О чем следует напомнить пражским вандалам и всему миру ( 1 фото )

Станислав Смагин


Патриоты России разных идеологических предпочтений должны объединить усилия по демонтажу памятных знаков, установленных в местах боевого бесславия Чехословацкого корпуса. Тем более знаки эти устанавливались, как правило, на очень сомнительных, «птичьих» правах, без обсуждения вопроса местным населением и практически явочным порядком.

Отношения России с Чехией, условно и относительно неплохие в той степени, в какой вообще у стран сегодняшней Восточной Европы могут быть неплохими отношения с Россией, внезапно стали значительно более скверными. Впрочем, ухудшение, как это, увы, часто бывает, получается несколько односторонним. С чешской стороны предпринята серия болезненных и оскорбительных для нас выпадов в сфере политики исторической памяти, каждый из которых «простодушно» объявляется исключительно решением местных муниципальных властей или вообще делом рук неизвестных хулиганов, но совокупность которых говорит о вполне очевидной тенденции. Ответом российской стороны являются робкие протесты и даже не симметричные пропагандистские и мемориальные акты, а пустопорожние обсуждения, какими могли бы быть эти акты.

Так как пространством этого страдающего некоторой однобокостью противостояния выступает историческая память, неплохо бы обратиться к истории и вспомнить некоторые факты.

Развитие чешского национального и общественного сознания в XIX веке сопровождалось укреплением связей с Россией, в частности, в рамках международных славянских конгрессов и вообще структур славянской солидарности, и усилением надежд на нее как на лидера славянского мира. Жизнь вносила противоречия и неоднозначность в эти связи и надежда, например, довольно интенсивной была дискуссия во время польского восстания 1863−1864 гг. о том, правы ли повстанцы или воюющая с ними Россия. Но эта была именно дискуссия, а не однозначное принятие той или иной стороны.

Российская империя на рубеже XIX и XX веков приняла весьма заметный количественно чешский миграционный поток. Согласно первой всероссийской переписи 1897 года, австро-венгерская диаспора занимала второе место после германской, а в ней, в свою очередь, первое место по численности занимали чехи (в материалах переписи их считали вместе со словаками). Современный российский исследователь Андрей Птицын пишет в своей статье «Австро-венгерская иммиграция в Россию во второй половине XIX — начале ХХ в. и ее экономическое значение»:

«Идея эмиграции в Россию стала достаточно популярной среди чехов с начала 1860-х гг. Ее поддерживали крупнейшие политические и общественные деятели Чехии, которые рассматривали выезд чехов с перенаселенной родины в «единоплеменную» Россию как «меньшее зло» по сравнению с эмиграцией в США. Эту идею активно поддерживали также российские общественные деятели и ученые. Славянские комитеты в Москве и Петербурге лоббировали данный проект во властных структурах, содействовали организации проезда чешских переселенцев на места их будущего проживания и снабжения их продовольствием… Российские правящие структуры достаточно благосклонно отнеслись к идее переселения чехов. В привлечении чешских колонистов они видели возможность заселить недавно присоединенные окраины и поднять там сельскохозяйственное производство… Среди чешских переселенцев, оседавших в российских городах, были предприниматели, торговцы, технические специалисты, квалифицированные рабочие и ремесленники, а также преподаватели, ученые, музыканты, артисты и т.д. Все эти люди, обладавшие необходимыми знаниями и квалификацией, были весьма востребованы в России. Во многих российских гимназиях в рассматриваемое время работали учителя-чехи, главным образом преподаватели классических языков и физкультуры».

Во время Первой мировой войны Россия раньше всех среди стран Антанты пришла к выводы о необходимости освобождения и суверенизации славянских народов Австро-Венгрии. Из австро-венгерских пленных чехословацкого происхождения были сформированы отдельные храбро сражавшиеся подразделения, а затем и печальной памяти одноименный корпус, судьбы которого мы еще коснемся. В чешских проантантовских кругах наиболее активной была группа во главе с политическим «тяжеловесом» Карлом Крамаржем, считавшая Россию главным опекуном и заступником грядущей послевоенной Чехии. В частности, шла речь о приглашении на чешский престол кого-то из великих князей династии Романовых.

В 1920-х новорожденная Чехословакия стала пристанищем, и не самым худшим, для десятков тысяч российских эмигрантов. Но и с новой, Советской России отношения постепенно были нормализованы вплоть до уровня договора о взаимопомощи. В тяжелые дни мюнхенских переговоров 1938 года наша страна выражала готовность в одиночку прийти на выручку чехословакам, но востребован этот порыв не был.

