Manandis
«Клавдия Еланская». Часть 2: вокруг Кольского ( 66 фото )
В прошлой части: «Клавдия Еланская». Часть 1: актриса моря я рассказывал о том, кто такая «Клавдия Еланская», а теперь полюбуемся с её бортов Мурманским и Терским берегами.
До деревни Чаваньга «Клава» ходит трижды в год, и наш июльский рейс, возможно, был последним. Да и на том с погодой не повезло, поэтому часть фотографий — из экспедиции моего отца на другом судне летом 2011 года.
Итак, позади — две попытки познакомиться с «Клавой», несколько дней ожидания в рыбном порту, и виды дождливого Мурманска из Кольского залива. За Ростой, последним мурманским районом, встречают хищные абрисы военных кораблей. Вдоль подножья сопок на север тянется площадка судозавода №35 «Звёздочка», построенного в 1936-39 годах для ремонта Северного флота:
У старых цехов — большой противолодочный корабль «Адмирал Чабаненко», построенный в 1990-98 годах в Калининграде. Он должен был стать первым в серии новейших кораблей своего класса, но в итоге так и остался единственным — следующего «Адмирала Басистого», не завершив, разобрали на стапеле. «Чабаненко» хаживал на учения в Венесуэлу, первым из российских кораблей после Второй Мировой пересекал Панамский канал, участвовал в «Сирийском экспрессе», а в 2012-м, по слухам, даже сбил турецкий самолёт-разведчик. В 2014 корабль встал на капитальный ремонт, который 5 лет спустя близким к завершению не выглядит:
Здесь же, у «Звёздочки» — самый большой и самый несчастный корабль российского флота: конечно же, «Адмирал Кузнецов», тяжёлый авианесущий крейсер проекта «Кречет». Спущенный на воду в 1985 году в Николаеве, он стал фактически первым полноценным авианесущим кораблём СССР с горизонтальным взлётом. Построенный на 60 лет позже американского первенца «Лексингтона», «Кузя» хоть и с бронёй, и с ракетами, а при почти том же размере уступает ему в скорости (29 узлов против 34) и авиакрыле (50 машин, включая вертолёты, против 70). «Кречеты» замышлялись как промежуточная ступень к полноценным авианосцам, необходимая для наработки опыта строительства этих сложнейших и страшно дорогих кораблей. Распад СССР лишил Россию не только средств на проект, но и единственной пригодной верфи в Николаеве. При всех недостатках «Кречетов», от них не побрезговали оттолкнуться в развитии авианосцев Индия и Китай: «Киев» в Поднебесной стал музеем, «Варяг» теперь «Ляонин», а «Адмирал Горшков» — «Викрамадитья». Россия же осталась по авианосцам где-то между Бразилией и Таиландом. Вернувшись в Мурманск из «дымного похода» к берега Сирии, «Кузя» встал на капремонт. Но злоключения лишь начинались — той осенью утонул, чуть не утащив за собой корабль, его гигантский плавдок, а недавно ещё и пожар на борту приключился. Но если не знать истории, то впечатляет «Кузя» хотя бы своим размером — 306 метров по палубе:
Помимо военных кораблей, «Звёздочка» работает и с буровыми платформами. Показанная из Росты и с Абрам-мыса «Арктическая» ушла отсюда буквально за считанные дни до рейса «Клавы». А в 2011 году мой папа заснял здесь гигантскую «Приразломную» с характерной «юбкой» противоледовой защиты — ныне она работает в открытом Баренцевом море:
За «Звёздочкой» встречает База-92, более известная как Причал «Атомфлота». То есть — гнездо всех существующих в мире атомных ледоколов. Вот слева «Ямал», построенный в 1986-92 годах на Балтийском заводе — его легко узнать по оскаленной морде, нарисованной в 1994 году на радость туристам круизов к Северному полюсу. Дороже них разве что космический туризм, но 5 летних рейсов по 120 пассажиров проходят ежегодно «на ура». Возит их с 2007 года более новый и мощный ледокол «50 лет Победы»
«Красные» ледоколы открытого моря — это развитие идеи первоначального «Ленина». Есть ещё «жёлтые» «Таймыр» (1989) и «Вайгач» (1990), маленькая осадка которых рассчитана на работу в Обской губе и Енисейском заливе. Что интересно, всемогущий СССР не постеснялся заказать их (кроме реакторов) в Финляндии, чей ледокольный флот всегда был заточен на работу у мелководий и шхер:
Здесь же — не ледокол, а плавучая атомная теплоэлектростанция «Академик Ломоносов», построенная в 2010-18 годах в Петербурге. Месяц спустя она на буксире покинула Мурманск и ныне обживается в чукотском Певеке. Мощность её невелика (70 МВт), но в перспективе ПАТЭС могут стать революцией в атомной энергетике — строить такие на петербургских верфях да рассылать вместе с персоналом по планете без опаски, что мирный атом не в те руки попадёт.
База-92 стоит под мысом Пинагорий на сгибе Южного и Среднего колен — Кольский залив, самый восточный из скандинавский фьордов, дважды поворачивает под прямым углом. Перспектива с поворота впечатляет:
Не увидел я здесь, к своему удивлению, огромный (144м, 21 тыс. тонн) «Севморпуть», который месяцами ранее мы наблюдали с сопок Росты. Большинство ледоколов — по сути буксиры, и даже умеют брать другие суды «на усы», то есть вести вплотную прикреплёнными к своей вогнутой корме с мягкой обшивкой. «Севморпуть» же, построенный в 1988 году в Керчи — сам себе лихтеровоз, и в принципе единственное на данный момент торговое атомное судно. В мире, надо заметить, не первое, но в Америке, Германии, Японии они в лучшем случае разоряли владельцев, а в худшем вовсе не выходили в море. Неограниченный запас хода, который даёт атомный реактор, оказался оправдан лишь в Арктике, да и то на грани — с 2007 года «Севморпуть» простаивал у причала, а в 2012 и вовсе был списан. И с сопок я глядел на него с такой же горечью, как и на «Кузю», однако проходя на «Еланской» мимо Базы-92, с удивлением понял, что лихтеровоз исчез! Вскоре он нашёлся на Камчатке — с 2016 года «Севморпуть» снова в строю.
«Советский Союз» (1990) рядом с «Севморпутём» ещё здесь — он в отстое с 2010 года, как и «Россия» (1985) с 2013-го. А не застали мы у причалов «Сибирь» — третий атомный ледокол по счёту и пожалуй самый невезучий: спущенная на воду в 1977 году, она выбыла уже в 1992-м, о чём напоминала ещё советская жёлто-чёрная раскраска.
Здесь же стояла «Арктика» — атомный ледокол №2 (1975), головное судно всей «красной» серии, из которой лишь «50 лет Победы» выделяется более мощными бронёй и двигателем. «Арктику» списали в 2012 году, и сейчас общественность борется за её сохранение как музейного корабля в Петербурге. Всего в России, а стало быть и в мире, было построено 11 атомных ледоколов, из которых 5 в строю, 4 списаны, первенец «Ленин» превращён музей. Со стапелей Балтзавода же недавно сошла новая «Арктика» принципиально иного проекта — более крупная и мощная, она способна менять осадку, таким образом из открытого моря заходя в сибирские эстуарии. Почти зачахший было СевМорПуть ныне развивается стремительно, его грузооборот в 25-30 миллионов тонн уже в 4 раза больше советского, однако в разы (!) меньше, чем у одного только Мурманского порта. В основном здесь возят ямальский газ и норильский никель, в том время как транзитные караваны за Таймыром пока ещё редки. СМП, конечно, в полтора раза короче пути через Суэцкий канал… однако льды очень сильно снижают скорость, а размер грузовых судов ограничен шириной ледокола. Для транзита проектируются новые атомные ледоколы класса «Лидер», которые будут гораздо шире и смогут развивать во льдах коммерчески оправданную скорость.
