Правила жизни лесничего Кузьминок ( 7 фото )

Бессменный страж парка Кузьминки рассказывает о том, где в лесопарке закопано химическое оружие, когда в Москве стали популярны шашлыки и почему он отказался работать в посольстве СССР в Англии.

Михаилу Смирнову 81 год. Больше полувека он проработал в лесопарковом хозяйстве Москвы, попробовал себя в нескольких местах, а с 1973 года обосновался там, где служит до сих пор — в Кузьминском лесопарке. Трудившийся не за деньги, а за совесть и заработавший за жизнь полный чемодан грамот и наград, сейчас он остался один на один с вопросом: стоило ли оно того.


Шашлыки в Москве пошли года с 1985-го. До этого не было такого паломничества. А сейчас у нас в парке очень много злачных мест, где можно жарить их. Там, где шашлыки, всегда целый бивуак, всё вытоптано, много мусора, и деревья, конечно, страдают. Раньше всё это запрещали.


У нас машина была пожарная ГАЗ-53. Я сажал двоих лесников, сам садился и ещё шофёр — и по всем злачным местам, где, знаем, костры жгли. Тогда мангалов не было – разводили костры. Мы подъезжали и просили погасить. Если отказывались, брандспойтом весь этот шашлык с костром и углями смывали.

Москву я терпеть не могу, честно. Уехать думал, да хвост длинный.

Тут у нас в 1927 году по распоряжению К.Е. Ворошилова создали НИИХИММАШ — Научно-исследовательский институт химического машиностроения. И там проводили опыты с боевыми отравляющими веществами. Ну, и до сих пор обстановка эта сохраняется.


Есть одно местечко у нас, голое совершенно, где постоишь полчаса и упадёшь — нанюхаешься. Там токсичные отходы идут прямо из земли. Оно далековато отсюда находится, туда редко кто захаживает. Рыбаки ходили. Ну, я им про полигон рассказал. Больше не появляются. Ещё несколько лет назад в районной библиотеке на эту тему читал лекцию бывший диссидент, которому пришлось уехать из Советского Союза за рассказы о химическом отравлении Кузьминок. Как зовут его только, не вспомню.

Любой пожар — это человеческий фактор.

Я в 12 лет уже в лесу работал под Нижним Новгородом. Во время школьных каникул три года подряд делал подсечки, чтобы смолу добывать. В тех местах пожар произошёл большой. Сгорело 300 гектаров леса.

Мы всё кое-как потушили, стали окарауливать. Ночью все сидят – кто водичку попьёт, кто чего, а лесничий отошёл метров за 50, на штабеле древесины сидит и как-то дёргается. «Что, – говорят, – с Сафроновым? Может простудился? Ну-ка, Миш, пойди узнать. Нам неудобно». Я подхожу – он плачет навзрыд, что не мог уберечь лес: «Я здесь больше не нужен», – говорит. И буквально через месяц рассчитался, всю семью поднял на крыло, и уехали они.


Как он был предан лесу – до глубины души меня задело! И я как-то тогда решил: буду я лесничим обязательно, буду лес охранять.

Меня посылали в Англию в наше посольство садовником. А один товарищ, который бывал за кордоном не один раз в разных местах, говорит: «Подумай, не стоит тебе ехать. Ты оставишь сейчас детей здесь, в интернат сдашь. Они тут будут бандитами, воровать будут и учиться не будут толком. Ты приедешь и всё, что заработал, спустишь на то, чтобы выкупить их и на правильный путь ставить». Ну, я можно сказать, послушал совета. Отказался.

Если сейчас повторить жизнь, я по-другому повторил бы конечно, но был бы только лесничим.

На любой стройке раньше можно было чёрта с рогами взять: сваи, метал, трубы, пиломатериал — всегда можно было договориться. С деньгами не было связано ничего. Так пруд здесь прорыли, свалку 300 гектаров засыпали — нашёл человека в пивной. Вся коррупция — бутылка коньяка.

Я всегда работал не за деньги, а за совесть.

Мою мебель парковую в 1976 году выставили на ВДНХ, наградили бронзовой медалью. Туда космонавты пришли, им страшно понравилось. Говорят: «К нам должны приехать наши друзья-американцы». Совместные тренировки астронавтов были. «Они вместе с детьми будут, надо их чем-то порадовать».


