького" человека. Но у нас в СССР нет "маленьких людей", а есть винтики гигантской машины, запуск которой уже не скрыть, как бы этого ни старались сделать запачканные клеветой корреспондентики!..
И т.д., и т.п., "а за глаз мы выколем два ока, а за зуб - всю челюсть разобьем" (из предвоенной молодежной песни). Отпор заезжему господину дан и теперь можно вкратце указать на то, что 1935 год - он несколько особенный в советской истории. Как бы это объяснить? Ну вот, вообразите себе, что один человек бьет другого. Собственно, это давно уже не драка, а избиение: нна-ска, получи, - надсаживается один, пока другой тяжело дышит, обливается кровью и делает все остальное, что обычно выпадает на роль жертвы.
Но неизбежно наступает момент, когда от побоев устаешь - даже если бьешь ты, а не тебя. Требуется определенная передышка, каковую в наших палестинах обычно используют на разговор, а точнее, на монолог по душам. Вот, - тяжело дыша, упрекающим тоном вопрошает избивающий, - видишь, сука, до чего ты меня довел? Рубашку заляпал... А? Чего молчишь? Передохнув и распалив себя, активная сторона насилия возобновляет причинение тяжких телесных повреждений, могущих привести к смерти.
В 1934 - 1935 гг. советское руководство пребывало в состоянии, схожем с вышеописанным. С одной стороны - товарищ Сталин еще не был живым божеством среди смертных, а с другой, - Политбюро перестало быть вместилищем равных при одном главном. Генеральный секретарь сам определял повестку любого дня, собирая членов бюро на неофициальных встречах, и после пережитого в 1931 - 32 гг. чувствовал себя более чем уверенно. Миллионы погибших от голода, арестованных отразились на политическом Олимпе лишь ужесточением феодальных разногласий - курируя свои политические, хозяйственные, военные и региональные вотчины, члены Политбюро ссорились из-за фондов, апеллируя к высшему арбитру - Сталину.
"Серьезная оппозиция" была либо выдавлена из страны, либо арестована, либо влачила жалкое существование в редколлегиях. Почему бы не организовать некоторое послабление? Начав с уменьшения планов на вторую пятилетку, сталинская оттепель распространилась и на "карательные органы". ОГПУ переименовали, влив в Наркомат внутренних дел, а главное - поставили под надзор грозной, но справедливой прокуратуры и гуманного советского суда. Дети перестали отвечать за родителей, расцветала франко-советская дружба, начиналось столичное микояновское "продовольственное изобилие" и даже убийство Кирова, с последующим "ответом" советской власти, казалось досадным и случайным противоречием общим тенденциям.
На Западе млели, называя Россию уже не красной, а розовой. А скоро ведь - всенародные выборы и новая конституция! В общем, советская элита формировала запрос на "спокойный период" и даже пугающий должностью и гитлеровскими усиками Ягода позволял себе задаваться вопросами о том, не придется ли скоро отказаться от массовых расстрелов? На деле, конечно, все это была городская вывеска - репрессии продолжались, режим уже начал примеряться к высылке народов, разворачивалась система ГУЛАГа (прежний расчет на самопоселения был пересмотрел в пользу лагерных человейников) и готовились чистки в армии, партии... везде.
Но на фоне начала и второй половины тридцатых годов, 1933 - 1935 гг. запомнились многим как время оптимистическое, небезнадежное. Казалось, что истребив всех кого можно и нужно, советская власть готовится эволюционировать во что-то с человеческим лицом. Да вот же - и карточки отменили, горожане довольны. Чем плохо?..
Что же, прошу под кат.
Материал взят: Тут