Дальше путь пролегает между нефтяных терминалов Мохнаткина Пахта (справа) и Белокаменка (слева), куда из Мурманска должны вывести заодно и отравляющий воздух угольный порт. Но сквозь хмарь я не заснял там ничего примечательного:
Вдоль Среднего колена тянется другой город — запретный Североморск, «столица» Северного флота. В 2014 году из него в общедоступный Мурманск передали Росляково, где судозавод №82 в 2010 году приглянулся «Роснефти».
Хотя и военные здесь остались:
Но в целом не довела завод до добра смена хозяев — вот в тумане, почти наугад, я заснял крупнейший в России плавдок ПД-50, а вернее то, что от него осталось. Построенный в 1980 году в Швеции, он имел размеры 300 на 88 метров и мог обслуживать суда водоизмещением до 80 000 тонн. Нетрудно догадаться, что заказывали его для авианосцев, и именно под «Кузей» он затонул в конце октября 2018 года. Мотористам зарплату платить и закупать топливо для резервных генераторов хозяева сочли экономически невыгодным, и когда из-за отключения энергии на берегу одна из башен дока самопроизвольно начала погружаться, оказалось, что крен некому остановить. Поначалу ответственные лица харахорились — «да мы поднимем, да мы вытащим, да как новенький будет!», потом риторика сменилась на «сейчас китайцы нам за 5 минут новый сделают, лучше прежнего будет!», а потом и вовсе на «да не очень-то и хотелось!». Сравнимые по размеру доки есть в Северодвинске и дальневосточном Большом Камне, здесь же в общем ни для кого, кроме «Кузи», ПД-50 и не был нужен. Россия, однако, без последнего авианосца осталась на неопределённый срок…
Чуть дальше в хмари виднеется Сафоново — ПГТ (5,6) в составе Североморска:
До 1954 года он носил неромантичное название Грязная Губа, а переименован был в честь Бориса Сафонова, лучшего аса начала Великой Отечественной, сбившего два десятка немецких самолётов и погибшего в бою за караван PQ-16. Это название, как и памятник (1968) самолёту-амфибии Бе-6 1950-х годов, постаментом которому служит Большой Грязный остров намекает, что с 1936 года здесь находится главная авиабаза Северного флота. Длинный синий корпус на заднем плане — авиамузей, созданный в 1976 году на старом гидроаэродроме. Там остались слипы и взлётка, в большом ангаре техника времён Великой Отечественной, а снаружи — самолёты, поднятый со дна ленд-лизовский паровоз и даже домик Юрия Гагарина, перевезённый в 1983 году с аэродрома Корзуново у Печенги. Сюда даже возят из Мурманска экскурсии, вот только цена пугает — 3000 рублей за место в большой группе.
У сгиба Среднего колена фарватер уходит на север, оставляя Североморск вдали. Сквозь хмарь я едва различил Североморского Алёшу (1973) на набережной…
…и силуэт атомного крейсер «Пётр Великий» — крупнейшего в мире неавинесущего военного корабля, флагмана Северного флота. Сами по себе гигантские крейсера — оружие прошлого: на реальной войне «Петя» скорее всего повторит судьбу «Ямато», погибнув под градом ракет. Но успеет выпустить свои ракеты с ядерными боеголовками по какому-нибудь Нью-Йорку. А потому последний из «Орланов» (так назывался этот класс) бороздит моря как символ невозможности такой войны.
Старое название Североморска (52 тыс. жителей) — Ваенга, по ближайшей реке. Это даже не совпадение — одноимённая певица попросту здесь родилась. С 1897 года в устье Ваенги известна деревня, в 1926 там обосновалась артель лесорубов, а в 1933 — база Северного флота, лишь в 1947 году превратившаяся в его главный порт. И только в 1951 город получил географически-нейтральное название Североморск. Там есть огромное здание штаба Северного флота, ракеты, пушки и самолёты времён войны на постаментах, музейные (с 1982 года) подлодка К-21 (в войну атаковала «Тирпиц») и ТКА-12 конца 1930-х годов, храмы на сопках и кладбища героев… Туда тоже бывают экскурсии.
На кадре выше — остров Сальный, где до эпохи Северного флота добывали тюленей. На кадре ниже — ещё какое-то ЗАТО, ибо общедоступных берегов тут нет до самой Териберки:
Совсем в тумане остался Полярный (17 тыс. жителей) — база дизельных подводных лодок, в 1935-47 «столица» Северного флота, до того центр Александровского финского национального района, а поначалу — и вовсе уездный город Александровск, «прото-Мурманск», основанный в 1896 году Сергеем Витте. Там остались конструктивистские штаб Кольской флотилии и Циркульный дом (1937), госпиталь тех же лет и даже пара деревянных пакгаузов (1898). Я видел Полярный с другой стороны, по дороге на «атомное кладбище» Сайды, а вот со стороны залива не сложилось…
Мне было до боли обидно — какая погода стояла в дни отменённого июньского рейса, можно оценить в посте про Росту. Вышли бы в море тогда — скорее всего одного Кольского залива мне едва хватило бы на целый пост. Но в середине июля ночи в Заполярье почти тёмные, и это без учёта дождя. Залив становился всё шире, холод всё злее, а качка — всё настойчивее, и поняв, что больше ничего дельного не увидим, мы пошли в каюту, цепляясь стены коридоров и трапов. Я сразу же лёг на койку и закрыл глаза — в таком положении качка меня усыпляет, — и крепко проспал до утра, даже сквозь сон ощущая сожаление. Так что дальше покажу те берега, которые сам не увидел:
Поморье делилось на «берега» — Карельский, Поморский, Летний, Зимний и другие. Все они относились к Белому морю, и только лишь Мурманский берег — к Баренцеву. Его название значит примерно Берег Викингов: представьте слово «норман» осипшим от холода голосом! Но викингам интереснее была Атлантика, а дальше и суровость их сошла на нет. В 1326 году Мурман отошёл Новгороду, но на берегах его по-прежнему стояли лишь редкие погосты (селения) саамов. Затем к ним добавились поморские тони, а в 19 веке — ещё и деревни финских и норвежских переселенцев, в основном к западу от Кольского залива. Из-за Белого моря в здешние тундры явились «евреи Севера» коми-ижемцы, быстро подмявшие под себя саамское оленеводство. Ну а Первая Мировая война буквально заставила Россию увеличивать своё присутствие в Арктике, и строить в Заполярье железные дороги, шахты, форты, города… На неприютном берегу хозяевами сделались военные, с потерями отступившие отсюда лишь в 1990-х годах.
Неприступной естественной крепостью выглядит с моря Кильдин — небольшой (17 на 7 километров) прибрежный остров-плато с почти отвесными стенами в четверть километра высотой. Практически весь ХХ век, с 1910-х по 1990-е годы, он выполнял роль «непотопляемого линкора», особенно активно обрастая батареями, бункерами, гарнизонами и мостовыми в 1920-30-е годы.
Теперь от гарнизонов остались маяки, метеостанции и даже деревни Западный и Восточный Кильдин, в которых числится по несколько жителей.
На восточном конце Кильдина стоит мыс Сундуки (кадр ниже), на западном — маяк Кильдин-Северный (1951). Где-то там же Могильное озеро, или вернее 4 озера, сложенных стопочкой в одной котловине: в каждом слое воды совершенно разная солёность, а потому совершенно разная фауна, и каким-то образом они существуют, не смешиваясь.
В 2011 году в Териберке я чуть-чуть не дошёл до сопок, с которых Кильдин мог быть виден. Зато увидел с тех сопок шедшую в Мурманск «Еланскую», ну а вот так с её борта выглядит абрис териберских скал:
Не видел я тогда и эту пару маяков… Териберка с той поры изменилась, и туристы валяет в неё валом — наши по «Левиафану» слезу пустить, а китайцы — зачать дитя под северным сиянием. Если я в неё и вернусь — то именно ради вот этого колорита «самого доступного Края Земли».
