Великая тайна Эвереста ( 19 фото )

Без малого сто лет назад альпинисты Сэнди Ирвин и Джордж Мэллори погибли на самом высоком пике планеты. Удалось ли им добраться до его вершины?

«Не надо, – услышал я. –Ты слишком устал. Оно того не стоит».

Джейми Макгиннесс, наш проводник и руководитель экспедиции, сдвинул кислородную маску, снял солнечные очки и теперь смотрел на меня запавшими, налитыми кровью глазами. Подбородок его покрывала многодневная седая щетина, а кожа приобрела землистый оттенок.

Мы сидели на груде камней на высоте 8440 метров на северо-восточном гребне Эвереста, с китайской стороны, вдали от непальских толп. Отмеченная GPS‑маркером точка на сотню метров ниже могла бы разрешить одну из величайших загадок в истории альпинизма. По новым данным, именно там мог погибнуть легендарный британский альпинист Эндрю Ирвин (Ирвайн) по прозвищу Сэнди. Вдруг останки все еще там?

Без малого 100 лет назад, спускаясь по этому гребню, Ирвин и его напарник Джордж Мэллори исчезли. С тех пор весь мир задается

вопросом, добрались ли они до вершины – на 29 лет раньше, чем Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей, которые были признаны первыми людьми, покорившими Эверест. Предположительно, у Ирвина была с собой камера Kodak Vest Pocket. Если бы она нашлась, а на пленке оказались снимки с вершины, историю высочайшей горы мира пришлось бы переписывать.


На раскрашенной вручную фотографии улыбающийся Ирвин (крайний слева) стоит рядом с Мэллори, который опирается ботинком на Э. О. Шеббира, ответственного за транспорт. Команда крепких, опытных альпинистов в 1924-м предприняла третью за четыре года попытку Великобритании покорить Эверест.

Я осматривал местность. Из покрытых снегом и осыпью уступов торчали гряды невысоких крутых утесов; этот участок, сформированный более светлыми породами, называют Желтым поясом. В четырех тысячах метров ниже, словно мираж, мерцала засушливая равнина – Тибетское плато.

Последние 48 часов я почти не спал, а экстремальная высота вызывала тошноту и слабость. Три дня назад мы покинули Передовой базовый лагерь на отметке 6400 метров, и с тех пор я смог запихнуть в себя лишь несколько ложек сублимированного карри, горсть кешью, да еще укусил шоколадный батончик на вершине Эвереста – позже им меня и стошнило. Я был изможден, а изголодавшийся по кислороду мозг умолял прилечь и закрыть глаза. Но остатки здравого смысла говорили, что, сделав так, можно больше не проснуться.

Сверху с грохотом скатилось несколько камней. Я поднял голову и увидел фотографа Ренана Озтюрка, спускавшегося к нам по склону. Одной рукой он обхватил веревку, закрепленную на склоне; словно пуповина, она соединяла нас с вершиной, покинутой несколько часов назад. Озтюрк съехал, тормозя ногами, и плюхнулся рядом со мной.

Я повернулся к нему: «Что думаешь?».

Ренан ответил не сразу, только грудь его вздымалась и опадала. Когда он наконец отдышался, я услышал приглушенный кислородной маской голос: «Попробуй».

Я кивнул, отстегнулся от веревки и сделал несколько осторожных шагов вниз по каменистому утесу. В тот же момент раздался крик: «Нет-нет-нет!». Кричал Лакпа Шерпа.

Я махнул ему: «Нужно кое-что проверить. Я недалеко». Но он умолял остановиться: «Очень опасно, очень опасно!».

Один неверный шаг по осыпи – и будешь падать 2000 метров до ледника Ронгбук. Я прекрасно понимал это, и меня, конечно, тянуло пойти на попятную. Десятилетия альпинистского опыта во всех уголках света научили главному: я обещал себе никогда не пересекать черту, за которой объективный риск становится слишком высоким. В конце концов, дома меня ждала любимая семья.

Но в этот раз я проигнорировал предостережения проводников и данное себе обещание: загадка исчезновения Ирвина не давала покоя.


В лучах восходящего над Тибетским плато солнца Пасанг Каджи Шерпа (впереди) и Лакпа Тенджи Шерпа преодолевают отметку в 8750 метров на Эвересте. Главный вопрос: добрались ли сюда – а может, и на вершину – Джордж Мэллори и Сэнди Ирвин в 1924 году?

