qwentino
Ыблое и муды ( 1 фото )
- параллели, карта, святой царь, вторник. Россия, начало XX века.
Обратите сперва внимание на роль участников неофициального раздела и тот факт, что скромное немецкое Циндао единственно признанно амбициозно-захватническим. Вот это уровень настоящей пропаганды, а не топорной работы теперешних мастеров карандаша.
Вероятно, что очень многих людей сегодня крайне удивляет та "разноголосица" в стане врага, отзвуки которой доносятся и до подножия "федеральной пирамиды". Казалось бы - могучая, выстроенная годами вертикаль власти, самолично расставленные по местам кандидатуры, тасовать которые не мешают ни правила игры, ни собственно сама колода. Полностью зачищенное информационное пространство, полувоенные условия полусуществования, полициейский режим и пр. и др. Так отчего же эти брызги? Почему один некрофил публично требует снарядов и наделяет своих товарищей по оружию обычными в тамошнем общественном пространстве уголовно-сексуальными характеристиками?..
А остальные разве не делают того же? Т.е., не ведут ли каждодневный грязный треп? Отбрасывая в сторону момент общей комичности происходящего, фактор с треском проигрываемой войны и тот уровень личностей, что определяют буро и вялотекущие вокруг федеральной столицы процессы, укажем на то, что все это уже было и не раз. Выплескивание подковерной борьбы на ковер (да! да!) публичности - практика очень давняя и часто вообще поощряемая.
Муссолини, скажем, с ленивым удовольствием следил за тем, как соперничавшие между собой партийные иерарахи вели довольно откровенную полемику посредством собственных газет и журналистов (и такое продолжалось вплоть до конца тридцатых годов, а после возобновилось с новой силой уже в фашистской республике). А вот в Третьем рейхе такое было редкостью, да еще и завуалированной. В СССР, с конца двадцатых годов и до статьи Нины Андреевой - в принципе невозможным. Но вообще...
Возьмем к примеру царскую Россию накануне ее блистательной войны с Японией в 1904 - 05 гг. Казалось бы, совершенно другая страна, иной уровень личностей: будущий святой на престоле, вокруг бородато-русопятые генералы третье-александровской школы, все эти драгомировы-куропаткины, а рядом - желчные фон дер и прочие бароны. А на выходе - практически все то же самое, только без апелляции к массам. Под катом вы найдете выдержки из дневников военного министра Куропаткина, известного своей непримиримой борьбой с онанизмом среди русской молодежи и характерным управлением войсками, когда соединения раздергиваются, перемешиваются по всему фронту и в итоге теряют управляемость вместе с боеспособностью.
Тоже о чем-то напоминает, но сейчас не об этом.
Выдержки из дневников подобраны таким образом, чтобы продемонстрировать и личность Николая II, в действительности ничуть не напоминавшего ту кроткую кроткую овечку, которой его обычно изображают, и формат взаимоотношений между царем и его слугами. Казалось бы, что - опять-таки! - самодержавная вертикаль власти, даже и формально требущая абсолютной свободы действий монарха, а что же на практике?.. А на практике Николай II достает из табакерки При... Безобразова, который вместе с компанией неудачно делает свою грязную работу. При этом, с явного одобрения последнего, не стестняясь в публичном - то есть салонном - "оппонировании" и военному министру, и всесильному Витте и пр. А те отвечают ему тем же, но безуспешно.
В процессе Витте теряет должность, а Куропаткина от того же спасает лишь относительно теплые личные отношения с царем и начавшаяся война, переместившая его на должность командующего полевой армией.
Параллели там вообще очень сильные - от неофициально создаваемой соперничавшими ведомствами Желтороссии, до "вежливых артельщиков" и прочего, но в данном случае показательна сама среда, в которой такого рода взаимоотношения становятся естественными. А как иначе? Первое лицо не доверяет собственным министрам, каждый их которых царек своего ведомства, и потому... правильно, создает параллельную структуру, с безобразовскими концессиями и алексеевским наместничеством. И Куропаткин, поразмыслив и подумав, признает это нормой. А как иначе-то? Только так.
Поэтому в нынешних мерзопакостных "разборках" - например, между начальником генерального штаба и каким-то "ушастым хером", - нет ничего нового и удивительного. Так и должно быть - это норма.
декабря 1902 г. -
Сегодня посетил меня действительный статский советник Безобразов, один из нештатных советников по делам Дальнего Востока. Просил принять, так как он прямо из Ливадии и имел до меня дело по указаниям его величества.
Удивительно развязный. В его объяснениях, очень туманных, слова я и государь идут одно за другим. Слова я, Витте, Ламсдорф произносятся с осуждением деятельности сих министров. Все путают, никто ничего не понимает, и лишь он, Безобразов, спасает русское дело. Теперь, по словам Безобразова, государь посылает его в Порт-Артур, дабы оттуда руководить корейскими и маньчжурскими концессиями. Он тоже, по его словам, везет особые полномочия Алексееву, дабы действовать в южной Маньчжурии тайными средствами противно нашим обещаниям. Я вынудил Безобразова высказаться: что же это за тайные средства. По его словам, они должны заключаться в следующем:
Витте и Ламсдорф должны открыть всю южную Маньчжурию иностранцам и иностранным предприятиям. Алексеев не должен им мешать. Но затем должны явиться на сцену послушные нам хунхузы, и предприятия лопаются, люди исчезают... И в такую-то недостойную России деятельность разные проходимцы, вроде Безобразова, впутывают нашего государя, конечно, без его ведома и разрешения.
Я ответил Безобразову предостережением, что такой образ действий навлечет на нас только позор. Относительно Кореи я настоятельно указывал, чтобы там мы возможно менее поселяли русских людей. Что мне всего опаснее представляется то положение, когда наших людей начнут резать, и потребуются первоначально небольшие экспедиции, и потом вспыхнет война с Японией.
декабря 1902 г. -
Сегодня на докладе государю говорил о разговорах со мной Безобразова и Абаза по корейскому предприятию. Требуется командировать подп. Мадритова для содействия неясным еще для меня целям нашим в этом деле. Говорил государю, что Мадритов не может быть подчинен Безобразову, но что я командирую его в распоряжение адм. Алексеева. Государь одобрил это. Затем я доложил государю мои советы Безобразову и Абаза: изображать собаку на сене, дабы из концессий в Корее, на корейской границе и в Маньчжурии на корейско-маньчжурской границе создать полосу земли пустынной и трудно проходимой для разделения сфер влияния русской и японской. Что самое главное — не создавать поводов к возможному столкновению на шему с японцами. Государь одобрил это и в свою очередь сказал: «Никоим образом дело это не должно создать нам затруднений».
января 1903 г. -
Сегодня долго сидел и завтракал у меня наш дипломатический представитель в Корее — Павлов. В общем он высказал — корейский народ отживающий. Сам ничего не делает. Как войско, будет хуже китайского. Король и двор ничтожны. На них действовать можно только страхом.
Японцы действуют энергично и постепенно расширяют свою деятельность, но у них мало пока денежных средств. Они ненавидимы корейцами, особенно на севере. Могут каждую минуту создать при чину для введения в Корею войск. Нам надо непременно сохранять свободу действий и пассивно протестовать, если они влезут в Корею.
В конце концов, Корея должна стать русскою. Нам выгодно найти там японцев. Лучше вести с ними войну на Корейском материке. Сами японцы не посмеют напасть на нас в Маньчжурии или в приамурском военном округе.
февраля 1903 г. -
Я говорил Витте, что у нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы. Что мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем; он все те думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России.
Поэтому каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется государю более правильно понимающим его замыслы, чем мы, министры. Поэтому государь и хитрит с нами, но что он быстро крепнет опыт ностью и разумом и, по моему мнению, несмотря на врожденную недоверчивость в характере, скоро сбросит с себя подпорки вроде Хлопова, Мещерского и Безобразова, и будет прямо и твердо ставить нам свое мнение и свою волю.
Витте сказал мне, что он вполне присоединяется к моему диагнозу, но что настоящее тяжело, что ему ближе видно, куда тянут государя эти темные личности, и он хорошо может считать те огромные суммы денег, которые уходят зря на нелепые предприятия из казенного сундука.