Дальше берег всё сильнее заворачивает к югу. Где-то за пеленой дождя остались Дальние Зеленцы с живописными зданиями Мурманского морского биологического института, высокие (до 12м) дюны Вороньей губы, старый маяк (1910) на острове Большом Оленьем, заброшенная база дозаправки подводных лодок в Порчнихе, поморские кресты в Рынде…
И Семиостровье — прибрежная гряда с «островом-флагманом» Харлов. Открытые на восток, это самые суровые места Кольского полуострова. На плавучих льдах сюда порой приплывают белые медведи, да и звание «острова летающих собак» Харлов вполне мог бы оспорить у Новой Земли: именно здешняя метеостанция в 1986 году «поймала» самый сильный в России ветер — 52 м/с.
И будем считать все эти виды сном, что приснился мне с досады в бреду качки. Утром я почувствовал, что под «Клавдией» спокойная вода, да и шума моторов не слышно. Мы стояли в маленькой бухте, куда солнце пыталось пробиться сквозь низовой туман:
По карте это выходила губа Дроздовка, образующей хорошо заметный трезубец с губами Ивановской (восточнее) и Варзиной (западнее). Развалины на берегу остались от базы ПВО, прикрывавшей Йоканьгу, однако при виде разбитых деревянных воротов я подумал совсем о другом…
…В 16 веке владычицей морей ещё не Англия была, а Испания, с Португалией разделившая Америку и торговые пути в обход неё. В конечном счёте, конечно, Фрэнсис Дрейк разгромил Непобедимую Армаду, но в середине столетия англичане ещё надеялись избежать войны, найдя обход. Так в 1551 году была создана «Торговая компания купцов-изыскателей для открытия земель, стран, островов и доселе неведомых мест». Карту Евразии эти самые купцы-изыскатели представляли более чем приблизительно, но знали, что где-то там есть огромные реки, уходящие верховьями в Китай. В мае 1553 года компания снарядила под командованием военного Хью Уиллоби корабли «Эдуард Бонавентура», «Бона Эсперанца» («Добрая Надежда») и «Бона Конфеденца» («Доброе Согласие») да послала их искать Северо-Восточный проход в устье Оби, по которой надо было подняться к Пекину. В Баренцевом море, известность которого европейскому мореходу понятна уже из названия, корабли попали в шторм и потеряли из виду «Бонавентуру», достигли Новой Земли, и ткнувшись в плавучие льды, решили возвращаться. Однако не успели до зимы, и осенью 1553 года бросили якорь в устье Варзины на Кольском. Для экономии топлива все 63 моряка собрались на одном корабле, где их и нашли в мае 1554 года поморы — все были на своих местах, кто за лоциями и картами, кто за давно высохшим чаем, но мёртвые. Последние записи в судовом журнале датировались январём, когда на берегу стояли особенно тяжёлые морозы. Скорее всего англичане банально угорели, но образ вмёрзшего в лёд корабля с мёртвой командой по местам будоражил умы ещё долго. «Эдуарда Бонавентуру» же тот шторм не убил, но спас — в Белом море капитан Ричард Ченслер вместо пути в Китай нашёл путь в Россию, так что «общество купцов-изыскателей» вскоре стало называться «Московской компанией».
Устье Варзины на выходе из Дроздовки. В открытом море за островом Нокуева берега снова окутал туман…
Из которого, впрочем, вскоре показались острова с руинами на скалах: «Еланская» входила в Островной, он Йоканьга или Гремиха по реке и губе в её устье. С 1611 года там был известен погост (стан) саамов, который в 1915 году дополнила военная база, охранявшая вход в Белое море. В 1918-20 годах англо-американские интервенты организовали здесь концлагерь для пленных красноармейцев. При Советах на Мурманском берегу числилось уже село Йоканьга, в 1936 зачем-то переименованное в Гремиху. В 1930-62 она даже успела побыть центром Саамского национального района, но военные понемногу возвращались на холодные берега. В 1941 году в Гремихе был возрождённый военный порт, где поначалу базировались минные тральщики, затем — дизельные подлодки, а с 1962 года «осиное гнездо» атомных субмарин. В 1981 году Гремиха получила статус города, вот только назвали этот город Мурманском-140 и на картах перестали отмечать. Атомный флот СССР существовал уже четверть века, и командование решило заблаговременно готовиться к списанию его кораблей. Бывшей Йоканьге как самой малолюдой и дальней от обжитых мест отводилась самая опасная работа — перезарядка реакторов, их утилизация и хранения отработанного атомного топлива. В 1992 рассекреченный Мурманск-140 стал городом Островной, ну а мор атомоходов принял такие масштабы, что местных мощностей на него бы попросту не хватило. Так появилась база Сайда в Гаджиево, лишь недавно закончившая вырезать реакторы из сотни списанных подлодок.
Йоканьгу же долго чистили от атомных отходов, а чем занимаются здесь сейчас — стоит ли это знать? За последние несколько лет режим ЗАТО здесь ужесточился — если в 2016 году знакомые сделали пропуск просто по факту того, что они транзитные пассажиры «Еланской», теперь пропуска дают разве что организованным группам от аккредитованных турфирм. Таковые предпочитают возить VIP-туры на рыбалку в труднодоступных местах, и с нашей скромной группой возиться поленились.
«Еланская» входит в Гремиху хитрым маршрутом — от штормов губу прикрывает пунктир скалистых островков с остатками старой инфраструктуры. В постсоветские годы Островной ужался в 8 раз, с 14 до 1,8 тысяч жителей:
Он состоит из двух районов — «старая» Гремиха, где осталось несколько зданий 1950-х годов и памятник (1927) Жертвам Интервенции и расположенный в 2-3 километрах западнее Город — то есть, Мурманск-140, застроенный в 1980-х. Совокупность Города и Гремихи — это Йоканьга, а всё вместе на десятки километров вокруг — ЗАТО Островной. В обиходе же три слова синонимы, тем более что в Гремихе причал.
Пассажиры ждут высадки:
Короткая швартовка сменяется долгим ожиданием — тут тебе и ЗАТО, и погранзона, а потому причал будет просторен и пуст, пока на борт не поднимутся люди в погонах.
Ну а потом — начнётся! «Еланская» вмещает 15-20% постоянного населения Островного, да ещё и грузов везёт немеряно, так что встречать «морскую актрису» выходит толпа.
Грузы увозят даже на скорой помощи — и скорее всего, в местный госпиталь:
Но особо впечатляющее зрелище — выгрузка машин:
Лишь освободившись от креплений — уезжающих с причала своим ходом:
Смотрители КПП у основания причала на наш вопрос «можно ли пройти?» лишь удивился — с чего ж нельзя?!. Пройдя вглубь ЗАТО, мы бы рисковали штрафом в 10 000 рублей (пополам на каждого) и снятием с рейса для бумажной волокиты, пока «Еланская» через пару дней не пойдёт назад в Мурманск. Вероятность того, что нас со скуки задержат и того, что по северной доброте закроют на нас глаза, я оценивал примерно равной. Но всё-таки решил не рисковать, сочтя что после Амдермы и Воркутинского кольца вряд ли увидел бы здесь что-то новое. Поэтому о Гремихе, Городе и их окрестностях читайте у patasak, я же, помявшись у КПП, лишь повторил свой вопрос проходившему мимо дородного офицеру.
-Зачем вам туда? — ответил офицер устало.
-На памятник жертвам интервенции посмотреть! — с готовностью выдал я.
-Он на фото лучше выглядит, чем в жизни. Да и вообще, кто вас с теплохода выпустил?