О том, что Мэллори и Ирвин могли быть первыми покорителями Эвереста, я слышал давно.

Но одержимость идеей отыскать Ирвина пришла лишь пару лет назад, после лекции моего друга Тома Полларда, исследователя Эвереста, живущего в нескольких километрах от меня.

«Ты же не думаешь, что его взаправду можно отыскать?», – спросил я Тома после выступления.

Он усмехнулся: «А что, если у меня есть крайне важная информация, неизвестная другим?».

«Например?», – я сразу схватил быка за рога.

Том выдержал паузу в несколько секунд и продолжил: «Например, точное местонахождение тела».

Я обещал себе никогда не переступать черту, за которой объективный риск становится слишком высоким. Но в этот раз я проигнорировал собственное обещание.

… Поллард был оператором поисковой экспедиции «Мэллори и Ирвин» 1999 года, во время которой американский альпинист Конрад Анкер обнаружил останки Джорджа Мэллори на той части северного склона Эвереста, куда мало кто из скалолазов отваживался забраться. Погибший лежал лицом вниз, со всех сторон засыпанный гравием.

Одежда на спине Мэллори была разодрана, а сохранившаяся кожа поражала чистотой и белизной – он напоминал мраморную статую. Обвязанная вокруг пояса веревка оставила отметины на торсе – это могло указывать на резкое и жесткое падение. Правая нога оказалась сломана чуть выше ботинка, левая была сплетена с правой, словно прикрывая ее. Что бы там ни произошло, видимо, после падения какое-то время Мэллори оставался жив.

Анкер и члены его команды подумали было, что это тело Сэнди Ирвина – лежало оно прямо под тем местом на гребне, где через десять лет после пропажи альпинистов нашли ледоруб Ирвина. Был ли на момент падения Мэллори привязан к напарнику? Если да, то каким образом веревка порвалась и почему тела Ирвина нет рядом?


Находки породили еще больше вопросов. Отсвечивающие зеленым очки Мэллори обнаружили у него в нагрудном кармане. Означало ли это, что он спускался ночью, когда очки были не нужны? Наручные часы остановились между часом и двумя – но дня или ночи? Мэллори говорил, что если он поднимется на вершину, то оставит там фотографию своей жены. Снимка при нем не было.

Не осталось и следа камеры; многие историки Эвереста заключили, что ее нес Ирвин. Это вполне логично: он лучше фотографировал.

Последним человеком, видевшим эту пару, был их компаньон Ноэль Оделл, который, как явствует из его записей, 8 июня 1924 года остановился на высоте около 8000 метров. Запрокинув голову, Ноэль наблюдал за вершиной. В 12:50 клубящиеся облака на мгновение расступились, открыв взору Мэллори и Ирвина, быстро продвигавшихся к вершине, до которой оставалось метров 250.

«Я следил за крохотной черной точкой на небольшом снежном гребне, – писал Оделл в своем отчете от 14 июня. – Первый человек приблизился к скальному выступу и вскоре показался наверху; второй последовал за ним. Затем завораживающее видение исчезло, снова окутанное облаком».


Поднявшись на Северное седло, альпинисты обычно проводят одну-две ночи на 7000 метрах, чтобы акклиматизироваться перед подъемом на вершину. Хоть и менее людный, чем непальская сторона Эвереста, китайский склон все равно бывает опасно загруженным.

До сих пор идея восхождения на Эверест меня не грела: я был наслышан о людских толпах, о новичках, которым на такой горе делать нечего, а также о перекладывании риска на плечи команд поддержки. Люди из этих команд, преимущественно этнические шерпы, носят на своих спинах тяжесть чужого эго и порой расплачиваются за других собственными жизнями.

Это была одна из причин, по которой я никогда не понимал одержимости Полларда Эверестом. Но, по мере того как мы продолжали общаться после его лекции, история Ирвина и Мэллори интриговала меня все больше. А однажды от Полларда я услышал о Томе Холзеле, 79-летнем писателе и поклоннике Эвереста, который более 40 лет пытался разгадать загадку погибших.

В 1986 году Холзел отправился в первую поисковую экспедицию вместе с коллегой, сценаристкой и исследовательницей Одри Солкелд. Необычайно сильные снегопады не позволили им подняться достаточно высоко по китайскому склону – при другой погоде они вполне могли бы обнаружить тело Мэллори, которое впоследствии было найдено в 35 метрах от точки, намеченной Холзелом.