марта 1903 г. -
Вчера доложил государю свои сомнения относительно действий Безобразова в Маньчжурии и особенно по отношению к предположениям употреблять наши войска в «артели рабочих», переодетыми и с ружьями в повозках. Абаза уже передал государю мой разговор с ним, и государь был подготовлен. Наш представитель в Сеуле тоже указывал на необходимость ограничиться в артели только нижними чинами запаса и то в возможно малом числе. Гр. Ламсдорф не понял положения и в письме ко мне написал мнение, «что артель может быть составлена из воинских чинов». Государь признал, что Безобразов увлекается, и сказал мне, что уже решил отозвать его. Относительно артели государь согласился с невозможностью иметь там чинов действительной службы и разрешил телеграфировать адм. Алексееву, чтобы «артель» была образована только из вольнонаемных чинов запаса. При этом государь согласился и с моим мнением, чтобы запасные рабочей артели всегда имели оружие при себе. Оружие, бердановские ружья, я указал, что будет выдано из склада в Порт-Артуре.
марта 1903 г. -
Неделю тому назад государь передал мне для доклада ему записку Безобразова, носящую название: «Расценка положений», и приказал доложить по ней. Какой сумбур. Набор разных слов из курса стратегии и придуманных лично: операционная база, коммуникационные и операционные пути, стратегические авангарды и проч. В результате признается необходимым усилить наши войска на Дальнем Востоке еще 35.000 человек.
Затем полагается необходимым наши силы расположить в предвидении войны с Япониею так: 25.000 на Квантуне, 5.000 конных стрелков с горными орудиями в Северной Корее, «стратегический авангард» в Гирине и главные силы в Харбине. Разбросав так наши силы, выражается надежда, что наш 5.000 отряд в Корее будет так искусно действовать, что «нравственно» размотает японцев еще до начала военных действий.
В результате всех деяний Безобразова явились на Дальнем Востоке две политики — «императорская» и «безобразовская». Очевидно, японцы тревожатся, китайцы тоже и готовят протест.
марта 1903 г. -
В среду, 26 марта, было совещание у государя, на котором присутствовали: вел. князь Алексей Александрович, Витте, Плеве, Ламсдорф и я. Предметом обсуждения было лесное дело на Ялу. И по-видимому, государь сознал опасность действий г.г. Безобразовых в этом деле; сознал, что бряцание оружием и полное игнорирование всех властей и всех русских заявлений, проявленные Безобразовым, только вредят делу и могут вызвать осложнения с Японией. <...> Государь согласился, чтобы придать делу частный характер, с поддержкой правительства, но без участия военной силы сухопутной и морской. Несколько раз государь соглашался, что надо избегать повода к ссоре с Японией, что война с нею совершенно нежелательна.
апреля 1903 г. -
Доклад начался с моей поездки на Дальний Восток. Утвердил мои предположения и прибавил свои указания. <...> Относительно Японии государь сказал мне с насмешкою, что я в императоре увижу довольно странную и неприятную фигуру, с которою можно будет говорить только с переводчиком. Костюм увижу странный, и странные будут жесты. Государь сделал при этом довольно презрительную гримасу.
Уполномочил меня изгладить следы деятельности Безобразова. Так разрешил, переговорив с Алексеевым, отвести назад казачий полк из Фын-Хуан-Чена (против Корейской границы). Равно разрешил Мадритова заменить другим лицом. Я говорил государю, что, и уничтожая следы Безобразова, надо исполнить это с осторожностью и постепенностью.
июля 1903 г. -
Более недели тому назад приехал в Петербург, и все не могу прийти в себя от изумления от всего, что слышу кругом. Главною темою все же служит Безобразов. Витте говорил мне, что Мещерский написал государю очень хорошее письмо, в котором предупреждал государя, что составился заговор против государя и его министров, и что во главе заговора стоит Николай Александрович, а далее следуют Безобразовы, Абазы, Лярские и т.п. Он же писал письмо государю в защиту военного министра, в котором писал, что Куропаткин в России один и что нельзя с ним так поступать, как посту пили по совету Безобразова, задержав в Японии, чтобы дать время Безобразову приехать ранее меня в Порт-Артур к Алексееву. Витте говорил, что раскрылось, что Безобразов ходил к Витте и ругал меня и Ламсдорфа, и обратно, но, что хуже, говорил Ламсдорфу, что его ругает Витте, а Витте говорил, что его ругает Ламсдорф. На мне он тоже, что называется, вешал собак.
августа 1903 г. -
Я рассказал государю, как Безобразов вмешивается в дела военного министерства, самые секретные, как он в Порт-Артуре и здесь в главном штабе говорит о наших приготовлениях на западной границе, как заявлял Сахарову о необходимости нам сократить свои требования по западу; что, например, постройка укреплений по Нареву излишня; что проводить Принаревские дороги не следует. В Порт-Артуре он говорил мне, что «мы не будем собирать войск за Наревом». Величайшие тайны выносятся на улицу (Сахарову Безобразов сказал, что ему об этих вопросах передал Витте).
Я говорил государю, что Безобразов хвалился, что это он посоветовал государю отменить затеянные Куропаткиным маневры в Варшавском военном округе, и на кредиты, для сего назначенные, посоветовал послать в Забайкалье две бригады из Европейской России. Что, действительно, это решение состоялось без всякого участия ген. Сахарова, оставшегося за военного министра. Что Безобразов говорил ген. Жилинскому в главном штабе: передайте Сахарову, что государь к нему еще благоволит, государь о нем еще хорошего мнения, но цели он пойдет по стопам Куропаткина в деле об Ялу, то все это переменится.
Безобразов говорил в главном штабе, что он против моей поездки в Японию; что я, грубый солдат, могу все там напортить. Через несколько дней он говорил, что Ламсдорф настаивает на этой поездке, и государь тоже желает этого. Тогда Безобразов предложил приготовить мне няньку в виде Вогака. Я снова повторил государю, как был задержан в Японии, дабы не прибыть в Порт-Артур ранее 17-го июня. Как Абаза бегал в главный штаб справляться, когда я приеду в Порт-Артур, и как он был рад, узнав, что я приеду 17. «Слава богу,—сказал он, — мы не хотели пускать Куропаткина к Алексееву ранее, чем к нему приедет Безобразов».
На все это государь несколько раз с негодованием отзывался: «неужели они это позволили себе» и «это для меня новости». Я в почтительных выражениях доложил, в какое тягостное состояние я попал, приехав с Дальнего Востока; что все выражают мне какие-то сожаления, выражают чувства сочувствия, которые просто обидны. <...> Я закончил просьбою не принять мой разговор как протест, что я более всего боюсь быть обвиненным в протесте против решений своего государя, что поэтому прошу уволить меня в двухмесячный отпуск, а затем государю видно будет, что со мной сделать. Что, быть может, его величеству угодно будет, чтобы я провел план мероприятий на следующее пятилетие. Государь ответил: «Это очень важное дело».
Спросил, куда поеду в отпуск. Ответил: «Преимущественно, в Финляндию!» — «Вы не боитесь жить там?» — «Нет,наше величество, я боюсь бога и вас и больше никого. Я верю в бога и убийц не боюсь». — «Ловить рыбу? Я слышал, что выезжаете ловить рыбу в бурю»... Надо прибавить, что среди разговора, когда я говорил о Безобразове, то испросил у государя разрешение вытребовать у Безобразова все полученные им секретные у нас материалы и сделать распоряжение, чтобы таких материалов ни ему, ни лицам, при нем состоящим, не выдавалось.
Говоря о трудности министерского служения, я заметил, что год работы отнимает два года жизни. Государь твердо сказал, что во вся ком случае он сохранит за мною главнокомандование войсками в военное время.
августа 1903 г. -
Вчера был обычный доклад. Спросил: утвердил ли государь журнал совещания трех министров, Ламсдорфа, Витте и меня по делам Дальнего Востока, на основании совещаний в Порт-Артуре. Государь ответил уклончиво, что он не дочитал еще последних четырех страниц. Это совещание (второе уже) было у нас 1 августа, и государь выразил желание, чтобы был приглашен и Безобразов: «пусть, — сказал государь Ламсдорфу, — останется при особом мнении».
Безобразов ответил на приглашение условно, указав, что в этот день он ожидает быть принятым у государя. Государь мне говорил, что действительно (в 6 часов вечера) Безобразов был принят. Мы же заседали до первого часу ночи. Поэтому Безобразов мог явиться на заседание хотя в 9 или 10 час. вечера. Но он не явился, и уже выпустил жалобу, что его не пригласили. Надо это рассеять.
августа 1903 г. -
Я заговорил о Безобразове. Указал государю, как отношусь к нему в дневнике. Что я не считаю, чтобы он не принес известной пользы. Да, — прибавил государь, — он разбудил многое. Государь при этом сказал: «Разве мне приятно было слышать два года тому назад Безобразова, когда он говорил мне, что мы избрали ложный путь на Дальнем Востоке. Но я признал, что он был прав. Конечно, скверно, что он критикует всех министров и все, и всех. Критиковать легко, особенно не ответственному человеку».