У patasak рейс «Еланской» прошёл идеально, я же собрал, кажется, все её подводные камни маршрута от задержек до погоды. У опустевшего причала «Клавдия Еланская» стояла ещё несколько часов, а я с надеждой глядел на проблески чистого неба:
Но туман вновь пошёл в наступление:
А мне оставалось лишь фотографировать с борта сюжеты разрухи:
За Йоканьгскими островами ещё не открытое море, а треугольный Святоносский залив, и вот на той его стороне туман скрыл от нас одну из главных целей поездки — мыс Святой Нос, за которым начинается Белое море. Также он был известен как Терский нос или Вигестад (Веха), и поморы предпочитали обходить его волоком: на стыке двух морей бушевал Святоносский сулой — столкновения разных по температуре и солёности вод порождали «кипящие» волны и водовороты. Волок, впрочем, был чреват «судовыми сверлилами» — древоточцами, якобы там внедрявшимися в суда. Святым этот нос сделал в 16 веке Варлаам Керетский, изгнавший сверлил молитвой. А до того он 3 года ходил по морю на утлом карбасе, соблюдая строжайший пост (запрещавший самую логичную здесь еду — рыбу) и даже в самых страшных штормах не ступал на берег. Так сельский поп, в миру Василий из Керети, искупал перед Богом убийство жены, совершённое в каком-то бесовском припадке. Сулой, однако, никуда не делся, и в 1858-62 годах морское ведомство наконец перестало полагаться на Бога и построило на Святом Носе деревянный маяк. В 1875 году к нему добавилась Святоносская Сирена — первый в России морской горн, в 1915 — пушка, да ещё и буйки с колоколами в самых волноопасных местах. Удивительно, но деревянная башня маяка стоит до сих пор, и я очень жалею, что в тумане её не увидел.
Перебравшись в освободившуюся каюту с иллюминатором, мы вновь легли спать. А утром нам открылся Терский берег:
То есть — северный берег Белого моря, «кавказское» название которого намекает, скорее всего, на треску. Или напротив, треска — это рыба отсюда: в Новгородской республике этот край звался волостью Тре. Примерно с 12 века он был неплохо обжит, пока в 1568 году опричники Ивана Грозного не учинили здесь кровавый Басаргин правёж. Позже Терский берег слагали в основном тони (промысловые станы) Соловецкого и Кирилло-Белозерского монастырей, добывавшие рыбу, тюленя, таёжную дичь и даже живых кречетов для царской охоты. И в 2011 году я, как и большинство туристов, купился на клише, решив, что Умба или Варзуга стоят на Терском берегу. На самом деле там лишь Кандалакшский берег, а Терский начинается за устьем Варзуги и тянется на полтысячи километров без дорог. Я проспал Орловский мыс у выхода из беломорской Воронки в Горло, отмеченный ещё одним Терско-Орловским маяком (1846), и Трёхостровье, куда на Беломорскую таможню, работавшую там с конца 16 века до 1826 года, в сопровождении голландцев и англичан в 1693 году впервые ходил в море Пётр I. Пропустил я и устье Поноя, куда Петровская индустриализация в 1730-х годах принесла медеплавильные заводы, а сталинская — остатки Кольской железной дороги, или Стройки-509, которая должна была соединить с Апатитами на главной магистрали Йоканьгу и Поной. На палубу я вышел у Сосновки и висящего с другого борта острова Сосновец:
Там с 1862 года тоже был маяк, но нынешняя башня лет так на сотню моложе:
Рядом — ещё два атрибута Севера: метеостанция и крест на вараке:
«Клава» бросила якоря, и со стороны лесистого берега вскоре послышался шум лодочных моторов.
В Сосновке теплоход покинул Целый Один Пассажир:
И партия досок из трюма:
Лишь на утро я стал понимать, почему рейсы на Терский берег столь редкие, и их так легко отменяют: после Островного пассажиров на борту осталось меньше, чем команды. Их нетрудно перечислить всех: 6 туристов (мы, двое москвичей без выхода на берег и двое велосипедистов из Полярных Зорь), пожилая чета дачников, одинокий мужик из Сосновки и девушка с ребёнком, ехавшая проведать бабушку в Чапоме. Все, кроме двух последних, выходили в Чаваньге — деревне самой дальней на маршруте «Еланской» и самой близкой к Варзуге, то есть сети постоянных дорог. Раз в неделю по деревням (кроме Сосновки, входящей в другой район) пролетает вертолёт до Умбы, причём если для нас он стоит что-то около 14000 рублей, то для местных немногим дороже билета на «Клаву». Да и без вертолёта Терский берег оказался куда доступнее, чем я думал, в чём впрочем мы убедимся, лишь на него сойдя. Если июньский рейс на Белое море был отменён из-за поломки двигателя, то на августовский, поговаривают, не был куплен ни один билет. Возможно, с нами на борту «Клава» последний раз ходила вдоль Терского берега, ну а я себя тешу надеждой, что новые хозяева из Архангельска не отменят «длинный рейс», а перекинут его к себе — чтобы после Островного «Клава» шла в глухие деревни к востоку от Горла, да везла (иначе какой смысл?) их жителей, как и севших в Мурманске туристов, в Архангельск.
Где-то за иллюминатором осталась Пялица — самая дальняя деревня Терского района, где жителей 14 человек. Она начиналось с монастырской солеварни, которую разрушили в 1701 году шведы Карла Лёве, обозлённые внезапны разгромом у Новодвинской крепости. Но отстроилась Пялица быстро, а нередким гостями в ней становились учёные — например, Иван Лепёхин в 1772 году или Карл Бэр в 1837. К началу ХХ века жило в Пялице больше 300 человек, но в 1970-х годах местный колхоз укрупнили с Чапомой, а жители уехали кто туда, а кто в город.
Из Горла в собственно Белое море провожает Никодимский маяк — тоже деревянный, но другой эпохи (1937).
Дальше примерно раз в час далёкий берег показывал деревеньку, о которых я кое-что уже знал из сайта с красивым названием «Серый жемчуг земли Тре». В Чапоме ныне 80 жителей и стадо молочных коров, но всё же она впятеро меньше, чем была в начале ХХ века. Выше по одноимённой реке есть красивый водопад и выходы возникших 3 миллиарда лет назад ахейских конгломератов. Стрельна населена только летом, а в фольклор и историю вошла поморским сказанием «Как англичанка наши берега разоряла» — в 1855 году село сжёг британский корабль, не сумевший взять Соловки. В Тетрино (не путать с тоней Тетрина!) осталось 20 жителей, однако восстановлена Троицкая церковь (1900). Благодаря ей это село выделяется внешне, а в основном от деревни к деревне — одинаковые мелкие избы без украшений и, внезапно, солнечные батареи и ветряки.
На кадрах выше заметна волна, по которой не вылезти в лодку. Пассажиров до Чапомы было решено высадить на обратном пути, но как сказал мне на следующий день водитель «Урала» оттуда, в итоге никто не высадился. На рейде Чаваньги же «Клава» встала в середине дня, и Оля со знанием дела, сказала что простоим мы так до ночи — Белое море стихает после заката. Она не ошиблась — когда солнце кроваво светило со стороны полуночи, а по оврагам поползли былинного вида туманы, «Еланская» двинулась к берегу.
Со стороны тёмных изб показался длинный карбас, а за ним нечто, при виде чего я вспомнил лишь название группы «Вконтакте» «Корыто Открыто»:
Впрочем, я при виде этой шутки обрадовался, но как оказалось — рано: понтон пришёл за грузом, а нам предстояло бросить в узкий карбас рюкзаки и спрыгнуть туда самим с высокого трапа.
Что оказалось, к моему удивлению, не так-то и сложно. В сумрачном зрелище теплохода, одиноко нависающего над плоскостью воды, было что-то нереальное:
Ещё немного — и «Еланская» осталась где-то далеко:
И я глядел на неё с сожалением — на борту уютно и тихо, а впереди ночь, комары и неясность. До последнего я колебался, не пойти ли в администраторскую и не купить ли обратный билет до Мурманска… …но мы сошли на берег в Чаваньге. О которой в следующей части — поморское село в глуши стоит отдельного поста!