Полтора месяца каждый день утром приезжала машина, и мы с тремя плотниками в Звёздный городок ездили. Площадку сделали. Через два года меня снова попросили участвовать в выставке. Серебряную медаль присудили. Пришёл получать: «Нет, — говорят, — серебряной, хочешь, бери бронзовую». Я бронзовую взял.

Люблю осень, когда жёлтый лист ещё не опал. Такая красотища, как сказка. А лето не люблю, всю жизнь боялся пожаров. Это уже просто в душе отложилось. И комары, конечно, и работы, сколько надо с отдыхающими вопросов решать. И отдыхающие ещё мешают работать, им до лампочки, что тебе надо делать. Ну, зиму так, терплю.

Я к посетителям отношусь терпимо. Иногда какого забияку пытаешься одёрнуть культурно. А так, если взять людей 30 лет назад и сейчас, это небо и земля. Все распоясанные приходят только отдохнуть, напиться, нахамить, бросить и уйти. Раньше лучше были люди, законопослушные. Распоясанные тоже были, в семье не без урода, но не такое количество.

В городе благоустройство давит, борьба за чистоту. Каждую бумажку надо подбирать, цветочки разводить, какие-то посадочки делать. В тайге такими мелочами не занимаются.

У меня душа отдыхает, когда вижу насаждения лесные, лесные породы. А парк, ну, что, парк? Стригут там дерево, ухаживают, поливают-обмывают — это же просто дерево.


Сейчас дошло до того, что каждое сухое дерево, чтобы срубить, надо сфотографировать, заклеймить, переучёт сделать. Комиссии фотографию показать, та приедет посмотрит. Ну, разве так делается? Раньше было как: клеймишь сухое дерево, вверху внизу — пометки, оформляешь документы, везёшь в управление, и пожалуйста. Может, приедут проверят тебя, так ли ты это сделал.

Кино страшно любил, а сейчас только преступность-милиция-бандиты-милиция-бандиты и любовные сцены. А раньше какую-то светскую жизнь покажут и вообще жизнь покажут

В 1894 году в Кузьминках отдыхал Ленин. На даче Елизаровых-Курьяновых написал работу «Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?». Я когда пришёл, меня сразу в райком партии вызывают: «Ты знаешь, в какое место попал? Здесь же Ленин отдыхал! Надо этот вопрос как-то решать, поднимать, обнародовать надо».

Тут привозят товарища на машине, из машины вынимают, под руки ведут — он еле ногами двигает. Говорит: «Вот здесь вот был дом двухэтажный. Низ был каменный, верх деревянный. Вот в этом доме отдыхал Ленин». Я говорю: «Не было тут этого дома, мы другой ломали, хотите, пригоню экскаватор, ковшом копну, и фундамент обнаружится?» Товарищ заплакал: «Как это так, мне не верят?». А мне секретарь райкома партии: «Молчи, молчи! Пускай потешится».


И решили там поставить памятник. Привезли с Урала глыбу 12 тонн — сплошной гранит. И на неё табличку. Я приезжаю через неделю, табличка разбита вдребезги. А потом и камня не стало. Ночью погрузили, утащили, видно, на дачу к какому-нибудь миллиардеру.

Как я счастлив? Я сейчас один. Приду домой, кошка Люська у меня есть, я только иду, она по звуку шагов меня узнаёт - бежит-мяучит, есть хочет. Я чуть нагнусь, она, раз, мне на плечо сядет, как воротник, обнимет вокруг шеи, и я с ней хожу по огороду где угодно, могу час ходить, не соскочит, пока не сбросишь, спит на мне всегда.

Сейчас у нас лесное хозяйство развалилось всё. Кто лесники настоящие, до сих пор не можем опомниться, что стало с лесом. Лесничеств не стало. Я теперь специалист, но всё-таки, я думаю, что вернёмся мы к этому делу. Без этого быть не может. Вон какая богатая история у нас была в царские времена, корпус лесничих с 1839 года, такая стража была.

Я как-то не задумывался, а сейчас, оглядываясь на всё прошедшее, думаю, чего я ломал себе шею.

Эти «правила жизни» родились из большого интервью с Михаилом Фёдоровичем. «Чувствую, что не приживусь к новому», — сказал он во время разговора. И, действительно, решения, которые лесничий принимал в течение жизни, многим могут показаться несовременными. Мне, по крайней мере, показались.