Тогда я сказал: он фанатически увлекается. Что полезное действие его уже произведено. Что в руках государя Безобразов, мечтающий, что он руководит политикой царя, является только орудием. Взяв это орудие в свои руки, государь колол им нас, своих министров, больно. Безобразов в руках государя явился как бы горчичником, который был приставлен и к людям и делу. Требовалось произвести известный процесс. Цель достигнута. Теперь надо с Безобразовым поступить так, как поступают с сослужившими службу горчичниками.
Государь веселою улыбкою прервал меня: «знаю, надо выбросить его». — «Так точно, ваше величество, Безобразова пора выбросить в окно. Ведь, государь, если горчичник передержать, то вместо пользы получается вред: являются нарывы. Так нельзя передержать и Безобразова».
Затем я говорил государю: какую тяжкую работу ему приходится делать, дабы, выслушав всех министров, выслушав сторонних лиц, прочитав массы бумаги, находить правильный путь к правде и пользе. Что во многих случаях даже доклад самый неприятный, идущий в разрез со своими мыслями, доклад, при котором, по первому впечатлению, дается отпор, при спокойном обсуждении открывает новые горизонты и дает возможность воспринять ту или другую верную мысль.
Государь ответил мне в теплых словах, что этою работою он занимается, когда гуляет пешком или верхом. Что ему тяжко приходится напрягать свой ум. Что он думает, что это усилие ума, если бы могло проходить в лошадь, то очень встревожило бы ее. Что он тяжко мучается, выбирая из всего слышанного — нужное.
сентября 1903 г. -
Долго сидел у кн. Оболенского, товарища министра иностр. дел. <...> Оболенского более всего тревожит вопрос Дальнего Востока. Там, по его мнению, собираются серьезные тучи. Государь повелел вести дела там так, как хочет Алексеев. Между тем между мнениями Ламсдорфа и Алексеева существуют серьезные разногласия. <...>
Алексеев горячится. Не умеет вести дипломатических переговоров. У него нет помощников. Вызвал в Порт-Артур барона Розена. Всюду против нас общее возбуждение. Придется или со стыдом отступить, или идти на войну. Обо ленский выразился при этом, что «мы все» скоро соберемся в Сочи, отстранившись и отстраненные от дел. Он мне говорил, что гр. Ламсдорф будет иметь очень серьезный разговор с государем, который не понимает серьезности положения дел и относится к ним оптимистически. Расставаясь с Ламсдорфом перед поездкою в Либаву и далее в Беловеж, государь выразился о Маньчжурском деле, как о законченном.
октября 1903 г. -
Несколько дней тому назад государь на моей записке, что вследствие тревожных сведений с Дальнего Востока я прервал свой отпуск, написал: «Кажется, тревога на Дальнем Востоке начинает улегаться».
октября 1903 г. -
Выяснилось, что государь, несмотря на полномочия, данные Алексееву, все же разрешал и Ламсдорфу давать указания нашим послам на Дальнем Востоке. Выходит двойственность распоряжений, путающих дело и смущающих диплом, представителей других держав.
октября 1903 г. -
Вчера сидел у С. Ю. Витте более двух часов. Говорили о наступившем затишье по делам Дальнего Востока. Витте высказал мысль, что государь, ударив по нему и доказав свою мощь и решимость не останавливаться ни перед чем для проведения своих идей по Дальнему Востоку, теперь успокоился. Что в особенности воинственное настроение в сентябре Алексеева встревожило государя. Что теперь он спокойнее будет смотреть и на окружающих. В числе их особенно занимает Витте Безобразов. Теперь, по словам Витте, вполне определилось, что Безобразов — негодяй. Но тут в отзыве С.Ю. Витте сквозило личное раздражение. Он с основанием считает, что Безобразов очень способствовал удалению его с места министра финансов. Тотчас после смены Витте, Безобразов был у него и упрекал, что он, Витте, не хотел с ним идти и потому пал. Говорил и в других местах, что это он свалил Витте. Государю в Дармштадте передали похвальбу Безобразова, что это он свалил Витте, и государь раздраженный сказал: «Пора, однако, это окончить».
Затем Витте говорил, что он не мог так прямолинейно действовать по отношению к Безобразову, как действую я, что он, Витте, связан с Безобразовым
серьезными делами уже с 1900 года. При этом Витте достал из своего секретного шкафа документы, из которых показал мне два. В первом из них были изложены основания действий лесного предприятия на Ялу, а на обороте государь написал почти всю страницу карандашом. Тут значилось, что барыши с предприятия на Ялу должны поступать в доходы кабинета в соответствии с теми расходами, которые произведены на это предприятие из сумм кабинета. Что потом дальнейшие барыши должны идти на содержание войск на Дальнем Востоке и, наконец, на эти же барыши следует развить церковное строительство. Документ, по-видимому, 1900 года.
Того, же года Витте показал мне собственноручное письмо государя к нему, которое начиналось так: «Любезный Сергей Юльевич, сделайте распоряжение об открытии А.М. Безобразову в русско-китайском банке кредита в два миллиона рублей»... Витте прибавил, что эти два миллиона израсходованы без толка, что теперь сам Безобразов признает неудачу своих предприятий; что никакого отчета в этих двух миллионах он никому не дает; что дела ведутся очень темные; что из русско-китайского банка, но словам Ротштейна, к Безобразову на службу поступили все подозрительные люди и этим очистили личный персонал банка.
ноября 1903 г. -
Плеве под личиною спокойствия тоже имеет тревожный вид. Ему, очевидно, становится ясно, в какую кашу он втянул государя и Россию, присоединившись к Безобразовым. Сам признается, что совершенно не знает дел Дальнего Востока. Просил прислать ему труды печатные, новые, которые мы недавно издали (я говорил ему, что еще недавно прочел два тома, содержащие описание провинции Мукденской и Гиринской).
Рассказал мне, что перед совещанием первым на Ялу (в апреле) государь позвал Плеве и говорил с ним о необходимости организации сильной власти на Дальнем Востоке. Поэтому-то Плеве и предупреждал меня в вагоне, чтобы я был осторожен в выражении своего мнения. Плеве говорил, что государь был крайне недоволен противодействием ему министров. Нельзя ему резко противоречить. Вот почему государь и обратился к Безобразовым. И это, по словам Плеве, очень жаль, ибо влияние попало в нехорошие руки и прежде всего в руки людей неверующих.
По мнению Плеве, все дело в том, что в Маньчжурии собирались устроить особое государство (разумеется, при этом государство Витте). Масса ошибок. Например, устройство Дальнего. Теперь это открылось. Ему, Плеве, тем не менее неизвестно, куда же мы идем. И ему, согласно с моим мнением, кажется, что России надо ограничиться Северною Маньчжуриею, что в этом смысле он готов поддерживать меня.
- 26 ноября 1903 г. -
Сегодня сидел (перед докладом завтра у государя) у Ламсдорфа. Очень все еще встревожен. Признает, что наше положение в Европе пошатнулось. Придает особое значение тому, что ведение дипломатических переговоров по Дальнему Востоку поручено наместнику. Представители всех держав в недоумении, к кому обращаться. Отказываются иметь при наместнике аккредитованных лиц.
Говорил мне, что китайское соглашение не подвигается вперед. Ныне китайское правительство через посланника в Петербурге жалуется на действия наместника, который вновь занял Мукден нашими войсками по ничтожному поводу. Японские переговоры идут неуспешно. Повидимому, Алексеев затягивал их преднамеренно, чтобы выиграть время для приготовления к войне. На проект японцев о соглашении с нами, мы долго не давали ответа. Лишь по настойчивым требованиям японского правительства, государь приказал отправить наш контр-проект, который теперь и рассматривается. Успеха Ламсдорф не ожидает. Алексеев ставит требования японцам, как будто они побеждены уже. В переговорах надо допускать гибкость. Мнения Алексеева на совещаниях в Порт-Артуре забыты. <...>
Позабыл написать, что гр. Ламсдорф говорил мне о провале лесного предприятия на р. Ялу. Безобразов, обещавший нам в заседании в Порт-Артуре в этом году 5 милл. и будущем 10 милл. барышей казны, в действительности нагрузил лесом только одно из зафрахтованных им судов. На второе судно леса не хватило и лес купили американский!