Автор VARANDEJ
До деревни Чаваньга «Клава» ходит трижды в год, и наш июльский рейс, возможно, был последним. Да и на том с погодой не повезло, поэтому часть фотографий — из экспедиции моего отца на другом судне летом 2011 года.
Итак, позади — две попытки познакомиться с «Клавой», несколько дней ожидания в рыбном порту, и виды дождливого Мурманска из Кольского залива. За Ростой, последним мурманским районом, встречают хищные абрисы военных кораблей. Вдоль подножья сопок на север тянется площадка судозавода №35 «Звёздочка», построенного в 1936-39 годах для ремонта Северного флота:
У старых цехов — большой противолодочный корабль «Адмирал Чабаненко», построенный в 1990-98 годах в Калининграде. Он должен был стать первым в серии новейших кораблей своего класса, но в итоге так и остался единственным — следующего «Адмирала Басистого», не завершив, разобрали на стапеле. «Чабаненко» хаживал на учения в Венесуэлу, первым из российских кораблей после Второй Мировой пересекал Панамский канал, участвовал в «Сирийском экспрессе», а в 2012-м, по слухам, даже сбил турецкий самолёт-разведчик. В 2014 корабль встал на капитальный ремонт, который 5 лет спустя близким к завершению не выглядит:
Здесь же, у «Звёздочки» — самый большой и самый несчастный корабль российского флота: конечно же, «Адмирал Кузнецов», тяжёлый авианесущий крейсер проекта «Кречет». Спущенный на воду в 1985 году в Николаеве, он стал фактически первым полноценным авианесущим кораблём СССР с горизонтальным взлётом. Построенный на 60 лет позже американского первенца «Лексингтона», «Кузя» хоть и с бронёй, и с ракетами, а при почти том же размере уступает ему в скорости (29 узлов против 34) и авиакрыле (50 машин, включая вертолёты, против 70). «Кречеты» замышлялись как промежуточная ступень к полноценным авианосцам, необходимая для наработки опыта строительства этих сложнейших и страшно дорогих кораблей. Распад СССР лишил Россию не только средств на проект, но и единственной пригодной верфи в Николаеве. При всех недостатках «Кречетов», от них не побрезговали оттолкнуться в развитии авианосцев Индия и Китай: «Киев» в Поднебесной стал музеем, «Варяг» теперь «Ляонин», а «Адмирал Горшков» — «Викрамадитья». Россия же осталась по авианосцам где-то между Бразилией и Таиландом. Вернувшись в Мурманск из «дымного похода» к берега Сирии, «Кузя» встал на капремонт. Но злоключения лишь начинались — той осенью утонул, чуть не утащив за собой корабль, его гигантский плавдок, а недавно ещё и пожар на борту приключился. Но если не знать истории, то впечатляет «Кузя» хотя бы своим размером — 306 метров по палубе:
Помимо военных кораблей, «Звёздочка» работает и с буровыми платформами. Показанная из Росты и с Абрам-мыса «Арктическая» ушла отсюда буквально за считанные дни до рейса «Клавы». А в 2011 году мой папа заснял здесь гигантскую «Приразломную» с характерной «юбкой» противоледовой защиты — ныне она работает в открытом Баренцевом море:
За «Звёздочкой» встречает База-92, более известная как Причал «Атомфлота». То есть — гнездо всех существующих в мире атомных ледоколов. Вот слева «Ямал», построенный в 1986-92 годах на Балтийском заводе — его легко узнать по оскаленной морде, нарисованной в 1994 году на радость туристам круизов к Северному полюсу. Дороже них разве что космический туризм, но 5 летних рейсов по 120 пассажиров проходят ежегодно «на ура». Возит их с 2007 года более новый и мощный ледокол «50 лет Победы»
«Красные» ледоколы открытого моря — это развитие идеи первоначального «Ленина». Есть ещё «жёлтые» «Таймыр» (1989) и «Вайгач» (1990), маленькая осадка которых рассчитана на работу в Обской губе и Енисейском заливе. Что интересно, всемогущий СССР не постеснялся заказать их (кроме реакторов) в Финляндии, чей ледокольный флот всегда был заточен на работу у мелководий и шхер:
Здесь же — не ледокол, а плавучая атомная теплоэлектростанция «Академик Ломоносов», построенная в 2010-18 годах в Петербурге. Месяц спустя она на буксире покинула Мурманск и ныне обживается в чукотском Певеке. Мощность её невелика (70 МВт), но в перспективе ПАТЭС могут стать революцией в атомной энергетике — строить такие на петербургских верфях да рассылать вместе с персоналом по планете без опаски, что мирный атом не в те руки попадёт.
База-92 стоит под мысом Пинагорий на сгибе Южного и Среднего колен — Кольский залив, самый восточный из скандинавский фьордов, дважды поворачивает под прямым углом. Перспектива с поворота впечатляет:
Не увидел я здесь, к своему удивлению, огромный (144м, 21 тыс. тонн) «Севморпуть», который месяцами ранее мы наблюдали с сопок Росты. Большинство ледоколов — по сути буксиры, и даже умеют брать другие суды «на усы», то есть вести вплотную прикреплёнными к своей вогнутой корме с мягкой обшивкой. «Севморпуть» же, построенный в 1988 году в Керчи — сам себе лихтеровоз, и в принципе единственное на данный момент торговое атомное судно. В мире, надо заметить, не первое, но в Америке, Германии, Японии они в лучшем случае разоряли владельцев, а в худшем вовсе не выходили в море. Неограниченный запас хода, который даёт атомный реактор, оказался оправдан лишь в Арктике, да и то на грани — с 2007 года «Севморпуть» простаивал у причала, а в 2012 и вовсе был списан. И с сопок я глядел на него с такой же горечью, как и на «Кузю», однако проходя на «Еланской» мимо Базы-92, с удивлением понял, что лихтеровоз исчез! Вскоре он нашёлся на Камчатке — с 2016 года «Севморпуть» снова в строю.
«Советский Союз» (1990) рядом с «Севморпутём» ещё здесь — он в отстое с 2010 года, как и «Россия» (1985) с 2013-го. А не застали мы у причалов «Сибирь» — третий атомный ледокол по счёту и пожалуй самый невезучий: спущенная на воду в 1977 году, она выбыла уже в 1992-м, о чём напоминала ещё советская жёлто-чёрная раскраска.
Здесь же стояла «Арктика» — атомный ледокол №2 (1975), головное судно всей «красной» серии, из которой лишь «50 лет Победы» выделяется более мощными бронёй и двигателем. «Арктику» списали в 2012 году, и сейчас общественность борется за её сохранение как музейного корабля в Петербурге. Всего в России, а стало быть и в мире, было построено 11 атомных ледоколов, из которых 5 в строю, 4 списаны, первенец «Ленин» превращён музей. Со стапелей Балтзавода же недавно сошла новая «Арктика» принципиально иного проекта — более крупная и мощная, она способна менять осадку, таким образом из открытого моря заходя в сибирские эстуарии. Почти зачахший было СевМорПуть ныне развивается стремительно, его грузооборот в 25-30 миллионов тонн уже в 4 раза больше советского, однако в разы (!) меньше, чем у одного только Мурманского порта. В основном здесь возят ямальский газ и норильский никель, в том время как транзитные караваны за Таймыром пока ещё редки. СМП, конечно, в полтора раза короче пути через Суэцкий канал… однако льды очень сильно снижают скорость, а размер грузовых судов ограничен шириной ледокола. Для транзита проектируются новые атомные ледоколы класса «Лидер», которые будут гораздо шире и смогут развивать во льдах коммерчески оправданную скорость.