Тогда Том решил использовать материалы фотосъемки, сделанной в рамках проводившегося при поддержке National Geographic проекта по картированию Эвереста. Идея заключалась в том, чтобы постараться отметить точное место на горе, где тело Ирвина якобы видел китайский альпинист Сюй Цзин. Сюй был заместителем руководителя экспедиции, совершившей первое восхождение по северной стороне Эвереста в мае 1960 года.

По словам Сюй Цзина, отказавшись от попытки штурмовать вершину и спускаясь вниз коротким путем через Желтый пояс, он заметил труп в расселине примерно на 8300 метрах. На тот момент единственными людьми, погибшими на такой высоте на северном склоне, были Мэллори и Ирвин. (Когда Сюй об этом рассказал, в 2001 году, останки Мэллори уже обнаружили ниже по склону.)


Мы с Поллардом навестили Холзела в декабре 2018-го: он продемонстрировал нам на увеличенном в ширину до 2,5 метра снимке, что существовал один-единственный маршрут, которым Сюй мог срезать дорогу. Подробно анализируя и исключая различные элементы рельефа, Холзел сузил регион поисков до конкретной расселины, в которой, по его мнению, следовало искать Ирвина, и определил точные координаты этого места.

Я указал на красный кружок на огромной фотографии: «Каковы шансы, что он действительно здесь?»

«Его не может там не быть», – последовал ответ.

Ирвин попал на Эверест во многом благодаря случайному стечению обстоятельств.

Застенчивый спортивный 21-летний парень еще учился в Мертон-Колледже Оксфорда, когда Комитет по Эвересту пригласил его присоединиться к экспедиции в 1923 году. В отличие от более опытных членов британской команды, Сэнди имел в послужном списке лишь скромные пики на Шпицбергене, в Уэльсе и Альпах – не чета гималайским гигантам.

Тем не менее к тому моменту, как группа добралась до горы, самый молодой член команды уже снискал уважение товарищей: талантливый и умелый инженер, Ирвин разобрал и заново собрал кислородные аппараты, облегчив их и защитив от поломок.

… За пару месяцев до нашей собственной экспедиции в 2019 году я изучил архив Сэнди Ирвина в Мертон-Колледже. Меня интересовал дневник с Эвереста, привезенный сюда после исчезновения хозяина.

Архивариус Джулиан Рид вынес мне книжечку 20 на 13 сантиметров в черном тканевом переплете и, долистав до последней записи, сказал: «Когда я это прочел, у меня волосы на затылке зашевелились».

Ирвин нацарапал свою последнюю запись вечером 5 июня, когда они с Мэллори стояли лагерем на 7000 метрах на Северном седле, – этот узкий заснеженный перевал соединяет северный склон Эвереста с малым пиком Чангзе. Оттуда альпинисты наутро намеревались начать штурм вершины. В дневнике парень жаловался, что его светлая кожа вся потрескалась и до волдырей обгорела на солнце.

«Мое лицо – совершеннейшая агония. Подготовил два кислородных аппарата для выхода завтра утром», – писал Ирвин.

Я испытал те же чувства, что и Рид: когда Сэнди пропал, ему было ровно столько же, сколько сейчас моему старшему сыну.


До самых последних дней на горе Ирвин занимался усовершенствованием кислородного оборудования команды, пытаясь облегчить его и защитить от повреждений и протекания.

Прежде чем начать поиски Ирвина, мы должны были акклиматизироваться и опробовать наше секретное оружие – небольшой флот дронов.

Ренан Озтюрк надеялся использовать эти беспилотные летательные аппараты не только для поисков так называемой расселины Ирвина, но и для осмотра всего северного склона горы.

1 мая 2019 года в Передовом базовом лагере на высоте 6400 метров наша команда сидела за складным столиком в палатке-столовой, разбитой на каменной платформе на краю ледника Восточный Ронгбук. День стоял теплый, и вход в палатку был подвязан, что открывало прекрасный вид на северо-восточный склон Эвереста. Словно хвост белого дракона, протянувшийся на несколько километров, с вершины развевался снежный плюмаж.

«Это циклон четвертой категории, – сказал Макгиннесс, указывая на яркий завиток в районе Бенгальского залива на экране ноутбука. – В ближайшие пару дней он может вывалить на нас добрый фут снега (30 сантиметров. – Ред.) ».

На следующий день мы планировали выпустить дроны в Северное седло: не терпелось проверить их возможности на большой высоте. Но Макгиннесс не разделял нашего оптимизма: «Ветер наверху может быть слишком сильным».

