Основатели DOXA: «Университет принадлежит обществу» ( 7 фото )

Авторы смелого студенческого медиа отвечают на вопросы о политзэках, харассменте и своем будущем


Логотип издания

В 2017 году в Высшей школе экономики появился DOXA — независимый студенческий онлайн-журнал, который начал писать о недостатках образовательной системы, политике и праве. Этой осенью DOXA поддержал фигурантов «московского дела», а в декабре его лишили статуса студенческой организации. Мы узнали у основателей проекта Армена Арамяна и Екатерины Мартыновой, что это значит для редакции.

— Вы одно из лучших студенческих медиа в России, но при этом у вас нет главного редактора. Как так получилось?

Армен Арамян: Первые полгода жизни журнала я был главным редактором, потому что мы формально копировали приметы взрослых медиа и думали, что такой человек нам необходим. Но это уже тогда было не близко нашей концепции. Мы делаем антиавторитарное медиа, медиа для студентов, то есть для людей, чье мнение обычно считают каким-то инфантильным и недостаточно экспертным. Так что внутри нашей редакции не должно быть кого-то, кто знает лучше. Да и когда одно лицо репрезентирует всю редакцию, это огромная ответственность. Если будут какие-то репрессии со стороны университета, то они будут конкретно против него.


Армен Арамян (МВШСЭН, University of Manchester)

— Избежать репрессий все же не удалось. 3 декабря на сайте Высшей школы экономики появилось сообщение, что вуз лишил ваш журнал статуса студенческой организации. Что это значит для DOXA?

А. А.: Мы больше не получаем базовое и дополнительное финансирование. Обычно оно уходило на поддержку сайта, организацию выездных школ и академических мероприятий. Мы не можем пользоваться техникой для видео- и аудиозаписей, а студенты «Вышки» не могут проходить у нас практику. И сейчас не совсем понятно, на этом все или будет еще какое-то давление.

Екатерина Мартынова: Процедура проверок студенческих медиа, которые могут угрожать деловой репутации университетов, меня очень пугает. Когда я поступала в Высшую школу экономики, я представляла ее абсолютно другой. Мне не очень комфортно учиться, когда я знаю, что меня могут исключить за мои взгляды, а целые студорганизации — просто лишить их статуса.


Екатерина Мартынова (НИУ ВШЭ)

Армен Арамян (МВШСЭН, University of Manchester) и Екатерина Мартынова (НИУ ВШЭ)

— Как преподаватели «Вышки» относятся ко всей этой истории?

А. А.: Бóльшая часть активно нас поддерживает. Многие преподаватели говорили: «Я не во всем согласен с DOXA, но все равно мы нормально уживались с этими разными мнениями, а тут пришли и за нас все решили». Я даже не ожидал такого, потому что у нас часто бывали довольно провокационные статьи, которые раздражали преподавателей. Текст, с которого запускался журнал, был о худших курсах факультета гуманитарных наук.

Е. М.: После которого многих преподавателей разогнали.

— Сейчас DOXA воспринимается как политическое медиа. Вы так и планировали?

А. А.: Мы всегда писали о проблемах студентов: как их отчисляли, не считались с их мнением по самым разным вопросам. Просто в какой-то момент проблемы студентов изменились: теперь их сажают, задерживают на митингах. Естественно, три года назад, когда мы запускали журнал, не думали, что у нас за месяц может выйти пять открытых писем в поддержку студентов разных университетов с посылом «не сажайте их на три года ни за что». Это невозможно было просчитать.

Е. М.: Мы просто не могли сказать «нет» этой повестке, потому что она якобы не наша. Это ведь тоже жизнь и проблемы студентов и преподавателей, хоть и за пределами университета.

— Для вас важны политические взгляды заключенных, о которых вы пишете?

А. А.: Нас многие осуждали за цеховую солидарность, но мы поддерживаем всех. Мы заступаемся за Азата Мифтахова, анархиста. Мы очень активно заступались за Егора Жукова, либертарианца. Мы считаем, что должны привлекать внимание к тем кейсам, в которых наша работа будет эффективной. Если все будут так делать со своими референтными сообществами, то в итоге все будут защищены.

100 студентов «Вышки», поддерживающих Егора Жукова, намного эффективнее, чем 200 читателей фейсбука.
— Что такое современный российский университет?

А. А.: Это максимально странная сущность. С одной стороны, есть наследие советского университета, который развивался в отрыве от того, что происходило на Западе. А с другой, есть попытка заимствовать условно все самое передовое. В итоге получается система, главной целью которой является получение бóльшего финансирования от государства. А получают его за счет показателей и рейтингов, при которых студенты, преподаватели и их потребности перестают быть важными. Кроме того, в российских университетах очень слабая низовая солидарность, обсуждение своих проблем в публичном поле, какие-то практики самоорганизации. Хороший противоположный пример — британские университеты, где, например, существует так называемая имейл-забастовка. Ты пишешь письмо преподавателю, а тебе приходит ответ типа: «Я на забастовке, не буду в это время отвечать на письма. Если вам нужен от меня ответ, напишите администрации университета и попросите их услышать требования преподавателей».

Е. М.: Мне важно сказать про российский университет еще и с позиции студентки. Некоторые практики, например включение студсовета в принятие решений, носят чаще всего иллюстративный характер: вот у нас есть студсовет, и он может как-то влиять на повестку. Зачастую это оказывается совершенно не так, потому что студентов зовут постфактум, чтобы обсудить, какие решения приняло руководство и что можно менять, а что нет.