декабря 1903 г. -
Государь, по мнению Ламсдорфа, уже с Дармштадта не относится с прежнею горячностью к делам Дальнего Востока, но влияние шайки Безобразова, Абазы и других еще существует. Ламсдорфа особенно беспокоит роль во всем этом деле Плеве. Он имеет основание думать, что Плеве не прочь иметь войну с Японией. Он надеется, что война отвлечет внимание масс от политических вопросов. <...>
Плеве, которого я видел сегодня же и показал ему депешу Дессино. Я думаю, мне удалось его убедить, что война с Японией не уменьшит его забот об успокоении России. Что, напротив, если мы на первых порах потерпим неудачи, то внутри страны могут вспыхнуть серьезные волнения, что на нас самое главное может ополчится весь мир, ибо, начав войну с Японией, мы дадим образчик возможных для нас столь же бессмысленных и стихийных действий и в будущем. На очередь, быть может, попадут Тибет, Индия, Персия. Народы поймут опасность распоряжения 130 милл. людей одною самодержавною волею при возможности влиять на решения самодержца таких проходимцев, как Безобразов.
декабря 1903 г. -
Сегодня было совещание у государя по поводу депеши адм. Алексеева, в которой он советовал прекратить с японцами переговоры ввиду их несогласия на наши предложения по Корейскому вопросу. Они соглашались не укреплять Корейского пролива, но не соглашались принять наше предложение не переходить в Корее 39 параллели (линии Пеньян-Генсан) и не укрепляться по побережью. Они хотели получить право укрепиться даже на границе с Маньчжурией).
В совещании участвовали: вел. кн. Алексей Александрович, Абаза и я. Государь открыл заседание, сказав очень спокойно хорошо продуманную речь.
Говорил, что настоящие события напоминают ему бывшие 8 лет тому назад после японско-кит. войны. Тогда Россия твердо сказала Японии: «назад», и она послушалась. Теперь японцы становятся все более требовательными. Все же это варварская страна.
Что лучше: идти на риск войны или продолжать уступчивость?
Ламсдорф говорил первый и доказывал, что не следует прерывать переговоры, что мы ультиматума не объявляли; что прервать переговоры всегда будет время; что согласно желаниям японцев можно включить и статью о Маньчжурии; таковая в первоначальном проекте была вычеркнута государем. Ламсдорф в ласковых, но настойчивых выражениях говорил, что главное нам надо определить: что же мы хотим в Манчьжурии? что он добьется решения Маньчжурского вопроса в нашу пользу, но надо знать, чего добиваться; требуется осторожность в пере говорах.
Государь ответил, что теперь, действительно, можно включить и статью о Маньчжурии. Государь сказал: «Война безусловно невозможна. Время — лучший союзник России. Каждый год нас усиливает».
Алексей Александрович примкнул к мнению гр. Ламсдорфа о не обходимости продолжать переговоры: «Надо добиться соглашения хотя бы с небольшими уступками. В вопросе Маньчжурском мы играем роль собаки на сене: сами не пользуемся и другим дать не хотим». <...>
Говорил и Абаза, в общем, следующее:
Он тоже исходит из желания, чтобы войны не было. Протекторат Японии над Кореею нам не вредит. Если же мы уступим и дадим Японии то, что она требует, то японцы снова предъявят новые требования. Лучше последовать совету Алексеева и прервать переговоры. Стремление Японии в Корею есть «остаток феодальных течений». Он твердо убежден, что войны с Японией не будет, ибо Россия не желает войны, а Япония ее боится. <...>
Я указал на неизбежность и выгодность при данной обстановке присоединить северную Маньчжурию.
декабря 1903 г. -
Приехал сейчас от Витте. <...> О делах Дальнего Востока продолжает надеяться на мирное улажен не дела с японцами, но ценою больших уступок с нашей стороны. Мы «подожмем хвост и отступим», говорил Витте. По его словам, предложения японцев в августе были вполне приемлемы, за исключением одного пункта. Он так и написал государю, но его величество нашел, что подобные требования составляют «нахальство» со стороны японцев.
Теперь мы уже согласились на гораздо большие уступки и согласились еще на новые. Войны не будет, но престиж государя будет потрясен. Государственные люди Европы увидят в нашем отступлении урок для себя и начнут щипать Россию. Впрочем, прибавил Витте, по последним сведениям представители черного комитета: Безобразов, Вонлярлярский, Вогак переменили тон. До последнего времени они все твердили, что войны не будет и не может быть. Теперь галдят, что так идти далее нельзя, что из нас «тянут жилы», что лучше идти на войну. Вогак подал какую-то записку государю.
января 1904 г. -
Вчера вечером я получил от гр. Ламсдорфа депешу Розена с ответом Японии на наши предложения и записку Ламсдорфа, поданную им государю по поводу сего ответа. Утром я написал Ламсдорфу письмо в котором изложил свое мнение, что необходимо настаивать, что бы японцы не могли пользоваться корейскою территориею северней 39 параллели для стратегических целей, что из соглашения по Маньчжурским делам надо исключить требование, что мы обязываемся уважать территориальную неприкосновенность Маньчжурии. Я порадовался согласию Японии признать, что Маньчжурия находится вне сферы ее влияния. Россия должна признать то же относительно Кореи. <...>
Докладывал о посылке калмыка, подъесаула Уланова, в Тибет разузнать, что там делается и особенно, что там делают англичане. Государь соизволил, чтобы это была частная поездка на свой страх и риск. Приказал посоветывать Уланову «разжечь там тибетцев против англичан». О таковом приказании государь сказал, чтобы я не говорил Ламсдорфу.
января 1904 г. -
Сейчас возвратился из совещания, бывшего под председательством вел. кн. Алексея Александровича по составлению ответа на контр-предложения Японии. <...> Ламсдорф торопит с ответом, говоря, что дорог каждый час. Относительно Маньчжурии я твердо ставил необходимость не соглашаться с предложением Японии, дабы мы обязались уважать территориальные права Китая в Маньчжурии. Я говорил, что если бы мы такую статью дали, то скоро вынуждены были бы ее нарушить.
Гр. Ламсдорф обещался и не допустить обсуждение этой статьи, выработав по Маньчжурии такую редакцию, в которой о территориальных правах Китая в Маньчжурии ничего не говорилось бы.
Все это меня не успокаивает.
января 1904 г. -
Вчера на большом бале в Зимнем дворце, гр. Ламсдорф говорил мне, что у него был японский посол Курино и умолял поспешить ответом на последние предложения Японии. Он говорил, что настроение в Японии дошло до такой степени возбуждения, что дорог каждый час. Просил ради возможности сохранить мир умерить наши требования, написать ответ в приемлемом для Японии смысле. Ламсдорф ответил, что наше миролюбие Японии известно, что и Японии надо знать, что есть предел и этому миролюбию. <...>
Там же на балу долго со мной говорил Витте. У него все на уме возврат к власти. Он рисовал в мрачном виде финансовое положение России ввиду предстоящих событий. <...> Сегодня перед моим докладом у государя вышел от его величества Абаза. Когда я спросил его о новостях с Дальнего Востока, он с обычным важным видом ответил, что совершенно не понимает, почему волнуются мыслью о «какой-то» войне с Япониею. По его мнению, такая война совершенно невозможна. Самое большее, если японцы «заберутся» в Корею. Он же хвастал, что ему удалось направить общественное мнение американцев в пользу России.
января 1904 г. -
Вчера государь выразил первый раз тревогу по поводу возможной войны с Япониею. Вместо обычной уверенности, что войны не будет, с некоторым раздражением сказал мне: «Надо скорее выяснить вопрос о войне, воевать так воевать; мир так мир, а эта неизвестность становится томительною». Предоставил по моему докладу наместнику объявить мобилизацию и другие меры.
Вечером (в 12 часов ночи) получил письмо Ламсдорфа с извещением, что им получена нота японского посланника о том, что ему приказано со всею миссиею покинуть Петербург. Государь приказал отозвать и нашу миссию из Токио.
января 1904 г. -
26-го в 10 1/2 час. вечера на вечере у ген. Лобко Витте передал мне известие, полученное.от комм, агента, что японцы напали неожиданно на наш флот в Порт-Артуре и утопили два броненосца и один крейсер. Поехал к Авелану. В полночь он еще не знал ничего. Утром 27 узнали, что нападение было, но не потоплены, а пробиты «Цесаревич», «Ретвизан» и крейсер «Паллада», лучшие суда. Впечатление тяжелое. Моряки говорили, что прозевали. Стояли без сетей. У «Цесаревича» их не было.
На докладе 27 числа государь был бледен, но спокоен.