После начала Великой Отечественной войны в СССР был создан чехословацкий пехотный батальон, затем пехотная бригада, а затем и корпус, который в боевом содружестве с советскими частями внес решающий вклад в освобождение своей страны. Чехословакия стала важной частью группы восточноевропейских стран, в которых советское руководство видело друзей и союзников, но не сателлитов с ограниченным суверенитетом. Для этих стран предполагался смешанный социально-экономический строй, с ведущей, но не подавляющей остальных ролью левых сил.

«Холодная война», объявленная не Москвой и не в Москве, внесла существенные коррективы в планы, и модель левого преобладания была постепенно заменена на однозначное доминирование. В Чехословакии это произошло в феврале 1948 года. Тем не менее, если рассматривать все случаи и конкретно интересующий нас чехословацкий по отдельности, картина «красного переворота» не выглядит совсем однозначно. Развязывание правительственного кризиса, приведшего к силовой победе Компартии Чехословакии и примкнувших к ней социал-демократов, на их совести точно не в большой степени, чем их партнеров по коалиции — Демократической, Народной и Национал-социалистической партий. Экономика страны осталась смешанной, а слово «социалистическая» в ее название добавилось лишь спустя двенадцать лет.

Не приходится говорить и о главной или просто внушительной роли непосредственно советских усилий в этом перевороте. Конечно, получение всех рычагов власти коммунистами было для СССР весьма желательно, и по линии советских спецслужб усилия для этого прикладывались — например, в нейтрализации активности президента Бенеша. Но открытой и прямой поддержки левым оказано не было, советская армия была с чехословацкой территории уже выведена и не стала помогать коммунистам даже показательными приграничными маневрами.

Для сравнения — США оказали несравнимо большее финансовое, политическое и иное закулисное и открытое влияние на парламентские выборы в Италии в том же 1948-м, внеся решающий вклад в победу христианских демократов над коммунистами и социалистами. По степени давления на левых эта кампания намного превзошла российские президентские выборы 1996 года, хотя россияне, помнящие их, наверняка усомнятся в возможности их превзойти. И уж тем более «чехословацкий вариант» несравним с заканчивавшейся тогда же гражданской войной в Греции, где англичане, а затем подменившие их американцы утопили в крови коммунистов, ранее внесших решающий вклад в национально-освободительную борьбу с немцами и их союзниками. Причем эта борьба шла с активным рекрутированием целых частей бывших прогерманских коллаборантов, а поначалу и в трогательном взаимодействии с местными остатками немецкой армии.

И это мы даже не берем в расчет действия американцев и проамериканских режимов и сил в Южной и Центральной Америке — на том временном отрезке, до и после него. Вообще любой разговор, что американцы не делали (зачастую, как выясняется, якобы не делали) в «своей» части Европе того, что делал СССР в «своей», нужно вводить в рациональное русло одним уточнением. А именно — о необходимости сравнения подобного с подобным. Для США Старый Свет был крайне важной, но очень далекой частью света за Атлантическим океаном, даже Англия — и та отделена от Европы проливом. Для СССР же его европейские союзники были буквально жизненно важны не только в идеологическом, но и в геополитическом плане. После начала «холодной войны» они оказались стратегическим сухопутным предпольем, полным аналогом Американского континента для США согласно «доктрине Монро», с той лишь разницей, что почти ни с одной страной, подразумеваемой «доктриной Монро», Соединенные Штаты не граничат по суше. Восточная Европа была нашей тогдашней «зоной Монро», чья граница за последние тридцать лет дважды самым катастрофическим образом сдвинулась на восток.