Дальше путь пролегает между нефтяных терминалов Мохнаткина Пахта (справа) и Белокаменка (слева), куда из Мурманска должны вывести заодно и отравляющий воздух угольный порт. Но сквозь хмарь я не заснял там ничего примечательного:
Вдоль Среднего колена тянется другой город — запретный Североморск, «столица» Северного флота. В 2014 году из него в общедоступный Мурманск передали Росляково, где судозавод №82 в 2010 году приглянулся «Роснефти».
Хотя и военные здесь остались:
Но в целом не довела завод до добра смена хозяев — вот в тумане, почти наугад, я заснял крупнейший в России плавдок ПД-50, а вернее то, что от него осталось. Построенный в 1980 году в Швеции, он имел размеры 300 на 88 метров и мог обслуживать суда водоизмещением до 80 000 тонн. Нетрудно догадаться, что заказывали его для авианосцев, и именно под «Кузей» он затонул в конце октября 2018 года. Мотористам зарплату платить и закупать топливо для резервных генераторов хозяева сочли экономически невыгодным, и когда из-за отключения энергии на берегу одна из башен дока самопроизвольно начала погружаться, оказалось, что крен некому остановить. Поначалу ответственные лица харахорились — «да мы поднимем, да мы вытащим, да как новенький будет!», потом риторика сменилась на «сейчас китайцы нам за 5 минут новый сделают, лучше прежнего будет!», а потом и вовсе на «да не очень-то и хотелось!». Сравнимые по размеру доки есть в Северодвинске и дальневосточном Большом Камне, здесь же в общем ни для кого, кроме «Кузи», ПД-50 и не был нужен. Россия, однако, без последнего авианосца осталась на неопределённый срок…
Чуть дальше в хмари виднеется Сафоново — ПГТ (5,6) в составе Североморска:
До 1954 года он носил неромантичное название Грязная Губа, а переименован был в честь Бориса Сафонова, лучшего аса начала Великой Отечественной, сбившего два десятка немецких самолётов и погибшего в бою за караван PQ-16. Это название, как и памятник (1968) самолёту-амфибии Бе-6 1950-х годов, постаментом которому служит Большой Грязный остров намекает, что с 1936 года здесь находится главная авиабаза Северного флота. Длинный синий корпус на заднем плане — авиамузей, созданный в 1976 году на старом гидроаэродроме. Там остались слипы и взлётка, в большом ангаре техника времён Великой Отечественной, а снаружи — самолёты, поднятый со дна ленд-лизовский паровоз и даже домик Юрия Гагарина, перевезённый в 1983 году с аэродрома Корзуново у Печенги. Сюда даже возят из Мурманска экскурсии, вот только цена пугает — 3000 рублей за место в большой группе.
У сгиба Среднего колена фарватер уходит на север, оставляя Североморск вдали. Сквозь хмарь я едва различил Североморского Алёшу (1973) на набережной…
…и силуэт атомного крейсер «Пётр Великий» — крупнейшего в мире неавинесущего военного корабля, флагмана Северного флота. Сами по себе гигантские крейсера — оружие прошлого: на реальной войне «Петя» скорее всего повторит судьбу «Ямато», погибнув под градом ракет. Но успеет выпустить свои ракеты с ядерными боеголовками по какому-нибудь Нью-Йорку. А потому последний из «Орланов» (так назывался этот класс) бороздит моря как символ невозможности такой войны.
Старое название Североморска (52 тыс. жителей) — Ваенга, по ближайшей реке. Это даже не совпадение — одноимённая певица попросту здесь родилась. С 1897 года в устье Ваенги известна деревня, в 1926 там обосновалась артель лесорубов, а в 1933 — база Северного флота, лишь в 1947 году превратившаяся в его главный порт. И только в 1951 город получил географически-нейтральное название Североморск. Там есть огромное здание штаба Северного флота, ракеты, пушки и самолёты времён войны на постаментах, музейные (с 1982 года) подлодка К-21 (в войну атаковала «Тирпиц») и ТКА-12 конца 1930-х годов, храмы на сопках и кладбища героев… Туда тоже бывают экскурсии.
На кадре выше — остров Сальный, где до эпохи Северного флота добывали тюленей. На кадре ниже — ещё какое-то ЗАТО, ибо общедоступных берегов тут нет до самой Териберки:
Совсем в тумане остался Полярный (17 тыс. жителей) — база дизельных подводных лодок, в 1935-47 «столица» Северного флота, до того центр Александровского финского национального района, а поначалу — и вовсе уездный город Александровск, «прото-Мурманск», основанный в 1896 году Сергеем Витте. Там остались конструктивистские штаб Кольской флотилии и Циркульный дом (1937), госпиталь тех же лет и даже пара деревянных пакгаузов (1898). Я видел Полярный с другой стороны, по дороге на «атомное кладбище» Сайды, а вот со стороны залива не сложилось…
Мне было до боли обидно — какая погода стояла в дни отменённого июньского рейса, можно оценить в посте про Росту. Вышли бы в море тогда — скорее всего одного Кольского залива мне едва хватило бы на целый пост. Но в середине июля ночи в Заполярье почти тёмные, и это без учёта дождя. Залив становился всё шире, холод всё злее, а качка — всё настойчивее, и поняв, что больше ничего дельного не увидим, мы пошли в каюту, цепляясь стены коридоров и трапов. Я сразу же лёг на койку и закрыл глаза — в таком положении качка меня усыпляет, — и крепко проспал до утра, даже сквозь сон ощущая сожаление. Так что дальше покажу те берега, которые сам не увидел:
Поморье делилось на «берега» — Карельский, Поморский, Летний, Зимний и другие. Все они относились к Белому морю, и только лишь Мурманский берег — к Баренцеву. Его название значит примерно Берег Викингов: представьте слово «норман» осипшим от холода голосом! Но викингам интереснее была Атлантика, а дальше и суровость их сошла на нет. В 1326 году Мурман отошёл Новгороду, но на берегах его по-прежнему стояли лишь редкие погосты (селения) саамов. Затем к ним добавились поморские тони, а в 19 веке — ещё и деревни финских и норвежских переселенцев, в основном к западу от Кольского залива. Из-за Белого моря в здешние тундры явились «евреи Севера» коми-ижемцы, быстро подмявшие под себя саамское оленеводство. Ну а Первая Мировая война буквально заставила Россию увеличивать своё присутствие в Арктике, и строить в Заполярье железные дороги, шахты, форты, города… На неприютном берегу хозяевами сделались военные, с потерями отступившие отсюда лишь в 1990-х годах.
Неприступной естественной крепостью выглядит с моря Кильдин — небольшой (17 на 7 километров) прибрежный остров-плато с почти отвесными стенами в четверть километра высотой. Практически весь ХХ век, с 1910-х по 1990-е годы, он выполнял роль «непотопляемого линкора», особенно активно обрастая батареями, бункерами, гарнизонами и мостовыми в 1920-30-е годы.
Теперь от гарнизонов остались маяки, метеостанции и даже деревни Западный и Восточный Кильдин, в которых числится по несколько жителей.
На восточном конце Кильдина стоит мыс Сундуки (кадр ниже), на западном — маяк Кильдин-Северный (1951). Где-то там же Могильное озеро, или вернее 4 озера, сложенных стопочкой в одной котловине: в каждом слое воды совершенно разная солёность, а потому совершенно разная фауна, и каким-то образом они существуют, не смешиваясь.
В 2011 году в Териберке я чуть-чуть не дошёл до сопок, с которых Кильдин мог быть виден. Зато увидел с тех сопок шедшую в Мурманск «Еланскую», ну а вот так с её борта выглядит абрис териберских скал:
Не видел я тогда и эту пару маяков… Териберка с той поры изменилась, и туристы валяет в неё валом — наши по «Левиафану» слезу пустить, а китайцы — зачать дитя под северным сиянием. Если я в неё и вернусь — то именно ради вот этого колорита «самого доступного Края Земли».