Обратите сперва внимание на роль участников неофициального раздела и тот факт, что скромное немецкое Циндао единственно признанно амбициозно-захватническим. Вот это уровень настоящей пропаганды, а не топорной работы теперешних мастеров карандаша.
Вероятно, что очень многих людей сегодня крайне удивляет та "разноголосица" в стане врага, отзвуки которой доносятся и до подножия "федеральной пирамиды". Казалось бы - могучая, выстроенная годами вертикаль власти, самолично расставленные по местам кандидатуры, тасовать которые не мешают ни правила игры, ни собственно сама колода. Полностью зачищенное информационное пространство, полувоенные условия полусуществования, полициейский режим и пр. и др. Так отчего же эти брызги? Почему один некрофил публично требует снарядов и наделяет своих товарищей по оружию обычными в тамошнем общественном пространстве уголовно-сексуальными характеристиками?..
А остальные разве не делают того же? Т.е., не ведут ли каждодневный грязный треп? Отбрасывая в сторону момент общей комичности происходящего, фактор с треском проигрываемой войны и тот уровень личностей, что определяют буро и вялотекущие вокруг федеральной столицы процессы, укажем на то, что все это уже было и не раз. Выплескивание подковерной борьбы на ковер (да! да!) публичности - практика очень давняя и часто вообще поощряемая.
Муссолини, скажем, с ленивым удовольствием следил за тем, как соперничавшие между собой партийные иерарахи вели довольно откровенную полемику посредством собственных газет и журналистов (и такое продолжалось вплоть до конца тридцатых годов, а после возобновилось с новой силой уже в фашистской республике). А вот в Третьем рейхе такое было редкостью, да еще и завуалированной. В СССР, с конца двадцатых годов и до статьи Нины Андреевой - в принципе невозможным. Но вообще...
Возьмем к примеру царскую Россию накануне ее блистательной войны с Японией в 1904 - 05 гг. Казалось бы, совершенно другая страна, иной уровень личностей: будущий святой на престоле, вокруг бородато-русопятые генералы третье-александровской школы, все эти драгомировы-куропаткины, а рядом - желчные фон дер и прочие бароны. А на выходе - практически все то же самое, только без апелляции к массам. Под катом вы найдете выдержки из дневников военного министра Куропаткина, известного своей непримиримой борьбой с онанизмом среди русской молодежи и характерным управлением войсками, когда соединения раздергиваются, перемешиваются по всему фронту и в итоге теряют управляемость вместе с боеспособностью.
Тоже о чем-то напоминает, но сейчас не об этом.
Выдержки из дневников подобраны таким образом, чтобы продемонстрировать и личность Николая II, в действительности ничуть не напоминавшего ту кроткую кроткую овечку, которой его обычно изображают, и формат взаимоотношений между царем и его слугами. Казалось бы, что - опять-таки! - самодержавная вертикаль власти, даже и формально требущая абсолютной свободы действий монарха, а что же на практике?.. А на практике Николай II достает из табакерки При... Безобразова, который вместе с компанией неудачно делает свою грязную работу. При этом, с явного одобрения последнего, не стестняясь в публичном - то есть салонном - "оппонировании" и военному министру, и всесильному Витте и пр. А те отвечают ему тем же, но безуспешно.
В процессе Витте теряет должность, а Куропаткина от того же спасает лишь относительно теплые личные отношения с царем и начавшаяся война, переместившая его на должность командующего полевой армией.
Параллели там вообще очень сильные - от неофициально создаваемой соперничавшими ведомствами Желтороссии, до "вежливых артельщиков" и прочего, но в данном случае показательна сама среда, в которой такого рода взаимоотношения становятся естественными. А как иначе? Первое лицо не доверяет собственным министрам, каждый их которых царек своего ведомства, и потому... правильно, создает параллельную структуру, с безобразовскими концессиями и алексеевским наместничеством. И Куропаткин, поразмыслив и подумав, признает это нормой. А как иначе-то? Только так.
Поэтому в нынешних мерзопакостных "разборках" - например, между начальником генерального штаба и каким-то "ушастым хером", - нет ничего нового и удивительного. Так и должно быть - это норма.
декабря 1902 г. -
Сегодня посетил меня действительный статский советник Безобразов, один из нештатных советников по делам Дальнего Востока. Просил принять, так как он прямо из Ливадии и имел до меня дело по указаниям его величества.
Удивительно развязный. В его объяснениях, очень туманных, слова я и государь идут одно за другим. Слова я, Витте, Ламсдорф произносятся с осуждением деятельности сих министров. Все путают, никто ничего не понимает, и лишь он, Безобразов, спасает русское дело. Теперь, по словам Безобразова, государь посылает его в Порт-Артур, дабы оттуда руководить корейскими и маньчжурскими концессиями. Он тоже, по его словам, везет особые полномочия Алексееву, дабы действовать в южной Маньчжурии тайными средствами противно нашим обещаниям. Я вынудил Безобразова высказаться: что же это за тайные средства. По его словам, они должны заключаться в следующем:
Витте и Ламсдорф должны открыть всю южную Маньчжурию иностранцам и иностранным предприятиям. Алексеев не должен им мешать. Но затем должны явиться на сцену послушные нам хунхузы, и предприятия лопаются, люди исчезают... И в такую-то недостойную России деятельность разные проходимцы, вроде Безобразова, впутывают нашего государя, конечно, без его ведома и разрешения.
Я ответил Безобразову предостережением, что такой образ действий навлечет на нас только позор. Относительно Кореи я настоятельно указывал, чтобы там мы возможно менее поселяли русских людей. Что мне всего опаснее представляется то положение, когда наших людей начнут резать, и потребуются первоначально небольшие экспедиции, и потом вспыхнет война с Японией.
декабря 1902 г. -
Сегодня на докладе государю говорил о разговорах со мной Безобразова и Абаза по корейскому предприятию. Требуется командировать подп. Мадритова для содействия неясным еще для меня целям нашим в этом деле. Говорил государю, что Мадритов не может быть подчинен Безобразову, но что я командирую его в распоряжение адм. Алексеева. Государь одобрил это. Затем я доложил государю мои советы Безобразову и Абаза: изображать собаку на сене, дабы из концессий в Корее, на корейской границе и в Маньчжурии на корейско-маньчжурской границе создать полосу земли пустынной и трудно проходимой для разделения сфер влияния русской и японской. Что самое главное — не создавать поводов к возможному столкновению на шему с японцами. Государь одобрил это и в свою очередь сказал: «Никоим образом дело это не должно создать нам затруднений».
января 1903 г. -
Сегодня долго сидел и завтракал у меня наш дипломатический представитель в Корее — Павлов. В общем он высказал — корейский народ отживающий. Сам ничего не делает. Как войско, будет хуже китайского. Король и двор ничтожны. На них действовать можно только страхом.
Японцы действуют энергично и постепенно расширяют свою деятельность, но у них мало пока денежных средств. Они ненавидимы корейцами, особенно на севере. Могут каждую минуту создать при чину для введения в Корею войск. Нам надо непременно сохранять свободу действий и пассивно протестовать, если они влезут в Корею.
В конце концов, Корея должна стать русскою. Нам выгодно найти там японцев. Лучше вести с ними войну на Корейском материке. Сами японцы не посмеют напасть на нас в Маньчжурии или в приамурском военном округе.
февраля 1903 г. -
Я говорил Витте, что у нашего государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы. Что мы, министры, по местным обстоятельствам задерживаем государя в осуществлении его мечтаний, но все разочаровываем; он все те думает, что он прав, что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России.
Поэтому каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется государю более правильно понимающим его замыслы, чем мы, министры. Поэтому государь и хитрит с нами, но что он быстро крепнет опыт ностью и разумом и, по моему мнению, несмотря на врожденную недоверчивость в характере, скоро сбросит с себя подпорки вроде Хлопова, Мещерского и Безобразова, и будет прямо и твердо ставить нам свое мнение и свою волю.
Витте сказал мне, что он вполне присоединяется к моему диагнозу, но что настоящее тяжело, что ему ближе видно, куда тянут государя эти темные личности, и он хорошо может считать те огромные суммы денег, которые уходят зря на нелепые предприятия из казенного сундука.