Первые годы коммунистического правления были отмечены прискорбными событиями, такими как процесс над генсеком КПЧ Сланским и рядом его соратников по обвинению в «сионистско-титоистском заговоре». Опять же, аналогичные процессы состоялись и в других восточноевропейских странах. Мы могли бы по лекалам «какнасчетизма» (то есть «а у них негров линчуют») вспомнить американский маккартизм, судебный запрет западногерманской компартии в 1956 с последующими арестами и судами над ее членами. Или, например, два итальянских судебных процесса 1948 года — над сенатором-коммунистом Эдоардо д’Онофрио по обвинению в «ренегатстве и национальном предательстве» и над офицером-ветераном Джузеппе Ламберти, командовавшим на советском фронте батальоном альпийских стрелков «Монте Червино»; его, побывавшего в плену и написавшего по возвращению домой статью с резкой критикой итальянского генералитета, обвинили в попрании чести мундира. Но сравнение окажется некорректным — процесс Сланского, в отличие от вышеперечисленных, завершился одиннадцатью смертными приговорами. Зато это сравнимо с послевоенными репрессиями режима Франко и расстрелом в Греции в 1952 году героя Второй мировой, коммуниста Никоса Белоянниса, и нескольких его соратников. Основная разница в том, что в Чехословакии коммунистов казнили другие коммунисты…

Главная чешская претензия к СССР и России, впрочем, это не сам захват просоветскими силами власти и не последующие действия этих сил, а ввод войск в 1968 году и подавление «Пражской весны». Видимо, следует признать недостаточную адекватность и умелость советского руководства в деле разрешения восточноевропейских противоречий без применения армии, пусть и демонстративно-символического. Но при этом нельзя не признать и действительно существовавший высочайший риск выпадения одного из центральных звеньев идеологического и геополитического пояса обороны. К тому же, хоть градус чехословацкой внутриполитической ситуации не был таким, как в Венгрии 1956 года, где ввод советских войск остановил страшную резню и имел черты настоящей, а не современного образца гуманитарной интервенции, определенные элементы сходства имеются. Скажем, словаки, и так чувствовавшие себя несколько ущемленными, при победе сил «пражской весны» могли оказаться ущемленными и второсортными еще больше, поэтому встречали советских солдат заметно теплее, чем чехи.

Можно ли утверждать, что наши противники в тот период не допускали ничего подобного нашей операции «Дунай»? Существуют свидетельства, как глава испанского правительства Карлос Арриас Наварро после победы «революции гвоздик» предлагал Киссинджеру осуществить интервенцию в Португалию, как в 1976 году англичане планировали военный переворот в Италии в случае победы коммунистов на выборах. О тех же операциях, которые были не только теоретически запланированы, но и осуществлены спецслужбами и теневые подразделениями НАТО, подробно рассказал швейцарский журналист Даниэль Гансер в своей нашумевшей книге «Секретные армии НАТО: Операция «Гладио» и терроризм в Западной Европе», которую проблематично по привычке обвинить в «конспирологии» из-за богатой и подтверждаемой множеством других источников фактологии. Да и, вновь сравнивая советские и американские «доктрины Монро» (наша как раз после августа-1968 получила название «доктрина Брежнева») и их зоны применения на рубеже 1960−1970-х, уместно вспомнить пиночетовский переворот в Чили. При формальном отсутствии американских танков на чилийских улицах фактически только их для полного иллюстрирования американского участия и не хватало. Последствия же и количество жертв «советского августа» и «американского сентября» говорят явно не в пользу американцев и их гуманизма.

В последние десятилетия, после распада как СССР, так и Чехословакии, начало складываться впечатление, что время постепенно стирает чешские обиды, чему значительно способствует присущий землякам бравого солдата Швейка прагматизм. Укрепились двусторонние экономические связи, весьма значительную роль в чешской жизни и бюджете стал играть российский въездной туризм, который часто оканчивался приобретением недвижимости и перебазированием на постоянное место жительства. При неизменности нахождения Чехии в евроатлантической орбите, взгляд чешского общества на Восток очевидно потеплел. В 2010 году, когда в Праге встречались Д. Медведев и Б. Обама, журналист-международник Мартин Эхл опубликовал статью «Россия или США? Чехи чувствуют себя частью Запада, но не чураются влияния Востока», в которой пришел к выводу — его соотечественники в целом лучше относятся к американцам, чем к русским, но это сопоставимые величины.

В 2014 году Чехия заняла по вопросу Крыма, отношений с Россией и санкций против нее ту же позицию, что и остальные страны ЕС и НАТО, но при этом бывший президент Вацлав Клаус и нынешний Милош Земан неоднократно делали заявления о понимании российской линии и политики. Эти мало что значащие, но греющие сердце слова и жесты привели к тому, что два года назад, на пятидесятилетний юбилей ввода войск в Чехословакию, некоторые увлекающиеся отечественные публицисты призывали общество и СМИ к самоцензуре и запрету не что на публичное одобрение, но и просто на понимание мотивов той акции.