Дальше берег всё сильнее заворачивает к югу. Где-то за пеленой дождя остались Дальние Зеленцы с живописными зданиями Мурманского морского биологического института, высокие (до 12м) дюны Вороньей губы, старый маяк (1910) на острове Большом Оленьем, заброшенная база дозаправки подводных лодок в Порчнихе, поморские кресты в Рынде…
И Семиостровье — прибрежная гряда с «островом-флагманом» Харлов. Открытые на восток, это самые суровые места Кольского полуострова. На плавучих льдах сюда порой приплывают белые медведи, да и звание «острова летающих собак» Харлов вполне мог бы оспорить у Новой Земли: именно здешняя метеостанция в 1986 году «поймала» самый сильный в России ветер — 52 м/с.
И будем считать все эти виды сном, что приснился мне с досады в бреду качки. Утром я почувствовал, что под «Клавдией» спокойная вода, да и шума моторов не слышно. Мы стояли в маленькой бухте, куда солнце пыталось пробиться сквозь низовой туман:
По карте это выходила губа Дроздовка, образующей хорошо заметный трезубец с губами Ивановской (восточнее) и Варзиной (западнее). Развалины на берегу остались от базы ПВО, прикрывавшей Йоканьгу, однако при виде разбитых деревянных воротов я подумал совсем о другом…
…В 16 веке владычицей морей ещё не Англия была, а Испания, с Португалией разделившая Америку и торговые пути в обход неё. В конечном счёте, конечно, Фрэнсис Дрейк разгромил Непобедимую Армаду, но в середине столетия англичане ещё надеялись избежать войны, найдя обход. Так в 1551 году была создана «Торговая компания купцов-изыскателей для открытия земель, стран, островов и доселе неведомых мест». Карту Евразии эти самые купцы-изыскатели представляли более чем приблизительно, но знали, что где-то там есть огромные реки, уходящие верховьями в Китай. В мае 1553 года компания снарядила под командованием военного Хью Уиллоби корабли «Эдуард Бонавентура», «Бона Эсперанца» («Добрая Надежда») и «Бона Конфеденца» («Доброе Согласие») да послала их искать Северо-Восточный проход в устье Оби, по которой надо было подняться к Пекину. В Баренцевом море, известность которого европейскому мореходу понятна уже из названия, корабли попали в шторм и потеряли из виду «Бонавентуру», достигли Новой Земли, и ткнувшись в плавучие льды, решили возвращаться. Однако не успели до зимы, и осенью 1553 года бросили якорь в устье Варзины на Кольском. Для экономии топлива все 63 моряка собрались на одном корабле, где их и нашли в мае 1554 года поморы — все были на своих местах, кто за лоциями и картами, кто за давно высохшим чаем, но мёртвые. Последние записи в судовом журнале датировались январём, когда на берегу стояли особенно тяжёлые морозы. Скорее всего англичане банально угорели, но образ вмёрзшего в лёд корабля с мёртвой командой по местам будоражил умы ещё долго. «Эдуарда Бонавентуру» же тот шторм не убил, но спас — в Белом море капитан Ричард Ченслер вместо пути в Китай нашёл путь в Россию, так что «общество купцов-изыскателей» вскоре стало называться «Московской компанией».
Устье Варзины на выходе из Дроздовки. В открытом море за островом Нокуева берега снова окутал туман…
Из которого, впрочем, вскоре показались острова с руинами на скалах: «Еланская» входила в Островной, он Йоканьга или Гремиха по реке и губе в её устье. С 1611 года там был известен погост (стан) саамов, который в 1915 году дополнила военная база, охранявшая вход в Белое море. В 1918-20 годах англо-американские интервенты организовали здесь концлагерь для пленных красноармейцев. При Советах на Мурманском берегу числилось уже село Йоканьга, в 1936 зачем-то переименованное в Гремиху. В 1930-62 она даже успела побыть центром Саамского национального района, но военные понемногу возвращались на холодные берега. В 1941 году в Гремихе был возрождённый военный порт, где поначалу базировались минные тральщики, затем — дизельные подлодки, а с 1962 года «осиное гнездо» атомных субмарин. В 1981 году Гремиха получила статус города, вот только назвали этот город Мурманском-140 и на картах перестали отмечать. Атомный флот СССР существовал уже четверть века, и командование решило заблаговременно готовиться к списанию его кораблей. Бывшей Йоканьге как самой малолюдой и дальней от обжитых мест отводилась самая опасная работа — перезарядка реакторов, их утилизация и хранения отработанного атомного топлива. В 1992 рассекреченный Мурманск-140 стал городом Островной, ну а мор атомоходов принял такие масштабы, что местных мощностей на него бы попросту не хватило. Так появилась база Сайда в Гаджиево, лишь недавно закончившая вырезать реакторы из сотни списанных подлодок.
Йоканьгу же долго чистили от атомных отходов, а чем занимаются здесь сейчас — стоит ли это знать? За последние несколько лет режим ЗАТО здесь ужесточился — если в 2016 году знакомые сделали пропуск просто по факту того, что они транзитные пассажиры «Еланской», теперь пропуска дают разве что организованным группам от аккредитованных турфирм. Таковые предпочитают возить VIP-туры на рыбалку в труднодоступных местах, и с нашей скромной группой возиться поленились.
«Еланская» входит в Гремиху хитрым маршрутом — от штормов губу прикрывает пунктир скалистых островков с остатками старой инфраструктуры. В постсоветские годы Островной ужался в 8 раз, с 14 до 1,8 тысяч жителей:
Он состоит из двух районов — «старая» Гремиха, где осталось несколько зданий 1950-х годов и памятник (1927) Жертвам Интервенции и расположенный в 2-3 километрах западнее Город — то есть, Мурманск-140, застроенный в 1980-х. Совокупность Города и Гремихи — это Йоканьга, а всё вместе на десятки километров вокруг — ЗАТО Островной. В обиходе же три слова синонимы, тем более что в Гремихе причал.
Пассажиры ждут высадки:
Короткая швартовка сменяется долгим ожиданием — тут тебе и ЗАТО, и погранзона, а потому причал будет просторен и пуст, пока на борт не поднимутся люди в погонах.
Ну а потом — начнётся! «Еланская» вмещает 15-20% постоянного населения Островного, да ещё и грузов везёт немеряно, так что встречать «морскую актрису» выходит толпа.
Грузы увозят даже на скорой помощи — и скорее всего, в местный госпиталь:
Но особо впечатляющее зрелище — выгрузка машин:
Лишь освободившись от креплений — уезжающих с причала своим ходом:
Смотрители КПП у основания причала на наш вопрос «можно ли пройти?» лишь удивился — с чего ж нельзя?!. Пройдя вглубь ЗАТО, мы бы рисковали штрафом в 10 000 рублей (пополам на каждого) и снятием с рейса для бумажной волокиты, пока «Еланская» через пару дней не пойдёт назад в Мурманск. Вероятность того, что нас со скуки задержат и того, что по северной доброте закроют на нас глаза, я оценивал примерно равной. Но всё-таки решил не рисковать, сочтя что после Амдермы и Воркутинского кольца вряд ли увидел бы здесь что-то новое. Поэтому о Гремихе, Городе и их окрестностях читайте у patasak, я же, помявшись у КПП, лишь повторил свой вопрос проходившему мимо дородного офицеру.
-Зачем вам туда? — ответил офицер устало.
-На памятник жертвам интервенции посмотреть! — с готовностью выдал я.
-Он на фото лучше выглядит, чем в жизни. Да и вообще, кто вас с теплохода выпустил?
