Пьеса, которая никогда не кончится ( 5 фото )

Недавно почему-то захотелось пересмотреть «Неоконченную пьему для механического пианино», снятую Никитой Михалковым, Павлом Лебешевым и Александром Адабашьяном в 1976 году. Последний раз (он же первый раз) я видел этот фильм летом 1978 года, когда он ещё шёл в прокате, но уже не в кинотеатрах, а в районных Домах Культуры, в пустых залах. До этого у меня не возникало желания обратиться к этому фильму, потому что я его очень хорошо помнил и очень выского ценил.


Но я подумал, что, возможно, что-то не уловил в «Неоконченной пьесе». Там была парочка стилевых сбоев, которые мне стало интересно разобрать. Может, это и не сбои вовсе, а это я был дураком...

Оказалось, что этот фильм ещё лучше, чем мне помнилось. Прекрасный фильм, идеально выверенный и в то же время лёгкий, как импровизация. Ну, умные люди нас учат, что по-настоящему хорошая импровизация всегда заранее подготовлена и отрепетирована, и тут как раз такой случай – все, работавшие над фильмом, жили коммуной, прямо в декорациях фильма, вместе ели, пили, спали, подкалывали друг друга и постепенно пропитывались теми идеями, которые хотели донести до зрителя. Да, замечательно.

«Неоконченная пьеса для механического пианино» повлияла на огромное количество хороших советских фильмов. И на «Полёты во сне и наяву», и на «Перемену участи» и даже на «Сталкера», потому что финальный монолог Жены Сталкера, это прямая цитата из фильма Никиты Михалкова и в таком качестве опознаётся моментально.

Тем не менее, фильм немного другой, чем мне помнилось. В первую очередь, к моему удивлению, оказалось, что в нём некого жалеть. Все персонажи делятся на негодяев и ничтожеств, которыми эти негодяи помыкают. Единственный, кто выпадает из паномникума, это господин Петрин в экономном исполнении замечательного А.Ромашова, всё время читающего газету. Все персонажи с первого же появления в кадре непрерывно и несмешно издеваются над попавшими под руку жертвами, не скрывая своего садистского удовольствия. Изрыгая остроты, они надсадно хохочут и раскачиваются всем туловищем. Только Петрин брезгливо кривится и время от времени пытается отвлечь возбуждённое общество от несчастных жертв «невинных насмешек». Чтобы показать, подобное поведение характерно не для одного поколения, Никита Михалков ввёл в фильм белобрысого мальчика с узким и злобным личиком, из тех мальчиков, которые отрывают лапки пойманым лягушкам. Мальчику в фильме делать нечего, вероятно, Никита Михалков просто притащил на съёмки своего очередного миньона, но эта деталь оказалась так же хороша, как и стул из фильма «Дворянское гнезно», жалко плавающий в заброшеном пруду. Как бы лукавый привет Никиты Сергеевича старшему брату, поэтизировавшему дворянство.



Понятно, что в чеховских костюмах на экран вышли узнаваемые советские интеллигенты времён застоя. Это они наряжались в дворян, расслаблялись на пленэре, бездельничали, ненавидели «чумазых», страдали из-за несостоявшихся карьер и «погубленой молодости» и, брезгливо кривясь, пользовались услугами «петриных». Весёлый Никита Михалков очень точно вписал эту разновидность советского народа и в чеховский метатекст и в историческую реальность. Причём, его презрение было неплохо замаскировано ласковой, немного грустной улыбкой, которую, в зависимости от позиции зрителя, можно счесть и сочувственной меланхолией и злым сарказом. Большинство зрителей решило, что Михалков жалеет всех этих многочисленных недоделаных сверхчеловеков, мелких «платоновых», заплутавших в своей экзистенциальной пещере и не догадывающихся о смысле теней, плывущих по экранам восприятия.