Как выяснилось довольно скоро, прагматика и экономика не отменяют тяги к хамству и кощунству и неожиданно проснувшегося желания ответить на вроде бы зарубцевавшиеся собственные обиды нанесением нам свежих. Добрые греющие слова же и вовсе ничего не отменяют и не затмевают, особенно — недобрые и провокационные поступки. Точнее — хотелось бы, чтобы не затмевали. Что выберет Российская Федерация в качестве ответа на открытие в Праге мемориала бойцам армии Власова, демонтаж памятника Коневу, установку вандалами на его место унитаза? Адекватную реакцию или нырок в кусты с мыслью «как бы не оборвали имущественные связи и не перестали даже слова говорить»?

Ответ уже понятен и совершенно логично укладывается в канву того, что мы видели раньше. Российская внешняя (как и внутренняя) политика катастрофически неэффективна и прямо противоположна национальным интересам, а если, по мнению ее творцов, она и эффективна, то критерии эффективности явно лежат в сфере не национальных, а личных интересов данных творцов. К тому же на конкретном направлении вменяемый ответ осложнен идеологической шизофренией. Так, мемориал власовцам украшен цитатой из А.И.Солженицына, который в современной России классик, включенный в школьный курс литературы. Или взять другой демарш, не связанный прямо с темой исторической памяти, но прямо примыкающий к остальным. Пражская площадь, на которой находится российское посольство, была переименована в честь Бориса Немцова. Посольство в знак протеста поменяло почтовый адрес. Но, если вдуматься — протест против чего? Немцов — видный деятель системы «лихих девяностых», материнской по отношению к нынешней власти, после его гибели президент отправил послание с соболезнованиями его матери, где были обозначены заслуги покойного, его убийц неоднократно обещали найти и осудить, что в итоге и случилось.

Думается, свое слово должно взять патриотическое гражданское общество. И использовать самое мощное оружие — историческую правду, правду о войне и том, что ей предшествовало. Как народ-победитель, внесший в торжество антигитлеровской коалиции наибольший вклад и понесший наибольшие потери, мы имеем на это оружие еще более весомые и безальтернативные права, чем на ядерное. Наше право на голос правды — еще весомее, чем голос постоянного члена Совбеза ООН. Впрочем, мы не отказываемся ни от того, ни от другого, ни от третьего.

Это оружие настолько весомо и грозно, что даже редкие случаи использования его российскими официальными кругами не для бутафории и дежурной кампанейщины, а с умом и по делу, оказываются чрезвычайно эффективными и крайне болезненными. Вспомним, какой фурор произвели декабрьские слова президента об антисемитизме польского посла в III Рейхе Юзефа Липского. В какую истерику они загнали польскую сторону и как заставили ее оправдываться!

К сожалению, заявление Владимира Владимировича, имевшее понятные цели и целевую аудиторию, не было сопровождено упоминанием о бедственном положении русско-восточнославянского населения межвоенной Польши, об отношении к нему как к темнокожим невольникам, о гонениях на православие и разгроме православных храмов, о лагере смерти в Березе-Картузской. Да и то, что сказано все-таки было, без продолжения и развития на должном уровне быстро сошло на нет. Польша, с максимальным напряжением сил ответив из всех орудий, перехватила инициативу. Допустим, 8 мая глава МИД Германии Хайко Маас совместно с историком Андреасом Виршингом опубликовал статью, в которой назвал Германию единственной виновницей Второй мировой войны. МИД и иные наши структуры, вероятно, обрадовались, что в Европе все-таки пока не все и не всегда ставят СССР на одинаковую ступень вины с немцами (хотя что далеко ходить — спикер самого МИД РФ М. Захарова как-то обмолвилась, что Сталин горит в аду в два раза ярче, чем Гитлер). Поэтому — упустили случай уточнить, что наряду с немцами были другие попустители, провокаторы и разжигатели, среди которых Польша на первом месте. В результате 13 мая МИД Польши заявил, что Маас упрощает, ибо… правильно, СССР в той же степени виновник войны, что и Германия.