Он был прав: через полтора дня порывы ветра на перевале стали столь резкими, что Озтюрк даже не смог вернуть дрон на базу. Пришлось посадить аппарат неподалеку и идти за ним.


После суматохи за ужином поварская команда отдыхает и принимает гостей. Непальский повар Бире Таманг (сзади справа) и его тибетский помощник Чумби (справа) каждый день готовят полезную еду – рис, чечевицу, суп и лапшу на 30–40 человек, включая начальника команды поддержки Дава Шерпа (сзади слева) и частного гида Пасанг Гомба Шерпа.

Той ночью мы сгрудились в палатке и слушали, как буря набирает силу. Наша команда уже стояла на 600 метров выше Передового базового лагеря; я чувствовал страшную вялость, меня раздирал кашель и немного подташнивало – по ощущениям как грипп в жестоком похмелье. Голова болела, ветер усиливался, и тканевая палатка ходила ходуном. Незадолго до полуночи раздался такой шум, словно над головой взлетал 747-й «Боинг». Через пару секунд палатка сложилась; шквал длился несколько мгновений, после чего палатка приняла прежнюю форму, но я знал, что этим дело не кончится.

Следующие пару часов ураган набирал силу, и около двух ночи, когда порывом ветра меня придавило к земле, я щекой почувствовал лед под палаткой. Гора дрожала, словно вулкан перед извержением. Это длилось секунд 20 или 30, и я, помню, подумал: «Должно быть, так чувствует себя человек перед смертью». Дуги треснули, их острые обломки разорвали ткань в лоскуты, и меня замотало в заиндевевший нейлон, куски ткани стали хлестать по лицу. Я молился, чтобы выдержали бамбуковые колышки, которыми мы закрепились на горе.


В ураган на высоте 7000 метров Ник Кейлис цепляется за палатку, разломанную за ночь ужасным штормом. Член съемочной команды, Ник позже будет эвакуирован в Катманду с диагнозом «легочная эмболия».

Когда солнце наконец взошло, я сел; рядом, свернувшись калачиком, лежали два моих товарища, и я потыкал их ноги, чтобы убедиться, что они еще живы. Когда я выбрался наружу, от увиденного перехватило дыхание. Все палатки были раздавлены и порваны, а одна, взлетев как воздушный змей, парила в 150 метрах над нашими головами.

Бросив взгляд на гребень, я увидел группу индийских альпинистов, спускавшихся к нашему лагерю. Но тут неожиданно налетел новый вихрь, все разом закричали: четыре человека повисли на 300-метровой ледяной стене, словно рождественская гирлянда. Парень из нашей команды кинулся к крюку, на котором держался ближайший к нам конец их веревки, и вбил рядом свой ледоруб, тем самым укрепив конструкцию, остальные схватились за другую веревку, чтобы вытащить альпинистов на безопасное место.

«Надо выбираться к чертям отсюда», – сказал я.

Более удачный запуск дрона состоялся через неделю. Предприняв последнюю попытку обыскать Желтый пояс с воздуха, мы снова взобрались на Северное седло и напряженно наблюдали за летящим к вершине дроном. Пока аппарат поднимался в разреженном воздухе, я, нависая над плечом Озтюрка, подсказывал, куда лететь и что фотографировать. К обеду, когда ветер стал крепчать, он уже сделал 400 снимков поисковой зоны с высоким разрешением, включая точку Холзела крупным планом.

На одной фотографии я заметил расселину, но ракурс не позволял заглянуть внутрь. Могло ли тело Ирвина оказаться там? Время, отпущенное на поиск ответа, подходило к концу.


Вершина мира и Млечный Путь кажутся равноудаленными от Передового базового лагеря, где более 200 человек разместились на полукилометровой морене. Вершина находится за заснеженным Северным седлом, справа – на фото ее практически не видно.

Первое окно для восхождений на вершину с китайской стороны открылось 22 мая, застав нас в Передовом базовом лагере на высоте 6400 метров. После двух вылазок на перевал мы уже полностью акклиматизировались и были готовы отправиться в поисковую зону в верхней части Северо-восточного гребня. Но на горе мы были далеко не одни: более 450 человек намеревались совершить восхождение по непальскому склону, Базовый лагерь которого уже приобрел репутацию коммерциализированного шапито. Еще порядка 200 человек ждали вместе с нами на китайской стороне. Макгиннесс, едва бросив взгляд на эту алчущую вершины толпу, сказал: «Нет. Подождем другого окна».

