Появление второго Киссинджера планета рискует не пережить ( 2 фото )

@ Yin Bogu/ZUMA/Global Look Press

Tекст: Дмитрий Бавырин

В своем доме в штате Коннектикут в возрасте 100 лет умер Генри Киссинджер. Он оставил после себя двоих детей, пятерых внуков и огромное наследие в теории и практике международной политики. Из-за этого его считали одним из умнейших дипломатов в мире. Но слушали гораздо реже, чем стоило бы.

Как фигура мирового значения он был порожден худшим из того, что познал этот мир: геноцидом, мировой войной и атомной бомбой. Это дьявольское совпадение должно быть по душе ненавистникам Генри Киссинджера, которых даже в США – миллионы, но в любом разговоре о нем от мистического и потому нерационального нужно держаться как можно дальше.

Тут не мистика, тут другое: плохие времена создают сильных людей. Особенно плохие – особенно сильных.

В 1938 году пятнадцатилетним еврейским подростком Киссинджер бежал из Баварии – колыбели нацизма вместе со своей религиозной семьей, чтобы вернуться туда потом в качестве американского солдата и отомстить за тех родственников, кто бежать не успел.

Знание немецкого языка определило его в разведчики, а после окончания боевых действий – в денацификаторы, то есть в те, кто выявлял нацистов в оккупированных городах и создавал гражданские администрации из каких-нибудь других немцев – тех, каких удавалось достать.

Именно война сделала из Киссинджера того, кем он стал.

Кембридж предоставил образование, книга о ядерном оружии принесла славу, клан Рокфеллеров (тогда – один из сильнейших в Республиканской партии) довел до ворот Белого дома, но базу дала война, а вместе с ней дала американское гражданство, связи, характер и modus operandi: признавай реальность, трезво смотри в будущее, работай с тем, что имеешь.

Война внушила Киссинджеру уважение к себе и страх перед собой – и впоследствии он сделал многое, чтобы не допустить новой мировой бойни. Это был особый страх интеллектуала, который сканировал войну из окопа мозгом, а не сердцем, чтобы в будущем отдавать предпочтение не позиционным боям, а ковровым бомбардировкам.

Так жестче, но эффективнее. Своих жаль, а враг – это враг. Потому пусть свои смотрят на врагов не из адских траншей, а сверху – из кабины или бомболюка. Но этот метод не единственный и не лучший: если с врагом можно договориться – давайте лучше договариваться.

Примерно таким было кредо нового Киссинджера. Прежний – застенчивый парень с сильным акцентом, работавший на заводе по производству помазков для бритья – остался только на первых страницах толстенных биографий легендарного дипломата. Он прожил ровно век, и большую его часть считался одним из наиболее влиятельных интеллектуалов планеты, причем как теоретиков, так и – в период своего расцвета – практиков, получивших реальную власть.

Эту власть доверил ему президент Ричард Никсон, впервые назначив одного человека на два главных внешнеполитических поста в США – госсекретаря и советника по нацбезопасности (сейчас это пламенный моралист Энтони Блинкен и более умеренный Джейк Салливан). В теории они должны уравновешивать друг друга. Но никто, кроме самого Никсона, не должен был уравновешивать Киссинджера, который пытается уравновесить весь мир.

В числе его основных заслуг – «разрядка» в отношениях с СССР и наведение мостов с Китаем Мао Цзэдуна, который был во многом антиподом Киссинджера: выдающийся политик, но самовлюбленный и поверхностный догматик, который не боялся ни простой войны, ни мировой, ни ядерной.

То, что второй и третий вариант на пике противостояния ядерных сверхдержав обошли планету – плоды работы мозга «хитроумного Генри», как называл его Леонид Брежнев. Приписывание ему заслуги в миллионы теоретически спасенных жизней может показаться спорным, но только лишь потому, что позабыты те, кто оппонировал реалисту и прагматику Киссинджеру в Вашингтоне.

И договоры с Советами, и отношения с КНР, и завершение Вьетнамской войны – все это трактовалось тогда забытыми ныне «ястребами» как капитуляция очкастого паникера, который готов сдать Америку нехристям-коммунистам, а в коммунистов нужно сперва стрелять и только потом, при крайней необходимости, с ними разговаривать.  