Однако Польша — отдельная тема для разговора, и к ней мы еще обязательно вернемся. Пока что речь о чехах. И как победители в войне, и как народ, нанесший чехам некоторые (преувеличиваемые ими) обиды, но на порядок больше сделавший для них добрых дел, мы имеем право в ответ на оскорбления, нанесенные нам, не молчать. Это не месть. Это именно не-молчание. Мы молчали слишком долго. То из соображений социалистической союзнической политкорректности. То из старательно прививаемого ощущения вины перед всеми и отсутствия права на неудобную кому-то истину. Между тем, право на эту истину у нас внушительнее, чем у кого-либо.

Истина в том, что межвоенная Чехословакия не была, конечно, шовинистическим, экспансионистским и полицейско-фашистским государством, как Польша. Но она не была и «форпостом мирового гуманизма (христианского социализма) и демократии в Центральной Европе», как охарактеризовал ее миссию известный исследователь чехословацкой проблематики Александр Бобраков-Тимошкин. Не была она и идиллической копией Швейцарии в плане равенства народов, их языков и политических прав, как это обещали лидеры молодого государства.

«Чешский историк Я. Ратай пришел к выводу, что политическая элита межвоенной Чехословакии копируя западную республиканскую модель, акцентировала внимание на формальных признаках демократии, не обращая внимания на то, насколько функционирование всей системы соответствовало декларируемым демократическим принципам. Например, избирательные округи для выборов в чехословацкий парламент формировались с ощутимым ущемлением нечешских народов республики. Так на выборах 1925 г. в чешских районах на один депутатский мандат приходилось 41,1 тыс. жителей, в Словакии 48,7 тыс. жителей, в Подкарпатской Руси — 64,2 тыс. жителей. Выборы 1935 г. еще более увеличили диспропорцию: в Чехии (без Моравии и Силезии) на 1 мандат приходилось 43, 8 тыс. граждан, в Словакии — 53, 3 тыс., в Подкарпатье — 78, 5 тыс.», — отмечает историк Александр Пеганов в статье «Чехословацкий кризис в 1938—1939 гг.: взаимосвязь неблагоприятной внешнеполитической конъюнктуры и проблемы национальных меньшинств».

Политическая дискриминация была тесно связана с экономической. Историк Борис Гогуев пишет:

«Земледельцы Словакии и Подкарпатской Руси (в первую очередь венгры) сохранили за собой лишь 28% той земли, которой они владели до аграрной реформы в ЧСР, тогда как земледельцы Богемии, Моравии и Силезии сохранили 72% своей земельной собственности. Аграрная реформа, приведшая к конфискации земли, поглотила, таким образом, более 300 000 гектаров пахотной земли, нарушив этим гомогенность структуры венгерского сельского хозяйства на территории Словакии, отдав её в руки чехов и словаков. Новые владельцы конфискованных земельных угодий получили от правительства все виды финансовой поддержки, включая долгосрочные ссуды на выкуп земли, строительство сооружений, покупку и оснащение необходимым инвентарём, а также гарантии государственной поддержки развития сельского хозяйства. Одним словом, принудительное изъятие земельной собственности лишило приблизительно 50 000 венгерских крестьян средств к существованию. Вследствие этого многим из них пришлось покинуть не только свои земли, но и свои дома, которые находились на конфискованной земле… Можно заключить, что чехословацкие власти пытались при помощи этой реформы изменить состав населения вдоль венгерской границы» («Аграрная политика властей Чехословакии в отношении венгерского национального меньшинства в 1920-х годах»).

Аналогичным образом обстояло дело и с немцами. Воронежский историк Сергей Кретинин, ведущий отечественный исследователь проблематики, связанной с судетскими немцами, в своей книге «Судетские немцы: народ без родины» говорит, что

«чехословацкое руководство [открыто] исходило из принципа исторической компенсации… Вплоть до 1924 г. в руки немецкоязычных граждан ЧСР не было продано ни одного участка земли. Не помогли и протесты национальных меньшинств, адресованные в том числе и Лиге Наций». В культурно-образовательной отрасли происходило то же самое: «По стране сносили немецкие памятники; немецкий театр в Праге был передан под чехословацкое управление… К 1929 г. были закрыты 126 немецких школ с 1979 классами в Богемии, 133 школы с 728 классами в Моравии и 57 школ с 316 классами в Силезии, чему способствовали перевыборы школьных советов в мае 1929 г., проводившиеся по дискриминационному закону №292 от 9 апреля 1920 г. Большие сложности при получении работы ожидали судетских немцев даже с университетским образованием. Отец одного молодого немца, не сумевшего найти работу по профессии, писал в мае 1929 г.: «Чехословакия не нуждается в экономистах, родным языком которых является немецкий»

Русины, которым при создании Чехословакии обещали широкую автономию и широкие права, в итоге не получили ни того, ни другого и подвергались настойчивой насильственной ассимиляции.