У patasak рейс «Еланской» прошёл идеально, я же собрал, кажется, все её подводные камни маршрута от задержек до погоды. У опустевшего причала «Клавдия Еланская» стояла ещё несколько часов, а я с надеждой глядел на проблески чистого неба:
Но туман вновь пошёл в наступление:
А мне оставалось лишь фотографировать с борта сюжеты разрухи:
За Йоканьгскими островами ещё не открытое море, а треугольный Святоносский залив, и вот на той его стороне туман скрыл от нас одну из главных целей поездки — мыс Святой Нос, за которым начинается Белое море. Также он был известен как Терский нос или Вигестад (Веха), и поморы предпочитали обходить его волоком: на стыке двух морей бушевал Святоносский сулой — столкновения разных по температуре и солёности вод порождали «кипящие» волны и водовороты. Волок, впрочем, был чреват «судовыми сверлилами» — древоточцами, якобы там внедрявшимися в суда. Святым этот нос сделал в 16 веке Варлаам Керетский, изгнавший сверлил молитвой. А до того он 3 года ходил по морю на утлом карбасе, соблюдая строжайший пост (запрещавший самую логичную здесь еду — рыбу) и даже в самых страшных штормах не ступал на берег. Так сельский поп, в миру Василий из Керети, искупал перед Богом убийство жены, совершённое в каком-то бесовском припадке. Сулой, однако, никуда не делся, и в 1858-62 годах морское ведомство наконец перестало полагаться на Бога и построило на Святом Носе деревянный маяк. В 1875 году к нему добавилась Святоносская Сирена — первый в России морской горн, в 1915 — пушка, да ещё и буйки с колоколами в самых волноопасных местах. Удивительно, но деревянная башня маяка стоит до сих пор, и я очень жалею, что в тумане её не увидел.
Перебравшись в освободившуюся каюту с иллюминатором, мы вновь легли спать. А утром нам открылся Терский берег:
То есть — северный берег Белого моря, «кавказское» название которого намекает, скорее всего, на треску. Или напротив, треска — это рыба отсюда: в Новгородской республике этот край звался волостью Тре. Примерно с 12 века он был неплохо обжит, пока в 1568 году опричники Ивана Грозного не учинили здесь кровавый Басаргин правёж. Позже Терский берег слагали в основном тони (промысловые станы) Соловецкого и Кирилло-Белозерского монастырей, добывавшие рыбу, тюленя, таёжную дичь и даже живых кречетов для царской охоты. И в 2011 году я, как и большинство туристов, купился на клише, решив, что Умба или Варзуга стоят на Терском берегу. На самом деле там лишь Кандалакшский берег, а Терский начинается за устьем Варзуги и тянется на полтысячи километров без дорог. Я проспал Орловский мыс у выхода из беломорской Воронки в Горло, отмеченный ещё одним Терско-Орловским маяком (1846), и Трёхостровье, куда на Беломорскую таможню, работавшую там с конца 16 века до 1826 года, в сопровождении голландцев и англичан в 1693 году впервые ходил в море Пётр I. Пропустил я и устье Поноя, куда Петровская индустриализация в 1730-х годах принесла медеплавильные заводы, а сталинская — остатки Кольской железной дороги, или Стройки-509, которая должна была соединить с Апатитами на главной магистрали Йоканьгу и Поной. На палубу я вышел у Сосновки и висящего с другого борта острова Сосновец:
Там с 1862 года тоже был маяк, но нынешняя башня лет так на сотню моложе:
Рядом — ещё два атрибута Севера: метеостанция и крест на вараке:
«Клава» бросила якоря, и со стороны лесистого берега вскоре послышался шум лодочных моторов.
В Сосновке теплоход покинул Целый Один Пассажир:
И партия досок из трюма:
Лишь на утро я стал понимать, почему рейсы на Терский берег столь редкие, и их так легко отменяют: после Островного пассажиров на борту осталось меньше, чем команды. Их нетрудно перечислить всех: 6 туристов (мы, двое москвичей без выхода на берег и двое велосипедистов из Полярных Зорь), пожилая чета дачников, одинокий мужик из Сосновки и девушка с ребёнком, ехавшая проведать бабушку в Чапоме. Все, кроме двух последних, выходили в Чаваньге — деревне самой дальней на маршруте «Еланской» и самой близкой к Варзуге, то есть сети постоянных дорог. Раз в неделю по деревням (кроме Сосновки, входящей в другой район) пролетает вертолёт до Умбы, причём если для нас он стоит что-то около 14000 рублей, то для местных немногим дороже билета на «Клаву». Да и без вертолёта Терский берег оказался куда доступнее, чем я думал, в чём впрочем мы убедимся, лишь на него сойдя. Если июньский рейс на Белое море был отменён из-за поломки двигателя, то на августовский, поговаривают, не был куплен ни один билет. Возможно, с нами на борту «Клава» последний раз ходила вдоль Терского берега, ну а я себя тешу надеждой, что новые хозяева из Архангельска не отменят «длинный рейс», а перекинут его к себе — чтобы после Островного «Клава» шла в глухие деревни к востоку от Горла, да везла (иначе какой смысл?) их жителей, как и севших в Мурманске туристов, в Архангельск.
Где-то за иллюминатором осталась Пялица — самая дальняя деревня Терского района, где жителей 14 человек. Она начиналось с монастырской солеварни, которую разрушили в 1701 году шведы Карла Лёве, обозлённые внезапны разгромом у Новодвинской крепости. Но отстроилась Пялица быстро, а нередким гостями в ней становились учёные — например, Иван Лепёхин в 1772 году или Карл Бэр в 1837. К началу ХХ века жило в Пялице больше 300 человек, но в 1970-х годах местный колхоз укрупнили с Чапомой, а жители уехали кто туда, а кто в город.
Из Горла в собственно Белое море провожает Никодимский маяк — тоже деревянный, но другой эпохи (1937).
Дальше примерно раз в час далёкий берег показывал деревеньку, о которых я кое-что уже знал из сайта с красивым названием «Серый жемчуг земли Тре». В Чапоме ныне 80 жителей и стадо молочных коров, но всё же она впятеро меньше, чем была в начале ХХ века. Выше по одноимённой реке есть красивый водопад и выходы возникших 3 миллиарда лет назад ахейских конгломератов. Стрельна населена только летом, а в фольклор и историю вошла поморским сказанием «Как англичанка наши берега разоряла» — в 1855 году село сжёг британский корабль, не сумевший взять Соловки. В Тетрино (не путать с тоней Тетрина!) осталось 20 жителей, однако восстановлена Троицкая церковь (1900). Благодаря ей это село выделяется внешне, а в основном от деревни к деревне — одинаковые мелкие избы без украшений и, внезапно, солнечные батареи и ветряки.
На кадрах выше заметна волна, по которой не вылезти в лодку. Пассажиров до Чапомы было решено высадить на обратном пути, но как сказал мне на следующий день водитель «Урала» оттуда, в итоге никто не высадился. На рейде Чаваньги же «Клава» встала в середине дня, и Оля со знанием дела, сказала что простоим мы так до ночи — Белое море стихает после заката. Она не ошиблась — когда солнце кроваво светило со стороны полуночи, а по оврагам поползли былинного вида туманы, «Еланская» двинулась к берегу.
Со стороны тёмных изб показался длинный карбас, а за ним нечто, при виде чего я вспомнил лишь название группы «Вконтакте» «Корыто Открыто»:
Впрочем, я при виде этой шутки обрадовался, но как оказалось — рано: понтон пришёл за грузом, а нам предстояло бросить в узкий карбас рюкзаки и спрыгнуть туда самим с высокого трапа.
Что оказалось, к моему удивлению, не так-то и сложно. В сумрачном зрелище теплохода, одиноко нависающего над плоскостью воды, было что-то нереальное:
Ещё немного — и «Еланская» осталась где-то далеко:
И я глядел на неё с сожалением — на борту уютно и тихо, а впереди ночь, комары и неясность. До последнего я колебался, не пойти ли в администраторскую и не купить ли обратный билет до Мурманска… …но мы сошли на берег в Чаваньге. О которой в следующей части — поморское село в глуши стоит отдельного поста!
Автор VARANDEJ
Взято: Тут
933