Против стрельбы по коммунистам как метода (а тем более бомбометаний) Киссинджер не возражал. Но практиковал только тогда, когда, по его мнению, это был самый надежный и дешевый способ решения задачи, которую не удалось решить словами. Не в смысле – заболтать, а именно решить, заключив с врагом соглашение.

Это напоминает работу консильери при мафиозном доне. Точнее, тех из них, кого не просто боялись, а уважали. Тех, кто умел не только сформулировать предложение, от которого сложно отказаться, но и задать себе и дону вопрос: «а что, если нет?». Тех, кто видел своей задачей не одно лишь наращивание влияния (в случае Киссинджера – влияния США), но и недопущение войны без правил с другими домами.  

В Италии таких до сих пор героизируют, хотя они тоже не стеснялись лить чужую кровь.

Скорее всего, подходы Киссинджера в наше время означали бы, что конфликта за Украину в его нынешнем виде не случилось бы, а Москва и Вашингтон (вкупе с НАТО) вышли бы на договор о взаимной безопасности, разделе сфер влияния и согласовании «красных линий». «Хитроумный Генри» всегда боялся недооценить силу противника, тогда как бесстрашие нынешних администраций Запада на поверку оказалось глупостью.

Если бы горячая фаза конфликта началась до него, он уговаривал бы Киев на компромисс с Россией, подразумевающий отказ от претензий на восточные территории. Не ради Киева, а потому, что США больше не тянут украинцев как «прокси». Так же при Киссинджере не потянули Южный Вьетнам, которому был навязан гибельный для него мир с «красным» Севером.  

Он иначе бы вел себя с Китаем, отринув современные моралитэ Госдепа, которые из Пекина кажутся просто хамством. Он выстроил бы другие отношения и с Израилем, который мог бы рассчитывать на помощь только в случае отказа от масштабной и продолжительной операции в Газе (такую модель поведения Киссинджер взял при Войне Судного дня, не желая конфликтовать с нефтяными арабскими монархиями).

Но при зачистке, например, Балкан от российского влияния он наверняка бы действовал даже жестче, чем готов действовать современный Госдеп. Относя Латинскую Америку к сфере жизненных интересов США, при Киссинджере с ее странами не стеснялись поступать «по-плохому».

И он бы одобрил сколь угодно жестокую операцию ВСУ в Донбассе в 2014-м, если бы верил в ее успех и не верил в то, что Россия может вмешаться. Когда от Пакистана попыталась отделиться Бангладеш – потенциальный союзник Индии и СССР, США поддержали «подавление мятежа», который пакистанцы в итоге не подавили, но устроили резню с сотнями тысяч трупов (счет убитым и изнасилованным бенгальцам никто не вел, за нижнюю планку обычно берут 200 тыс. жертв).


Киссинджера традиционно ненавидели за игры, при которых нужно жертвовать моралью ради победы. Но это все равно, что критиковать шахматиста. Его интеллект, заточенный на достижение результата с приемлемыми (для него) потерями, мог быть гораздо более разрушительным, если бы его носитель не оставался при этом джентльменом.

А джентльменом он оставался до конца – в том числе и тогда, когда перестал быть светским львом и Генри Поцелуйчиком, как звала Киссинджера светская пресса.

Джентльмен – это тот, кто уважает противников и держит перед ними слово. Он не будет мешать другим джентльменам действовать в далеких колониях, как им удобно, если результат этих действий соответствует интересам метрополии. Но держать слово даже перед врагом для него – это проявление той силы, которая бывает гораздо эффективнее военной при защите родного дома от бед.

Сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена создают слабых людей. Слабые люди создают плохие времена. На фоне своих коллег-современников «хитроумный Генри» был колоссальной величиной. Однако его советы о том, как вести дела с Россией, казались глупым мальчишкам бреднями динозавра, хотя это было свидетельство древней черепахи, которая видела сотворение мира.

Такого мира, который создавали особенно сильные люди в особенно плохие времена 1940-х годов XX века. Остается надеяться, что появление нового Киссинджера – того, кто остановит великие державы на пути к опасной конфронтации – обойдется планете дешевле, чем первого, почившего. Он не стал бы собой без геноцида, мировой войны и атомной бомбы.