марта 1903 г. -
Вчера доложил государю свои сомнения относительно действий Безобразова в Маньчжурии и особенно по отношению к предположениям употреблять наши войска в «артели рабочих», переодетыми и с ружьями в повозках. Абаза уже передал государю мой разговор с ним, и государь был подготовлен. Наш представитель в Сеуле тоже указывал на необходимость ограничиться в артели только нижними чинами запаса и то в возможно малом числе. Гр. Ламсдорф не понял положения и в письме ко мне написал мнение, «что артель может быть составлена из воинских чинов». Государь признал, что Безобразов увлекается, и сказал мне, что уже решил отозвать его. Относительно артели государь согласился с невозможностью иметь там чинов действительной службы и разрешил телеграфировать адм. Алексееву, чтобы «артель» была образована только из вольнонаемных чинов запаса. При этом государь согласился и с моим мнением, чтобы запасные рабочей артели всегда имели оружие при себе. Оружие, бердановские ружья, я указал, что будет выдано из склада в Порт-Артуре.
марта 1903 г. -
Неделю тому назад государь передал мне для доклада ему записку Безобразова, носящую название: «Расценка положений», и приказал доложить по ней. Какой сумбур. Набор разных слов из курса стратегии и придуманных лично: операционная база, коммуникационные и операционные пути, стратегические авангарды и проч. В результате признается необходимым усилить наши войска на Дальнем Востоке еще 35.000 человек.
Затем полагается необходимым наши силы расположить в предвидении войны с Япониею так: 25.000 на Квантуне, 5.000 конных стрелков с горными орудиями в Северной Корее, «стратегический авангард» в Гирине и главные силы в Харбине. Разбросав так наши силы, выражается надежда, что наш 5.000 отряд в Корее будет так искусно действовать, что «нравственно» размотает японцев еще до начала военных действий.
В результате всех деяний Безобразова явились на Дальнем Востоке две политики — «императорская» и «безобразовская». Очевидно, японцы тревожатся, китайцы тоже и готовят протест.
марта 1903 г. -
В среду, 26 марта, было совещание у государя, на котором присутствовали: вел. князь Алексей Александрович, Витте, Плеве, Ламсдорф и я. Предметом обсуждения было лесное дело на Ялу. И по-видимому, государь сознал опасность действий г.г. Безобразовых в этом деле; сознал, что бряцание оружием и полное игнорирование всех властей и всех русских заявлений, проявленные Безобразовым, только вредят делу и могут вызвать осложнения с Японией. <...> Государь согласился, чтобы придать делу частный характер, с поддержкой правительства, но без участия военной силы сухопутной и морской. Несколько раз государь соглашался, что надо избегать повода к ссоре с Японией, что война с нею совершенно нежелательна.
апреля 1903 г. -
Доклад начался с моей поездки на Дальний Восток. Утвердил мои предположения и прибавил свои указания. <...> Относительно Японии государь сказал мне с насмешкою, что я в императоре увижу довольно странную и неприятную фигуру, с которою можно будет говорить только с переводчиком. Костюм увижу странный, и странные будут жесты. Государь сделал при этом довольно презрительную гримасу.
Уполномочил меня изгладить следы деятельности Безобразова. Так разрешил, переговорив с Алексеевым, отвести назад казачий полк из Фын-Хуан-Чена (против Корейской границы). Равно разрешил Мадритова заменить другим лицом. Я говорил государю, что, и уничтожая следы Безобразова, надо исполнить это с осторожностью и постепенностью.
июля 1903 г. -
Более недели тому назад приехал в Петербург, и все не могу прийти в себя от изумления от всего, что слышу кругом. Главною темою все же служит Безобразов. Витте говорил мне, что Мещерский написал государю очень хорошее письмо, в котором предупреждал государя, что составился заговор против государя и его министров, и что во главе заговора стоит Николай Александрович, а далее следуют Безобразовы, Абазы, Лярские и т.п. Он же писал письмо государю в защиту военного министра, в котором писал, что Куропаткин в России один и что нельзя с ним так поступать, как посту пили по совету Безобразова, задержав в Японии, чтобы дать время Безобразову приехать ранее меня в Порт-Артур к Алексееву. Витте говорил, что раскрылось, что Безобразов ходил к Витте и ругал меня и Ламсдорфа, и обратно, но, что хуже, говорил Ламсдорфу, что его ругает Витте, а Витте говорил, что его ругает Ламсдорф. На мне он тоже, что называется, вешал собак.
августа 1903 г. -
Я рассказал государю, как Безобразов вмешивается в дела военного министерства, самые секретные, как он в Порт-Артуре и здесь в главном штабе говорит о наших приготовлениях на западной границе, как заявлял Сахарову о необходимости нам сократить свои требования по западу; что, например, постройка укреплений по Нареву излишня; что проводить Принаревские дороги не следует. В Порт-Артуре он говорил мне, что «мы не будем собирать войск за Наревом». Величайшие тайны выносятся на улицу (Сахарову Безобразов сказал, что ему об этих вопросах передал Витте).
Я говорил государю, что Безобразов хвалился, что это он посоветовал государю отменить затеянные Куропаткиным маневры в Варшавском военном округе, и на кредиты, для сего назначенные, посоветовал послать в Забайкалье две бригады из Европейской России. Что, действительно, это решение состоялось без всякого участия ген. Сахарова, оставшегося за военного министра. Что Безобразов говорил ген. Жилинскому в главном штабе: передайте Сахарову, что государь к нему еще благоволит, государь о нем еще хорошего мнения, но цели он пойдет по стопам Куропаткина в деле об Ялу, то все это переменится.
Безобразов говорил в главном штабе, что он против моей поездки в Японию; что я, грубый солдат, могу все там напортить. Через несколько дней он говорил, что Ламсдорф настаивает на этой поездке, и государь тоже желает этого. Тогда Безобразов предложил приготовить мне няньку в виде Вогака. Я снова повторил государю, как был задержан в Японии, дабы не прибыть в Порт-Артур ранее 17-го июня. Как Абаза бегал в главный штаб справляться, когда я приеду в Порт-Артур, и как он был рад, узнав, что я приеду 17. «Слава богу,—сказал он, — мы не хотели пускать Куропаткина к Алексееву ранее, чем к нему приедет Безобразов».
На все это государь несколько раз с негодованием отзывался: «неужели они это позволили себе» и «это для меня новости». Я в почтительных выражениях доложил, в какое тягостное состояние я попал, приехав с Дальнего Востока; что все выражают мне какие-то сожаления, выражают чувства сочувствия, которые просто обидны. <...> Я закончил просьбою не принять мой разговор как протест, что я более всего боюсь быть обвиненным в протесте против решений своего государя, что поэтому прошу уволить меня в двухмесячный отпуск, а затем государю видно будет, что со мной сделать. Что, быть может, его величеству угодно будет, чтобы я провел план мероприятий на следующее пятилетие. Государь ответил: «Это очень важное дело».
Спросил, куда поеду в отпуск. Ответил: «Преимущественно, в Финляндию!» — «Вы не боитесь жить там?» — «Нет,наше величество, я боюсь бога и вас и больше никого. Я верю в бога и убийц не боюсь». — «Ловить рыбу? Я слышал, что выезжаете ловить рыбу в бурю»... Надо прибавить, что среди разговора, когда я говорил о Безобразове, то испросил у государя разрешение вытребовать у Безобразова все полученные им секретные у нас материалы и сделать распоряжение, чтобы таких материалов ни ему, ни лицам, при нем состоящим, не выдавалось.
Говоря о трудности министерского служения, я заметил, что год работы отнимает два года жизни. Государь твердо сказал, что во вся ком случае он сохранит за мною главнокомандование войсками в военное время.
августа 1903 г. -
Вчера был обычный доклад. Спросил: утвердил ли государь журнал совещания трех министров, Ламсдорфа, Витте и меня по делам Дальнего Востока, на основании совещаний в Порт-Артуре. Государь ответил уклончиво, что он не дочитал еще последних четырех страниц. Это совещание (второе уже) было у нас 1 августа, и государь выразил желание, чтобы был приглашен и Безобразов: «пусть, — сказал государь Ламсдорфу, — останется при особом мнении».
Безобразов ответил на приглашение условно, указав, что в этот день он ожидает быть принятым у государя. Государь мне говорил, что действительно (в 6 часов вечера) Безобразов был принят. Мы же заседали до первого часу ночи. Поэтому Безобразов мог явиться на заседание хотя в 9 или 10 час. вечера. Но он не явился, и уже выпустил жалобу, что его не пригласили. Надо это рассеять.
августа 1903 г. -
Я заговорил о Безобразове. Указал государю, как отношусь к нему в дневнике. Что я не считаю, чтобы он не принес известной пользы. Да, — прибавил государь, — он разбудил многое. Государь при этом сказал: «Разве мне приятно было слышать два года тому назад Безобразова, когда он говорил мне, что мы избрали ложный путь на Дальнем Востоке. Но я признал, что он был прав. Конечно, скверно, что он критикует всех министров и все, и всех. Критиковать легко, особенно не ответственному человеку».