«Чехословацкая пресса нередко обнаруживала тенденцию ставить под сомнение само существование русинов как самобытного этноса, стремясь представить их лишь как этнографическую разновидность восточных словаков. Так, «Час» трактовал русинское самосознание как «результат венгерской пропаганды, которая изобрела новую русинскую национальность в качестве противовеса развивавшемуся словацкому движению, искусственно разжигая ненависть между грекокатоликами и римскими католиками» (К.Шевченко, «Русины в Словакии в 1920-е гг.: основные черты этнокультурного и политического развития»).

В итоге и чехословацкие русины, и русинская диаспора в США рассматривали попадание в орбиту влияния Венгрии как меньшее из зол.

Наконец, ассимиляции подвергался и формально второй титульный народ республики — словаки.

«В администрации, однако, вместо венгров теперь господствовали чехи. С самого начала 1920-х годов здесь происходила чехословакизация / чехизация, с которой словаки поначалу мирились, искренне полагая, что чехи стараются помочь своему менее приспособленному к политической жизни славянскому брату. Но уже к концу 1920-х годов это начало словаков откровенно раздражать… Проблему усложнил закон 1928 г., по которому Чехословакия была превращена в унитарное государство: Словакия стала одной из государственных областей наряду с Чехией, Моравией и Силезией и Подкарпатской Русью» (Н.Нечаева, «Словацкий вопрос в межвоенной Чехословакии»).

Все это сыграло свою роль и в появлении мощных сепаратистских настроений, и в том, что осенью 1938 года Чехословакия капитулировала и не стала защищаться, хотя могла это сделать даже без помощи западных союзников и СССР — она обладала мощной системой оборонительных укреплений и армией, сопоставимой по силам с вермахтом. И через полгода, когда Гитлер принял решение об окончательной ликвидации чехословацкой государственности, сопротивление оккупантам оказало ровно одно подразделение — рота капитана Карела Павлика.

Следующие шесть лет для чехов — те слова, которые они явно хотели бы выкинуть из своей исторической песни. Но сделать это невозможно. Чехия под названием «Протекторат Богемии и Моравии» была основательно и без больших проблем интегрирована в гитлеровский имперский проект «Европейского союза». Чешские военные заводы усердно работали на успех немецкого оружия, а показатели лояльности были куда внушительнее показателей сопротивления.

Нацистские лидеры, заметим, отвечали той же монетой. Несколько лет назад чешское издательство Guidemedia etc, известное тем, что специализируется на выпуске крайне правой литературы, дало жизнь нецензурированному сборнику речь Гитлера. В нем есть место и комплиментам фюрера в адрес чехов. Например: «Чешский народ только за свои искусные способности, своё трудолюбие, прилежание, любовь к родной земле и к своим национальным традициям и обычаям уже заслуживает нашего уважения». Сказано это было в апреле 1939 года. А спустя полтора года, в сентябре 1940-го, именно перед деятелями чешской культуры и искусства произнес пламенную речь «Будущее Европы» доктор Йозеф Геббельс. В ней он обрисовал перспективы, собственно, строящегося «Европейского союза» и роль в нем чешско-немецкой дружбы. «Вы можете убедиться, что в последнем случае у нас есть пути и способы исключить чешские фильмы. Мы не хотим этого делать. Мы бы предпочли, чтобы вы присоединились к нам. Но при этом мы не желаем подавлять вашу культурную жизнь. Напротив, мы хотим активного культурного обмена… Я, к примеру, хотел бы сделать так, чтобы немецкий народ увидел множество чешских фильмов. Вы хотите быть удовлетворёнными чешским рынком или хотели бы, чтобы ваши фильмы демонстрировались по всему Рейху? Исполнение этого не наполнит вас надменностью, чтобы прийти в Гамбург и спросить: «Это мой порт?» Вам не нравится смотреть на немецкий флот и говорить: «Это флот, который защищает нас», — или видеть героическую немецкую армию и говорить, что: «Это армия, которая также защищает и наш народ, с железной волей?» Я думаю, что это более доброжелательно, нежели высказывание: «О, абсолютно справедливо, я полагаю, что мы должны согласиться с этим!», — но только без особого энтузиазма», — сообщил гостям рейхсминистр пропаганды. С чешским кинематографом он и вправду был знаком не понаслышке — его любовная связь с чешской актрисой Лидой Бааровой (по-дружески симпатизировал ей и сам фюрер) чудом не закончилась уходом из семьи.