За несколько следующих дней на Эвересте расстались с жизнью девять человек: семеро на южной стороне и двое на северной (еще двое погибли на южной стороне неделей ранее, так что всего жертв было 11). Я никогда не забуду то ощущение беспомощности, которое возникает, когда разглядываешь в мощный бинокль паровозик из пары сотен полных надежд альпинистов, продвигающихся к вершине, а стоящее рядом радио выплевывает отчеты о бедолагах, которые уже никогда не вернутся домой к семьям.


Член съемочной команды Мэтью Ирвинг снимает кусок фольги с «кошки» Ренана Озтюрка в Штурмовом лагере, заваленном мусором. На спуске многие альпинисты настолько истощены, что у них не остается сил забрать из лагерей палатки, газ и прочее снаряжение.


Под звон колокольчиков яки тащат пропан и припасы до Передового базового лагеря, расположенного на высоте 6400 метров. Это выше, чем они могут подняться по непальской стороне Эвереста.


Чтобы сделать лагеря более комфортными для клиентов, шерпы и другие члены команд поддержки тащат пенные коврики и постельные принадлежности вверх по крутому склону на Северное седло. Всё, начиная от палаток и баллонов с кислородом и заканчивая плитками, едой и топливом, после Передового базового лагеря нужно нести на себе. «Вес любой экспедиции ложится на плечи шерпов», – говорит Марк Синнот.


23 мая после полудня мы уселись вместе с командой поддержки, чтобы обсудить предстоявшие поиски. Макгиннесс заверял, что команда была в курсе нашего плана, но, видимо, все же не до конца. Когда я объяснил, как мы собираемся разыскивать тело Ирвина на Желтом поясе, кто-то лишь всплеснул руками, остальные заспорили на непальском.

«Мы не идем на вершину? – спросил Лакпа Шерпа. – Большая проблема».

Озтюрк переводил для остальных. Во-первых, команда поддержки не хотела, чтобы мы отходили от веревок, провешенных китайцами, – это было бы слишком опасно и против официальных правил. Во-вторых, вершина была важна для них: в нашей команде были новички, еще не успевшие побывать на Эвересте. В-третьих, все хотели провести как можно меньше времени в Штурмовом лагере, расположенном на высоте 8200 метров, далеко в Зоне смерти, где воздух слишком разрежен. «Очень опасно для всех», – повторяли они.

Я повернулся к Макгиннессу: «В чем дело? Я думал, ты рассказал им о поисках».

Джейми пожал плечами: из-за ларингита разговаривать он практически не мог. Но дал понять, что правда обсуждал наш план по крайней мере с некоторыми сопровождающими еще в Катманду.


Тяжело дыша через кислородные маски в разреженном воздухе Зоны смерти, Ирвинг (слева) и Синнот продвигаются к Северо-восточному гребню на высоте примерно 8300 метров – выше них сейчас всего пять пиков в мире.

Оставалось признать, что отныне у нас были натянутые отношения с командой поддержки, в которую входило 12 человек. Впрочем, никто не питал иллюзий, что мы смогли бы подняться на гору без их помощи. Как и любая другая группа, мы зависели от их поддержки.

«Если мы пойдем на вершину, я смогу, по дороге туда или обратно, свернуть с проложенного пути, чтобы обыскать расселину Ирвина?» – спросил я Макгиннесса.

«Лучше тогда на обратном пути», – ответил он. Меня этот вариант привлекал еще и тем, что он позволит увидеть ландшафт с того ракурса, с которого его, вероятно, видел Сюй Цзин в 1960-м, когда, по его словам, он заметил тело.

Я позвал Лакпу в столовую палатку сообщить, что мы собираемся на вершину. Он кивнул и пробормотал «ладно» по-непальски. Никто прямым текстом не сказал, что я могу свернуть с маршрута во время спуска, но, предположил я, Лакпа это понял, ведь несколькими минутами ранее мы объяснили ему: главной нашей целью были поиски. Сами мы воспринимали этот план – подняться на вершину, а затем поискать останки Ирвина на пути вниз – как разумный компромисс.


Через восемь дней наша команда достигла вершины мира и двинулась в обратный путь. Лакпа, замыкавший группу, не спускал с меня глаз, пока я внимательно изучал рельеф и часто сверялся с GPS. И вот, стоило мне отстегнуться от веревки на 8440 метрах, он закричал: «Нет-нет-нет!»