Тогда я сказал: он фанатически увлекается. Что полезное действие его уже произведено. Что в руках государя Безобразов, мечтающий, что он руководит политикой царя, является только орудием. Взяв это орудие в свои руки, государь колол им нас, своих министров, больно. Безобразов в руках государя явился как бы горчичником, который был приставлен и к людям и делу. Требовалось произвести известный процесс. Цель достигнута. Теперь надо с Безобразовым поступить так, как поступают с сослужившими службу горчичниками.
Государь веселою улыбкою прервал меня: «знаю, надо выбросить его». — «Так точно, ваше величество, Безобразова пора выбросить в окно. Ведь, государь, если горчичник передержать, то вместо пользы получается вред: являются нарывы. Так нельзя передержать и Безобразова».
Затем я говорил государю: какую тяжкую работу ему приходится делать, дабы, выслушав всех министров, выслушав сторонних лиц, прочитав массы бумаги, находить правильный путь к правде и пользе. Что во многих случаях даже доклад самый неприятный, идущий в разрез со своими мыслями, доклад, при котором, по первому впечатлению, дается отпор, при спокойном обсуждении открывает новые горизонты и дает возможность воспринять ту или другую верную мысль.
Государь ответил мне в теплых словах, что этою работою он занимается, когда гуляет пешком или верхом. Что ему тяжко приходится напрягать свой ум. Что он думает, что это усилие ума, если бы могло проходить в лошадь, то очень встревожило бы ее. Что он тяжко мучается, выбирая из всего слышанного — нужное.
сентября 1903 г. -
Долго сидел у кн. Оболенского, товарища министра иностр. дел. <...> Оболенского более всего тревожит вопрос Дальнего Востока. Там, по его мнению, собираются серьезные тучи. Государь повелел вести дела там так, как хочет Алексеев. Между тем между мнениями Ламсдорфа и Алексеева существуют серьезные разногласия. <...>
Алексеев горячится. Не умеет вести дипломатических переговоров. У него нет помощников. Вызвал в Порт-Артур барона Розена. Всюду против нас общее возбуждение. Придется или со стыдом отступить, или идти на войну. Обо ленский выразился при этом, что «мы все» скоро соберемся в Сочи, отстранившись и отстраненные от дел. Он мне говорил, что гр. Ламсдорф будет иметь очень серьезный разговор с государем, который не понимает серьезности положения дел и относится к ним оптимистически. Расставаясь с Ламсдорфом перед поездкою в Либаву и далее в Беловеж, государь выразился о Маньчжурском деле, как о законченном.
октября 1903 г. -
Несколько дней тому назад государь на моей записке, что вследствие тревожных сведений с Дальнего Востока я прервал свой отпуск, написал: «Кажется, тревога на Дальнем Востоке начинает улегаться».
октября 1903 г. -
Выяснилось, что государь, несмотря на полномочия, данные Алексееву, все же разрешал и Ламсдорфу давать указания нашим послам на Дальнем Востоке. Выходит двойственность распоряжений, путающих дело и смущающих диплом, представителей других держав.
октября 1903 г. -
Вчера сидел у С. Ю. Витте более двух часов. Говорили о наступившем затишье по делам Дальнего Востока. Витте высказал мысль, что государь, ударив по нему и доказав свою мощь и решимость не останавливаться ни перед чем для проведения своих идей по Дальнему Востоку, теперь успокоился. Что в особенности воинственное настроение в сентябре Алексеева встревожило государя. Что теперь он спокойнее будет смотреть и на окружающих. В числе их особенно занимает Витте Безобразов. Теперь, по словам Витте, вполне определилось, что Безобразов — негодяй. Но тут в отзыве С.Ю. Витте сквозило личное раздражение. Он с основанием считает, что Безобразов очень способствовал удалению его с места министра финансов. Тотчас после смены Витте, Безобразов был у него и упрекал, что он, Витте, не хотел с ним идти и потому пал. Говорил и в других местах, что это он свалил Витте. Государю в Дармштадте передали похвальбу Безобразова, что это он свалил Витте, и государь раздраженный сказал: «Пора, однако, это окончить».
Затем Витте говорил, что он не мог так прямолинейно действовать по отношению к Безобразову, как действую я, что он, Витте, связан с Безобразовым
серьезными делами уже с 1900 года. При этом Витте достал из своего секретного шкафа документы, из которых показал мне два. В первом из них были изложены основания действий лесного предприятия на Ялу, а на обороте государь написал почти всю страницу карандашом. Тут значилось, что барыши с предприятия на Ялу должны поступать в доходы кабинета в соответствии с теми расходами, которые произведены на это предприятие из сумм кабинета. Что потом дальнейшие барыши должны идти на содержание войск на Дальнем Востоке и, наконец, на эти же барыши следует развить церковное строительство. Документ, по-видимому, 1900 года.
Того, же года Витте показал мне собственноручное письмо государя к нему, которое начиналось так: «Любезный Сергей Юльевич, сделайте распоряжение об открытии А.М. Безобразову в русско-китайском банке кредита в два миллиона рублей»... Витте прибавил, что эти два миллиона израсходованы без толка, что теперь сам Безобразов признает неудачу своих предприятий; что никакого отчета в этих двух миллионах он никому не дает; что дела ведутся очень темные; что из русско-китайского банка, но словам Ротштейна, к Безобразову на службу поступили все подозрительные люди и этим очистили личный персонал банка.
ноября 1903 г. -
Плеве под личиною спокойствия тоже имеет тревожный вид. Ему, очевидно, становится ясно, в какую кашу он втянул государя и Россию, присоединившись к Безобразовым. Сам признается, что совершенно не знает дел Дальнего Востока. Просил прислать ему труды печатные, новые, которые мы недавно издали (я говорил ему, что еще недавно прочел два тома, содержащие описание провинции Мукденской и Гиринской).
Рассказал мне, что перед совещанием первым на Ялу (в апреле) государь позвал Плеве и говорил с ним о необходимости организации сильной власти на Дальнем Востоке. Поэтому-то Плеве и предупреждал меня в вагоне, чтобы я был осторожен в выражении своего мнения. Плеве говорил, что государь был крайне недоволен противодействием ему министров. Нельзя ему резко противоречить. Вот почему государь и обратился к Безобразовым. И это, по словам Плеве, очень жаль, ибо влияние попало в нехорошие руки и прежде всего в руки людей неверующих.
По мнению Плеве, все дело в том, что в Маньчжурии собирались устроить особое государство (разумеется, при этом государство Витте). Масса ошибок. Например, устройство Дальнего. Теперь это открылось. Ему, Плеве, тем не менее неизвестно, куда же мы идем. И ему, согласно с моим мнением, кажется, что России надо ограничиться Северною Маньчжуриею, что в этом смысле он готов поддерживать меня.
- 26 ноября 1903 г. -
Сегодня сидел (перед докладом завтра у государя) у Ламсдорфа. Очень все еще встревожен. Признает, что наше положение в Европе пошатнулось. Придает особое значение тому, что ведение дипломатических переговоров по Дальнему Востоку поручено наместнику. Представители всех держав в недоумении, к кому обращаться. Отказываются иметь при наместнике аккредитованных лиц.
Говорил мне, что китайское соглашение не подвигается вперед. Ныне китайское правительство через посланника в Петербурге жалуется на действия наместника, который вновь занял Мукден нашими войсками по ничтожному поводу. Японские переговоры идут неуспешно. Повидимому, Алексеев затягивал их преднамеренно, чтобы выиграть время для приготовления к войне. На проект японцев о соглашении с нами, мы долго не давали ответа. Лишь по настойчивым требованиям японского правительства, государь приказал отправить наш контр-проект, который теперь и рассматривается. Успеха Ламсдорф не ожидает. Алексеев ставит требования японцам, как будто они побеждены уже. В переговорах надо допускать гибкость. Мнения Алексеева на совещаниях в Порт-Артуре забыты. <...>
Позабыл написать, что гр. Ламсдорф говорил мне о провале лесного предприятия на р. Ялу. Безобразов, обещавший нам в заседании в Порт-Артуре в этом году 5 милл. и будущем 10 милл. барышей казны, в действительности нагрузил лесом только одно из зафрахтованных им судов. На второе судно леса не хватило и лес купили американский!