Не сильно выросло сопротивление и после нападения Германии на СССР. Чехословацкой эмиграции в Лондоне при поддержке британской разведки пришлось организовать покушение на протектора Богемии и Моравии Гейдриха, чтобы вызвать волну немецких репрессий, которые, в свою очередь, должны были озлобить и радикализировать население. В какой-то мере жестокий план удался, но чешское подполье все равно так и не стало по-настоящему мощной силой — Словакия в этом плане выглядела более впечатляюще. Нельзя не подчеркнуть, что во все-таки существовавших подпольных структурах ведущую роль играли коммунисты. Но факт есть факт — даже на пике численности и активности эти структуры, включая их пассивных сторонников, не могли приблизиться к тем десяткам и сотням тысяч пражан, что вышли проводить отправляемый в Берлин гроб с телом Гейдриха. В массе своей без принуждения властей.

Символом лояльности большинства (не стану добавлять «подавляющего») чехов оккупантам, да и символом национального характера как такового можно считать трагикомическую перемену в настроениях газеты «Народни политика» в апреле-мае 1945-го.

20 апреля 1945 года газета «Народни политика» выходит со статьей «Человек несгибаемой воли», посвященной, понятно, дню рождения Гитлера. Гм, ну ладно, Берлинская операция началась всего 4 дня назад, Берлинское радио, соотвественно, кричит о стойкой обороне и тысячах уничтоженных большевистских танках, а от Праги что советская, что американская армии еще далеко. так что пока можно покуражиться. «Если взглянуть на то, что именно несут"союзники» народам, ограбленным при так называемом «освобождении», то мы увидим. что это лишь возвращение еврейских эксплуататоров, политический хаос и голод. Победа Рейха, напротив, означает для всех европейцев спокойное экономическое и политическое развитие, — пишет газета. — Европу может спасти перед большевистской опасностью только такая сильная личность как Адольф Гитлер, который в наше время открыл новую эру героизма и патриотической жертвенности».

4 мая того же года «народни политика» сообщает о том, что «во главе героических защитников имперской столицы пал Вождь, пожертвовавший жизнью в стремлении спасти свой народ и Европу от большевистской заразы». Публикуются также телеграммы президента Гахи адмиралу Деницу в связи с «героической смертью Вождя Адольфа Гитлера» и надеждами на «счастливый выход Империи из нынешнего глубокого кризиса».

11 мая 1945 года в качестве передовицы печатается речь Сталина к советскому народу под шапкой «Настал великий день победы над Германией». Здесь же опубликована статья «Мы свободны!». «Наше будущее развитие никогда больше не должно столкнуться с разрушительным германским империализмом, — написано здесь. — Немец уже никогда не посмеет пощечинами и прочими издевательствами унизить ни единого чеха… Мы открыли свою землю новым экономическим и социальным течениям… руководствуясь историческим опытом Советского Союза».

У «Народни политика» все эти дни был один и тот же редактор — Вацлав Йиржина.

Приведенные факты дают основания считать, что у антигитлеровской коалиции были веские основания придать Чехословакии и уж точно Чехии (в Словакии были настроения за присоединение к СССР — их, например, озвучивал будущий чехословацкий президент Гусак) статус полуосвобожденной-полупроигравшей страны, по типу Австрии. Такой же статут готовили и Франции — бывшей основной благодетельнице и попечительнице чехословаков после выхода России из Первой мировой. Перед высадкой в Нормандии шло обсуждение и планирование работы будущей англо-американской администрации на французской территории. Лишь отчаянные интриги и маневры де Голля между СССР и США позволили французам не только избежать сей участи, но и стать одной из основных держав-победительниц.

Немедленно после освобождения чехи резко поменяли настроение. Вчерашним немецким «старшим братьям» на голову обрушились всевозможные гонения, избиения, унижения. Немцев и венгров приговорили к депортации. Пока она не была осуществлена, немцев заставили носить повязки с буквой «N» или свастикой, лишили не то что гражданских, но элементарных человеческих прав. Десятками и сотнями случались убийства, не щадили даже грудных детей — коляски давили гусеницами и сбрасывали с мостов. Широко известен Брюннский марш смерти, когда 27 тысяч немецких жителей Брно заставили пешком идти до границы с Австрией — несколько тысяч в дороге, обессилев, умерли.