А. А.: Решения в университетах принимаются в атмосфере самоцензуры. Мы, понятное дело, не учились в советских университетах и не знаем, как там на самом деле было, но, судя по общению со старшими коллегами, есть ощущение, что закрытость и недемократичность — наследие именно советской системы. На днях вышла колонка первого проректора «Вышки» Радаева абсолютно в стилистике советской газеты. Там полунамеками про нас написано, что мы плохие и занимаемся критиканством.

— Вы сами как считаете, в чем разница между критикой и критиканством?

А. А.: Я не использую понятие «критиканство» и не знаю, в чем разница.

— Скорее всего, вас обвиняют в том, что вместо того, чтобы решить проблему кулуарно, связавшись с руководством университета, вы выносите проблемы на публику. И вы наверняка считаете такой способ правильным. Почему?

А. А.: Нет, мы не хотим просто всем показать, как в «Вышке» плохо. Публичный разговор позволяет нам указать именно на системные проблемы, а не на какие-то частные случаи. Мы понимали, например, что колонка про Володина (материал о преподавателе «Вышки» Сергее Володине, который встречается со своей студенткой. — Прим. ред.) выглядит так, будто мы рассказываем про один нашумевший случай. Мы же хотели с этого кейса начать серьезный разговор о системной проблеме. Кулуарно такие вопросы решить нельзя.

Е. М.: Важно понять, как решить эту проблему не только на уровне «Вышки» — мы стараемся найти к ней общий подход. После этой статьи про Володина мы сделали проект «Харассмент в университете», для которого подготовили переводы и поговорили с зарубежными коллегами о том, как у них была отражена и решена эта проблема.

А. А.: На одном факультете, например, есть список преподавателей, с которыми лучше не оставаться наедине. Студентки сами между собой его распространяют. Для нас наличие такого списка — признак системной проблемы.

Если никто про нее не расскажет внутри университета, то дальше будет условно сюжет на Russia Today, как в «Вышке» развращают студенток. Это на самом деле намного больше вредит репутации, чем внутренний разговор про свои проблемы.
— Принимая решения, о какой теме стоит рассказать, вы предполагаете какие-то конструктивные последствия?

А. А.: Нельзя от медиа требовать, чтобы они решали проблемы. Медиа могут создать пространство для дискуссии. И на следующем этапе, когда опять что-то ужасное случится, у людей уже будет язык и набор концепций для обсуждения этой проблемы. И рано или поздно, надеюсь, какое-то решение все-таки появится.

— А ваши идеи и ценности в чем состоят?

А. А.: В своей работе мы исходим из того, что университет — это свободное пространство для дискуссий, а студенты не должны сидеть в тюрьме. Университет должен быть автономным от государства пространством. У ученых есть свои критерии, идеи, ценности, с помощью которых они могут оценивать свою деятельность, и это необязательно коммерческая эффективность, продаваемость и т. д.

Е. М.: Университет — это еще и политическая площадка. Многие кандидаты в президенты или просто политические деятели спокойно и свободно приглашаются в университеты. И студенты часто становятся инициаторами таких встреч, потому что им не хватает пространства для дискуссий. Это свое комьюнити, в котором ты можешь спокойно все обсудить. А у нас такие встречи считаются чем-то зазорным и позорным, потому что кто-то Жириновского приглашает, а кто-то Навального.

А. А.: Да, университет — это на самом деле площадка, которая принадлежит обществу, а не…

Е. М.: А не деловой репутации или бренду.

А. А.: Не проректору, не совету попечителей и кому угодно еще. Понятное дело, что на Западе (особенно в США) происходит очень сильная коммерциализация высшего образования. Но там даже в суперкоммерческом университете никто не посмеет тебе запретить какую-то дискуссию. И мне кажется, это довольно важно, потому что университет — место, где производятся знания, где производится публичная дискуссия.

Четыре книги, которые рекомендует прочитать DOXA


Что такое «индустрия Холокоста», как статус жертвы стал политическим инструментом и почему работать с прошлым означает работать на будущее.

«Не лучше ли, забыв пережитые страдания, оставить прошлое в покое? Ответ прост: пока те, кто пережили травмирующее насилие, не забывают о нем и, напротив, считают данные события отправным моментом собственной национальной памяти, их страдания не могут просто кануть в небытие лишь из-за того, что об этом в одностороннем порядке забыли сами преступники».


Автор «Долга» — о том, как отношения с бюрократической машиной формирует нашу повседневность.

«Было время, когда в обществе университетский мир выполнял роль прибежища для эксцентричных, блестящих и непрактичных личностей. Теперь это не так. Он стал миром профессиональных продавцов самих себя. Что до эксцентричных, блестящих и непрактичных персонажей, то теперь, похоже, для них вообще не осталось места».


Каково это — быть анархистом в XXI веке.

«Анархизм настаивает, прежде всего, на том, что средства не должны входить в противоречие с целями. Невозможно достичь свободы, используя авторитарные механизмы, авторитарные средства. Каждый должен сам в сотрудничестве со своими друзьями и единомышленниками создавать то общество, в котором ему хотелось бы жить. Все это мало согласуется с работой в университете».


Блестящий роман об искусстве и одержимости, выпущенный издательством No Kidding Press. Скоро на Букмейте.

«Дело не только в том поколении, — отозвался ты. — Мужчины до сих пор разрушают жизни женщин».

Материал взят: Тут