декабря 1903 г. -
Государь, по мнению Ламсдорфа, уже с Дармштадта не относится с прежнею горячностью к делам Дальнего Востока, но влияние шайки Безобразова, Абазы и других еще существует. Ламсдорфа особенно беспокоит роль во всем этом деле Плеве. Он имеет основание думать, что Плеве не прочь иметь войну с Японией. Он надеется, что война отвлечет внимание масс от политических вопросов. <...>
Плеве, которого я видел сегодня же и показал ему депешу Дессино. Я думаю, мне удалось его убедить, что война с Японией не уменьшит его забот об успокоении России. Что, напротив, если мы на первых порах потерпим неудачи, то внутри страны могут вспыхнуть серьезные волнения, что на нас самое главное может ополчится весь мир, ибо, начав войну с Японией, мы дадим образчик возможных для нас столь же бессмысленных и стихийных действий и в будущем. На очередь, быть может, попадут Тибет, Индия, Персия. Народы поймут опасность распоряжения 130 милл. людей одною самодержавною волею при возможности влиять на решения самодержца таких проходимцев, как Безобразов.
декабря 1903 г. -
Сегодня было совещание у государя по поводу депеши адм. Алексеева, в которой он советовал прекратить с японцами переговоры ввиду их несогласия на наши предложения по Корейскому вопросу. Они соглашались не укреплять Корейского пролива, но не соглашались принять наше предложение не переходить в Корее 39 параллели (линии Пеньян-Генсан) и не укрепляться по побережью. Они хотели получить право укрепиться даже на границе с Маньчжурией).
В совещании участвовали: вел. кн. Алексей Александрович, Абаза и я. Государь открыл заседание, сказав очень спокойно хорошо продуманную речь.
Говорил, что настоящие события напоминают ему бывшие 8 лет тому назад после японско-кит. войны. Тогда Россия твердо сказала Японии: «назад», и она послушалась. Теперь японцы становятся все более требовательными. Все же это варварская страна.
Что лучше: идти на риск войны или продолжать уступчивость?
Ламсдорф говорил первый и доказывал, что не следует прерывать переговоры, что мы ультиматума не объявляли; что прервать переговоры всегда будет время; что согласно желаниям японцев можно включить и статью о Маньчжурии; таковая в первоначальном проекте была вычеркнута государем. Ламсдорф в ласковых, но настойчивых выражениях говорил, что главное нам надо определить: что же мы хотим в Манчьжурии? что он добьется решения Маньчжурского вопроса в нашу пользу, но надо знать, чего добиваться; требуется осторожность в пере говорах.
Государь ответил, что теперь, действительно, можно включить и статью о Маньчжурии. Государь сказал: «Война безусловно невозможна. Время — лучший союзник России. Каждый год нас усиливает».
Алексей Александрович примкнул к мнению гр. Ламсдорфа о не обходимости продолжать переговоры: «Надо добиться соглашения хотя бы с небольшими уступками. В вопросе Маньчжурском мы играем роль собаки на сене: сами не пользуемся и другим дать не хотим». <...>
Говорил и Абаза, в общем, следующее:
Он тоже исходит из желания, чтобы войны не было. Протекторат Японии над Кореею нам не вредит. Если же мы уступим и дадим Японии то, что она требует, то японцы снова предъявят новые требования. Лучше последовать совету Алексеева и прервать переговоры. Стремление Японии в Корею есть «остаток феодальных течений». Он твердо убежден, что войны с Японией не будет, ибо Россия не желает войны, а Япония ее боится. <...>
Я указал на неизбежность и выгодность при данной обстановке присоединить северную Маньчжурию.
декабря 1903 г. -
Приехал сейчас от Витте. <...> О делах Дальнего Востока продолжает надеяться на мирное улажен не дела с японцами, но ценою больших уступок с нашей стороны. Мы «подожмем хвост и отступим», говорил Витте. По его словам, предложения японцев в августе были вполне приемлемы, за исключением одного пункта. Он так и написал государю, но его величество нашел, что подобные требования составляют «нахальство» со стороны японцев.
Теперь мы уже согласились на гораздо большие уступки и согласились еще на новые. Войны не будет, но престиж государя будет потрясен. Государственные люди Европы увидят в нашем отступлении урок для себя и начнут щипать Россию. Впрочем, прибавил Витте, по последним сведениям представители черного комитета: Безобразов, Вонлярлярский, Вогак переменили тон. До последнего времени они все твердили, что войны не будет и не может быть. Теперь галдят, что так идти далее нельзя, что из нас «тянут жилы», что лучше идти на войну. Вогак подал какую-то записку государю.
января 1904 г. -
Вчера вечером я получил от гр. Ламсдорфа депешу Розена с ответом Японии на наши предложения и записку Ламсдорфа, поданную им государю по поводу сего ответа. Утром я написал Ламсдорфу письмо в котором изложил свое мнение, что необходимо настаивать, что бы японцы не могли пользоваться корейскою территориею северней 39 параллели для стратегических целей, что из соглашения по Маньчжурским делам надо исключить требование, что мы обязываемся уважать территориальную неприкосновенность Маньчжурии. Я порадовался согласию Японии признать, что Маньчжурия находится вне сферы ее влияния. Россия должна признать то же относительно Кореи. <...>
Докладывал о посылке калмыка, подъесаула Уланова, в Тибет разузнать, что там делается и особенно, что там делают англичане. Государь соизволил, чтобы это была частная поездка на свой страх и риск. Приказал посоветывать Уланову «разжечь там тибетцев против англичан». О таковом приказании государь сказал, чтобы я не говорил Ламсдорфу.
января 1904 г. -
Сейчас возвратился из совещания, бывшего под председательством вел. кн. Алексея Александровича по составлению ответа на контр-предложения Японии. <...> Ламсдорф торопит с ответом, говоря, что дорог каждый час. Относительно Маньчжурии я твердо ставил необходимость не соглашаться с предложением Японии, дабы мы обязались уважать территориальные права Китая в Маньчжурии. Я говорил, что если бы мы такую статью дали, то скоро вынуждены были бы ее нарушить.
Гр. Ламсдорф обещался и не допустить обсуждение этой статьи, выработав по Маньчжурии такую редакцию, в которой о территориальных правах Китая в Маньчжурии ничего не говорилось бы.
Все это меня не успокаивает.
января 1904 г. -
Вчера на большом бале в Зимнем дворце, гр. Ламсдорф говорил мне, что у него был японский посол Курино и умолял поспешить ответом на последние предложения Японии. Он говорил, что настроение в Японии дошло до такой степени возбуждения, что дорог каждый час. Просил ради возможности сохранить мир умерить наши требования, написать ответ в приемлемом для Японии смысле. Ламсдорф ответил, что наше миролюбие Японии известно, что и Японии надо знать, что есть предел и этому миролюбию. <...>
Там же на балу долго со мной говорил Витте. У него все на уме возврат к власти. Он рисовал в мрачном виде финансовое положение России ввиду предстоящих событий. <...> Сегодня перед моим докладом у государя вышел от его величества Абаза. Когда я спросил его о новостях с Дальнего Востока, он с обычным важным видом ответил, что совершенно не понимает, почему волнуются мыслью о «какой-то» войне с Япониею. По его мнению, такая война совершенно невозможна. Самое большее, если японцы «заберутся» в Корею. Он же хвастал, что ему удалось направить общественное мнение американцев в пользу России.
января 1904 г. -
Вчера государь выразил первый раз тревогу по поводу возможной войны с Япониею. Вместо обычной уверенности, что войны не будет, с некоторым раздражением сказал мне: «Надо скорее выяснить вопрос о войне, воевать так воевать; мир так мир, а эта неизвестность становится томительною». Предоставил по моему докладу наместнику объявить мобилизацию и другие меры.
Вечером (в 12 часов ночи) получил письмо Ламсдорфа с извещением, что им получена нота японского посланника о том, что ему приказано со всею миссиею покинуть Петербург. Государь приказал отозвать и нашу миссию из Токио.
января 1904 г. -
26-го в 10 1/2 час. вечера на вечере у ген. Лобко Витте передал мне известие, полученное.от комм, агента, что японцы напали неожиданно на наш флот в Порт-Артуре и утопили два броненосца и один крейсер. Поехал к Авелану. В полночь он еще не знал ничего. Утром 27 узнали, что нападение было, но не потоплены, а пробиты «Цесаревич», «Ретвизан» и крейсер «Паллада», лучшие суда. Впечатление тяжелое. Моряки говорили, что прозевали. Стояли без сетей. У «Цесаревича» их не было.
На докладе 27 числа государь был бледен, но спокоен.
Взято: Тут
321