Известен и так называемый Пршеровский расстрел, когда поезд с немецкими переселенцами, шедший через моравский город Пршеров, был остановлен группой чехословацких военнослужащих под командованием лейтенанта Пазура, еще недавно — словацкого коллаборациониста. 265 немцев были выведены из поезда и расстреляны. Надо сказать, что хоть СССР и дал добро на немецкую и венгерскую депортации, подобные расправы наши военные стремились пресекать, а если пресечь не удалось — наказывать виновных. Вот и лейтенант Пазур был наказан благодаря крайней настойчивости советского коменданта Пршерова. Ему дали сначала семь лет, затем срок увеличили до двадцати, но в итоге палач не отсидел и половины срока.

Все эти факты следует начать не назойливо, но упорно и регулярно напоминать, используя все возможные трибуны и площадки. Конечно, как показывает история с упоминанием польского посла-антисемита, результат особо хорошо, если правда доносится с максимально высокой трибуны. Но он как хорош, так и сиюминутен. Лучше сделать ставку на общественно-патриотические усилия с использованием всех современных информационных технологий сервисов. Если государственные СМИ и чиновники смогут где-то стать хотя бы попутчиками и при этом не вредителями, приватизирующими чужие усилия и уводящими их в ложном направлении — тем лучше.

Мы понимаем, что эта упоминания этой правды будут неприятны для наших чешских друзей — консерваторов-евроскептиков, коммунистов, традиционно выступающих за дружбу с Россией, против НАТО и получающих немалую поддержку избирателей, воины-герои Донбасса, такие как Олдрих Грунд, в марте оказавшийся под угрозой депортации из России. Всем им мы можем сказать, что не забываем и о славных страницах русско-чешского ратного и мирного братства, которые всегда будут важной оговоркой при рассказе о чехах слабых, подлых, двуличных и недостойных. Генерал Свобода, соратник нашего маршала Конева, не может быть заслонен лейтенантом-палачом Пазуром. Вопрос в том, каково было соотношение свобод и пазуров, и чьим духовным и политическим преемником является современное чешское государство.

Понимаем мы и то, что все это может больно ударить по интересам простых чехов, например, из-за невротизации чешско-германских отношений. Болезненная тема массовых убийств и изгнания немцев, а также возможных имущественных претензий их потомков к чешскому государству формально в основном урегулирована, но сохраняет оговорки, подводные камни и различные «но». Сейчас, как побочный результат нашего отстаивания правды, они могут показаться наружу. Этому способствует и общий кризис ЕС и, в частности, конфликт между Брюсселем и Берлином, не желающим постоянно играть роль финансово-экономического спасителя бедных европейских родственников. Что ж, все претензии, опять же, к чешской политической элите.

Кроме того, необходима информационная и материально-практическая работа в том, что касается мемориализации в России памяти о пресловутом Чехословацком корпусе. Современные сторонники «красной» и «белой» правд нашей гражданской войны взаимно обвиняют большевиков и антибольшевиков в сотрудничестве с иностранными державами. Но есть две иноплеменные стороны, оказавшиеся причастными к русской смуте, которых одинаково не любили настоящие «красные» и «белые» и, по идее, столь же консенсусно должны не любить их сегодняшние сторонники. Это финны, устроившие резню мирного русского населения в Выборге весной 1918-го, и как раз чехи. Для «красных» они были врагами, для «белых» — мимолетными фальшивыми как бы союзниками-предателями, оттащившими адмирала Колчака «красным», и для обеих сторон это жестокие каратели и притеснители мирного населения.

Думается, патриоты разных идеологических предпочтений должны объединить усилия по демонтажу памятных знаков, установленных в местах боевого бесславия Чехословацкого корпуса. Тем более знаки эти устанавливались, как правило, на очень сомнительных, «птичьих» правах, без обсуждения вопроса местным населением и практически явочным порядком. Есть и политические организации, способные оказать содействие на этом поприще — например, пензенская организация КПРФ давно поднимает вопрос об устранении местного памятника легионерам.

Стоит полагать, что такого рода общественная активность с ее воплощением в практические дела может и должна стать симметричным ответом людям, спустившим хрупкое согласие в унитаз.