Платонов, которому, вроде бы, мы должны сочувствовать, как талантливому человеку, упустившему свою жизнь, сочувствовать невозможно. И Калягин, в качестве актёра, и Михалков, в качестве режиссёра, показывают, что ни ума ни таланта у этого персонажа нет и никогда не было. Он артистичен, остроумен, умееет и любит унижать окружающих, но этим все его таланты и исчерпываются. Мог бы возникнуть вопрос, что в нём нашла Сашенька, без памяти влюбившаяся и выскочившая замуж за Платонова. Но Никита Михалков, предвилдя вопрос, буквально парой секунд показываает нам, как это случилось. После поцелуа в игре с «фантами» Платонов, поймав взгляд Сашеньки, корчит смешную гримасу, и она ему заговорщически подмигивает. Это эхо того времени, когда они были жених и невеста, смешливая девочка и весёлый сосед, умевший её развеселить.

Платонов становится понятен довольно быстро, в тот момент, когда Сашеньке становится дурно при виде пианолы, играющей самой по себе. Муж заботливо склоняется к ней и со стороны такая поза кажется очень трогательной, но он тихо-тихо, чтобы не слышали посторонние, шипит ей прямо в лицо с нескрываемой злобой «Дома надо сидеть, а не гостям бегать». То, что Сашенька, скорее всего, просто беременна, его как-то не беспокоит.

Из-за понятности и предсказуемости центрального персонажа вторая половина фильма немного провисает, ведь мы уже знаем, чего ожидать от этого героя, и он ни разу не обманывает наших ожиданий. Упорно обвиняет Софью в предательстве юношеской любви (нисколько не интересуесь, как она жила, что с ней было), оскорбляет то Трилецкого, то Глагольева, то Сашеньку... И, разумеется, весьма предсказуемо угрожает самоубийством, поставленным замечательно, как клоунский номер. Но всё равно, событий много, снято очень красиво, поэтому затянутость почти совсем не раздражает.

Раздражает другое. Дело в том, что фильму отчасти мешает сам Никита Михалков в качестве актёра. Он играет совершенно поперёк роли. Выглядит это весело и обаятельно, но отчасти шизофренично, потому что все остальные персонажи видят перед собой совсем другого человека, не того, кого видим мы, зрители.


Я сказал, что все персонажи фильма четко делятся негодяев и ничтожеств, на хищников и недотёп. С первых же реплик доктор Трилецкой показывает себя хищником. Он злой, агрессивный, собраный, двигается с анималистической пластикой, прямо как какой-то тигр, мгновенно реагирует на всё происходящее, то есть, постоянно насторожен. Но госпожа Войницева его третирует, а её гости относятся к нему, как к шуту гороховому, только что ноги об него не вытирают. Это странно – почему они его не боятся? Платонова боятся, а умного доктора, который намного сильнее и злее Платонова, не боятся совсем. Первый заметный сбой происходит, когда Платонов первый раз начинает орать на Трилецкого. Трилецкий вдруг... теряется и кажется испуганым. Это странно. Я ещё тогда, в 1978 году, думал, что Трилецкий развернётся и ответит обнаглевшему Платонову язвительной тирадой, тем более, что Платонов сам подставился. Но вместо того Трилецкой залепетал что-то невнятное. Я, как зритель, в это не поверил. И потом, в разговоре за столом, доктор Трилецкий вдруг объявляет «Да что вы обо мне знаете!» и принимается рассказывать, что ненавидит больных и плевать хотел на холеру. Да господи! Это именно то, что мы о нём прекрасно знаем. Он уже успел показать свою позицию во всей красе и этот монолог вообще ничего нового не сообщает. И если посмотреть внимательно... Вот он, жалкий, губы трясутся, интонации плачущие, брови домиком... А глазки острые, сверкающие иронией, стреляющие то туда, то сюда, следящие за реакцией присутствующих. Да присутствующие должны похолодеть от ужаса при виде таких кривляний. Нет, все растрганы и начинают тоже исповедоваться. В высшей степени неправдоподобно. А почему?

Потому что эта роль писалась для Евгения Стеблова, который её репетировал, но накануне съёмок попал в аварию. Если мысленно на место Никиты Сергеевича подставить Стеблова, то всё встанет, как влитое, и по интонациям, и по реакции персонажей. Жаль, что так получилось. Испортил песню, как заметил один персонаж Горького. Совсем чуть-чуть, но испортил.


И всё равно фильм хороший, ласковый, как лайковая перчатка, натянутая на кулак с кастетом.