Я замер, пытаясь решить, что же делать. В глубине души я понимал: будет неправильно поступить наперекор шерпу, я поведу себя как очередной эгоистичный западный турист. Если бы я упал или пропал, Лакпа был бы обязан отправиться на поиски. В случае моей гибели ему пришлось бы объяснять китайским чиновникам, что произошло. Но еще более важным было ощущение: к тому моменту он по-настоящему ко мне привязался. Более того, привязанность была взаимной. Тут-то и крылся подвох: я знал, что выходка сойдет мне с рук. И что Лакпа простит мне это безрассудство.

Согласно GPS, до расселины Ирвина было рукой подать. Под пристальными взглядами Лакпы и остальных я пошел по узкому уступу, покрытому пластами известняка, укрывавшего землю словно брусчатка. Буквально через метр камень выскользнул у меня из-под ноги, и я пошатнулся.

«Осторожней!» – закричал Озтюрк.

Пройдя траверсом метров 30, я посмотрел вниз и увидел узкий овраг, прорезавший крутой скальный пояс до следующего заснеженного уступа. Мне смутно вспоминался этот рельеф – мы его видели на фотографиях с дрона. Здесь ли Сюй пытался срезать путь через Желтый пояс?


Ледоруб Ирвина, найденный на Северо-восточном гребне в 1933 году, опознали по засечкам на деревянном черенке.


Крепкую карманную камеру Vest Pocket Kodak, которую Ирвин предположительно взял с собой в 1924 году, так и не нашли.

Я повернулся лицом к склону, принял такое положение тела, как если бы собрался спускаться по стремянке, и всадил ледоруб в твердый как камень лед. Стальное лезвие лязгнуло, пробив утрамбованную ветрами корку. Глядя вниз, я спускался в пьянящую бездну, отделявшую меня от лежащего далеко внизу ледника. В нескольких сотнях метров раскинулось снежное плато, где нашли Мэллори. Теперь я был примерно над местом его гибели, на той части горы, куда люди не забираются, если хотят вернуться домой живыми. Я еще раз проверил GPS. Стрелка на компасе указывала на северо-запад. Еще 15 метров.

Спустившись чуть ниже, я остановился на расколотом блоке бледно-коричневого известняка. Скала была около двух с половиной метров высотой, покатая, словно горка на детской площадке. Со стороны это могло показаться непоследовательным, но в тот момент, изнуренный, одинокий и без веревки, я испугался. Глядя вверх, я гнал от себя мысль вернуться назад тем же способом, каким спустился сюда.

Осторожность требовала отступить, но любопытство было сильнее. Не вынимая острия ледоруба из снега, я ступил на скалу. «Кошки» проскользнули со скрежетом – словно ногти по гладкой классной доске.

У подножья скалы я сделал несколько глубоких выдохов. Справа была небольшая ниша, окаймленная скалистой стеной – чуть более крутой и высокой, чем та, с которой я только что спустился. Посередине ее рассекала жила темно-коричневой породы с узкой трещиной посередине. GPS сообщил о прибытии в место назначения. И тут я осознал: полоса темной породы и есть та самая «расселина», которую мы видели с дрона. Видимо, оптическая иллюзия. Трещина в камне была всего 23 сантиметра шириной – слишком узко, чтобы человек мог оказаться внутри. Вокруг было пусто.

Его здесь нет.


Парой скрещенных на льду спальников участники экспедиции 1924 года сообщили товарищам, что найти Мэллори или Ирвина больше нет никакой надежды.

Я прильнул к кислородной маске, пытаясь развеять туман в голове. Высоко надо мной на фоне бледно-голубого неба сияла вершина, как всегда непоколебимая и равнодушная.

Мы исследовали все зацепки, прочесали горные склоны при помощи дронов; я рискнул жизнью, чтобы разгадать одну из главных тайн Эвереста. У нас осталось больше вопросов, чем ответов. Что случилось с Ирвином в тот день? Где он нашел последнее пристанище? Кто-то снял его тело с горы? А может, его смыло струйным течением или лавиной?

На все эти вопросы ответов у меня не было. Но я узнал нечто очень важное о притяжении Эвереста, притяжении, заставляющем людей прилагать столько усилий: не пойди я по следам Ирвина, я бы никогда не прочувствовал этого. Теперь с полной уверенностью я могу заявить только одно: тайна Мэллори и Ирвина пока – а возможно, навсегда – останется неразгаданной. И я принял это.